Текст книги "Путь к Босфору, или «Флейта» для «Императрицы»"

Юрий Иваниченко, Вячеслав Демченко
Путь к Босфору, или «Флейта» для «Императрицы»

Иваниченко Ю. Я., Демченко В. И., 2017

© ООО «Издательство «Вече», 2017

© ООО «Издательство «Вече», электронная версия, 2017

ИНТЕРМЕДИЯ

Первая мировая война.

«Война моторов»

«Война миллионов»

Война «внутреннего сгорания»…

Что нового было в этой войне? В войне миллионов?

Не поход многотысячных колонн одной-двумя дорогами на вражескую столицу, а сотни километров фронтов с миллионами солдат, расставленных по стрелковым ячейкам и траншеям, собранных в блиндажах, дотах и дзотах, – ново.

Война не только и не столько личной доблести солдат и полководческого таланта командиров, сколько промышленное уничтожение людей, вернее – соревнование национальных экономик в способности к промышленному убийству, – ново.

И ново, и даже научно, – политэкономия в действии: война миллионов – марок, франков, фунтов стерлингов и рублей.

Расход артиллерийских снарядов миллионами – это так ново, что в растерянности и Санкт-Петербург, и Париж, и Лондон, и даже Крупп.

Опровержение хрестоматийного «пуля дура – штык молодец!» с первой же пулемётной очередью – ново и даже, грешно сказать, – прогрессивно.

Механика, внезапно сорвавшаяся с заводских фундаментов и с лязгом выползшая на поля сражений, паруя и коптя, – ново до ужаса.

Второй Генеральный штаб войны – конструкторское бюро и химическая лаборатория, – ново до рвоты…

Но самым новым, новым до оторопи, в этой войне был возврат к старому, давно и, казалось бы, навсегда забытому, – древнему, первобытному как грехопадение…

Тотальное человекоубийство.

Террор против мирного населения.

Не притеснения, не реквизиции, не «право победителей» и всякое мародёрство, а террор, категорически не связанный с конкретным сопротивлением.

23 августа 1914 года по приказу генерала фон Хаузена саксонскими гренадёрами был казнён гражданин Бельгии Феликс Фиве, трёх недель от роду. Его, его родителей и их знакомых и соседей арестовали прямо в церкви во время службы и, поставив на колени на городской площади – врозь мужчин и женщин, – расстреляли в упор.

Якобы за то, что те мешали восстановлению мостов через реку. И расстреливали не какие-нибудь специально назначенные палачи из тех, кто покрепче нервами, а самые обыкновенные немецкие солдаты. Только вчера державшие на коленях своих малышей.

Будто и не было Ренессанса и гуманистов, «галантного века», эпохи Просвещения и Гаагских конвенций.

Не было того, что называлось в трудах новых философов (уже не праздных миросозерцателей, а учёных!) – социальным прогрессом, цивилизованностью, которой так кичился всякий британский офицер в колониях, отдавая приказ о расстреле краалей, деревень, племён…

Так что же изумило Европу, исповедующую равенство перед законами людскими и Божьими?

Хроника войны. 1914 год

Крах «блицкрига» фон Шлиффена.

План был не особо хитёр – обход французской армии там, где не ждали: по нейтральным странам, – и разгром Франции за шесть недель, необходимых России для полной мобилизации.

Не окончив мобилизации, но в ответ на панические просьбы союзников, две российские армии предпринимают наступление в Восточной Пруссии.

Политическая хроника

В конце 1914 года, ожидая наступления немцев на Западном фронте, англо-французское командование обратилось к России с просьбой активизировать действия на Восточном фронте, чтобы не дать возможности немцам перебросить войска под Париж.

Из Петрограда в ответ на просьбу союзников было передано согласие, но с одним условием: англичане и французы, в свою очередь, проведут крупную морскую или сухопутную операцию в районе Дарданелл, чтобы отвлечь часть турецких войск с Кавказского фронта.

С политической точки зрения это предложение русских весьма устраивало союзников: англичане таким образом могли первыми войти в Константинополь, что стало бы козырной картой в последующих переговорах о послевоенном устройстве мира, а французы надеялись своими действиями в Средиземноморье ускорить вступление Италии в ряды Антанты.

«Если Франция и не была стёрта с карты Европы, то эти мы обязаны, прежде всего, России», – французский маршал Фош.

…Остановив своё победоносное шествие на Париж, поскольку русские армии решительно продвигались по «исконно» немецким землям, перебросив с Западного фронта значительные силы, германское командование предпринимают контрнаступление, – благо 2-я армия Самсонова бесшабашно наступает без арсенала и вообще без обоза, а 1-я Ранненкампфа осмотрительно простаивает.

Это позволяет Гинденбургу создать превосходство сил и нападать на каждую из них поочередно, и в полной мере использовать преимущества близости своих тылов и хорошую инфраструктуру Восточной Пруссии.

И хоть 2-я армия выходит из окружения, хоть с большими потерями, но по меньшей мере со всеми своими полковыми знамёнами – генерал Самсонов застрелится.

1-я армия Ранненкампфа вскоре будет вытеснена из Прибалтики…

Хроника войны. 1915 год

Западный фронт – «великое отступление» русской армии в Восточной Пруссии, Польше и Прибалтике и, едва ли не соответственно, наступление союзников на Марне, – так что немцы отброшены от Парижа.

Вскоре война на Западе окончательно становится сугубо позиционной.

На юге русская и англо-французская армии методично, хотя и с некоторыми осложнениями, отгрызают куски и клочья от Оттоманской империи.

На востоке и северо-востоке российский фронт стабилизируется только в начале сентября, с принятием Верховного главнокомандования самим императором, а пока…

«Мы предоставили Россию её собственной судьбе…» – английский премьер-министр Ллойд Джордж.

Великая война Ивановых.

Восстановлено по приходским книгам

Иванов Иван Иванович 59 лет, антрополог, экстраординарный профессор Санкт-Петербургского университета. По случаю – этнограф. По учёному званию – надворный советник. Никакого отношения к военному делу не имеющий.

Жена его Елизавета, в девичестве Коваль, 1860–1897 гг., – умерла при родах младшего сына.

Сыновья:

Вадим Иванович 35 лет от роду, лейтенант флота, старший артиллеристский офицер эскадренного миноносца «Лейтенант Пущин», после командир 152 мм палубной батареи броненосца «Евстафий». Был тяжело контужен в бою «Евстафия» с германским крейсером «Гебен», оперирован самим Н. Н. Бурденко, для чего был вывезен на Северо-Западный фронт. Теперь в тыловом госпитале, в Курляндии.

Кирилл Иванович Иванов 30 лет, также лейтенант, но Императорского военно-воздушного флота, служит в Севастополе в авиаотряде. Прославившись едва ли не случайным потоплением германской подводной лодки, был представлен в Петербурге Его Императорскому Величеству и награждён. Несколько зимних месяцев провёл в Царскосельской авиашколе в качестве инструктора. Теперь, после настоятельных прошений, отпущен в Севастополь и возвращается к месту службы.

Василий, юноша семнадцати лет, курсант, не закончил последний год «Отдельных гардемаринских классов». После практического плавания, оказавшегося вполне сухопутным, но насыщенным подлинно шпионским приключением, возвращался в Петроград, однако пропал в пути. Не явился ни к начальнику курсов капитану Фролову, ни к отцу в квартиру Ивановых на Миллионной.

Дочь Варвара, 23 лет, домашняя воспитательница, выпускница Петербургских фребелевских курсов. После севастопольских «каникул», едва не стоивших ей жизни во время известной бомбардировки города линейным крейсером «Гебен», вернулась в Петроград.

Приемная дочь Кира Ивановна, двадцати одного года, привезенная с Алтая как довольно неожиданная находка антропологической экспедиции. И примечательно, что год спустя после смерти законной жены профессора, но уже пяти лет от роду. Теперь также в Петрограде, но, по словам домашней прислуги Глаши: «С этакой егозы станется». Что надо понимать, как: «Едва ли это надолго».

Брат профессора, Алексей Иванович, статский советник, выходец из Инженерного замка[1]1
  Суть выпускник Николаевской инженерной академии.


[Закрыть], имеет свой кабинет на Дворцовой площади в министерстве Сазонова. Род занятий и обязанностей, судя по всему, – дипломатическая разведка, правда, в связи с инженерным образованием Алексея Ивановича, – всё как-то больше с военно-техническим уклоном.

После командировки в Севастополь вернулся в Петроград.

Сын его Николай, племянник профессора, 26-летний гвардии пехотный капитан и, по мнению отца, совершенный недоросль. Пропал без вести при окружении пехотного корпуса 10-й армии Северо-Западного фронта…

ГЛАВА 1. НА РАСПУТЬЕ. ВАСИЛИЙ

– Олег Константинович… – вполголоса произнёс уездный чиновник, покосившись вниз, на Василия, из-под щепоти крестного знамения у лба.

Морской кадет, совершенно по-детски припавший к запотевшему стеклу вагона, – так что сдвинулась на вихрастый затылок чёрная фуражка с золотым якорьком на кокарде, – с ещё большим рвением расплющил на стекле и без того пухлые губы:

– Это который младший из братьев Константиновичей? Корнет?

И не дождавшись ответа от вагонного попутчика, раздражённо чертыхнулся:

– Не видать ни…

Неуставные подковки флотских ботинок зазвенели даже сквозь коврики первого класса. Едва не выбив из тамбура наружу пробку из любопытствующих, кадет свалился почти на голову усатого проводника и бросился вдоль состава.

– Куда, господин офицер? – запоздало окликнул вслед ему кондуктор, поправляя чёрный форменный картуз. – Как только литерный пройдёт, тронемся!

Не услышав даже лестный аванс в звании «офицера», «чёрный кадет» врезался в толпу, всё наполняющую гвалтом и суетой узкое железное ущелье между вагонов.

Человечья сутолока встретила его кудлатой овчиной и кружевом платков, сукном шинелей и чиновным бобриком, пахнула в лицо всенародным смешением одеколонов и пота, но более прочего – тяжёлым еловым духом, так и не выветрившимся за долгие часы пустынных осенних вёрст.

Траурные гирлянды еловых веток украшали борта литерного состава.

Царского поезда.

По сути же – похоронной процессии князя императорской крови…

«На вздыбленном коне»

Существует такой негласный канон в монументальном искусстве, ныне забытый за давностью и ненадобностью: конные статуи царей, князей и королей, павших на поле брани, следует изображать на вздыбленном коне, а отдавших Богу душу в своей постели и в окружении: «Вы, жадною толпой стоящие у трона…» – на коне, твёрдо стоящем всеми четырьмя копытами на постаменте.

Так что из всех русских монархов, после, разумеется, воинственных Рюриковичей, в большинстве своём сгинувших от рук племянников, только Александр II с некоторой натяжкой мог бы стать заслуженным «Медным всадником». Считал ли он себя борцом с просвещением или народовольцами, это только казалось, но пал царь от бомбы. Прямо как на «поле брани».

Да вот ещё, пожалуй, Олег Романов, корнет лейб-гвардии гусарского Его Императорского Величества полка, мог бы претендовать на дыбы своего коня, хотя его шансы стать императором российским были довольно случайными.

Четвёртый сын известного русского поэта «К.Р.», великого князя Константина Константиновича Романова (внука императора Николая I), Олег Константинович Романов девяти лет от роду завёл дневник, на первой странице которого записал: «Я большой и потому имею мужество. Я тут отмечаю, сколько грехов я сделал за весь день… Отмечаю тут неправду точками, а когда нет неправды, отмечаю крестиками».

По свидетельству позднейших исследователей, никаких других записей в дневнике, хоть он и вёлся довольно долго, кроме этих «символических значков», не было. Юный князь был довольно строгим судьёй самому себе.

27 сентября 2014 года он мог бы отметить крестиком, но к тому времени уже не только стал более многословным, но даже успел написать роман «Влияния», поэму «Царство царя Крота», повесть «Отец Иван», множество стихотворений…

Впрочем, издать успел только факсимиле автографов Пушкина, да и то, только первый выпуск запланированного многотомного издания. С такой ревностью вычищая самую мелкую неточность в корректурах типографских клише, допущенных фотографией, что иначе как назвал этот труд П. Е. Щеголев «молитвенной данью», его и нельзя было назвать. Одним словом, Олег был «очень русским» литературным мальчиком.

Очень литературным: первым из царской семьи получил гражданское образование прежде военного – Александровский лицей.

Из царской семьи, из чего чуть ли не прямо следует, что, несмотря на домашнее образование, великий князь честно сдавал ежегодные экзамены Полоцкого кадетского корпуса.

И «очень русским» – поэтому в августе 14-го корнет Романов лейб-гвардии Гусарского полка, решительно отказавшись от должности ординарца при Главной квартире, писал в своём дневнике:

«Мы все пять братьев идем на войну со своими полками.

Мне это страшно нравится, так как это показывает, что в трудную минуту Царская Семья держит себя на высоте положения. Пишу и подчеркиваю это, вовсе не желая хвастаться. Мне приятно, мне радостно, что мы, Константиновичи, все впятером на войне».

27 сентября телеграмма штаба Верховного главнокомандующего сообщала:

«…при следовании застав нашей передовой кавалерии были атакованы и уничтожены германские разъезды. Частью немцы были изрублены, частью взяты в плен. Первым доскакал до неприятеля и врубился в него корнет его высочество князь Олег Константинович».

Дело было под Владиславовым, что в Литве, близ деревни Пильвишки. Один из раненых немецких кавалеристов – столкнулись, по сути, два отряда разведчиков, – уже с земли выстрелил в юного русского корнета.

А уже 28-го отец, великий князь Константин, прибывший в госпиталь в Вильно, приколол к рубашке умирающего сына Георгиевский крест его деда – солдатскую награду императора.

«Крестик Анпапа!» – прошептал князь Олег.

Он потянулся и поцеловал белую эмаль…

Вскоре больной стал задыхаться. Началось страшное ожидание смерти: шепот священника, последние резкие вздохи… «Великий князь, стоя на коленях у изголовья, закрывал сыну глаза; великая княгиня грела холодевшие руки…» – вспоминал кто-то из современников.

Последние слова Олега это были, или нет, но они были записаны:

«Я так счастлив, так счастлив. Это нужно было. Это поднимет дух. В войсках произведет хорошее впечатление, когда узнают, что пролита кровь Царского Дома».

Не бог весть, что за пророчество вышло, но искренность его вполне оправдалось.

…Теперь, словно триумфатор, хоть и в траурно-грозовом облаке всенародной скорби, но тем большей любви, юный великий князь возвращался домой. И «великий» более не было только титульной приставкой в светской хронике, скучным сокращением – только лишь знаком значения и значимости человека в человеческой иерархии. «Великий» – теперь и было само это значение.

– «Точнее даже, назначение. Вполне исполненное назначение человека…» – в уме подытожил Василий некую путаницу в эпитетах и определениях.

Если с князем Олегом вышло это по-своему даже поэтически, по-своему даже пафосно – то вот стоило только самому взглянуть в это благородное, беспощадной чистоты, зеркало, и… Глянула оттуда, с заоблачной высоты, на Ваську совершенно никчёмная, глупейшая его физиономия с оттопыренными ушами под фуражкой, упорно казавшейся гимназической, несмотря на золотистый якорёк. И такой по-детски нелепой была эта физиономия теперь, в форме, требующей к себе промеж чёрных погон и лакового козырька фуражки, – подлинного лица. Лица столь же достойного и величественного, как в княжеском гробу, – что Васька даже комок в горле почувствовал: таким колом встала досада на самоё себя, на глупость обстоятельств, дразнящую и предательскую изменчивость его удачи и, что греха таить, собственную с ней нерасторопность…

Васька сорвал с головы фуражку, словно это сколько-нибудь могло поправить его портрет, нарисованный им же с правдивостью первой исповеди.

Зашагал по шпалам, не видя и не слыша куда, и, кажется, даже не спотыкаясь, словно и не в этом мире, а уже в ином шёл. Где уже и некому будет представить столь сурового счёта. Так что очнулся тогда только, когда ему медным басистым окриком приказал посторониться паровоз, пыхтя и лязгая маслянисто-чёрными сочленениями.

Паровоз прошёл из-за спины вперёд, обдав угарной вонью и паром, а минуту спустя и ошпарив пониманием:

– Так это же мой! – проплыли в округлившихся глазах Васьки чёрные буквы на белой эмали: «Киев – Санкт-Петербург» (по-старому ещё).

– А и чёрт с тобой! – прорычал ему вдогонку морской кадет. – Так даже лучше.

Что именно было «лучше» в том, что чемодан его, черневший на багажной полке спящим доберманом, доедет домой уже бесхозным и попадёт в приют «бюро находок», в том, что доведёт он до валериановых капель Глашу, объявившись на пороге их квартиры на «Миллионной», а с отцом разделит полуштоф сибирской настойки, вызовет слезу у его суровой сестры Варвары, и, напротив, какую-то неуместную улыбку у «чувствительной» поэтессы – сестры Киры, что в этом к «лучшему» – «чёрный кадет» Василий Иванов ещё не знал.

Знал только, что братья его поймут. Они же видели, что в небе и в море им есть, где взаправду сражаться за Отечество, а ему пока ещё везёт.

Иное дело…

Утробным воем откликнулся на мысли вчерашнего мальчишки зов паровозного гудка. Васька поднял взгляд от шпал, прищурился.

Впереди, над рыжим пожаром дальнего леса, разрастались бурые клубы дыма.

В ту сторону навстречу эшелоны шли почти все военные, больше того, – фронтовые.

Переговоры «наверху».

Петроград. Кабинет министра иностранных дел С. Д. Сазонова

В кабинете министра иностранных дел, поверх карты Европы и европейской части России, развернута ещё одна карта: юг России – от Новороссии до Батуми, турецкое побережье, Босфор и Дарданеллы, часть Балканского полуострова.

Статский советник (впрочем, в цивильном) А. И. Иванов и министр Сергей Дмитриевич Сазонов, будто совершая некий ритуал, обходят с двух сторон, не сближаясь, стол с разложенными картами. И разговаривают, только время от времени поднимая взгляд друг на друга.

Кажется, что инициатива разговора исходит от Алексея Ивановича. Вот он, едва не горячась, говорит:

– Уверен: пора вспомнить наше решение и взять Проливы. Большой десант с юга и сухопутная атака с севера – и Босфор наш. Всё ведь так и идёт по наихудшему для нас сценарию: транспортная артерия перекрыта и уже ощущается «снарядный голод».

На что министр резонно ответил:

– Какое решение? Десятилетней давности? Вы же знаете – государь от него ещё тогда отказался. Он опасался, что Британия и Франция объединятся, чтобы не допустить наш флаг над Проливами, да устроят новую «Восточную войну»…

Историческая справка

В конце XIX столетия Россия начала подготовку к прорыву на берега Босфора. Уже на тот момент Черноморский флот многократно превосходил по своей мощи турецкий.

В течение нескольких лет в Одессе и Севастополе в обстановке глубочайшей секретности шла подготовка десантной операции. В захвате Босфора должны были участвовать эскадренные броненосцы «Синоп», «Чесма», «Екатерина II», «Двенадцать Апостолов», «Георгий Победоносец» и «Три Святителя», – они на то время составляли главную ударную силу флота. Планировалось также привлечь новейший тогда крейсер «Память Меркурия», канонерскую лодку «Терец», минные заградители «Буг» и «Дунай», минные крейсеры «Гридень» и «Казарский», а также десять миноносцев и тридцать малых миноносок. В десантной операции помимо моряков предполагалось задействовать экспедиционный корпус численностью в 35 тысяч человек.

6 июня 1895 года в Петербурге прошло «Особое совещание» с участием высших чинов Российской империи. На нём рассматривался только один вопрос – десантная операция с целью захвата Константинополя. В постановлении совещания было сказано, что для захвата столицы Османской империи, а также проливов Босфор и Дарданеллы, всё готово.

«…Взяв Босфор, Россия выполнит одну из своих исторических задач, станет хозяином Балканского полуострова, будет держать под постоянным ударом Англию, и ей нечего будет бояться со стороны Чёрного моря. Затем все свои военные силы она сможет тогда сосредоточить на западной границе и на Дальнем Востоке, чтобы утвердить свое господство над Тихим океаном», – говорилось в итоговом документе «Особого совещания».

Единственным человеком, выступившим против намеченной операции, был тогдашний министр иностранных дел России Н. К. Гирс.

Окончательное решение должно было быть принято государем.

5 декабря 1896 года император Николай II провел заседание Совета министров. Военные предложили провести операцию под видом учений. Флот должен был отправиться к Кавказским берегам, но затем изменить маршрут и на всех парах подойти к Босфору, подавить сопротивление турецких войск, пройти Мраморное море и заминировать вход в пролив Дарданеллы.

Основным соперником в этом конфликте российские политики видели не Турцию, а Великобританию.

После долгих раздумий царь отказался от плана, опасаясь спровоцировать глобальный конфликт.

– Но теперь мы союзники. И 90 процентов взаимных поставок с Антантой шло через проливы, пока турки с немцами не закрыли Босфор. Что, в Лондоне и Париже не понимают нашего общего интереса? – спросил, чуть повысив голос, статский советник. – И позиция государя существенно изменилась, не так ли?

– Да, с самого начала войны, конечно, – кивнул Сергей Дмитриевич и даже, кажется, чуть-чуть улыбнулся. Одними губами. – Он при мне говорил Палеологу – по памяти цитирую, но примерно так: «…Я не признаю за собой права навлекать на мой народ ужасные жертвы нынешней войны, не давая ему в награду осуществление его вековой мечты. Поэтому моё решение принято, господин посол. Я радикально разрешу проблему Константинополя и проливов».

Статский советник Иванов тоже покивал, вот только непонятно – с одобрением или сомнением. Скорее второе, судя по его реплике:

– Вот только ни в Генштабе, ни в Адмиралтействе нет никаких признаков подготовки «радикального решения».

Не прекращая медленной циркуляции вокруг карты, размеченной красными и синими дугами и стрелками, министр и руководитель политической разведки обменялись взглядами. Затем Сазонов бросил подчёркнуто сухо:

– Их решения или промедления – вне нашей компетенции. Могу только предположить, что с сухопутной частью операции не всё так просто. Дунайская армия может пройти только через Болгарию – а она опять нам враждебна. В который раз. Того и гляди в войну вступит на стороне Тройственного союза.

– Есть ещё путь через Грецию.

– А с Грецией, вы же знаете, – сказал, как отрезал Сазонов, – положение скверное. Они, конечно, не враги, но… И помимо прочего германофилов там хватает. Того гляди, к власти придут.

– Ну да, – невесело хмыкнул Алексей Иванович. – «У России только двое друзей: её армия и её флот».

– У прочих друзей, равно как врагов, само собой, хватает интересов и амбиций… Греки желают выступить сами и взять Константинополь, как главные – при нашей поддержке. То есть согласны воевать нашими руками, самим ни за что не справиться. Сколько там у турок?

– На обеих сторонах Босфора? Двадцать дивизий, как минимум. И эшелонированная оборона, опирающаяся на систему фортов и крепостей.

– Куда там грекам… Но они хотят непременно считаться победителями, а в дальнейшем – единоличными распорядителям проливов. А государь и слышать не хочет о греческом флаге над Святой Софией. Впрочем, переговоры идут…

– Боюсь, что не «придут» вовремя, – наклонил голову разведчик. – А счёт уже идёт не на месяцы – на дни. Не ударяем мы – ударяют нас. И на Чёрном море, и на Кавказе, на всех фронтах. Дорого нам обходится промедление…