Текст книги "Асмодей, или Второе крещение Руси"

Сталин: Если Старик придёт, посмотрим, что вы запоёте.

Зиновьев: Мы запоём, а ты-то подтянешь? (Входит Ленин в сутане, парике и синих очках).

Ленин (снимая очки): Здравствуйте, товарищи (все здороваются).

Троцкий (с улыбкой): Владимир Ильич, вас хоть сейчас в костёл.

Ленин (серьёзно): Меня всё ещё хотят посадить за мифические немецкие деньги.

Зиновьев (как бы между делом, мирно): Развейте этот миф, Владимир Ильич.

Ленин (в том же тоне): Григорий, перестаньте ёрничать – я всё объяснял уже десять раз.

Зиновьев (наступает): Вы не объясняли, Владимир Ильич, а отговаривались.

Ленин (настораживается): Это как же, Георгий, прикажете понимать?

Зиновьев: Очень просто. Вы написали, что ни от Парвуса, ни от Ганецкого никаких немецких денег не получали, а Ганецкого вообще не знаете. Но мы же с вами из Цюриха посылали ему в Стокгольм телеграмму: просили денег на переезд.

Ленин (злится): А это обязательно знать всем?

Зиновьев: Это звучит (ищет слово) аморально. Ведь Ганецкий – член нашего ЦК? И рекомендовали его туда вы.

Каменев: Пока вы не скажете правды, мрачная тень лжи будет висеть над партией.

Ленин (растерялся, опешил и пошел в атаку): Что такое моя тень, как вы изволили выразится, рядом с тенью вашего чудовищного предательства? Вы, два члена ЦК, решили «порезвиться» в меньшевистской газетёнке и с лёгкостью мысли необыкновенной выдали Керенскому решение ЦК о восстании, которое мы приняли 10 октября (бросает на стол газету). Вот документ вашего предательства.

Каменев (очень спокойно): Владимир Ильич, вы передёргиваете факты. Мы написали только о наших разногласиях, а на ЦК голосовали только «вопрос о восстании», а не его дату.

Ленин (раздраженно): Неправда: я предлагал точную дату восстания.

Зиновьев: Предлагали, 15 октября – так она получила всего два голоса, включая ваш.

Ленин: Но когда голосовалось общее решение о восстании, вы проголосовали за восстание?

Каменев: Владимир Ильич, будем точными и честными: когда дата вашего восстания провалилась, вы тут же предложили проголосовать за «восстание в перспективе». И получили три голоса, включая ваш.

Зиновьев: А большинство получило предложение Льва Давыдовича: брать власть на Съезде Советов мирным путём. Шесть голосов.

Ленин: В протоколе окончательное решение не Съезд, а необходимость восстания. И за это проголосовало десять человек из одиннадцати. Чего вы крутите?

Зиновьев: Протоколы наши, Владимир Ильич, бывают очень забавными.

Каменев: Владимир Ильич, когда ваши два предложения провалились, вы опять заговорили о «необходимости восстания» в перспективе, чего никто не отрицал.

Зиновьев: Так что Керенскому нам выдавать было нечего. Просто вам не нравится наша оппозиция.

Каменев: А через два дня выяснилось, что москвичи не приехали на ЦК не случайно: вы их просто не пригласили, зная, что все девятеро – за Съезд.

Зиновьев: Как видите, пятнадцать из двадцати одного члена ЦК были за Съезд Советов. Кроме того, мы опросили все Райкомы: тринадцать из девятнадцати заявили о неготовности к восстанию.

Каменев: Владимир Ильич, как видите, ваше предложение не проходит нигде.

Ленин (раздражаясь): Лев Борисович, ЦК меня не понимает, но меня понял городской партактив, где за восстание проголосовало большинство. Я не знаю, кого и как вы там опрашивали.

Зиновьев: Владимир Ильич, остановитесь, не было партактива.

Ленин: А что же это было?

Зиновьев: Мне даже неудобно вам об этом говорить. Вы собрали 40 человек из восьми райкомов и назвали партактивом. Сломав их через колено, вы с трудом получила двадцать один голос. Но вам снова не повезло: там случайно оказались пятеро членов ЦК, голосовавших за Съезд. Они категорически потребовали в телеграфном порядке созвать пленум ЦК и спросить его о восстании. Но вы задавили это предложение своим авторитетом.

Каменев: Некрасивая картина получается.

Зиновьев (хочет примириться): Полгода назад в России, без нас, уже сделали революцию. Она принесла нам демократию…

Ленин: Вы неприкрытые оппортунисты! Радуетесь демократии, где два волка и ягненок голосуют меню обеда – это не истина для революционера. И тем более для народа. Народ хочет народное самодержавие.

Каменев: Это, простите, что ещё за оксюморон?

Ленин (злится): Я вижу, вы вообще не понимаете, что произошло в России в феврале этого года. Не понимаете, что Россия бросила вызов всему земному шару! Не понимаете, что Россия вырвалась из векового рабства и стала самой свободной страной в Европе!

Сталин: Это как же так вдруг?

Ленин: А так, Коба, что Россия своей революцией отменила все привычные законы общественного развития и поднялась выше человеческой цивилизации. Теперь никакой европейский закон ей не писан. Неужели вы такие тупые? (Отчаянно и зло машет рукой).

Сталин (больше про себя, но Ленин услышал): До такого Господь не умудрил.

Ленин: Значит, вы не понимаете, что революция в России стала возможной только потому, что капитализм вошел в свою последнюю стадию и дышит на ладан. И мы нашей первой социалистической революцией придавим его окончательно и откроем миру дорогу в коммунизм. Вот в чём гвоздь!

Каменев (спокойно): Владимир Ильич, революции в России в ближайшее время явно не предвидится, а у нас уже есть Съезд, который через пять дней проголосует за переход всей власти к Советам без баррикад и стрельбы. Это и будет наш последний гвоздь в гроб российского двоевластия. Что вас тут не устраивает?

Ленин: Не торопитесь, Лев Борисович. Съезд это толпа, а толпа девка капризная, особенно в крестьянской России.

Троцкий (осторожно): Наша толпа, Владимир Ильич, тщательно отбиралась в нужных Советах…

Ленин: И прекрасно! Значит, у нас будет народная поддержка. Надо немедленно выступать.

Троцкий: Владимир Ильич, у нас другой план: уже неделю малыми отрядами мы заходим в казённые ключевые здания, устанавливаем там контроль. И оставляем своих людей.

Ленин (злится): Которых оттуда в любой момент могут вышвырнуть.

Свердлов (очень мягко): Не могут, Владимир Ильич, у нас полномочия от Дана и его «Звёздной палаты»: мы охраняем город от возможных провокаций перед Съездом.

Ленин (наступательно): Вы полагаете, что Дан и Керенский идиоты и отдадут вам власть? Да в городе полно вооруженных казаков, сам сейчас видел, патрули на каждом квартале. Броневики у Зимнего. Керенский готовится прихлопнуть вас на Съезде. Надо его опередить – немедленно выступить. Восстание делает людей свободными.

Каменев: И варварами. Гильотина французской революции работала не уставая, а люди из кожи казнённых выделывали дамские сумочки.

Ленин: Да поймите вы, у революции есть право на варварство. У неё вообще есть все права.

Зиновьев: У нашей «нации рабов сверху донизу», как говорил ваш любимый Чернышевский, какие могут быть права?

Ленин (зло): Вы – ослы! Он говорил о любви к Родине. Это его тоска об отсутствии революционных масс.

Троцкий (примирительно): Это, Владимир Ильич, его тоска о рабской русской душе, которая даже помыслить не могла, что в Англии двести лет назад рабочие, отдыхая в пивных, создавали организации для защиты своих прав.

Ленин (наступает): Пивные вы теоретики! Может, хватит учить меня политграмоте? Я знаю, что пролетариат наш дикий и неорганизованный. Знаю, что в партии семьдесят процентов не думает, а только запоминают слова. Но, если кризис назрел, надо действовать. Скакать! Не ждать! В Германии уже восстал военный флот и ждёт нашей поддержки.

Сталин (очень спокойно): Уже не ждёт. Бунт на трёх кораблях раздавлен.

Свердлов: А зачинщиков в мешок и за борт.

Каменев (примирительно): Владимир Ильич, восстание нельзя назначить…

Ленин (резко перебивая): Нет, можно, если его руководители пользуются авторитетом и умело его готовят.

Зиновьев: Владимир Ильич, в рабской России сегодня восставать некому…

Ленин: Да плевать мне на Россию! Я коммунист, космополит, и безродный пролетариат мне дороже этой дикой территории (в отчаянии): Нет партии! Всё прахом пустили! (про себя): Сволочи!

Каменев: Владимир Ильич, прахом пустили именно вы в двенадцатом году, в Праге. Если начало было таким удручающим, другого результата и быть не может.

Ленин (резко и дерзко): Вы чудовище, Лев Борисович! В Праге было наше прекрасное начало: мы создали свою партию и отмежевались от всех социал-предателей.

Каменев: В Праге был откровенный подлог.

Ленин (зло): Лев Борисович, вы думаете, что говорите?

Каменев: Думаю, Владимир Ильич. После революции пятого года вы семь лет упорно раскалывали русскую социал-демократию. Вас хватали за руку, приглашали на партийные суды. Вы извинялись, каялись и соглашались, но в Праге в двенадцатом году всё-таки осуществили свою вожделенную мечту – раскололи партию.

Шляпников (Свердлову): Яша, Ильича же удар хватит.

Свердлов: Наболело. Когда-нибудь это должно было случиться. Иди-ка, посмотри лучше, как ЦК собирается (Шляпников уходит).

Ленин: Вы, Лев Борисович, отчаянный демагог! Это была финальная точка борьбы с оппортунизмом.

Каменев: Не точка, а клякса. Со всей Европы и России в Прагу вы с трудом собрали двадцать делегатов, неизвестно где и как «избранных». Назвали этот междусобойчик Съездом и провозгласили новую партию. За что Плеханов да и другие члены ЦК назвали вас раскольником и авантюристом.

Зиновьев: Вы осуществили давнюю мечту царской Охранки: раскололи российскую социал-демократию, что у неё не получалось десять лет. А вас в Европе стали называть: Ильич-раскольник.

Ленин: Да где же предел вашему бесстыдству! Мы создали партию коммунистов, партию нового типа, а вы! (от злости не может говорить).

Каменев: Коммунисты, Владимир Ильич, в ваших руках оказались партией незаконной.

Ленин (в гневе): Не нравится партия коммунистов – создавайте свою и валяйте к чёртовой матери.

Каменев: У нас есть партия, хоть и больная, есть наши товарищи…

Ленин: Нет у вас партии – и товарищей у вас нет. И я вам больше не товарищ. Вы предатели и штрейкбрехеры. Мы сегодня же вышвырнем вас из партии, как интеллигентское говно.

Каменев: Я не желаю выслушивать ваши оскорбления. Не признаю вашего решения: подаю в отставку и обращаюсь к пленуму ЦК.

Ленин: Да хоть к Господу Богу! (Нервно надевает парик).

Каменев: Прощайте (уходит).

Зиновьев: Владимир Ильич, так вы можете потерять партию. Прощайте (уходит).

Ленин: Я требую (нервно срывая парик) сих господ немедленно исключить из партии. Сейчас же, на ЦК.

Сталин: У ЦК, Владимир Ильич, нет таких полномочий.

Ленин: У ЦК есть полномочия защищать партию от предателей и клеветников! Отставку Каменева принять. Зиновьева из ЦК вывести к чёртовой матери. И не защищайте, пожалуйста, этих штрейкбрехеров.

Сталин: Я защищаю своих товарищей от недопустимого тона вашей критики.

Ленин: Они подняли руку на партию. С предателями никаких соплей!

Сталин (робко с издёвкой): Когда разоблачили вашего любимца, «выдающегося рабочего-лидера», провокатора Малиновского – вы его даже перед судом оправдали.

Ленин: Там были другие обстоятельства.

Сталин (упрямо): Там был наш депутат в Госдуме и одновременно платный агент царской охранки, которому вы писали речи, а он их редактировал в Департаменте полиции.

Ленин (злится): У вас, Коба, арифметический подход к высшей математике: провокатор может быть партии где-то полезным, а предатель нигде и никогда. И хватит словоблудия. На повестке дня восстание. Забудьте ваш Съезд. Поиграли и хватит. Немедленно ставьте вопрос о восстании на Петросовете, готовьте захват стратегических объектов. Штурмуем Зимний и арестовываем правительство. Вот наш план.

Сталин: Владимир Ильич, у ЦК другое решение.

Ленин: Плевать я хотел на ЦК и его решения – это ваши бредни! А Керенский настороже. Ничего больше не хочу слышать. Всё! Завтра начинаем.

Троцкий: Владимир Ильич, я вам обещаю, если на Съезде что не заладится – мы выступим. Город практически в наших руках.

Ленин: Никаких «если»! Сейчас же принимаем решение на ЦК. Давайте начинать.

Сталин: Но вы же ЦК не верите? (Входит Шляпников).

Шляпников: Москвичи не приехали – к Съезду готовятся.

Ленин (срывается): Архивеликолепно! Лев Давыдович, наш ЦК на вольных хлебах? Жалование у всех немалое! Или их «забыли» пригласить? Как меня три раза? Завтра же, хоть ночью – соберите мне весь ЦК. Вопрос один, о немедленном вооруженном восстании. Всё! И чтоб завтра в «Правде» была моя статья о мерзости этих членов ЦК (подаёт), и без всяких купюр.

Сталин: Для публикации статьи о членах ЦК, Владимир Ильич, нужно специальное его решение.

Ленин (вышел из себя): Что, опять сжечь задумали? Только попробуйте! Или вы делаете, что я требую, или я завтра же иду к рабочим, объявляю вас раскольниками и поднимаю их на штурм Зимнего.

Сталин: Владимир Ильич, есть мнение членов ЦК и вам надо подчиниться.

Ленин: Оппортунистам и предателям? А может, мне лучше развязать вам руки и выйти из ЦК?

Сталин: Это мы уже слышали.

Свердлов (примирительно): Владимир Ильич, мы хотим, чтобы вы нас поняли.

Ленин: Я вас понимаю гораздо лучше, чем вы полагаете. Больше мне нечего вам сказать (надевает парик, очки, ищет шляпу): Теперь я понимаю, почему вы не пускали меня в Россию. Перестарались товарищи-господа. Шутить изволите? Не получится! (Надевает шляпу). Партию я вам не отдам (ушел).

Свердлов (от неловкости): Ночью – синие очки… (пауза растерянности): ЦК завтра не собрать.

Троцкий: Главное, не пускать его в Смольный…

Шляпников: Сам придёт… да ещё с рабочими…

Сталин: Какие у него рабочие? Он их только на митингах и видел.

Шляпников: Зачем вы разбудили в нём зверя?

Троцкий (хочет сбросить неприятный груз): Ладно, друзья, через пять дней или грудь в крестах, или голова в кустах! (Очень твёрдо): Яша, информацию от Подвойского требовать утром и вечером. Пропуска в Смольный менять каждый день.

Сталин (спокойно): А со статьёй что делать?

Троцкий: Опубликовать и отнести ему: это хоть немного его успокоит.

Картина 2

Правительство, и тем более «Звёздная палата», Съезду Советов серьёзного значения сначала не придавали, потому что власть Советов считалась искусственной, созданной случайно по примеру девятьсот пятого года. И только за день до Съезда, двадцать четвертого октября, в «верхах» поняли, что Троцкий не шутит.

Зимний дворец. Кабинет Керенского.

Керенский (нервничает): Ленин в бегах, а большевички, эти беспонятливые беки опять куролесят. Мало я их в июле потрепал – пожалел! А они не поняли. И до сих пор не понимают, что перед ними государство. Сила! (Входит Терещенко, очень обеспокоен).

Терещенко: Саша, что происходит? В госучреждениях сидят какие-то вооруженные люди? Зачем они там?

Керенский: Охраняют перед Съездом порядок в городе. Это люди ВРК Петросовета.

Терещенко: А тебе не кажется, что Троцкий обнаглел? Одной рукой охраняет, хотя я не уверен, а другой? Митинги по всему городу и везде голосуют резолюции против правительства? Их газеты кричат об этом на каждом углу.

Керенский: Миша, успокойся, я уже сегодня закрыл две их газеты.

Керенский: Саша, закрывать надо не газеты, а Троцкого, этого большевистского неофита – и срочно. Говорят, и Ленин уже в городе. Они же нас взорвут!

Керенский: Миша, пусть прокричатся, они уже охрипли от своего истошного крика. А Ильича, если появится, на этот раз я надолго упеку в «Кресты». И конец его марксятине.

Терещенко (не унимается): Саша, делать это надо было три месяца назад, когда ты разгромил его восстание, когда нашел в их брошенном доме в кабинете Ильича записки о подготовке восстания, телеграммы о немецких деньгах, а в огромном подвале – склад оружия и продуктов. Да ещё с десяток подобных в городе. Но ты упустил его, запретил даже разоружить мятежников! И уехал на фронт.

Керенский: Половине мятежников я устроил суд и засадил в «Кресты». А Ленин сбежал, потому что трус. Никто, кроме него, не сбежал. Мне докладывали, что Троцкий чуть ли не сам пришел в «Кресты».

Терещенко: Два месяца они отсидели. И что? Дохлая партия беков в апреле, разгромленная в июле, сегодня митингует на всех углах, забрасывает город, да и губернию десятками газет на всех языках. Откуда у них столько газет – это же огромные деньги?

Керенский: Откуда деньги Ленина – известно, но как он их получает?

Терещенко: Как и Троцкий. Я случайно узнал – банк «Варбург» вдруг открыл счет «для предприятия господина Троцкого». И этот приблудившийся большевичок, злейший враг Ленина, сегодня хозяйничает в Питере!

Керенский: Миша, не увлекайся, Петросовет Троцкого – это мелкая сошка, главное – Центральный исполком, «Звёздная палата» во главе с Даном, а он у меня на «крючке». Когда Троцкого избрали Председателем, Дан буквально «раздел» Петросовет, отобрал даже пишмашинку.

Терещенко: Но он вскоре прекрасно «оделся», может за деньги «Варбурга»?

Керенский: Миша, не волнуйся – Советы, эта наша вторая, случайно созданная власть, скоро сама отомрёт.

Терещенко: Я не понимаю твоего благодушия. Люди уже голосуют за Советы и за большевиков.

Керенский: Миша, это бессознательный большевизм масс, порождённый голодом, войной и ненавистью к правительству.

Терещенко (гнёт своё): Саша, газеты уже месяц трещат: большевики идут! А ведь они прячутся в Петросовете за Троцким.

Керенский: Миша, неделю назад, на правительстве я предложил вам арестовать Троцкого и его ВРК. Что вы запели? У нас демократия! Их народ избирал!

Терещенко: Неделю назад они так не наглели. Сегодня у Петросовета уже Красная гвардия, тысяч тридцать, не меньше, вооруженных рабочих. Гарнизон в его сторону смотрит.

Керенский: Миша, я это тоже понял и принимаю меры. (Входит Полковников). Вот человек, который всё успокоит парой Гвардейских полков.

Полковников: Добрый вечер, господа.

Терещенко (успокоенно): Слава Богу! Рад вас видеть, господин полковник. Александр Фёдорович, я поехал дальше.

Керенский: Правительство, Михаил Петрович, завтра – там всё обсудим.

Терещенко: Да, да. Счастливо, господа (ушел).

Полковников: Что за срочность, Александр Фёдорович?

Керенский: Пётр Кириллович, Штаб округа ведёт переговоры с Троцким? В гарнизоне гуляют мятежные листовки?

Полковников: Листовки я приказал изъять, а Троцкого пытаюсь убедить не присылать комиссаров Петросовета в гарнизон, хватит комиссаров правительства.

Керенский (меняя тон): Пётр Кириллович, кончайте переговоры. Стяните из пригорода войска, если понадобится. Удвойте патрули, разведите мосты. Возьмите под охрану стратегические объекты города. Смольный блокировать и отключить все телефоны. ВРК и верхушку Петросовета арестовать немедленно. А Троцкого, эту вторую власть в Питере, ко мне «на беседу».

Полковников: Александр Фёдорович, завтра в Смольном открытие Съезда, может возникнуть скандал. Это всё-таки вторая власть в стране.

Керенский: Это власть только контрольная. Поэтому Смольный надо очистить от большевиков. Других не трогайте. (Смягчая): Вполне возможно, там появится господин Ленин – вы можете отличиться и арестовать его. После этого включайте телефоны и снимайте блокаду. Усилить бдительность. Вы отвечаете головой. Выполняйте, господин полковник.

Полковников: Слушаюсь, господин Председатель (щёлкает каблуками и уходит).

Керенский (нервничает, собирается с мыслями. Хватается за сердце. Пьёт лекарство): Сдаёт сердечко.(Берёт со стола какую-то бумагу. Смотрит, злится): Ещё одни переговоры. Как мне надоели эти никчёмные и беспомощные Советы! (Входит дежурный).

Дежурный: Председатель Центрального Исполкома Советов России господин Дан.

Керенский (нервно): Председатель ЦИКа Советов России, избранный на Первом Всероссийском Съезде Советов – Чхеидзе – сбежал домой, в Грузию, а Дан – исполняющий должность сей паршивой и бесполезной власти в нашем Двоевластии. Зовите. (Дежурный уходит, входит Дан. Керенский сразу наступает): Фёдор Ильич, я понимаю, у нас двоевластие. По вашей просьбе, по просьбе всей «Звёздной палаты» я создал Республиканский Предпарламент в помощь правительству в критической ситуации. (Язвительно): Вы мне очень помогли, подали резолюцию вашего Предпарламента, по которой нам хоть завтра в отставку. А власть в стране отдать вам? Это и есть результат вашего пятичасового совещания? Мне от вас была нужна только одна резолюция: моральная поддержка! Вы, наша вторая, советская власть в России – поддержите меня – и я задушу эту крикливую большевистскую банду, как в июле.

Дан: Поздно. «Крикливая банда», Александр Фёдорович, давно перешла всякие границы, поэтому мы предлагаем вам сегодня же ночью расклеить по городу афиши: «Правительство начинает переговоры о мире». Этим мы выбьем перед Съездом почву из-под ног Троцкого.

Керенский: Россия не может предать своих военных союзников. Да, будет вам известно, у нас союзнический договор. Или вы хотите обрушить Восточный фронт? А в Зимнем дворце открыть рабочий кабинет генерала Людендорфа? Где ваш патриотизм, господин Председатель ВЦИКа России?

Дан: Зачем столько пафоса, Александр Фёдорович? У вас нет выбора: если сегодня вы не объявите перемирия, завтра власть на Съезде захватит Троцкий. Помогите нам, мы уже начали переговоры: вчера Каменев мне обещал, что они завтра же распустят ВРК.

Керенский (не оставляя своего тона): Фёдор Ильич, сколько раз я вам говорил: не верьте большевикам, никогда не верьте. Но вы всё-таки совершили грубейшую ошибку и поручили им подготовку Съезда.

Дан: Съезд готовил многопартийный Петросовет, а не большевики.

Керенский: Под руководством большевика-неофита Троцкого. Эта птаха оказалась посерьёзнее Ильича. Я уже принял решение. И на этот раз я им шею сломаю, и через год все забудут, кто такие большевики.

Дан: Александр Фёдорович, хватит благодушия.

Керенский (раздраженно): Перестаньте меня учить. Моё правительство достаточно компетентно и не нуждается в советах. Народ поддерживает меня, я с честью несу его многовековое знамя…

Дан: Александр Фёдорович, оставьте ваши амбиции, не превращайте вы народ в стадо. Это же застарелая вековая болезнь русских правительств. На всех митингах сегодня народ несёт и кричит большевистские лозунги. Оставьте вы ваш квасной патриотизм.

Керенский (укоряя): Вы отрицаете любовь к Родине? Отрицаете патриотизм?

Дан: Я отрицаю, Александр Фёдорович, глупость, которая часто скрывается за этим громким и пустым лозунгом.

Керенский: Весьма оригинально. Глава Советской власти в России – не патриот.

Дан: Смею вам заметить, Александр Фёдорович, что патриотическое чувство предпочтения государства или народа я полагаю безнравственным и даже глупым. Потому что сие предпочтение часто становится последним прибежищем негодяя, а главное – способно активно порождать злодейства.

Керенский: Вы говорите даже не чудовищные, а идиотские глупости.

Дан: Эти глупости ещё в прошлом веке говорил Лев Толстой. Не послушаем мудрого старика – лет через сто снова рухнем со своим квасным патриотизмом и никакие трескучие лозунги нам не помогут.

Керенский: Ваша демагогия меня восхищает.

Дан: А меня ваше легкомыслие. Вы же плетётесь непонятной дорогой и непонятно куда. Вы не знаете, кого встретите на этой дороге: то ли Линкольна со свободой, то ли Кромвеля с кровавым топором. Вот и доигрались до большевиков.

Керенский: Мне плевать на вашу идиотскую философию. Я принял решение – завтра увидите результат. Республику я сберегу! И Советам её не отдам!

Дан: Закроете Съезд?

Керенский: Нет. Закрою большевиков. И навсегда!