Текст книги "Храм над обрывом"

Утром Ивану стало только хуже. Он пытался не показывать свою боль, но вот сил оставалось у него мало. Высадившись из поезда, мы сразу же взяли такси и без всяких пересадок доехали до вашего райцентра за три часа, а там Иван позвонил кому-то и приехал УАЗ – на нем мы и доехали до балки за той лесопосадкой. Там водитель вездехода побоялся ехать дальше, так как была небольшая метель, и в низине было много снегу. И вот оттуда мы с Иваном ковыляли по снегу минут сорок, наверное. Я его почти нес уже на себе. Мы уже подходили к той большой иве, когда я боковым зрением заметил, как что-то огромное, почти белое на фоне снега, скатилось сбоку от храма и покатилось по снегу под обрыв. Вначале я не придал этому особого значения, но когда этот призрак стал приближаться, то я понял, что это – чудовищного размера волк, и он летит на нас, не чувствуя сопротивления снега. Зверь оказался так стремительно напротив нас, что я просто онемел от страха и не знал, что мне делать: или своим телом прикрыть Ивана, или же бежать, спасая хотя бы свою жизнь. Казалась, смерть почти неминуема. Волк перед нами притормозил, а затем встал на задние лапы и навалился на Ивана. Я отшатнулся и упал на спину, мысленно распрощавшись с жизнью. «Бенгур! Бенгур!» – услышал я вскрики Ивана, и вначале решил, что он хрипит так с перекушенным горлом: волк, повалив Ивана, прижался мордой к его голове, а он обхватил зверя руками. Тут послышался смех. Я, ничего не соображая и превозмогая свой страх, приподнялся на колени, не отрывая взгляда от волка. Моему удивлению не было предела, когда Иван слегка отстранил зверя и, медленно повалившись на бок вначале, также приподнялся на колени – волк опять прижался мордой к щеке Ивана. «Ну, хватит, Бенгур, – сказал Иван и правой рукой отстранил от себя волка, а левой схватился за грудь. – Так ты меня убьешь вконец. Видишь, еле живой вернулся твой друг». Он смахнул с лица прилипший снег и только тут Иван увидел мое состояние. «Извини, Игорь, – сказал он, – из-за болей я не сообразил предупредить тебя. Помоги мне подняться. Ты не бойся его нисколько: Бенгур добрых людей не трогает, а особенно моих друзей. Единственно, ты не трогай его и не пытайся погладить». Когда я стал помогать подняться Ивану, волк то и дело пытался меня легко отстранить, вставая в неподходящем месте, и помочь своему другу сам. В этот момент, когда мы втроем барахтались в снегу, появилась китайская пара. Это сейчас Лена довольно хорошо говорит по-русски, а тогда они подбежали, и Денис стал ей что-то говорить по своему – и картина стала уж вовсе фантастической. Теперь пришло время удивляться вместе со мной и Ивану. «Вы кто?» – спросил он. «Меня зовут Динг, – сказал на русском почти без акцента парень, – а это моя жена Лян. Мы – китайцы. Я случайно месяц назад в торговом центре в Иркутске нашел вырванные страницы из какого-то журнала про Вас, и решили приехать сюда. Отец Савва сказал, что он ничего не может сказать и надо ждать Вас. Если Вы прогоните нас, то мы сейчас же уйдем. Оставите – будем жить у Вас. Я – крещёный в православии, имя дали при крещении Денис. А Лян – некрещеная, но верующая. Она очень хорошо умеет готовить, а я умею многое: работать с деревом, могу быть сварщиком, люблю работать на земле. Только вот паспортов у нас нет. Если поверите и оставите…». Иван взял за руку китайца: «Мы тут замерзнем так. Пойдем в храм. Если вас Бенгур пустил в Лазорево, то я как прогоню – никак! Живите. Трудитесь. Рожайте детей. Только видите – плохо мне очень. Помогите мне добраться до храма. Кстати, а где сам отец Савва?». – «Он уехал провожать епископа до Кузнецово. Скоро уже должен вернуться».

Так мы вдвоем с Денисом дотащили под руки Ивана до храма. Когда мы вошли внутрь, то Иван как-то странно нас стал торопить, чтобы мы сняли с него верхнюю одежду, что мы и сделали. «Помогите мне встать на колени перед Спасителем», – попросил он после того, как мы исполнили его просьбу. Мы вошли в левый придел и, когда с нашей помощью Иван встал на колени, мы все втроем тоже встали на колени позади него. Он стал молиться с земными поклонами – мы тоже крестились, хотя я никаких молитв тогда попросту не знал. Так прошло минуты три, наверное. Смотрю – Иван стал валиться медленно набок в сторону Дениса. Денис тоже это заметил и, пододвинувшись на коленях, подставил руки. Когда он упал на руки Денису, Иван уже перестал дышать. Вот так прошли сутки после нашего знакомства с Иваном. Помню, когда Иван упал на руки Денису, на улице завыл Бенгур. Этот горестный вой у меня звучит до сих пор в ушах. Я вот когда звонил в страстную неделю, то пытался получить этот звук на колоколах, но пока выходит не очень. Да, значит, повыл с минуту и исчез. Даже когда хоронили Ивана – его не было. Может, его не было из-за того, что были военные с автоматами – они давали салют над могилой Героя… Вот. А потом ночами Бенгур стал выть над его могилой, но вой был другой тональности – совсем другой звук: как будто бы его друг потерялся где-то рядом и он зовет его. Вот этот звук я пытаюсь добавить во время звона сейчас, в светлую седмицу…

Игорь замолк. Я чуть повернул голову и глянул на моего собеседника – по его щеке текли крупные слезы.

– Пойдем чай пить, – сказал он, когда успокоился.

ГЛАВА ВТОРАЯ

В летней столовой (хотя определение «летний» было достаточно условным, – так, по крайней мере, мне его назвали, – все было здесь сделано достаточно добротно и капитально) никого не было.

– Уже все поужинали, видимо, – сказал Игорь, когда мы подходили к ней. – У нас все просто: захотел поесть – поел то, что есть в печке или в холодильнике, а если ничего нет, то приготовил сам и поел. Это просил тебе, Валера, передать Максим. Видишь, все у нас заняты и не всегда получается ухаживать за гостями. Так-то у нас Лена всех кормит, но у нее ребенок – не всегда успевает, но старается.

После ужина Игорь взялся показать мне котельную. Опять же, название оказалось очень условным: внутри кроме самого помещения с котлами, коих насчитывалось четыре штуки, были еще душевая, два туалета и две жилые комнаты с маленькими окошками под потолком.

– Это мое царство, – сказал Игорь, когда мы оказались внутри здания. – За отопление и горячую воду, впрочем, и за холодную, ответственен я, и поэтому, можно сказать, я тут живу постоянно. Хотя мне по душе ночевать рядом с отцом Саввой, что я и стараюсь делать: там же тоже много комнат на втором уровне. На самом деле и зимой мы постоянно вечерами собирались вокруг печки в летней столовой. Дров много в лесу: я натоплю, бывало, печку, – а от дыма и воздух на улице в мороз кажется пряным, и внутри тепло и уютно от огня. Квартира, которая считается моей в доме, так и не обжита, да и сам дом отделывать мы только недавно закончили. Вот стеклянная комната наверху, которая сделана для того, чтобы могла заниматься Соня, – так она еще тоже до конца не закончена. Ну, ты сам еще все увидишь. Ты так и не успел пройтись по дому?

– Нет, – сказал я, – еще успеем.

Потом мы прошлись по предполагаемой проектируемой улице Лазорево, рассматривая подготовленные фундаменты для будущих новых домов.

– Видишь ли, – говорил Игорь, исполняя роль гида, – храм стоит на обрыве, и поэтому близко к нему нельзя строить. Ты, Валера, инженер и понимаешь наверняка, что здание храма построен вопреки всем строительным правилам. По крайней мере, так сказал подрядчик, или кто там, по дорожным делам вчера. Если не знать, что внизу огромный бункер, можно подумать, что первым же дождем церковь смоет в Пижу.

Я опять вспомнил слова генерала Лежнина о закладке дома и даже, осмотрев территорию, выбрал виртуально место для своего.

Было уже почти темно, когда я пришел в «свой» деревянный дом. Было половина десятого. Не включая свет, я поднялся на второй этаж, чтобы, по совету отца Саввы, следить, когда выйдут на улицу Максим и Соня. Меня поразила спартанская обстановка комнаты, где жил Иван: кроме самодельной деревянной кровати с пружинным матрасом, двух больших книжных шкафов, набитых книгами, и прислоненного к стене раскладного стола-тумбы в ней ничего не было. Через весь потолок в длину была проложена струганая, хорошо обработанная доска, на которой были вмонтированы четыре точечных светильника и, кроме них, других источников света не было. На двух окнах, смотревших на восток и юг, висели спущенные пластиковые жалюзи. Я покрутил ручку у восточного окна, чтобы приоткрыть чуть шире их, и стал следить.

Прошло минут двадцать, когда из-за угла кирпичного большого дома появились Максим и Соня. Они о чем оживленно разговаривали. На плече Максима висела именно та объемная сумка, которую я видел на сиденье рядом с Соней, когда мы ехали сюда. Сама же супруга Максима держала в правой руке розовые пуанты, которые в сумерках как будто бы светились. «Зачем ей пуанты? – удивленно подумал я про себя. – Отец Савва говорил, что они должны пойти в храм. Еще и огромная сумка». Я спустился вниз, вышел из дома и медленно зашагал в сторону церкви, как будто бы ничего не зная о планах Максима и Сони.

– Валера, – услышал я позади себя голос Максима, – подожди.

Я повернулся и сделал немного удивленное лицо, как будто бы для меня стало сюрпризом наша встреча.

– Ты в церковь? – спросил он, когда они подошли ко мне.

Я кивнул головой. Максим взглянул на Соню. Я вспомнил слова отца Саввы о том, что у каждого своя молитва, – и мне все стало ясно, зачем Максим и Соня идут в храм. Я умоляюще взглянул на Соню:

– Я не буду Вам мешать, даю честное слово.

Соня рассмеялась тем же жизнерадостным смехом, какой я слышал в машине, когда я так опрометчиво опростоволосился, рассказывая про то, как мне нравится балерина Большого театра Софья Яхно, будучи перед этим не узнав ее. Мы все без лишних слов поняли друг друга, а Соня взяла меня под руку и повлекла в сторону храма.

Внутри храма было тепло и уютно. Еще на входе, снаружи, Максим открыл электрический шкаф и пощелкал автоматами, и когда мы зашли, то я не узнал внутреннее пространство: свод, на который днем я не обратил особого внимания, теперь казался огромным и уходящим ввысь из-за продуманного яркого освещения скрытыми светильниками; на все белые свободные участки боковых стен также падали световые пятна, из-за чего средняя часть оптически полностью трансформировалась. На алтарную стену свет прямо не падал, и оттого горевшие перед иконами за царскими вратами несколько лампадок светились небольшими звездочками.

Мы с Максимом сели возле стены, которая отделяла притвор от средней части, с разных сторон от проема по углам. Перед этим Максим мне шепнул, чтобы я старался не двигаться и тем паче разговаривать. Соня же тем временем сняла с себя легкий плащ и оказалась в толстовке и в широких штанах, которые она также сняла и предстала перед нами в репетиционном обтягивающем комбинезоне. Она села на скамейку возле правого придела, надела полосатые шерстяные гетры, затем грациозно надела и завязала пуанты и, – началось волшебство! Соня вышла на середину средней части и кивнула Максиму – заиграла не очень громко, но очень чисто и натурально музыка откуда-то из-под свода. До сих пор, вспоминая тот вечер, считаю для себя его одним из самых бесценных в моей жизни: мне стало так хорошо от созерцания движений Сони, впал в такое блаженство, что не заметил вовсе, как прошли почти два часа. Музыка была подобрана так, что Соня репетировала все самые сложные сцены из почти всех балетов мирового репертуара, но для меня все было единым целым. Я пришел в себя только от того, что перестала играть музыка, и стало тихо. Да, это был не танец, а молитва. Созерцая эту молитву Сони, мы с Максимом вовлеклись в нее с самого начала и стали ее соучастниками. Сама же Соня, как только музыка закончилась, обессиленная подошла к Максиму и почти упала рядом с ним так, что он едва успел подхватить ее. Она вся была мокрая, и пот лил с нее буквально градом. Я понял, какой ценой далась Соне эта молитва, и мне стало немного неловко за то, что я наслаждался, глядя на ее тяжелую работу. Мы молча просидели минут пятнадцать, пока Соня не отдышалась и не пришла в себя.

Так прошел мой первый полный день пребывания в Лазорево. Если посмотреть на него отстраненно, то было все статично, тихо и скучно, а на самом деле ничего невозможно было понять: богатый молодой миллиардер, звезда мирового балета, генерал полиции, бывший полковник ГРУ, китайская пара, два иеромонаха, бывший московский бомж и сказочный волк – все эти образы вместе создавали фантасмагорический коллаж. Даже я сам – разве не в их числе? И всех нас объединил после своей смерти мой детский друг Ваня. Какая-то часть этого пазла начала складываться, но только часть, и я чувствовал, что даже если одна деталь в самом конце не сложится, то не будет и целой картины. В данный момент я почти все узнал про жизнь и смерть Ивана, – какой великий человек жил рядом с моей деревней! Получается, двадцать лет назад, когда я приезжал хоронить свою маму, он был тут, рядом. В одиночестве тосковал по своей любимой, и в то же время строил величественный по своей красоте храм. И вот его не стало, а деревня Лазорево ожило. Моя же родная деревня умерла без меня. Единственно, что немного смущало меня, так это история с каким-то журналом – что же там такое было?

Также все ясно было с Игорем, отцами Саввой и Феликсом, хотя последнего видел только мельком. Они оба, Игорь и отец Савва, знали Ивана. Почти все ясно с китайской парой Годуновых, хотя непонятна история с пресловутым журналом, который целиком видел только Иван, но Денис видел страницы. Надо будет с ним поговорить. Интересно, если у них не было паспортов, то не генерал ли Лежнин помог преобразовать Динга и Ляна в Дениса и Елену Годуновых?

Самый загадочный человек в этом пазле, конечно же, Максим Колесов. Так быстро располагающий к себе всех, с энциклопедическими знаниями и такой молодой – кто он? И как он появился здесь – все так же до сих пор для меня было непонятно. Соня – жена Максима, и, соответственно, она просто вместе с ним. Вернее, она приезжает в свободное время, которого у такой звезды, как правило, почти что нет. Максим пока же почему-то не то, чтобы избегал разговора со мной, а, на мой взгляд, то ли не было времени, то ли ждал, пока я узнаю все про жизнь Ивана, а, может, и то и другое вместе. «Завтра приедет Яхно, – думал я, уже почти засыпая. – Надо будет узнать все о Колесовых: про отца и про Максима. Мне показалось, что Олег сам не знает, почему Максим приехал сюда после смерти Ивана. Зачем-то он сказал, что если Максим меня пригласил сюда, то расскажет все сам. Почему у него такая уверенность в этом?» Дальше мысли стали путаться, и я провалился в глубокий сон без всяких сновидений.

Следующий день прошел довольно прозаично. Начать хотя бы с того, что проснулся я в десятом часу. В летней столовой не было никого, и, позавтракав тем, что нашел в холодильнике, пошел искать отца Савву, чтобы напомнить на всякий случай, что я сейчас поеду в Мошкино, чтобы привести к вечерней службе пожилую женщину. Я нашел его вместе с Максимом в комнатке монаха под храмом.

– Доброе утро! – С улыбкой поздоровался со мной Максим. – В деревянном доме, смотрю, тебе понравилось спать? Я с отцом Саввой договорился, что как ты привезешь свою тетю Раю, – вроде бы ты так ее назвал, – так он и начнет службу после обеда.

– Да, да, – сказал монах, – я тогда Игорю скажу, чтобы, как он увидит твою машину, пусть звонит в колокола – порадуем пожилую женщину. Нынче же пасхальная неделя – все можно.

– А вы с Софьей когда будете выезжать? – спросил я Максима.

– Думаем, часа через два, как только Олег даст сигнал, что он вылетел, так мы и поедем. Ты не беспокойся: через три дня Соня вернется. Сейчас она спит, и будет спать до двенадцати. Соня, кстати, до того, как мы пошли в храм, делала согревающие упражнения почти два часа. Она – настоящая «трудоголичка». Единственная слабость у нее – это поспать утром до упора. У нее завтра и послезавтра в Большом два «Лебединых озера». После балета она очень трудно засыпает, и поэтому из театра она поедет сразу в аэропорт и прилетит сюда. Так что, не беспокойся: она не обидится на то, что ты не попрощался с ней. Может случиться так, что на обратном пути мы встретимся еще. Твоя разведка с боем вчера дала результат для тебя? Не потеряешься?

– Постараюсь не заплутать.

– Ты все же поезжай также прямо после того, как кончится насыпь. Так будет чуть длинней дорога, но зато нигде не застрянешь и никак не потеряешься. Там везде в низинах насыпана щебенка, и если пойдет дождь – не забуксуешь. Ну, что ж, удачи!

– И вам удачи!

– Валера, ты возьми сегодня минивэн, который ты, может, заметил возле беседки – он такой же вездеход. Его ребята Олега прикатили утром. Яхно попросил нас поехать кавалькадой из трех одинаковых машин. Он немного повернут на безопасности и все боится всяких непредвиденных моментов, особенно, когда сам не может контролировать непосредственно процессом. Так что, все «Тойоты» по его просьбе будут сегодня задействованы. Этот «Фольксваген» по проходимости нисколько не уступает внедорожнику, а по мягкости хода выше всех похвал, что, думаю, будет очень ценно для поездки пожилой женщины по бездорожью.

Минивэн «Фольксваген», который, как я понял, считался за ребятами из охраны, был действительно шикарен: он был тяжелым, но мощным, с большим клиренсом и с широкими колесами. По всем ухабам и колдобинам ехал почти как по ровному асфальту.

Приехав в Мошкино к тете Рае во втором часу, я ее обнаружил в компании с такой же пожилой, незнакомой женщиной. Оба они вежливо со мной поздоровались, когда я зашел в дом.

– Вот, Валера, это Лиза, моя двоюродная сестра. Место будет у тебя в машине для нее?

– Мест много – все уместитесь.

– А ты разве не знаешь меня? – спросила меня сестра тети Раи. – А я тебя помню. Я и на похоронах Ани была.

– Как же не знать тебя, тетя Лиза, – немножко соврал я, так как, вроде бы, лицо ее было мне знакомо, но ее имя мне ничего не говорило.

– Помню, ты, Валера, когда еще в школу не ходил, любил без трусов бегать, – продолжала женщина. – Аня, Царствие ей Небесное, помнится, жаловалась, мол, только надену новые трусики Валерке, а он снимет их и куда-нибудь запрячет, а потом не говорит, куда их дел.

– Ну, ты Лиза стала вспоминать что-то непотребное, – перебила ее тетя Рая. – Что это такое «без трусов»? Валера тебе не перекати-поле какой-нибудь, а большой и очень уважаемый человек – его сам Президент знает.

– Ой, заговорилась я, – смущенно сказала тетя Лиза, – ты, Валера, не серчай на старуху. У меня в голове такая каша! Боже мой, совсем плоха стала: что это меня потянуло вспомнить какую-то несусветицу. Ты прости нескладеху старую.

– Валера, – сказала тетя Рая, – мы-то готовы. Ой, что это я говорю, фу, ты, Лиза, сбила меня. Вместо того чтобы человека за стол пригласить и начать потчевать, ты тут понесла черт знает что.

Мы втроем посидели за столом с полчаса, поговорили, повспоминали прошлое, поели-попили: в деревне у нас принято было, если зашел в чужой дом и не сел за стол – обидел хозяев.

Когда мы ехали в Лазорево, как и предполагал Максим, встретились с его кавалькадой из трех внедорожников. Зрелище было впечатляющее и торжественное для сельской местности. Посигналили друг другу и разъехались по своим делам.

– Видать, не из бедных твой новый знакомый, – сказала тетя Рая. – Это он так проехал?

– Да, он, – ответил я. – Максим богатый, очень богатый, но это не значит, что он плохой человек. Не знаю, успеют приехать они обратно: тебе, тетя Рая, он бы понравился.

– Мне-то зачем? Замуж вроде рано еще, вот помолодею чуток – можно и познакомиться.

Тетя Рая всегда была мировой женщиной: никакие беды не смогли ее сломать, – а их хватало, – с чувством юмора у нее всегда было в порядке.

Доехали мы до Лазорево без всяких приключений и задержек. Было уже около четырех часов. Как было и уговорено, увидев наш минивэн, Игорь стал благовестить «во вся» колокола, чем привел старых женщин в полный восторг. Тетя Рая крестилась и уголком своего праздничного платка вытирала украдкой слезы. Женщины меня остановили снизу и на мои уговоры, что подниматься будет им тяжело по лестнице, только махнули рукой, мол, как это без трудов приходить в храм! Странно, что я об этом раньше не подумал, а старые женщины сразу поняли символьный смысл лестниц по бокам портала нижней части храма.

Все обратную дорогу после службы тетя Рая со своей сестрой с восхищением и полным благоговением рассказывали мне, как им понравилось в храме, какой чудесный и душевный батюшка-настоятель, и как жалко, что они не могут добираться сюда сами, а то ходили бы каждый день. Уже мы почти было добрались до Мошкинского поворота, когда колонна из трех «Тойот» внедорожников встретилась нам снова. Пожилые женщины при виде машин, в одной из которых должен был быть Максим, замолчали и уже ничего не говорили, пока мы не доехали до дома тети Раи.

– Передай огромное человеческое спасибо этому молодому человеку, что устроил нам эту поездку, – сказала на прощание тетя Рая. – И тебе большое спасибо, что не счёл за труд возить нас. Не знаю даже, что и делать, но отец Савва просил привезти моего Мишу к нему, когда его выпустят из больницы… Если выпустят…

Мы с тетей Раей обнялись, и я поехал назад в Лазорево, обещав ей, что до моего отъезда в Москву обязательно еще раз помочь ей навестить отца Савву.

После ужина Максим, извинившись, пошел заниматься накопившимися бумажными делами относительно плана будущей дороги. Я в некоторой степени был даже рад тому, что смогу поговорить с Яхно о прошлом семьи Колесовых, так как спрашивать об этом самого Максима было неудобно и неприлично, на мой взгляд. Олег словно чувствовал это, и как только Максим вышел из летней столовой, достал из стеклянного шкафа бутылку коньяка с двумя бокалами и подсел ко мне. Он налил по грамм пятьдесят и внимательно посмотрел мне в глаза:

– Надеюсь, тебе позволительно? Давай немного выпьем и пойдем к тебе. Я так устал за эти три дня, что ночью все равно не усну. Я обещал тебе рассказать про Колесова-отца и о Максиме. Многое из прошлой жизни, очень многое, если начать вспоминать, находится в области холодного сумрака, поэтому мне надо выпить немного для того, чтобы не замерзнуть, когда я начну блуждать в ней.

Мы выпили. Коньяк был хороший, о чем я сказал Олегу. В ответ он взял бутылку и, жестом показав, чтобы я взял свой бокал, забрал со стола свой и кивком головы показал в сторону двери. На улице похолодало, и было довольно темно из-за того, что все небо заволокло облаками. Мы молча зашагали к деревянному дому. Когда мы уже подходили к нему, Олег вдруг остановил меня свободной рукой и кивнул в сторону леса.

– Завтра Лена сделает нам зайца по-китайски. Таки Максим попросил своего друга побаловать нас дичью.

Вначале я не понял, о чем Яхно вообще ведет речь, но, присмотревшись, увидел Бенгура, который тащил в зубах огромного русака.

– Ты, Валера, иди, – сказал Олег, давая мне свой бокал и бутылку с коньяком. – Возле храма вроде бы Игорь что-то делает: я схожу, скажу ему, чтобы он предупредил Лену о добыче, а также пусть и Максиму скажет. Бенгур чувствует, что его другу немного тоскливо без Сони, вот и решил ему сделать что-нибудь приятное.

– Смотрю на Бенгура и не могу сказать кто он: волк-ангел или волк-демон, – сказал Олег, когда зашел в дом минут через десять. – Кстати, Игорь обмолвился про то, что приезжал Лежнин. Он тебе рассказал, как Бенгур спас Ивана от трех бандитов?

Я утвердительно кивнул головой.

– Я вот никогда не видел, чтобы он бегал – всегда, когда замечаю, Бенгур идет спокойным шагом, но при этом, если мы куда-то едем с Максимом на машине, – оказывается впереди. Он как будто бы телепортируется из одной точки в другую и при этом загодя читает наши мысли, притом так: ты подумать еще не успел, а Бенгур уже все знает заранее. Максим мне говорил, мол, зачем ему здесь нужна охрана, если есть Бенгур, – и он прав. Мои ребята на самом деле подстраховывают волка. Случается в жизни же всякое. Вот как с тем поездом, где ехали Максим и Петр Колесовы. Смог ли я предотвратить? Думаю, вряд ли, но как человек, который отвечал за их жизни, конечно же, я виноват кругом. Я даже сам себя подозреваю: я улетел из Питера в Оренбург, а Колесовы сели в поезд, и этот поезд взорвали, причем взрыв был комбинированный… Давай, все же по порядку, с самого начала нашего знакомства с Петром Колесовым.

РАССКАЗ ЯХНО О КОЛЕСОВЫХ

Начиная речь о Петре Колесове и о том, как он стал миллиардером, хочу вначале рассказать о том, как я попал к нему. Для этого надо начать с февраля 1995 года, с события, которое перевернуло многое в моей жизни.

Я со своей группой спецназа ГРУ возвращался ночью с успешно выполненного задания по окраинам города Грозного. К тому времени сам город был почти уже условно взят штурмом нашими войсками, но бои то тут, то там вспыхивали постоянно. Большая часть Грозного была превращена в руины. Вот среди этих руин мы и шли, избегая встреч и с нашими, и с дудаевцами. Обходя разбомбленное двухэтажное кирпичное здание, мой старый сослуживец прапорщик Юрлов, который шел впереди, вдруг присел, не подав нам никаких условных знаков, и стал прислушиваться, всматриваясь в сторону крыши обвалившегося деревянного дома рядом со зданием. Я осторожно подошел к нему. Юрлов тихо шепнул: «Вроде ребенок пищит», – и показал рукой под крышу сложившегося от взрывной волны дома. Сам этот дом был бревенчатый и довольно старый. Снаряд, попавший в двухэтажное здание, взрывом отшвырнул часть кирпичной стены в этот дом и развалил его, при этом стропила крыши выдержали удар и от этого частного строения, по сути, осталась только эта крыша, покрытая рубероидом и досками. И вот под эту крышу прапорщик и показывал рукой. Я прислушался: действительно, как будто бы кто-то пищал, но мне показалось, что это пищит, скорей всего, щенок, о чем и тихо сказал Юрлову. Прапорщик отрицательно покачал мне в ответ головой, давая мне понять, что я неправ. Тогда я троих своих спецназовцев послал следить за примыкающими улицами, а с остальными осторожно начал поиск источника этого писка, который то замолкал, то появлялся вновь. И, что странно, звук был слышен только с той стороны дома, где Юрлов его и услышал. Мой сержант, который имел звание кандидата в мастера спорта по тяжелой атлетике и отличался неимоверной силой, вытащил из развалин соседнего дома здоровенный швеллер длиной с пять метров, видимо, служивший вместо напольного лага, и аккуратно засунул его под стык угловых стропил. Солдаты вместе с Юрловым медленно, с большим усилием, стали осторожно приподнимать крышу с помощью этого импровизированного рычага. Я же на корточках стал забираться внутрь вопреки всем правилам безопасности, так как отчетливо писк перешел в обессиленный прерывистый плач ребенка. Свет моего фонарика, направленный в сторону предполагаемого источника этого плача, выхватил из глубины гигантской пасти, образованного приподнятой крышей и развалинами стены дома, довольно большую, литров на сорок, массивную кастрюлю из толстого дюралюминия. Внутри этой посудины лежал сверток, и он слегка шевелился. Сомнений уже не было – там лежал маленький грудной ребенок. Я подполз к кастрюле и за край покрывала, на которой лежал маленький человечек, я вытащил его из убежища, которое спасло ему жизнь. На ребенке была только одна распашонка, а край покрывала было придавлено обломками, и поэтому, когда я выкарабкался из-под крыши, то я был похож почти один к одному на солдата, который стоит в бронзе в Берлине на Трептов-парке. Вот так я нашел свою дочку Соню и смысл в моей одинокой жизни, который, как мне казалось, был потерян для меня с распадом Советского Союза навсегда.

Так как я так и не женился к тому времени, то решил уже и незачем вовсе. Думал, денег как-нибудь да заработаю, жилье есть, а самое главное – появился человек, которого я люблю и которому я нужен. У меня младшая сестра, в то время, с мужем перебрались в Москву из Самары: шурин работал в компании у небезызвестного Ходорковского, который тогда только-только разворачивал свой бизнес в стране. Павел, – так звали мужа сестры, – был не последний человек в компании и зарабатывал очень прилично, поэтому сестра, Валя, могла спокойно сидеть дома и воспитывать детей, коих у них к тому времени было трое. На первых порах она меня очень выручила: у сестры младшему сыну было полтора годика и ей особого труда не составляло помучаться с моей Соней. Да и дочка моя была очень стойкой девочкой: сколько помню, она очень редко плакала; всегда оставаясь чуть в стороне, умела находить контакты со всеми. Павел с Валей, зная историю Сони, полюбили ее сразу, и мы жили почти одной семьей вплоть до того момента, как началась эта кошмарная история с компанией «ЮКОС». Так как шурин работал там с самого начала и был в числе топ-менеджмента, то под конец всей этой истории его все достало до печенок, и решил он всей семьей перебраться в Канаду. Так как он, как и мы с сестрой, родом из Украины, а в Канаде наших довольно много, то устроились они на чужбине неплохо, я скажу. Обидно, конечно, но обратно уже они уже вряд ли приедут: для детей родной язык французский; у них там дом, новые друзья; по выходным ловят рыбу в водах Великих Озер – они нашли свою жизнь, дай Бог им здоровья.

Когда сестра с шурином уехали из России, Соне исполнилось тринадцать лет. Она же у меня с малых лет балетом занималась, и преподаватели пророчили тогда ей великое будущее (надеюсь, что она стала такой); но из-за того, что не стало семьи сестры, – Соня очень была дружна с младшим ее сыном, с которым росли с пеленок и ходили в один горшок, – она стала замыкаться и, постепенно, стала все хуже и хуже заниматься в художественном училище. Про свою работу я расскажу попозже, сейчас же скажу то, что часто мне приходилось отлучаться по нескольку дней из Москвы. Был период, когда я уже думал, что мы потеряли связь друг с другом, хотя и жили в одной квартире. Соня влюбилась в какого-то мальчика в своем училище, который был на три года старше. Ничего о нем не зная, она создала в своем воображении принца и полюбила этот образ до безумия. Потом, естественно, идеал разрушился и, по ее мнению, дальше жизнь не имела никакого смысла. В целом, самая обычная история, только преодолевается она очень тяжело и с большими потерями у всех. Скорей всего, и тебе это знакомо. Пришла Соня в себя через два года. Что это стоило мне – не стоит говорить, но вот в балетной школе она стала показывать не те результаты, которые от нее ожидали. И когда пришло время взрослой жизни, то в Большой театр, куда она мечтала попасть с детства, естественно, ее не взяли. С большим трудом я, с помощью Петра Колесова, устроил ее в Музыкальный театр. Соня обладала очень хорошей техникой танца, но не умела играть. Как мне пытался объяснить один из наших известных артистов балета: она танцует так, как пытается говорить человек с абсолютным словарным запасом, но с плохой дикцией и косноязычием и, к тому же, не имеющим своих мыслей. Я понимал его и понимал, из-за чего это у Сони: в период становления личности она и я, – мы вместе, – упустили что-то важное, а что – сами не могли понять.