Текст книги "Штормовое предупреждение"

Тщательная подготовка импровизации

Ещё раз проверив, нет ли слежки, заодно пройдя через базар (с рыбой всё прилично, как говорят, «хоть мелкая, но много», хлеба вроде нет совсем, есть поздний виноград, а вот с овощами прискорбно) и ряды вещевого рынка (приличный выбор и явно небогатые продавцы), я добрался до Севастопольского уездного отделения Крым ЧК.

В приёмной у начальника пришлось немного подождать. Не то что Смирнов меня не принял бы – просто не хотелось присутствовать при разносе, учинённом им кому-то из следователей. Отголоски воспитательного мероприятия доносились даже через двойные двери.

Наконец двери распахнулись, выпуская клубы табачного дыма и троих сотрудников. Всё, можно войти.

– Здравия желаю.

Смирнов, ещё явно не успокоенный после воспитательного мероприятия, недовольно буркнул:

– Ты бы ещё честь отдавал и во фрунт становился.

Градус следовало понизить.

– Вот как оденусь по форме – так непременно.

– Шутник, – констатировал грозный начальник и продолжил, сняв со стопки на краю стола розыскной листок с фотографией и подав мне: – Вот, полюбуйся – отпечатали.

Всё правильно. Матусевич Леонид Ильич… рост выше среднего, телосложение плотное, лицо продолговатое, волосы русые… Капитан 2-го ранга… Может представляться другим именем и скрывать своё происхождение…

Типографский оттиск по увеличенной фотографии получился достаточно приличным.

– Всё нормально. Надо передать в милицию и комендатуру, и отправить нашим товарищам в Симферополь, Евпаторию, Феодосию…

– Без тебя знаю, – хмыкнул Смирнов. – Уже распорядился. Чай будешь?

– Не откажусь.

Пока начальник цедил из самовара кипяток, я поднял крышку заварного чайника, понюхал. Небогато. Ну, не спитой – и то ладно, слава богу.

– А пришёл чего – меня поучать? – проворчал Смирнов, ставя на стол стаканы.

А в голосе – насмешливые нотки. Ну и хорошо.

– Что вы, как можно. Я с просьбой. Надо проверить такого себе Петра Петровского, из вашего, севастопольского угро, и что у нас есть на некоего Евгения Васильевича Яковлева.

– Скажи Ломанидзе – пусть поищет. Чай с сахарином?

– Благодарю. А кто у вас начальник жилотдела?

Смирнов поднял брови – это ещё зачем, мол, – и сказал с паузами, отмеченными глотками чая:

– Теперь это называется жилкоммунхоз. Иван Савостин, хороший мужик. Был гальванёром на гидрокрейсере. Под Ак-Мечетью пулю от беляков схлопотал. А теперь на самое скандальное дело посадили. А что?

– Маленькое скандальное дело, – сказал я со вздохом и отставил стакан. – Вы уж позвоните, пожалуйста, чтоб он меня уважил.

– Всё у тебя с вывертом… – покачал головой начальник. – И как тебя за морду и словечки лихие балтийцы в двадцатом не шлёпнули?

– Меня здесь не было.

О том, где я был осенью двадцатого, распространяться не следовало, даже перед Смирновым, бывшим секретарём коллегии ВЧК.

А в жилкоммунхозе я тоже нарвался на скандальёз, но не стал торчать среди полудюжины граждан и гражданок, ожидающих приёма, а прошёл, на ходу кивнув секретарше, прямо в кабинет, где начальник «распекал» небритого мужика в спецовке.

Савостин даже не обратил внимания на моё появление, продолжая разнос на высоких тонах:

– Совесть твоя пролетарская – где? Ишь, удумал – со старухи самогонку требовать!

– Дык она сама гонит. Во те крест. – И поднял ручищу, чтобы перекреститься, провинившийся, но одумался – пролетарская совесть взыграла, похоже.

– Что, сам видел, как гонит? – ехидно поинтересовался Савостин.

– Не, соседи сказали, – честно признался небритый и даже уточнил: – Из шестнадцатого дома.

– Сами небось гонят, а тебя послали дурёху бессловесную доить! – махнул рукой начальник ЖКХ. И, заметив наконец меня, скомандовал ретивому подчинённому: – Всё, кругом марш!

Тот, изобразив жестом и выражением физиономии нечто похожее на раскаяние, вразвалочку выбрался из кабинета.

– А тебе чего? – недобро спросил начальник ЖКХ.

Я предъявил начальнику удостоверение ВУ ЧК.

– Добрый день, Иван Игнатьевич. Вам Смирнов звонил….

– Это у вас добрый. – Савостин никак не прореагировал на упоминание фамилии начальника Севастопольского уездного отделения. – А у нас – как в том одесском бардаке.

Я возразил с самым невинным выражением:

– Сейчас у них полный порядок, обслуживают только членов профсоюза.

– Да ладно, гонишь, – сообразил через пару секунд Савостин и спросил дружелюбно: – Ничего, что на «ты»?

– В одной партии состоим, чего там друг пред дружкой ломаться.

– Свои люди, – кивнул Савостин. – Каким ветром к нам?

– Оперативная необходимость, – Некоторая печаль в моём голосе была искренней и уместной.

– Понятно, что не на рюмку квасу пришёл, – хмыкнул Иван Игнатьевич. – Что, кто-то из моих попался?

– Маркс миловал. Нужен ордер на комнату. – И подал заготовленный листок. – Вот адрес.

Савостин быстро сверился с гроссбухом и покачал головой:

– Там на две комнаты уже выданы ордера.

– Это на третью. Надеюсь, временно. Фамилию не пишите – сам заполню.

– Эт чтоб я не знал? – недобро сощурился Иван Игнатьевич.

– От своих секретов нет. – Я постарался, чтобы мои слова прозвучали искренне. Тем более что последующая реплика абсолютно соответствовала действительности: – Просто нужно, чтобы запись была сделана моей рукой.

Савостин проворчал что-то насчёт «идиотских конспиративных игр», но извлёк из ящика стола бланк, выписал «чистый» ордер на комнату, подписал и поставил печать.

– Номер и дату поставь у секретаря. Ещё что?

– Ведомственная благодарность. Всё, до свиданья, не смею задерживать, там у вас в приёмной – столпотворение.

Убирая со стола пустые стаканы, Савостин только и сказал, едва не с отчаянием:

– С утра до ночи прутся!

Реализация импровизации

Назавтра во втором часу пополудни я пришёл в дом на Центральном холме. Дверь восьмой квартиры на этот раз была заперта, но открылась сразу же после звонка, как будто Муравская ожидала меня в прихожей. И сказала, едва я переступил порог, в совсем другом, нежели накануне, тоне и безо всякого прононса:

– Алексей Степанович, рады вас видеть. У нас как раз чай остался – позвольте вас угостить?

В гостиной ещё двое: Тамара Пожарова и Евгений Яковлев, на этот раз не в халате, а в ношеной полувоенной одежде.

– Добрый день. Благодарю – я недавно пил чай. И я ненадолго.

– Побудьте немного с нами, Алексей Степанович, – улыбаясь, попросила Пожарова. – А то может сложиться впечатление, будто вы чем-то обижены.

– Уж не моими ли расспросами? – подхватила Мари.

После вчерашнего демарша котировки явно изменились в мою пользу. Очень хорошо. Можно продолжать.

– Ни в коей мере. К сожалению, меры предосторожности и сейчас решительно необходимы.

– Тем более для меня. – Мари чуть демонстративно вздохнула и продолжила, несомненно стремясь произвести впечатление: – Дочери генерала Новицкого.

Вот здесь следовало подыграть ей, тем более что фамилия генерала была мне знакома по временам службы в 8-й армии на Западном фронте.

– Не имел чести служить под началом вашего батюшки, но слышал о нём самые лестные отзывы. Это же его дивизия участвовала в Галицийском прорыве?

– О да, – улыбнулась Муравская.

А Евгений Яковлев заявил с несколько излишним энтузиазмом:

– И не только! Но что мы так – на сухую – общаемся?

(Как это давеча охарактеризовала его тетёха из жилконторы? «Дебошир, пьяница и кокаинист»? Ну-ну.)

– Поводов пить шампанское сейчас немного, а горькую – надеюсь, преждевременно.

Яковлев чуть не подпрыгнул:

– Так что – приятных новостей нет?

Сразу вот так раскрывать карты не следовало, тем более при женщинах. Результат нашей прогулки они конечно же узнают и со временем проговорятся кому следует и кому не следует, но это будет позже.

– Давайте прогуляемся, Евгений Васильевич. Может, что-то и получится благоприятное.

– Да я готов, я в нетерпении, мы же все так вас ждали в урочный час…

– Я, кажется, и пришёл в назначенный час. – И как бы невзначай продемонстрировал, уточняя время, карманные часы именно той фирмы, которыми в своё время было принято награждать отличившихся, но не «доросших» ещё до ордена Св. Георгия, офицеров. – Милые дамы, я похищу вашего друга ненадолго?

Вышли мы из подъезда вместе, с тем чтобы младший уполномоченный Севастопольского УО Крым ЧК увидел, за кем следует проследить. Но парой кварталов дальше краем глаза я заметил, что помимо неприметного молодого человека, держащегося в отдалении, некая девушка в светлом пальто следует за нами неотступно.

Я, будто плохо ориентируясь в городе, сделал лишний поворот, затем опомнился, и мы вышли вновь на Морскую.

Девушка в светлом пальто проделала те же эволюции.

Ясно, следит за нами. И не слишком умело.

Вот и управление ЖКХ. Я попросил Яковлева подождать на улице, а сам зашёл внутрь и через окно во всё так же переполненной гражданами приёмной увидел, как Яковлев обменивается знаками с «девушкой в светлом пальто», держащейся на расстоянии.

Выждав минут десять, я вышел и подал Яковлеву ордер.

– Надеюсь, новость приятная?

– Вот это да! – искренне обрадовался он. – «Приятная» – это не то слово! Нет-нет, не буду даже спрашивать, как вам это удалось, а вот отметить надо – непременно!

(Ну нет. Сам отметишь с «милыми дамами», если дотерпишь до дома, чтобы не отметиться в какой-нибудь рюмочной. А мне интереснее, за кем из нас следит девушка в светлом пальто.)

– Только не сейчас. Мне надо к себе, ненадолго, а затем на совещание по службе. С «запашком» появляться не принято, да и совещание достаточно серьёзное.

– Но шампанское за мной! – с размашистым жестом пообещал Яковлев. – А если ещё сможете помочь с должностью…

«Если дождёшься», – подумал я. А вслух сказал только:

– Вопрос не закрыт. Терпение, мон ами. А сейчас вынужден откланяться – время.

И направился к «Бристолю», вскоре заметив, что девушка в светлом пальто увязалась следом, сохраняя дистанцию.

Нужды высматривать младшего уполномоченного, идущего за нами, не было необходимости. Всё равно через пару часов прочту доклад неприметного молодого человека в сером пальто. Примерно такой:

«За объектом Я-прим и указанным им фигурантом, по описанию – Яковлевым, всё время от выхода из дома до прихода в ЖКХ, и затем за объектом Я-прим – до гостиницы “Бристоль”, – тайно следила некая “девушка в белом”. Опознание не произведено. Её приметы прилагаются.

Прогуливалась “девушка в белом” в зоне видимости парадной двери гостиницы в течение получаса. Затем проследовала к дому на Центральной горке, откуда начиналось наблюдение».

Будни сыска

Рекомендация по розыску и использованию бывших сослуживцев Леонида Матусевича в окончательном опознании кавторанга Вооруженных сил Юга России разошлась, вместе с розыскным листком, по всем городским и уездным отделениям ЧК.

В Феодосии начальник, Георгий Михайловский, черкнув на розыскном листке – десятом за неполный месяц: «См., в ОО», – выбросил сию текучку из головы.

В оперотделе тоже не придали особого значения, то есть не стали придумывать каких-то специальных операций, но и не закинули бумаги куда-то в непроглядные папки. Так они попали на глаза уполномоченному Грибкову, который не забыл ещё, какую фамилию на недавнем допросе упоминал боцман-контрабандист Иван Резников.

– Ну, так покажи этому твоему боцману листок с фотомордой, – резонно посоветовал начальник отдела. – Ежели опознает, тогда и сообщим в Симферополь. А то позору не оберёшься.

К тому времени «боцман от контрабанды» заметно похудел, побледнел и осунулся на тюремных харчах, даже роскошные усы вроде как поредели и обвисли. Ну, никак не в радость старому морскому волку было в камере, да ещё в такой, где единственное густо зарешеченное окошко выходило на запад и не видно было в него ничего, кроме унылой Лысой горы. Поэтому прогулка, пусть под конвоем, в отделение была не в тягость, а в радость, хотя сокамерники провожали Ивана Резникова чуть ли не со слезами на глазах – не чаяли больше увидеть.

Но Иван, безо всяких колебаний опознав по «фотоморде» того самого, ну, который, ага – капитан Мат… Матусевич, – вернулся в свою камеру не всяко виноватым в ожидании суда с невесть каким приговором, а ценным свидетелем, которого скоро и непременно повезут аж в Симферополь.

И его действительно повезли в Симферополь, всего-то на третий день после похода в Феодосийское отделение Крым ЧК, предварительно дав помыться в тюремной душевой, хоть и еле-еле тёплой водой, зато с мылом, и выдали пропаренное в вошебойке бельё и тельняшку – чтоб не позорить перед начальством. А ещё ехать пришлось ни в «столыпинском», ни тем паче в телячьем вагоне, а в купейном! С конвойным, конечно, но вполне душевным парнем, и всего с одной пересадкой в Джанкое.

В Симферопольском отделении Ивана Резникова поместили в небольшую, четырехместную камеру с парочкой вполне интеллигентных «политических», правым эсером и миллифирковцем[6]6
  Член буржуазно-националистической татарской партии «Милли-фирка» («Национальная партия»).


[Закрыть], и приказали дожидаться, пока изо всех прочих крымских отделений не доставят на опознание задержанных, похожих по фото на Матусевича и с сомнительными документами, либо же совсем без оных.

На первое опознание людей, доставленных из Евпатории, Ивана Резникова вызвали тем же вечером. Но без толку – не только самого злокозненного капитана Матусевича среди троицы не оказалось, так ещё и выяснилось, что насчёт сходства и сомнительных документов евпаторийские товарищи погорячились.

На следующий день «вентилировали» улов из Симферополя.

Пока в камере, старательно вычистив миски из-под утренней перловки, разношёрстная троица напряжённо обсуждала текущий момент в свете НЭПа, происков Антанты и собственных тюремных перспектив, в комнате допросов следователь Каширин инструктировал некоего Якушева, писаря, бывшего служащего Штурманского управления и бывшего севастопольца, который лично помнил кавторанга Матусевича и брался его опознать.

Нашли сего бывшего писаря, весьма немолодого, на последней грани военной мобилизации по возрасту, здесь же, в Симферополе, по регистрационным спискам.

В своё время то ли прискорбные семейные обстоятельства, то ли инстинкт самосохранения подвигли мобилизованного Якушева перебраться в Симферополь, к старикам родителям, едва рассеялся дым уходящей за горизонт эскадры. Здесь он и прошёл добровольную и в срок регистрацию, не бог весть сколь сложную для мобилизованного на возрастном пределе и обременённого семьёй нижнего чина. Но недолгое тогдашнее общение с чекистами, а особенно слухи, конечно же сильно преувеличенные, но небезосновательные, о судьбах попавших туда старших офицеров и чиновников, так повлияли на бедного Якушева, что новый и вынужденный визит к чекистам едва не лишил экс-писаря дара речи. Так что Каширину и второму следователю – ветерану ЧК, которого все товарищи называли Петрович, пришлось втолковывать, как маленькому, что именно от Якушева требуется.

– Необязательно он окажется среди этих, «похожих», – объяснял Каширин. – Но если вдруг – то конечно.

– А что сказать? – только и спросил Якушев. – Если вдруг?

– Можно вообще ничего не говорить, кивните, да и всё, – сжалился Петрович. – Протокол потом подпишете.

Якушев выдавил:

– Спасибо… – И постарался усесться и поудобнее, и как бы незаметнее на прикреплённой к полу скамье у зарешеченного окна.

А Каширин скомандовал дежурному:

– Давай первого!

Гражданин, в известной мере действительно похожий на Матусевича, точнее, на фотографию в розыскном листке, выглядел весьма взволнованным и чуть ли не с порога повысил голос:

– Я не понимаю, в чём дело! Я уполномоченный Потребкооперации!

– Документы, – потребовал Каширин.

– Вот, пожалуйста. – Шумный гражданин подал аккуратно завернутое в клеёнку удостоверение. – Мне кто-то объяснит, зачем меня сюда привели?

– Не шуми, «Уполномоченный», – посоветовал Петрович, да так, что у шумного гражданина перехватило дыхание.

Следователи обменялись взглядами с Якушевым. Тот со всею определённостью отрицательно покачал головой.

– Где проживаете? – холодно и спокойно спросил у не-Матусевича следователь Каширин.

– На Екатерининской. То есть на Карла Маркса, в доме Арендта. Нам выделили комнату, а нас чет-веро…

– И все – уполномоченные Потребкооперации? – сощурился Петрович.

– То есть как? В смысле… Ну, так семья же. Дети совсем маленькие, жена с ними.

Следователи обменялись взглядами. Затем Каширин завернул удостоверение личности в клеёнку и протянул не-Матусевичу:

– Иди, помогай жене. Свободен.

Уполномоченный схватил удостоверение двумя руками, при этом уронив тощую коленкоровую папочку с бумагами, неловко поклонился и выбежал из допросной. Но тут же возвратился – забрать свою папку.

– Простите, забыл, а тут ведомости по работе. А зачем вызывали?

– Подумай, подумай, – мрачно порекомендовал Петрович. – О своей «Потребкооперации», например.

– Да, понял, понял, – закивал уполномоченный. – Простите ещё раз. Так я пойду?

Каширин кивнул и крикнул в открытую дверь:

– Давай следующего!

Дежурный ввёл мужчину средних лет, в чёрной полушинели с перекрещенными молоточками на отворотах воротника.

Тот мельком посмотрел на Якушева, затем внимательнее на следователей, как бы определяя, кто тут главный. Представился:

– Левкович. Инженер. Меня задержали на улице у дома без объяснения причин. Патруль милицейский, а привели в ЧК.

– Вы ждёте объяснений? – усмехнулся Каширин.

– Весьма желательно, – с достоинством произнёс Левкович.

Оба следователя посмотрели на бывшего писаря. Тот решительно покачал головой: нет, не опознаёт.

– Ваши документы, гражданин Левкович, – потребовал Каширин.

– Документы? Но как, они же остались дома. Я вышел буквально на пять минут, за папиросами, а тут патруль.

– Во флоте служили? – спросил Петрович. – Флотский инженер?

– Увы, не удостоился, – позволил себе оборот, несколько не соответствующий обстоятельствам, Левкович. – Я инженер-железнодорожник. И тогда, и сейчас при железной дроге служу.

– Регистрацию проходили? – сухо спросил Каширин.

– Так точно, – в тон сообщил железнодорожник. – В Семи Колодезях. Имеется документ.

– Дежурный! – громко позвал Каширин и, когда тот появился, кивком указал на Левковича.

– В камеру? – понятливо спросил дежурный. – Вывести?

– Направь кого помоложе с этим гражданином к нему домой – за документами.

– Понял. Давай, пошли. – И, пропустив вперёд Левковича, направился к двери.

Каширин бросил вдогонку:

– Кто там у тебя ещё? Давай сюда.

– Ещё двое, – ответил дежурный уже из коридора и сказал кому-то, не видимому из допросной: – Чего расселся? Заходи давай.

– Я Николай Игнатенко, – начал тот, едва войдя, и осёкся, заметив сидящего у окна Якушева.

Каширин, пока Петрович перелистывал бумаги, отыскивая относящиеся к Игнатенко, посмотрел на бывшего писаря Штурманского управления.

Якушев ещё раз взглянул на мужчину со ссадинами на лице и с некоторым сожалением кивнул, подтверждая опознание.

Следователи переглянулись. И после паузы, которая показалась Матусевичу бесконечной, Каширин проговорил почти участливо:

– Что же вы, господин капитан второго ранга, с какими-то чужими бумажками ходите? Несолидно.

Матусевич, который с порога узнал бывшего штабного писаря, хотя выделялся тот во время недолгой совместной службы разве что возрастом, ответил почти сразу, со всей очевидностью понимая новое своё положение:

– Свои пропали, пришлось товарища попросить.

– Просьба весом в девять грамм? – невинно поинтересовался Петрович.

– О нет. Сугубо добровольно. Он уезжал и вошёл в моё положение, а у меня на руках больная мать, и я не мог…

Каширин сказал с трогательной заботой в голосе:

– Напрасно беспокоились. Не пропали ваши бумаги.

Петрович достал из папки листок и протянул его Каширину.

Тот продолжил с тою же доверительностью:

– Вот, например, выписка из вашего послужного листка, господин Матусевич. Всё записано. Вот, май 1919 года. Произведён в капитаны второго ранга… Вот и следующая запись: назначение на должность Штурмана дивизиона тральщиков…

– Выслужился, значит, – сочувственно подхватил Петрович.

– В Красной армии я был тоже на хорошем счету, – как можно спокойнее ответил Матусевич. – А позже… Так сложилось…

– О «хорошем счёте» и прочих заслугах вы товарищам в Мариуполе расскажете. – Вот теперь в голосе Каширина зазвенела холодная угроза. – Они вами сильно интересуются. И в штабе нашего флота очень на вас обижены за то, что вы открыли белогвардейскому десанту путь в Мариуполь.

Матусевич побледнел, но сохранил выдержку.

– Не улавливаю связи между моим производством и военными эпизодами. По безупречной службе и выслуге в Черноморском флоте России мне полагалось очередное звание, но из-за известных событий документы о присвоении звания затерялись. В ВСЮР только попытались исправить упущение.

– Не улавливает связи, – с некоторой даже досадой произнёс Петрович. – А вроде ж не дурак, сообразил воспользоваться документами мобилизованного старшины…

– Кстати, о старшине, – спохватился Каширин. – Там вроде какого-то флотского старшину феодосийцы прислали. Послушаем?

– Почему бы и нет, – скупо улыбнулся Петрович. – Вдруг что ещё и прояснится?

– Дежурный! – позвал Каширин и распорядился. – Этого – в камеру и приведи того усатого маримана, которого феодосийцы приволокли.