Текст книги "Штормовое предупреждение"

Севастополь, осень

С севастопольскими товарищами установились нормальные отношения, как только они поняли, что я прибыл не проверять их работу, а, в известном смысле, помогать. Непосредственными моими партнёрами были назначены уполномоченные Мортиросов и Ломанидзе – оба из короткого списка, который показал мне товарищ Стах.

Направление на поселение в гостиницу «Бристоль» было сделано быстро и без излишних расспросов. Несколько подробнее мы отрабатывали вопросы связи, оперативного оповещения и взаимодействия. И несколькими часами спустя, отпустив за квартал провожатого, с саквояжем в руках я входил в непрезентабельный – который год без ремонта! – вестибюль гостиницы.

Первый же взгляд на коменданта, мужчину средних лет и явно не пролетарской наружности, восседающего за стойкой портье, сразу подсказал, с кем я имею дело и какого тона в разговоре следует придерживаться.

– Любезнейший, это направление к вам от учреждения с забавной аббревиатурой «ЖКХ».

Комендант ответил именно так, как я и предполагал:

– Да, раньше всё решалось проще, а теперь направления, ходатайства, мандаты…

В то время вниз по Нахимовскому проспекту, мимо окон гостиницы, проследовал матросский патруль.

Выразительно глянув на сию троицу, я сказал в том же тоне:

– О да, но совсем недавно всё решалось ещё проще: маузер в мозолистой руке…

– Такое лучше не вспоминать… – вздохнул комендант и, ещё раз перечитав «направление», оценивающе посмотрел на меня: – Вы, товарищ Яновский, к нам надолго?

При этом он акцентировал обращение «товарищ». Это не должно было остаться незамеченным с моей стороны, и я отреагировал:

– Называйте лучше «гражданин». К большевистскому обращению не могу… да и не слишком хочу привыкать.

Прозвучало достаточно резко, так что комендант поспешно сказал:

– Простите, ваше благородие… гражданин.

Вот тут я примирительно улыбнулся.

– Гражданин. Ненавязчиво и неоскорбительно – мы же все равны, как горожане, то есть граждане… На неделю, максимум полторы.

– Понимаю, командировка, – закивал комендант. – От какой «аббревиатуры» командировка, боюсь даже спросить.

– Да и ни к чему. А нумер, естественно, почище…

Как по заказу, с верхнего этажа по выщербленным ступеням центральной лестницы спускались пятеро красноармейцев. Без оружия и не в самом презентабельном виде. Кивнув в их сторону, я негромко попросил:

– И без «этих» соседей.

Комендант понимающе подмигнул.

– Не извольте беспокоиться. Отдельный нумер. Только уж не обессудьте – туалеты у нас только по два на этаж. Но уборка регулярная.

Сказал – и явно ожидающе посмотрел на меня.

Я памятным – выглядящим, надеюсь, привычным, – «барским» жестом опустил на стойку купюру.

Комендант ловко – привычно – смахнул её под стойку и жестом подозвал коридорного.

– Голубчик, проводи уважаемого гражданина в сто седьмой.

Той же осенью в Симферополе

В Симферополе, на углу Караимской и Одесской улиц, недалеко от лавки с табличкой «КЕРОСИНЪ», остановился милицейский патруль. Три человека: один в шинели и обмотках, другой в бушлате и форменных – только английской армии, – ботинках и заломленной кубанке без кокарды, а третий, старший, в перехваченном офицерским ремнем с кобурой цивильном пальто с бархатной опушкой по воротнику.

Место было выбрано достаточно удачно, – и чтобы покурить, и чтобы проверять документы у проходящих по обеим улицам. А проходило достаточно много: и к обедне в недальний православный собор или в армянскую церковь, и на призыв муэдзина в мечеть, по легенде, наделившую город прежним, допотёмкинским названием Ак-Месджит, и к главной караимской кенассе[3]3
  Молитвенный дом.


[Закрыть]. Шли и дальше вниз, по Одесской улице – кто к хоральной синагоге на Салгирной, а кто просто в деловую часть города.

Несознательный богомольный народ, всё больше старушки в платочках или хиджабах – смотря кто куда направлялся, – старички да аксакалы, интересу у троих милиционеров особого не вызывали. Так, останавливали кого помоложе и попримечательнее, проверяли документы и отпускали с богом. То есть к тому из богов, на молитву к которому несознательные гражданки и граждане и направлялись. Тех же, кто шёл с пустыми бидончиками или какой ещё посудиной к керосиновой лавке, или с полными – от неё, останавливали чаще, но тоже выборочно: молодок, с которыми можно словцом-другим перекинуться, а то и шлёпнуть легонько пониже спины, чтоб следующий раз не забывала документ дома на комоде, или же мужиков призывного возраста – чегой-то не на работе или службе средь бела дня?

Так вот и остановили прилично одетого мужчину лет сорока, вышедшего из керосиновой лавки с бидончиком.

Тот не выразил никаких особых эмоций, спокойно поставил на мощённый мелким булыжником тротуар пахучий бидончик и предъявил удостоверение.

Старший патруля прочитал вслух:

– Игнатенко Николай Игнатьевич, мещанин, 37 лет, проживает в Симферополе по улице Салгирной в доме Казакевича. Керосинчиком балуетесь, гражданин Игнатенко?

– Да, вот керосин приходится жечь. Я комнатку снимаю. Жить можно, а со светом проблемы – окошко маленькое.

Вдруг один из патрульных, тот, который в бушлате и не слишком уместной кубанке, спросил, приглядевшись и прислушавшись:

– Давно ли мещанином стали, ваше благородие?

Гражданин, который Игнатенко по документам, громко, даже слишком громко воскликнул, глядя на милиционера в английских ботинках, флотском бушлате и кубанке:

– Помилуйте, какое такое «благородие»? Я на телеграфе служу и сейчас же… – и отступил на шаг, будто собираясь бежать.

– Стоять! – прикрикнул старший патруля, а милиционер в обмотках мигом сорвал с плеча кавалерийский карабин и передёрнул затвор.

Гражданин, который Игнатенко по документам, замер.

– Так он что – благородие? – повернулся старший патруля к бушлатнику. – Ты, что ли, его знаешь?

– Да видел в Керчи пару раз, – подтвердил неделю как милиции рядовой Дьяков, поступивший на эту службу после малоудачного артельного труда в Керчи.

А в совсем недалеком прошлом был Дьяков бойцом отряда «зелёных» под командованием Лёхи Мокроусова, да осознал и раскаялся он одномоментно с командиром.

– При погонах и в мундире, – добавил Дьяков. – Капитан по какой-то морской службе.

– Да что вы, какая такая Керчь? – начал гражданин, который Игнатенко по документам. – Меня уже сто раз проверяли…

И вдруг, улучив момент, когда все трое патрульных смотрели друг на друга, а карабин и вовсе в сторону, выхватил своё удостоверение и рванул вниз по Одесской.

– Не стрелять! – крикнул старший патруля и с неожиданной прытью бросился следом. А тут ещё беглец чуть замешкался – пятеро богомолок остановились и невзначай почти что перегородили неширокую Одесскую улицу, – и погоня на том и закончилась.

Старший патруля, с разгону толкнув в спину, свалил «Игнатенко» на мостовую, а тут и остальные патрульные подоспели…

Бидончик с керосином остался на тротуаре. Но ненадолго: проходившая мимо тётка в тёплом платке подхватила, не замедляя шаг, весьма ценную в полуголодном городе «добычу» и, перейдя Караимскую, скрылась в ближайшем переулке.

Гостеприимный «Бристоль»

Номер 107 гостиницы «Бристоль» оказался не слишком просторным, но прилично меблированным и с чистыми шпалерами. Вид несколько портила небольшая железная печка с трубою, выведенной в окно, – впрочем, вещь необходимая в предвидении зимы. Коридорный мне так и сказал, по-лакейски присвистывая: мол, прошлогодние постояльцы отопление попортили, а чинить пока жилконтора только обещает.

Следом за коридорным явилась Маша, горничная, словоохотливая милая женщинка лет тридцати: вытереть пыль и застелить постель чистым, хотя и не слишком новеньким бельём.

Купюра, выданная «на булавки», окончательно развязала ей язык. Для начала она предложила принести Алексею Степановичу, то есть мне, из буфета чай и даже сухарики. Ещё одна купюра и пожелание принести два стакана и чего-нибудь повкусней сухарей и разделить со мною чаепитие произвели весьма благоприятное впечатление.

Я пока что совсем не торопится, а горничные всегда были отменным источником информации. Особенно если их правильно разговорить…

Маша обернулась много за пять минут – я едва успел разложить и развесить свои немногочисленные вещи и одёжки. Принесла два стакана в мельхиоровых подстаканниках, фаянсовый чайничек и вазочку с печеньем, – всё на подносе и при крахмальной салфетке.

– Чем богаты, но чай у нас в буфете настоящий. Не для всех, конечно, – щебетала Маша, расставляя на столе нехитрую утварь.

– Здесь же, говорят, бывал сам Шаляпин, – кивнул я, хотя и не знал точно, в какой именно из Севастопольских гостиниц останавливался знаменитый бас во время гастролей летом семнадцатого.

– Ой, да кто у нас только не перебывал, – подхватила Маша, – пока не началось…

Торопиться с серьёзными расспросами не следовало. Я только и спросил, вдыхая аромат свежезаваренного и в самом деле недурного чая:

– Вы сами его, Фёдора Шаляпина-то, видели?

– Да, но только издали – когда он пел на Приморском бульваре. Все тогда сбегались. Народищу собралось уйма.

– А банкет в вашем ресторане в его честь давали?

– Наверное… Я же тогда здесь не служила, – с видимым огорчением сказала горничная.

– Что так?

– «Бристоль» же был отелем перворазрядным, туда попасть на службу ой как непросто было, даже с рекомендациями. Это уж только в последнее время стало попроще. Хотя, конечно, почти все из тогдашних, кто мог, вернулись сюда на службу, так что порядок знают. Вам непременно понравится. Но взяли троих новых, ну и я меж них. У меня рекомендации были самые лучшие.

Это, несомненно, составляло предмет её гордости. Следовало поощрить женское самолюбие, – это более всего располагает к откровенности.

– Не сомневаюсь. А от кого, если не секрет?

– От самой миссис леди Энн-Элизабет, супруги английского консула! – сказала Маша с таким выражением, будто упоминала коронованных особ.

Но любая ниточка к немаловажному – консул! – представителю Англии была для меня очень интересна. Поэтому я спросил Машу с эдаким пиететом:

– Вы знакомы с леди Энн-Элизабет? Как приятно.

– Я у неё в доме служила, пока британское консульство располагалось в Севастополе. Вот уж где всё «по шнурочку» было, чтоб ни пылинки, ни пятнышка, мажордом у них ну сущий дракон. А уж как надобно господам за столом прислуживать – так меня неделю натаскивали.

– Зато усвоили английский этикет и запомнили светские манеры, – сказал я благожелательно. И добавил: – And what about the your language? Are you better in English?[4]4
  А как насчет языка? Ты хорошо говоришь по-английски? (англ.)


[Закрыть]

– Что-что? Это вы об английском? Да нет, только отдельные слова – ну, сорри, плииз. Вот госпожа Нина… то есть Нина Лаврова, она была у них секретарем и переводчиком, – так вот, Ниночка просто замечательно знает языки. У неё было так тяжело с матерью…

– Вы так хорошо знаете её семейное положение? – спросил я, отметив про себя, что с упомянутой дамочкой – секретаршей и переводчицей в английском консульстве! – очень даже неплохо бы познакомиться.

– Ой, простите, ваше благородие. – Маша, видимо, не совсем верно поняла мою интонацию. – Я просто…

Следовало поддержать доверительный тон разговора, и я как мог теплее улыбнулся.

– Что вы, голубушка, я же понимаю – женская дружба. А обращаться лучше по имени-отчеству, хотя полагаю, что у этих стен красных ушей нет.

– Бог миловал. Сейчас здесь совсем другие люди в нумерах. Это в прошлую зиму – у нас здесь и матросня, и солдаты эти во всех нумерах стояли, спали вповалку, буржуйки понаставили, хоть сами отопление и попортили, уголь из котельни выгребли, какие-то бумаги из подвала таскали на растопку…

Сей словесный поток был небезынтересен, особенно насчёт «бумаги из подвала», но сейчас меня в первую очередь интересовала переводчица.

– Так что госпожа Лаврова?

– Так мы теперь – Нина ведь осталась в Севастополе – и вправду стали вроде подруги, хотя она из благородных и такая учёная. А что?

– У меня не праздный интерес, – импровизировать пришлось на ходу. – Мне… то есть моей жене – она скоро приедет – нужно серьёзно усовершенствовать языки. Предполагается командировка… Туда. – И я кивнул в сторону Запада.

Упоминание о мифической жене было не излишним: деловая встреча с заботливым семьянином едва ли смутит порядочную женщину. А что Нина Лаврова именно такова, логично предположить: на ответственную работу в английское консульство сомнительных особ не взяли бы.

– Так что, голубушка, найдите возможность познакомить меня с госпожой Лавровой. Полагаю, дополнительный заработок ей не окажется излишним?

– Конечно же хоть завтра – она как раз собиралась зайти ко мне.

Тут Маша замялась и даже чуточку покраснела и сказала, чуть запинаясь:

– Понимаете, ваше… не обессудьте, Алексей Степанович… В нашем буфете для своих, ну, не так дорого и без карточек, вот мы и встречаемся к обеду. Но вы ведь…

Можно было не продолжать – причина смущения горничной была совершенно очевидна. Заработки у них, да и у всех пока, не очень, – ну а я, щедрый командировочный, в состоянии заплатить за обед и не только.

– Прекрасно. Не возражаете, если я вас угощу?

– Как-то не совсем удобно…

– Пустяки, право. В гостиничном буфете – во сколько?

Прогулки не без пользы

Через некоторое время я с небольшим бюваром больше для виду, чем для дела, выбрался из номера. Следовало встретиться с прикомандированным ко мне оперативником и посмотреть конспиративную квартиру, снятую где-то неподалёку.

Комендант, всё так же за стойкой портье, с очевидным неудовольствием заполнял какую-то обширную ведомость.

– Нет, вы только подумайте, уважаемый, – отреагировал он на моё сочувственное слово, – в гостинице три четверти всяких мандатников, не платят, да ещё обслугу обижают, в городе бумаги не хватает, газеты чуть ли не на оберточной печатают, а для этой бюрократии – пожалуйста!

– То ли ещё будет, – вовсе не желая оказаться пророком, но, чтобы поддержать своё реноме, заявил я. – Впрочем, не только в сей несчастной стране едва из пелёнок с бюрократией проблемы, но и в старых-добрых европейских странах. А вы-то как с бумагой, то есть, как говорят новые назначенцы, с её «наличием отсутствия» справляетесь?

– Да я-то ничего, слава богу, в приснопамятные времена отпечатали с запасом бланки меню – оптом ведь дешевле выходило, – так до сих пор запасу хватает. Меню ведь три года как ни к чему, какой уж тут выбор.

– А «мандатники» на растопку бумагу из подвала таскают, – с невинным видом поддакнул я.

– Уже всё, хватит им шалить. Пожару только не хватало. – Комендант явно был рад возможности отвлечься от постылой ведомости. – Велел я запереть подвал на вот такой амбарный, Гришка коридорный принёс.

– Его замок, у него и ключ, – будто рассуждая вслух, сказал я и вытащил портсигар. – Угощайтесь. Фабрики Местаксуди, говорят – отменного качества.

Комендант ловко вытащил папиросу, но не закурил: понюхал – «Дюбек», что и говорить, – и припрятал папиросу под стойкой.

И спросил, с тоскою глянув на незаполненную ведомость:

– А сам Местаксуди небось уплыл с эскадрой?

– Из Керчи, говорят. Меня это не слишком удивляет… Всё, у меня дела, адью.

Вернулся я в гостиницу вечером. Прошёлся по коридору первого этажа, полюбовался внушительным замком на прямоугольном металлическом люке под пожарной лестницей. В целях безопасности, естественно, закрытой хоть и хлипкой, но всё же решёткой.

В другом конце коридора никакого люка нет.

Буфет «Бристоля» работал допоздна и был совсем не пуст. Несколько мужчин различного возраста и вида, наверное, «мандатники», и две компании. Самым ярким пятном были размалёванные девицы в шелках, фальшивых жемчугах и поддельных мехах. Одна из этих девиц, рыжая, подплыла и предложила скрасить вечер, едва только официантка приняла заказ и отошла от моего столика. Впрочем, вежливый отказ особо не раздосадовал ни её, ни мужскую, определённо криминальную часть компании.

Входили и выходили посетители, в их числе и моряки, и красноармейцы, и несколько граждан почище – похоже, нэпманы первой волны.

– Ах, у нас расходятся только под утро, – едва ли не с гордостью сообщила официантка, получив расчёт и чаевые.

Значит, если коридорный Гриша и выберется в подвал, то под утро, когда и посетители, и гости угомонятся. Можно часиков пять спокойно поспать, а тогда, утречком ранним, прислушаться и приглядеться…

…И перед самым рассветом в тишине, подчёркнутой отдалённым богатырским храпом с верхних этажей, послышались быстрые шаги в коридоре.

Я быстро поднялся, не зажигая свет, приоткрыл дверь номера и глянул в щелку.

В слабо освещенном коридоре не разглядеть уверенно, кто это направляется в торец здания, к запертому люку хода в подвал и к зарешеченной пожарной лестнице. Но весьма логично предположить, что именно коридорный Гришка решил наведаться в подвал.

Щёлканье замка, какой-то скрип…

Одеваюсь я по-армейски, «пока горит спичка», наган сую в наплечную кобуру, набрасываю китель и выхожу из номера в коридор, когда вероятный Гришка уже скрылся в тёмном прямоугольнике входа в подвал.

Ожидать пришлось недолго, минуты четыре; и вот из подвала поднимается определённо коридорный Гришка, да ещё с толстой картонной папкой.

Я подождал, пока он прикроет люк, но не закроет на замок, затем приблизился и отменно «барским» тоном бросил:

– Почему туалет закрыт? Распустились…

– Господин… – только и вякнул растерянный Гриша.

А я, не ожидая продолжения, резко спросил, крепко ухватив папку:

– Что это такое? – И, преодолев сопротивление всё ещё растерянного Гришки, выдернул её из рук коридорного. – Что за вольности? А ну, посмотрим.

– Да я, ваше благородие, взял это из подвала, там ещё много бумаги, – сказал коридорный виновато. – Здесь же когда-то целый штаб стоял.

– И зачем тебе это? «Канцелярия генерал-квартир-мейстера»…

– Так жене, покупки заворачивать – она овощами торгует…

– Найдёшь что попроще. Умопомрачение – морковку в штабные документы заворачивать! Всё, свободен.

И слегка подтолкнул коридорного в спину.

Затем прошёл к себе, зажёг свет.

Да, так и есть – объёмистая папка из канцелярии генерал-квартирмейстера П.Х. Попова.

Но не просто объёмистая. В ней ещё что-то твёрдое.

Развязал тесёмки, раскрыл.

Первые страницы – обычная канцелярско-хозяйст-венная чушь. Лет через сто это, быть может, какого-нибудь учёного чудика и заинтересует, на предмет анализа хозяйственной жизни белой армии. Но под первыми страницами оказалась ещё одна папка плотного картона, с набранной типографским уставом надписью: «ШТАБЪ ГЛАВНОКОМАНДУЮЩЕГО ВООРУЖЕННЫМИ СИЛАМИ ЮГА РОССИИ». И ниже, каллиграфическим почерком: «Доклады оперативного и общеполитического характера». Не меньше полутора сотен страниц машинописи…

Это была настоящая удача; и надо внимательно проверить подвал – проверить, нет ли ещё каких-нибудь важных документов. Не зря же сказал Гришка: «Там ещё много бумаги».

Не теряя времени, я прошёл к гостиничному телефонному коммутатору в комнате за пустой рецепцией и, стараясь не шуметь, чтобы не разбудить прикорнувшего на диване коменданта, позвонил в отделение и вызвал дежурного оперативника, уполномоченного Мортиросова.

Гагик только и спросил, сколько бойцов с собой брать.

– Захвати пару фонарей. И обеспечь какой-то транспорт… не сильно приметный…

Урок впрок

Через полчаса мы с Гагиком уже спустились в подвал.

Кирпичный пол; на полу разбросано пару десятков листков, на некоторых – следы грязной обуви. В свете мощного ацетиленового фонаря, принесённого Мортиросовым, я бегло их просмотрел – нет, ничего интересного, канцелярская переписка по вещевому и продовольственному снабжению. Неужели папка, отнятая у Гришки-коридорного, – это всё, что осталось от архива?

Ну нет. Надо вспомнить нечаянные уроки жандармского ротмистра Русакова. Внимательно осмотреться. Например, поинтересоваться, почему это несколько кирпичей на полу уложены несколько иначе. Не выступают, но выделяются… Вот что: щели между ними чуть темнее, чем такие же – на других участках пола.

Взяв у Гагика нож, я поддел и приподнял один кирпич.

Следующие семь кирпичей вынимались уже легко, просто руками.

Под ними, слегка присыпанные землёй, лежали канцелярские папки, две стопки. Всего полтора десятка папок.

Я достал верхнюю, отряхнул сухую земляную пыль и продемонстрировал Мортиросову: ШТАБЪ ГЛАВНОКОМАНДУЮЩЕГО ВООРУЖЕННЫМИ СИЛАМИ ЮГА РОССИИ. А ниже, каллиграфическим почерком: «Учетно-регистрационные карточки офицеров Генерального Штаба, служащих в Красной Армии».

Повторить выражение, слетевшее с уст Гагика Мортиросова, я не берусь.

Когда мы с Мортиросовым выносили папки к центральному входу, появился заспанный комендант.

– Господа, граждане, вы как…. Что происходит?

– Не беспокойтесь, любезнейший. – Понизив голос до интимного шепота, я подошёл к нему поближе и показал надпись на верхней папке из стопки у меня в руках. – Строго между нами: эти штабные документы ни в коем случае не должны попасть в руки – ну, вы понимаете, кого.

– Как, они были здесь? У меня? В «Бристоле»? – только и спросил комендант, стряхивая остатки сна.

– В подвале. Чудо, что до них матросня не добралась.

– Господи, сохрани… – Комендант искренне перекрестился.

– Мы их с сослуживцем перевезём в надёжное место.

– Да-да, конечно, – согласился комендант и придержал подпружиненную дверь, выпуская Мортиросова.

– И переправим куда надо, – сказал я всё так же шёпотом, выходя следом.

Транспорт и впрямь оказался неприметным: ни дать ни взять – обычный городской извозчик. А в слабом предутреннем свете, да ещё и на расстоянии комендант, прилипший носом к стеклу окна, наверняка не опознал чекиста, хотя не раз и не два, как я узнал позже, видел его – во время спецопераций в «Бристоле».

Вернулся в гостиницу я через час, ещё немного поспал и привёл себя в порядок перед назначенной встречей.