Текст книги "Штормовое предупреждение"

Приятное знакомство

Нина Лаврова оказалась интересной молодой шатенкой, одетой не вызывающе, со вкусом и слегка англетизированно. Сидели они с Машей – та ещё и не сняла кружевной передничек горничной, – за столиком у окна, поодаль от буфетной стойки. На их столе – два пустых стакана и пустое же блюдце.

Увидев меня, Маша защебетала:

– Вот, Ниночка, Алексей Степанович, вам непременно надо познакомиться, и у него для тебя выгодное предложение.

– Очень приятно, Нина…

– Георгиевна.

Вежливо, но сухо. И щёчки чуть порозовели. Что ж, причина совершенно понятна.

– И моё предложение отнюдь не затрагивает вашу скромность, – я это сказал с лёгкой улыбкой. – Машенька немного неловко выразилась.

Маша похлопала ресницами, пытаясь понять, что она не так сказала, а потом просто встала и сделала ручкой:

– Ой, ну да вы сами разберётесь. А мне пора – работа. – И убежала, едва выслушав от меня: «Спасибо, голубушка».

– Вы меня заинтриговали, Алексей Степанович. – Милые глазки Нины заметно потеплели. – Что же это за предложение такое?

– Позвольте вас угостить, чем «Бристоль» послал, – улыбнулся я ей и подозвал официанта. – За сим ранним обедом и переговорим.

– Благодарю. Это несколько неожиданно…

Она подразумевала, что принимать угощение от малознакомого человека не совсем, мягко говоря, прилично – хотя и выбрала обтекаемую реплику. С тем, чтобы определить, понял ли я и как отреагирую на это.

Я понимающе улыбнулся и, глядя в глаза, мягко сказал:

– Полноте, Нина Георгиевна, что за разговоры натощак? Мне тоже недремлющий брегет уж прозвонил обед.

Тут как раз подбежал официант и поклонился – совсем как «в старые добрые времена».

– Чего изволите-с откушать?

– Если дама не возражает – нам обоим бульон, стейк средней прожарки и какой-нибудь десерт к чаю.

– Прекрасный выбор. У нас по случаю ещё осталась бутылочка «Шато-Икем»…

Мы с Ниной переглянулись и сказали одновременно:

– О нет, в другой раз. – И как-то сразу непринуждённо рассмеялись.

– Маша мне второпях сказала, – всё ещё улыбаясь, произнесла Нина, когда официант удалился, – будто вам требуется репетитор английского? Для супруги?

– Она так сказала? Милая простушка. Нет, я не женат.

– Так она неправильно вас поняла?

Кажется, Нина опять начала волноваться. Следовало её успокоить. И найти возможности для дальнейшей разработки, поскольку предположения, возникшие после вчерашнего разговора с горничной, начали приобретать конкретные и весьма милые черты.

– В сущности, всё верно. Мне предстоит ответственная командировка, а мой английский несколько хромает. I have not enough possibility to practices’[5]5
  У меня недостаточно возможностей для практики (англ.).


[Закрыть].

– За время работы в английском консульстве у меня было достаточно времени и возможностей попрактиковаться и в деловой, и в разговорной речи, – кивнула Нина. – Если вы располагаете возможностью…

– Время занятий и материальную сторону вы сами назначите – после десерта. Я в экономической комиссии, равно и в представительстве Внешторга, по командировке загружен нечрезмерно. Зато, кстати, вполне могу при необходимости оказать содействие… помочь «нашим людям». Многим сейчас приходится нелегко. Маша обмолвилась, что у вас, простите за бестактность, проблемы с матушкой?

– Теперь уже нет. – Голос Нины чуть дрогнул. – На той неделе будет сорок дней, как…

– Простите великодушно. И примите мои самые искренние соболезнования.

Нина посмотрела мне в глаза и медленно кивнула.

– Хоть я и не имел чести быть представленным вашей матушке, но – судя по её дочери – она была замечательной женщиной.

– Благодарю вас. Уверена, что там. – Нина подняла глаза к небу, то есть к давно не беленному потолку, – ей куда лучше, чем здесь.

Достаточно прямой и, в общем-то, преждевременный комплимент, едва замаскированный под светскую любезность, Нина поняла и приняла, но и намекнула мне на излишнюю поспешность.

Очень хорошо.

– Ещё раз простите – может быть, я смогу помочь вам с проведением Сорокадневного Поминовения?

Теперь она, полагаю, расценит это не как формальную любезность, но как знак внимания и заботы.

– Не хочу злоупотреблять вашей добротой, Алексей Степанович. – Нина отрицательно покачала тёмно-русой челкой.

Я не счёл нужным скрывать разочарование.

– Но если вы располагаете возможностью… – продолжила Нина. – У моей подруги, Тамары Пожаровой, какие-то большие проблемы со службой… да и с жильём не всё в порядке.

– Чуть бы подробнее, – попросил я совершенно искренне.

Попросил, потому что почувствовал как-то сразу, что это может оказаться перспективным не только для основного – мостик в Альбион! – но и для вспомогательных, контрразведывательных заданий.

А Нина ещё и ответила самым желательным для меня образом.

– Если позволите, я вас познакомлю – и она всё сама расскажет.

– Полагаю, ваша подруга – реально из нашего… вашего круга?

Через какую-то секунду Нина поняла, что – то есть кого я имею в виду, – и ответила чуть смущённо:

– Простите, Маша – не показатель.

– Хотя весьма мила и позволила нам познакомиться. – Успел сказать я с улыбкой, прежде чем подплыл официант с первой переменой блюд.

За десертом мы обговорили и регламент занятий, и время встречи с «подругой Пожаровой».

Что нам дано…

Вечер и почти весь последующий день во внутренней комнате Севастопольского уездного отделения Крым ЧК мы разбирали нашу «добычу».

В пятнадцати папках, найденных под кирпичным полом, оказалось помимо личных дел офицеров, которые служили, в том числе по прямому заданию разведки, в Красной армии, ещё немало интересных документов.

Телеграммы оперативного характера, лично подписанные главнокомандующим.

Оперативные сводки, докладные и сведения контрразведывательных отделений.

Личные записные книжки генерала Деникина…

Всего 2835 листов, – значит, подробный анализ ещё только предстояло сделать, и конечно же не нам. Так что я более подробно просмотрел документы из той самой первой папки, которая попала мне в руки: «Учетно-регистрационные карточки офицеров Генерального Штаба, служащих в Красной Армии».

Начал с последних карточек, расположенных в алфавитном порядке. Вскоре я с удовлетворением убедился, что обе мои фамилии, под которыми я служил в Императорской Русской и работал во всех последующих армиях и войсках, вплоть до времени возвращения к своим, сию картотеку миновали.

Потом я уже просматривал Учетно-регистрационные карточки подряд, время от времени спрашивая у Ломанидзе и Мортиросова (мы работали втроём), как у старых, со времён подполья, севастопольцев и участников первой регистрации, что им известно о судьбе очередного офицера.

Вариантов ответов было немного: «Нет, ничего не знаю», «Этот точно ушёл с эскадрой» и «Раскололи субчика. Получил по заслугам».

Некоторые извивы офицерских военных биографий заставляли задуматься. Так я задержался на Учетно-регистрационной карточке капитана 2-го ранга Леонида Осиповича Матусевича. Мичман, инженер-лейтенант, затем – начальник Оперсвязи в красном Мариуполе и вдруг произведён в чин кавторанга ВСЮР, и это, перескакивая через две ступеньки званий, и после службы в Красной армии? Видать, изрядно послужил Белому делу…

Последнюю фразу я сказал вслух. Гагик заглянул мне через плечо, увидел, о ком речь и после секундного раздумья сказал:

– Леонид Матусевич? Так была недавно прислана ориентировка, что он может оказаться в Крыму. А разыскивается по какой-то Мариупольской истории девятнадцатого года.

– Скверной истории, – сказал я, припоминая давние свои перехваты сообщений искровым телеграфом в штаб Южного фронта.

Слушать, о чём переговариваются красные командиры и комиссары, было моей прямой обязанностью в то время. Слушать, докладывать «наверх» и готовить сводки для ещё верховнее верха. И в считанные минуты решать, что должно включаться в доклад, а что – нет, о чём упоминать в сводках, а о чём умалчивать. И при этом всё обставлять так, чтобы не навлечь на себя подозрений. А потом ещё с предосторожностями готовить и отправлять шифрограммы для наших…

И ещё подумал сразу, что непременно надо разыскать бывших сотрудников или сослуживцев этого Матусевича, чтобы наверняка его опознать, если понадобится. Вот его последнее место службы. Наверняка же кто-то остался в Крыму…

– Что он там натворил, в Мариуполе? – тем временем Ломанидзе отложил опись документов и подошёл к нам.

– Вроде помог деникинскому десанту, – ответил за меня Мортиросов, – ты разве ориентировку не читал?

Ломанидзе только плечами передёрнул и сказал, глядя на фотографию в Учётно-регистрационной карточке:

– Экая морда белогвардейская… Найдём, если в том году не шлёпнули.

– Не, вроде по спискам такой не попадался, – сказал Гагик.

К этому времени у меня уже сложилось впечатление, что с памятью и сообразительностью у Мортиросова всё в порядке.

Будто в подтверждение, Гагик отклеил от карточки фотографию Матусевича.

– Это фото надо увеличить, размножить и раздать розыскникам и патрулям…

– И в Симферополь надо бы послать, – только и добавил я.

Допросная комната

В Симферопольском городском отделении Крым ЧК с утра шёл допрос гражданина Игнатенко, задержанного накануне милицейским патрулем.

В милицейском участке, куда «Николая Игнатьевича» – так по документам, – накануне доставили, его немного помяли, добавив живописный синяк к ссадинам и царапинам, полученным при неудачной попытке к бегству, но допрашивать не стали. Начальник участка, как только выслушал краткий доклад старшего патрульной тройки, так сразу и распорядился тащить по утряночке этого субчика чекистам – их клиент, нам и без того выше крыши всякого.

– Да, и тащить субчика отправь лично этого вашего Дьякова – ну, типа как на очную ставку.

И вот теперь «этот, как его», упорно именующий себя Николаем Игнатенко, ёрзает на привинченной к полу табуретке в допросной.

А следователь и спрашивает у него, изрядно осунувшегося в милицейском клоповнике за бессонную ночь, проведённую не в самом приятном обществе:

– Так ты, «дворянин в мещанстве», в Керчи что – рабочих расстреливал? – обнаруживая знакомство с произведениями Мольера и даже уместно перефразируя название прелестной комедии, пребывающей в программе по зарубежной литературе классической гимназии, кою следователь в своё время успешно дотянул до шестого класса.

«Дворянин в мещанстве», доселе называющий себя Николаем Игнатенко, как мог рассудительно возразил:

– Каких ещё рабочих? Я в Керчи-то всего две недели был, летом двадцатого, и занимался чисто технической работой. Там вообще никого не расстреливали.

Следователь только хмыкнул.

– Да, конечно. Не расстреливали. Только загнали в каменоломни и выход подорвали. Чистая работа! Не твоими ли заслугами?

– Так это когда было! – даже вскинулся «Николай Игнатенко». – В девятнадцатом, что ли? Точно даже не знаю. А при мне – всё там было тихо.

– «Ничего не знаю», «ничего не слышал», никакого отношения к подавлению восстания не имел. Все так поют. А кто имел?

Тут «Николай Игнатенко», решив, по-видимому, что перевод стрелок на кого-то другого уменьшит интерес чекистов к нему самому, сказал:

– «Савак», наверное. Контрразведка.

– Конкретнее!

– Я так, по слухам, только и знаю, – прокашлялся «Игнатенко». – Вроде всем этим руководил капитан Михаил Стеценко, начальник контрразведки в Керчи. Его ещё ранили тогда во время столкновения с… Ну, с теми, которые восстание подняли.

– Ну-ка, спросим у свидетеля, каким ты там местом обретался. – И следователь приказал помощнику, который вёл протокол: – Петрович, позови этого, который из милиции.

Немолодой, мешковатый Петрович скрылся за дверью, и через пару минут вернулся с Иваном Дьяковым. Тем самым милиционером из патруля, который опознал «Игнатенко» как офицера из Керчи.

Иван, которого сравнительно недавно «фильтровали» чекисты, как всех сложивших оружие членов отряда Мокроусова, запомнил чётко: если врать, то лишь о том, что невозможно проверить, а лучше не врать вообще. А ещё – что надо казаться мужичком если не поглупее, то попроще. Вот потому, когда следователь спросил, указывая на задержанного:

– У этого красавца как, руки в крови по локоть или только забрызгался?

Дьяков ответил с простецким видом:

– Не, эт не скажу. Чё не знаю – зачем напраслину возводить?

Следователь только головой повертел, но сказал примирительно:

– А что за ним? Чего задержали?

– Да просто запомнил – уж больно морда белогвардейская. Всё с морскими офицерами околачивался и сам был при погонах. А документ давеча дал – просто мещанин.

– А когда это было? – едва сдержался следователь, чтобы не прикрикнуть на Дьякова, похоже, что ломающего комедию. – Запомнил – когда в Керчи его видел?

– Да позатем летом, когда мы с артелью на извозе при порту были.

Это Иван проговорил спокойнее, потому что вопрос касался только его и легко проверяемого дела, ничуть не предосудительного с точки зрения любой власти.

– Ну вот, я же говорил, – даже обрадовался «Игнатенко».

– Цыц, – одёрнул его следователь. И спросил у Дьякова, вроде как невинно: – А то восстание как пережил?

– Да никак, – развёл руками новоиспечённый милиционер. – Артель наша тогда на Колонке стояла, так нас в город и не пускали, пока тама стрельба и пока всех тама в скале и завалили.

– А на помощь рабочим прийти – кишка тонка оказалась? – спросил следователь таким тоном, что кишки у бедного Ивана похолодели и будто прижались к хребту.

И Дьяков зачастил:

– Они нас что – звали? Да и начальник белый, Стеценко – им до сих пор детей в Керчи пугают, – заставы выставил, чуть сунься – пристрелят.

С минуту следователь молчал, неотрывно уперев страшный взгляд в перепуганного милиционера, затем вздохнул и повернулся к «Игнатенко».

– Ты, конечно, никакого капитана Стеценко не знаешь и о подвигах его кровавых слыхом не слыхал?

– Отчего же, слыхал, – честно признал задержанный, небезосновательно предполагая, что быть в курсе всекрымских слухов – совсем не криминал.

И Дьяков подхватил, уловив интерес следователя к белогвардейскому керченскому контрразведчику:

– Вот я вам скажу – тот капитан и вправду зверь-зверем. Прут у его такой медный был – так он бедолаг им так бил, что и кожа лопалась, и косточки ломались.

– Вот-вот, – подал голос и «Игнатенко», – я слышал, будто он, этот Стеценко, и придумал взорвать входы в каменоломню, чтобы заморить там остаток повстанцев.

– Гадина… – осторожно сказал Иван. И добавил, преданно глядя в глаза следователю: – Ну, так он своё получил по заслугам?..

Следователь повернулся к помощнику:

– Петрович, не помнишь – брали такого?

Немолодой и рассудительный Петрович поморщился, посмотрел на Дьякова и «Игнатенко», решая, можно ли говорить при посторонних, затем всё же сообщил:

– Этот капитан ещё и здесь, в Симферополе, наследил. А потом, насколько мне известно, удрал. В Константинополь, по-видимому.

…Через два дня, когда были получены ответы из Керчи и проверены регистрационные списки, в Харьков ушло донесение:

Срочно. Секретно.

Секретный отдел ВУ ЧК

Евдокимову

По сообщениям Керченского Отделения и показаниям свидетелей, штабс-капитан Стеценко Михаил Лукич, организатор белого террора, в частности подавления коммунистического восстания в Керчи и зверского истребления участников оного, избежал наказания, убыл с армией Врангеля и ныне находится в Константинополе.

Просим уточнить информацию об его настоящем местопребывании и сообщить сведения о возможных связях Стеценко с контрреволюционными организациями.

Пред. Крым ЧК

Неприятное свидание

Днём у меня в демонстративно незапертом «сто седьмом» мы чуть больше часа попрактиковались в произношении, разговорной речи и чтении вслух (Нина принесла пару номеров прошлогодней «Таймс»). Потом она любезно приняла моё предложение отобедать в гостиничном буфете, вот только испросила, заметно смущаясь, позволения познакомить меня с Тамарой Пожаровой («мы говорили о ней третьего дня, помните?).

Я согласился, предполагая, что знакомство произойдёт позже, в каком-то условленном между подругами месте. Но Пожарова пришла прямо в гостиничный буфет, к десерту; официант, хотя заметно шокированный её видом, по моему кивку подал ещё чай и печенье.

В первую минуту и я был несколько шокирован. Подруга Нины Лавровой не должна была выглядеть, как запущенная пролетарка.

И лишь немного спустя, услышав вполне интеллигентную речь и внимательно посмотрев на новую знакомую, понял, что убогое пальтишко, бабский платок, застиранная юбка из грубой ткани и гетры, напущенные на ботинки, – составная часть «конспиративного вида», выбранного Пожаровой для пребывания вне привычного интерьера в суровой реальности начала двадцатых. Смуглость лица и тени около глаз, создающие при взгляде издали впечатление немолодой и загнанной работой простолюдинки, вблизи оказались умелым макияжем. Под расстёгнутым пальтишком явился взору отменный кардиган, а опущенный на плечи платок открыл весьма аккуратную укладку.

И оказалось после обмена традиционными приветствиями, что Нина несколько неправильно меня информировала. Тамара Пожарова действительно попросила, но не за себя (у неё вроде как бытовые проблемы разрешились), а за своего «очень приличного» друга, которому – если возможно, – надо помочь устроиться на службу.

Это была малоприятная неожиданность; но, похоже, и для Нины тоже – поэтому не следовало сразу и категорически отказывать. Так отказать, если станет понятной невозможность или ненужность помощи.

– Поймите, милые дамы, чтобы помочь вашему другу, нам непременно с ним нужно лично встретиться. Мне же надо ходатайствовать не о службе «вообще», а о конкретной должности. Он кто?

– Военный, офицер, – негромко сказала Тамара, предварительно оглядевшись – нет ли поблизости посторонних.

Офицер… Это уже интереснее. Возможно, сгодится для Емельяновского задания… Следовательно, личный контакт становится необходимым.

– По какой воинской специальности?

Пожарова беспомощно посмотрела на Нину – а та лишь округлила глазки, откуда, мол, мне такое знать. Потом, припомнив что-то, сказала неуверенно:

– Кажется, что-то с разведкой связанное.

Ещё интересней… И как раз время ответить доверием на доверие, – чтобы уменьшить препятствия к возможной встрече с этим неизвестным пока офицером от разведки.

– Чтобы избежать недоразумений, надо всё знать точно. Мы, как люди военные, уж сами определимся, по какой именно специальности устроить его на службу.

Ниночка меня поддержала, склоняясь к Тамаре; шёпот я расслышал отчётливо:

– Алексей Степанович прав. В самом деле, пусть поговорят лично.

Какое-то время Пожарова молчала, обдумывая варианты, наверное. Потом всё-таки сказала:

– Да, наверное, так будет правильно. – И поднялась из-за стола. – Пойдёмте…

Мы втроём вышли из гостиницы и направились куда-то в сторону центральной горки, увенчанной тусклым куполом «адмиральского» Владимирского собора. По дороге женщины показали мне два «секретных» винных погребка возле неработающих столовой и кафе. Явный признак доверия.

Большая, многокомнатная квартира оказалась в трехэтажном доме нечрезмерной запущенности. Парадная дверь цела и подпружинена, в вестибюле и на лестнице кошачий, но отнюдь не канализационный запах. Дежурные лампочки в решетчатых колпаках. Нормальная жизнь в Севастополе и во всей стране восстанавливается быстро – если никто и ничто этому не препятствует.

Дверь в квартиру на третьем этаже оказалась приоткрытой, а там, за прихожей, в гостиной, происходил небольшой скандал.

Как сразу стало понятно, едва мы вошли, выговаривала мужчине средних лет, одетому по-домашнему, некая обширная немолодая особа простоватого вида. По репликам судя – квартирная хозяйка от ЖКХ.

На наше появление отреагировала только симпатичная молодая женщина с нервным лицом.

– Мария Муравская, – представила её Тамара Пожарова.

Тем временем квартирная хозяйка всё напирала:

– Вы что себе думаете? Жить задарма, да ещё и безобразия учинять? Чай, не старые времена! Вносите плату, иначе всё, подаём на выселение, как пробка вылетишь!

Тот, на кого она напирала – «Евгений Яковлев» – подсказала Пожарова. – отвечал чуть ли не криком:

– Не имеете права!

– Ещё как имею! – упёрла руки в боки квартирная хозяйка. – Комната жэковская, то есть народная, так ты что, советскую власть обманывать хочешь?

– С таким отношением – я… я перейду на частную квартиру!

– Долгонько же придётся искать, – расплылась в улыбке «представительница советской власти». – Никто не хочет брать себе под крышу «бывших», да ещё и дебоширов, пьяниц и кокаинистов.

Тут Яковлев наконец заметил наше появление, да и, наверное, ему неловко стало продолжать перепалку перед Муравской, ещё двумя дамами и незнакомцем. Из кармана его тёплого халата явилась синенькая купюра.

– Ладно, успокоились. Вот, за неделю.

– А остальное? – вопросила квартирная хозяйка, с деланым удивлением разглядывая деньги.

– В понедельник, в понедельник, – торопливо проговорил Яковлев, показывая на меня. – Видите, гости пришли.

Тамара тут же произнесла тоном, уместным для представления коронованных особ:

– Это сам Алексей Степанович Яновский, из Экономической комиссии!

Надо прямо сказать, это квартирную хозяйку впечатлило.

– Ладно, я пойду. До понедельника. – Но в дверях, правда, обернулась и потребовала: – И комиссару вашему скажите, пусть тоже денежки приготовит!

– Здравия желаю, дамы и господа, – произнёс я, когда за тёткой от жилкоммунхоза хлопнула дверь.

Молодая женщина, названная парой минут ранее Марией Муравской, ещё раз окинула меня с ног до головы придирчивым взглядом и сказала по-французски, с приличным прононсом:

– Les amis m’appellent Marie.

Слава богу, моего французского хватало не только на то, чтобы понять «Друзья называют меня Мари».

Представился и мужчина в домашнем – после того как обменялся взглядами с Пожаровой, и та кивнула: мол, «тот самый».

– Очень приятно. Яковлев, Евгений Васильевич. Простите, нас не предупредили о вашем визите, а эта…. – Он указал на дверь, за которой скрылась квартирная хозяйка, и сделал кислую гримасу. – Чем обязан вашему визиту, Алексей Степанович?

– Я попросил милых дам предоставить возможность нам побеседовать тет-а-тет. А эти… – Я тоже кивнул на входную дверь. – Прискорбно, но пока что приходится и с такими мириться.

– Так вы по экономической части? – перебила нас Муравская уже по-русски, но с изрядным французским акцентом.

Как не ответить даме?

– Сейчас – да.

А дама так и сыпала вопросами:

– А прежде – где стоял ваш полк? И куда передислоцировался?

Эта белле Мари учинила настоящий допрос: и кто командир, и знаком ли с таким-то офицером, и как перешёл на службу к большевикам.

И закончила опять на французском, как будто её не удовлетворяли мои чёткие, точные и допускающие сколь угодно тщательную проверку ответы.

– Êtes-vous vraiment un officier ou juste faire une telle impression?

По лицам всех присутствующих, исключая Нину, было видно, что последняя фраза Муравской ими не понята. Тогда я перевёл её вслух, с такой интонацией, будто смакуя каждое слово: «Вы и в самом деле офицер или только производите такое впечатление?»

И ответил Мари на французском, зная, что он у меня хоть и на гимназическом уровне, но всё же неплох:

– Je préférerais ne pas faire une telle impression, à l’heure actuelle. Les interrogatoires sont quelque peu fastidieux…

А Нина вслух перевела:

– «Я бы предпочёл не производить такого впечатления, по нынешним временам. Допросы несколько утомительны».

– Да уж, Мари, ты того – явный перебор, – подхватил Яковлев.

– Ах, извините, – вздёрнула носик Муравская, но продолжила другим тоном, по-русски и совершенно без акцента: – Да вы присаживайтесь. Вот только угостить нечем…

Во время её реплики хлопнула входная дверь и весёлый мужской голос из прихожей отозвался:

– А вот и есть чем.

– Петя! – воскликнула Пожарова.

Крепкий, хорошо сложенный мужчина во френче и кожанке прошёл в гостиную и выложил из портфеля пакетик чая и фунтик сушек.

– Привет всей честной компании. У нас гости?

– Алексей Яновский, прошу любить и жаловать.

– Совслужащий? – быстро спросил «Петя».

Взгляд внимательный и чуть высокомерный. Неплохо.

– Можно и так. Экономическая комиссия, – усмехнулся и подтвердил я. – А вы, как я понимаю, тот комиссар, о котором упоминала гражданка из ЖКХа?

– Не совсем так, – перефразировал меня «Петя». – Заведую столом в уголовном розыске. Пётр Саввич Петровский. Можно просто – Пётр. Что же мы стоим? Давайте пить чай. Тамарочка, вы же хорошо разбираетесь в сортах – меня уверили, что это настоящий индийский.

«Петя» – и на «вы». Интересно…

– Пахнет неплохо. – Тамара Пожарова поднесла пакетик к носу, втянула воздух и на пару секунд зажмурилась. Потом обратилась к Муравской: – Мари, ты же за хозяйку – чайник вскипятишь?

Муравская ответила без малейшего акцента, поднимаясь из-за стола:

– Да, конечно, керосин ещё остался.

Похоже, самое время несколько расшевелить ситуацию. Я тоже поднялся:

– Прошу извинить, дамы и господа, но мне, к сожалению, уже пора. Нина Георгиевна, надеюсь, мы с вами завтра увидимся, как договаривались.

– Непременно, Алексей Степанович, – сказала Нина несколько растерянно.

– У вас тоже служебная дисциплина? – поинтересовался Петровский.

– В известной мере. Разрешите откланяться.

Поднялся и Яковлев.

– Я полагал, мы переговорим…

– В другой раз. До свиданья. – И, не торопясь, направился к выходу.

Надевая в прихожей пальто, заметил краем глаза короткую мимическую сцену между Яковлевым и Пожаровой. Поэтому принял как должное реплику Тамары:

– Позвольте, я вас провожу.

Я открыл и придержал дверь, пропуская даму. И на лестничной площадке, едва захлопнулась за нами входная дверь, Пожарова спросила, заглядывая в глаза:

– Вы так неожиданно уходите – что-то случилось?

– Надеюсь, нет. Но вы обязательно должны предостеречь господина Яковлева. Надо соблюдать осторожность – ведь этот, Петровский, служит советской власти, в угро – значит, продался большевикам.

– О нет, что вы, Алексей Степанович, он – «свой», офицер, – сказала Пожарова с явным облегчением. – Просто вынужден устраиваться, как может – такие обстоятельства. Но не изменяет присяге.

– «Обстоятельства» я хорошо понимаю, лично пришлось учесть. Но поймите и вы – зачем излишний риск?

– Увы, да. А насчёт Яковлева… Пожалуйста, подождите минутку.

Пожарова убежала в квартиру и возвратилась – всего через пару минут, но, понятно, успев прошептать Яковлеву нужные слова, – с Евгением Васильевичем, в пальто, наброшенном на халат. И я ещё и рта не успел открыть, как Яковлев торопливо заговорил:

– Алексей Степанович, не извольте беспокоиться, Петровский – проверенный человек. Правда, помощи от него сейчас не допросишься: собирается идти на повышение, вроде даже в ревком, вот и дрожит за репутацию. А мне желательно без отлагательства решить.

– Полагаю, с жильём – это для вас первостепенно?

– Увы, эта мегера из меня все соки высосала…

Ну что ж, пока всё идёт как должно.

– Возможно, смогу посодействовать через жилотдел.

Яковлев тут же добавил:

– И по службе – может, что по розыскной части?

– Ну-ну. Не всё сразу. А вот уточнить – не помешает.

– Это ближе к вашей воинской специальности?

– Определённый опыт имеется, – слегка смешался Яковлев.

Я внимательно посмотрел на него и сказал:

– Мы ещё вернёмся к этому разговору. Честь имею. – И решительно шагнул на лестницу.