Текст книги "Дети Ангелов"

Отступление 3
Из священной памяти ордена
Время: новая эра Место: от Иерусалима по всей земле

И вот, завеса в храме раздралась надвое, сверху донизу; и земля потряслась; и камни рассеялись; и гробы отверзлись; и многие тела усопших святых воскресли и, выйдя из гробов по воскресении Его, вошли во святой град и явились многим.

Евангелие от Матфея, 27: 50–53

При наступлении дня Пятидесятницы все они были единодушно вместе. И внезапно сделался шум с неба, как бы от несущегося сильного ветра, и наполнил весь дом, где они находились. И явились им разделяющиеся языки, как бы огненные, и почили по одному на каждом из них. И исполнились все Духа Святаго, и начали говорить на иных языках, как Дух давал им провещевать.

Деяния, 2: 1–4

Долго не давало всходов святое семя. Но пришло время Спасителя, и по Его смерти на кресте и чудесном воскрешении в числе Его учеников и последователей оказалось достаточное количество наследников первозданных носителей Духа. Напутствуемые Двенадцатью, отправились они в разные страны, неся Святое Благовествование. Шли в Иудею и Рим, Антиохию, Дамаск и Македонию, и всюду, где находили святое семя, пробуждали Дух Создателя.

Медленно и долго шли они по земле, приводя к истинному свету язычников, но как отдалялись по времени от Иерусалима, так ослабевала и извращалась у некоторых сила Духа, и снова разделились они, потому что появилось достаточно отступников. Малое число несущих правое слово дошло до Днепра. И там величайший из носителей Духа, последний из живущих на земле учеников Спасителя, вышедших из Святого града, неизвестный миру святой по имени Юлий смог занять место в сердце ищущего истину во тьме языческого князя. Если бы не тот подвиг Юлия, быть бы Руси по сей день не под Святым крестом, а под звездой Давида или полумесяцем.

По крещении Руси прожил Юлий еще пятьдесят лет и много успел сделать. Собрал он рассеянных носителей духа на просторной русской земле и основал Орден миссионеров, чтобы сберегать отсюда весь христианский мир. Во главе ордена поставил он круг из двадцати четырех старших и мудрейших и сказал, что так будет всегда. Если наступят плохие времена и останется во всем ордене меньше двадцати четырех, то исчезнут они с лица земли уже навсегда.

А потом на Руси собрались и отступники, и неведомо было, что привело их сюда.

Были и другие общины наследников первозданных людей Духа. Обитали они на самом краю земли, в далеких Китае и Индии, но жили обособленно, чурались общения, и никто не мог постигнуть их цели, а сами они никогда не вмешивались в жизнь мира людей. В Африке и Южной Америке общины не смогли возродиться после потопа, а в Северной Америке их не было никогда.

Шли годы, свято выполняли миссионеры заветы, данные Спасителем. Но со временем и среди них стали сомневаться некоторые в праведности своих дел, стали говорить об искажении Завета…

11

Вера Жуковская, глядя на мужа, не знала, радоваться ей или переживать. Конечно, радоваться! – говорила одна половина ее сознания. Мужик так быстро оправился от инфаркта, все врачи удивляются! И с делами разобрался, вон, не ходит, а летает! А другая половина шептала: ты же посмотри, с ним явно что-то случилось. Уже после больницы стал чего-то недоговаривать, скрывать, а из Сусумана вернулся – и вовсе не узнать, смотрит на нее как на какую диковинку, будто хочет сказать что-то очень важное, да не решается.

Нет, не женщина здесь замешана, она бы почувствовала сразу, тут что-то другое. Было, когда Сергей учился в Москве заочно, вернулся как-то с сессии будто пришибленный. Сразу ей стало понятно. Не ругалась, не кричала, сказала: хочешь со мной жить – забудь о других или уходи сразу. На этом все и кончилось и больше не повторялось никогда.

Сейчас было совсем другое. Муж стал что-то скрывать от нее, а этого раньше не случалось. Они поженились почти сразу после школы, едва дождавшись, когда исполнится восемнадцать, вон, дочь уже на втором курсе учится. И никогда не было такого, чтобы скрывать чего друг от друга. А вот, кажется, появилось. Но как спрашивать, как разговор начать? Ведь нет вроде причин, все хорошо, жизнь наладилась. Вдруг окажется – на пустом месте тревогу подняла, караул кричит? А сердце подсказывало – нет, не на пустом…

Вот и сегодня пришла с работы, ужин приготовила, Настя ушла, сказала – меня поздно ждите, а Сергея все нет. И знакомые у него новые, торговлю дурацкую бросил – это хорошо, конечно, но что с золотом связался – что из этого получится? Может, лучше, а может, и хуже… Говорят, золото с криминалом сильно связано, но Сергей не такой, он знает, куда влазить нельзя.

Такие мысли бродили в голове у Веры, когда в восемь часов пришел Сергей. Вера как посмотрела на него, так сразу и оттаяла – столько всего мужик натерпелся за последнее время, а она себе надумывает… А он будто услышал ее мысли, такие у него стали глаза, что сразу все понятно. Обнял, целует, к дивану тянет.

– Подожди, Настя может прийти, – шепчет Вера, а сама млеет от поцелуев, никогда Сергей ей не приедался…

– Нет, она поздно придет, – расстегивает халат, в шею целует, в грудь, на диван укладывает, сам на ходу раздевается.

Всегда было Вере хорошо с Сергеем, но так хорошо, как в этот раз, не было никогда. Он будто угадывал каждое ее желание, делал именно то, что нужно было сделать в этот момент. Казалось, это не кончится, они достигли вершины блаженства, и этот момент все длился, длился…

Долго лежали, отдыхая, потом посмотрели на часы и поняли, что пора перебираться в спальню. Там все повторилось с удвоенной силой.

– Это на тебя инфаркт так подействовал? – улыбнулась Вера, положив голову на плечо лежащего на спине мужа, заглянула ему в глаза, со смехом кинулась ему на грудь, и все началось сначала.

Уже поздно ночью, когда Сергей выключил горящее над головой бра, Вера шепнула ему, пощекотав языком ухо:

– Поручик был такой фантазер…

Они тихонько рассмеялись. Сергей хорошо знал этот анекдот: распродает старая графиня мебель, шкаф продала, комод, а кровать не хочет продавать, говорит – это память о поручике. Ну, память, так память, выбирает покупатель дальше, до кресла очередь доходит – снова память о поручике. А письменный стол? Да, тоже память. Покупатель разозлился – надеюсь, люстру-то можно купить? Ах, поручик был такой фантазер, вздохнув, отвечает графиня.

Вера уснула, а Сергей не сомкнул глаз до утра. Он знал уже, что мог бы не спать несколько дней. Но не об этом были мысли. Он не отошел еще от пережитых только что таких острых ощущений, такого блаженства у него не было ни разу в жизни. Но одновременно подкатывала глухая тоска. Не обманывая себя, он понимал, что все это происходит опять-таки благодаря проклятым способностям, о которых он никого не просил.

* * *

Казалось, любой был бы счастлив получить такие возможности, какие достались Сергею, особенно длинную жизнь, по человеческим понятиям – почти бессмертие. Но… Через тридцать лет Вере будет шестьдесят шесть, Насте под пятьдесят, а он за это время изменится, как обычный человек меняется за два-три года, то есть останется практически прежним. Как с этим жить? Как с этим живут его новоявленные собратья? Ах, да, к ним это приходит в молодости, а не так, как к нему, в конце четвертого десятка. У них строгие порядки – женятся только на своих. А если уж выбрал обыкновенную женщину, то проживешь с ней ровно столько, сколько можно жить, не вызвав подозрения. А потом – исчезни, умри, утони – что угодно, но больше она никогда не должна тебя увидеть. За этим следили строго, особенно после нескольких происшедших еще в Средние века случаев, оставивших после себя легенды и сказки.

Кое-что обо всем этом Сергей поначалу узнавал от Степана, надолго обосновавшегося в Магадане, а потом понял, что может получать знания самостоятельно, казалось бы, из ниоткуда. Он и раньше был смутно, на примитивном уровне, знаком с теорией Вернадского о ноосфере, то есть сфере разума, столь же материальной, как и атмосфера, биосфера и прочее. И понимал ее так – все, что когда либо было на земле разумного, все человеческие поступки, мысли, идеи, никуда не исчезают, сохраняясь в этой ноосфере. Может быть, великий ученый совсем не это имел в виду, Сергей никогда не читал его работ, лишь пересказ из десятых рук в популярной литературе, но представлял себе все это именно так.

Оказалось, вокруг действительно разлит океан знаний, недоступных людям. Даже представители той мизерной части человечества, к которой он неожиданно оказался причастен, далеко не все были способны черпать из этого океана.

Сергей был способен на то, на что не были способны другие. Он свободно, почти не прилагая усилий, входил в этот океан, мог брать оттуда любые знания, но… только те, что, образно говоря, лежали на поверхности, а не те, что он хотел получить. А учителя не могли объяснить, как это делается, потому что сами делали это инстинктивно, и умение приходило даже не с годами – со столетиями.

Но прошло немного времени, и у Сергея изредка стало кое-что получаться. Это слегка напоминало великое изобретение – Интернет с его поисковыми системами… Сергею надо было задуматься, четко представляя предмет своего интереса или его признаки – и иногда в сознании всплывали нужные сведения. Он быстро учился.

Теперь он знал, например, почему наследники первозданных, миссионеры и отступники, так отличались от других людей. Уже давно стало общеизвестным утверждение, что человеческий мозг используется его владельцем всего на три процента возможностей, а чем занимаются остальные девяноста семь, оставалось тайной для науки. Люди духа использовали возможности мозга, в зависимости от раскрывшихся способностей, кто на семьдесят, а кто и на девяносто процентов. И никогда – на сто, потому что, как утверждали мыслители, остаток принадлежал самому Создателю.

Делиться на две части человечество стало в доисторические времена, когда численность людей была еще очень мала и все они обладали непредставимой сейчас духовной мощью. Это были истинные титаны. Но постепенно многие из них стали утрачивать врожденные способности. Им пришлось приспосабливаться к новым условиям, и это положило начало развитию технической цивилизации, но одновременно послужило причиной сокращения срока человеческой жизни. А сумевшие сохранить исконный дар Создателя из хозяев земли превратились в исчезающее меньшинство.

Сергей мог теперь при необходимости проникать в потаенные мысли людей, но сразу решил для себя, что никогда, ни при каких обстоятельствах, не сделает этого ни с Верой, ни с Настей. Не будет делать этого и с другими людьми, если не вынудят самые крайние обстоятельства. Вот только не мог он, как ни пытался, закрыться от эмоций, это было примерно то же, что пытаться не услышать сирену, закрыв ладонями уши. Радость, горе, ненависть, любовь – все эти сильные чувства Сергей теперь определял на расстоянии, с закрытыми глазами. Особенно чистой и незамутненной оказалась радость маленьких детей, вызванная самыми незначительными причинами – найденным цветком или маминой похвалой…

И все эти знания и новоприобретенные свойства Сергей готов был отдать за то, чтобы его любимые жили долго-долго вместе с ним, но понимал, что это невозможно. В его силах было лишь оберегать их от болезней, но от старения уберечь их не мог никто. А жизнь без них была лишена смысла.

Орден же, как понимал Сергей, возлагал на него большие надежды, какие именно, он пока не знал, да и не пытался узнать, занятый другими мыслями и переживаниями. Какое ему придавалось значение, можно было понять по мощному кольцу охраны, которым окружили его после неудавшегося покушения. Руководил охранными мероприятиями Степан, одновременно исполняя обязанности наставника и чуть ли не няньки, а помогал ему, сопровождая Сергея повсюду, Андрей, сменивший Павла молодой, не старше двадцати пяти, парень с каштановыми волосами и необыкновенно голубыми глазами. Правда, теперь Сергей знал, что внешность миссионеров обманчива и на самом деле Андрей – его ровесник. А Степану пришлось в свое время поучаствовать в Крымской войне…

Щелкнул дверной замок – вернулась Настя. Сергей слышал, как она прошла в свою комнату, переоделась, как шумела вода в ванной, но никаких сильных эмоций не уловил. Значит, не настала еще ее пора, подумал он с теплой улыбкой. Ничего, вон какая красавица выросла!

Настя действительно не задумывалась еще о парнях, хоть, конечно, ей льстило внимание, которое оказывали многие ребята в институте. И конечно скрывала даже от самой себя, как часто думает о том голубоглазом красавце, которого случайно увидела недавно рядом с отцом около здания управления «Северовостокзолото». Слишком уж он отличался от всех ее знакомых. Чем – непонятно, но похоже, что взглядом.

Под утро у Сергея родилась сумасшедшая мысль – а что, если ему удастся найти способ продлить жизнь своим любимым? Вон сколько информации разлито вокруг, неужели нет такого способа? Ведь жили когда-то все люди по тысяче лет и больше, как библейский Мафусаил! А ведь в Библии нет ни единого слова неправды, об этом знают все миссионеры, и сам он уже убедился в том же. Нужно только научиться находить необходимые знания, и тогда может свершиться чудо! С этой слегка успокоившей его мыслью Сергей все-таки заснул.

12

Информация по Жуковскому уходила от Степана в Москву ежедневно, с того дня, как у Сергея началась неожиданная самоактивация. Это не слишком радовало Фотиева, который планировал пробуждение на более поздний срок. Дело было вовсе не в том, что Сергей не оправдывал его надежд, нет, возможности подопечного превосходили все ожидания, он быстро учился и уже теперь был способен на то, чего никогда не могли другие. Тревожило Ивана Матвеевича, что в Сергее оставалось слишком много от обычного человека. Он продолжил оставаться чересчур самостоятельным и мог взбрыкнуть в любой момент, не понимая еще всей грандиозности полученного дара и связанной с ним ответственности. По сути, он так и не стал человеком духа, думал Фотиев, а остался представителем толпы, по случайности наделенным нечеловеческими возможностями. Жалость, сентиментальность и другие подобные чувства не нужны настоящему миссионеру, а у Жуковского они доминируют, определяя стиль поведения.

Когда ты с ранней молодости знаешь, что впереди у тебя тысяча лет, то и мировоззрение приходит соответствующее этому знанию. Проблемы, стоящие во главе угла у короткоживущих людей, уходят для тебя на второй план, иногда вовсе становятся смешными. А проблемы, занимающие тебя, совершенно непредставимы для людей. К Жуковскому понимание этого еще не пришло, и неясно, придет ли вообще. Обладая колоссальной, неосознанной им самим силой, он мыслил категориями человека толпы, и это было опасно.

Руководя орденом не первый век, Фотиев привык к безоговорочному послушанию его членов, но в случае с Жуковским, похоже, придется ломать себя, идя обходными путями, потому что Сергей никогда не выполнит приказ, идущий вразрез с его убеждениями. Задуманное Иваном Матвеевичем дело было грандиозно, Жуковский должен сыграть в нем ведущую роль, и рисковать было нельзя. Конечно, пройдет время – обломается, поймет, что к чему, и если даже займет пост Фотиева, то сделает это по праву сильного. Как сам он когда-то перехватил власть у постаревшего, утратившего силу Гермогена. И тот передал власть беспрекословно, понимая, что главное – это судьба ордена.

О подлинном предназначении Жуковского, определенном ему Фотиевым, не догадывался никто из членов ордена, за исключением двух ближайших сподвижников Ивана Матвеевича, которые давно знали о его заветной мечте. Степан был уверен, что готовит Сергея для предстоящей схватки с набирающим силу мутантом. А на самом деле, по замыслу Фотиева, это испытание должно было только закалить Жуковского и укрепить его дух для главного, того, что переломит тысячелетнюю ситуацию и приведет наконец к выполнению замысла Создателя.

Фотиев написал сообщение для Степана и отправил по электронной почте в Магадан. Прочитав письмо, тот призадумался. Недавно он лично ездил на реку Уссури, где агенты миссионеров разыскали нашедшего себе убежище у дальневосточных казаков Никодима Волкова. Старик принял великана за колдуна, стоящего на ступень выше его самого, но перед этим Степану пришлось долго убеждать его в своей непричастности к демоническим силам, к которым тот безоговорочно отнес Сидорина. Старик хоть и хохорился при той встрече с Робертом, выгнал непрошеного гостя, но олигарх нагнал на него такого страха, что колдун сбежал на край земли.

С согласия Волкова Степан снял с его сознания образ Сидорина. Исследовав его, аналитики признали необычную для мутанта силу, а ведь, по последним сведениям, эта сила увеличилась в несколько раз и была четко организована и управляема. Просчитав все, Степан пришел к выводу, что сам он вряд ли справится с мутантом на ментальном уровне. Не под силу сейчас олигарх и Жуковскому, потому что его стихийная мощь хоть и очень велика, но управлять ей он пока не научился.

Пожалуй, совладать с мутантом могли бы Фотиев или Захар с их огромным многовековым опытом, но вряд ли они ввяжутся в схватку, рискуя в случае неудачи потерять лицо, а вместе с ним и положение. Похоже, они вступят в игру лишь в крайнем случае. Именно поэтому, как понял Степан, Фотиев приказывал форсировать подготовку Жуковского.

* * *

Занятия, если их можно было так назвать, проходили в офисе золотодобывающей компании «Пахом», созданной для разработки найденного Сергеем месторождения и занимающей несколько кабинетов в здании рядом с автовокзалом. Назвали компанию так в честь злосчастного первооткрывателя месторождения, старого зэка Пахомова. Присутствие тут Сергея было вполне мотивировано, – как акционер, он был назначен одним из директоров компании. На деле всеми вопросами золотодобычи занимались несколько нанятых за большие деньги профессионалов, но они не имели доступа в кабинет грозного великана – заместителя генерального по сохранности золота и безопасности.

Собственно, занятий никаких и не было. Степан ставил подопечному задачу на ближайшие дни, давал установку на интересующую начальство информацию, чтобы Сергей попытался извлечь ее из эфира, и тот принимался за дело. Иногда получалось, чаще – нет. Неудачи раззадоривали Сергея, и он без отдыха искал ответы на свои проклятые вопросы. Лучше всего ему думалось у моря. Сергей спускался по длинной деревянной лестнице к Нагаевской бухте, уходил подальше и, сидя на берегу, предавался размышлениям. Не замечать приставленную Степаном охрану он уже научился.

Решение задач вовсе не требовало сосредоточенности, он мог в это время блуждать мыслью где угодно, чем и занимался. Например, он слушал раскинувшийся между сопок над морем город. Не назойливые шумы цивилизации, которые не мог заглушить плеск набегающих волн, а Голос города, слышимый сердцем и сопровождающий его духовный образ, видимый с закрытыми глазами.

Аура города способна была ввергнуть в трепет неподготовленного человека, такая свинцовая тьма доминировала в висящей над ним невидимой туче. Это был цвет ненависти, страданий и насилия, которых досыта нахлебалось построенное без Божьего благословения поселение. Где-то темнее, где-то светлее, свинцовые слои разных времен перемешивались, воздействуя друг на друга и на реальную жизнь, делая одних жителей города духовными наследниками палачей, три десятилетия создававших на этой скудной земле рукотворный ад, а в души других вливая трупный яд духа бандитизма, воровства и насилия, потому что большинство погибших на этой земле пострадали именно за эти деяния.

Но была и чистая, светлая полоса того безвинно гонимого духа, который не согнулся от страданий, не сломался и не давал теперь огромной свинцовой массе раздавить город. И ничего мрак не мог сделать с этой полосой – ни смешаться с ней, ни уничтожить.

Создавалась она духом людей, которым от создания мира предназначено было испытывать гонения за убеждения и противодействие злу. Как другим было предназначено во все века вешать, пытать и расстреливать, и при любой власти они прилипали к лагерю сильных, как бы он ни назывался.

Чистая полоса определяла духовную составляющую жизни города, воздействуя на сознание людей, составляющих бесценную прослойку населения. Город, как мало какой другой, был полон талантов – музыкантов, артистов, художников, поэтов. Пусть в жизни они иногда выглядели никчемными неудачниками, часто их одолевала исконная русская болезнь, но это были чистые души, сами того не зная, работавшие на будущее, без всякой надежды на счастливое настоящее. Сергею это было хорошо известно, потому что он несколько лет вращался в этой среде, и только уйдя в бизнес, почти прекратил общение, стыдясь своего нового занятия.

То было хорошее время, о котором Жуковский вспоминал часто и с сожалением. Тогда он, перспективный, как все признавали, инженер, вдруг обнаружил в себе тягу к литературному творчеству и неожиданно для всех ушел работать в недавно созданную газету, думая, что там сможет реализовать себя. Познакомился сначала с поэтом Толей Шмелевым, признанным главой магаданских литераторов, а через него и с другими творческими людьми, общение с которыми доставляло истинное наслаждение. Некоторых уже нет, как, например, Леши Медведева, писавшего пронзительно-светлые повести. Его на взлете вдохновения скосил скоротечный рак. Или Саши Днепрова, оставившего после себя сборник берущих за душу стихов.

Даже среди чиновников попадались интересные люди. Взять заместителя председателя городского Совета (тогда еще не появилось название «дума») Аврамова. Однажды Сергей зашел к нему по редакционным делам, разговорились, и Аврамов показал такое глубокое знание литературы, что ему, считавшему себя неплохим знатоком, стало стыдно за свое невежество. Но потом однажды Сергею случайно пришлось присутствовать при разговоре Аврамова с французской съемочной группой, приехавшей снимать фильм об ужасах лагерной Колымы, и тут он увидел совсем другого человека. Именно от Аврамова почему-то зависела выдача разрешения на посещения французами архива областного УВД, где хранились материалы о лагерях. И перед ними предстал непроходимо тупой и упрямый чинуша, смысл жизни которого заключался в одном нехитром действии – хватать и не пущать. На все доводы французов следовал один ответ – архив находится в аварийном состоянии, его залило водой, в любой момент может произойти обрушение кровли, и он не может взять на себя ответственность за драгоценные жизни иностранных гостей. Разрешения гости, разумеется, так и не дождались.

Потом Сергей узнал от Толи Шмелева, что Аврамов – полковник госбезопасности, командированный в Совет от своей конторы, но оставшийся в штате. Толя тоже, оказывается, был поражен однажды талантами полковника.

– Представляешь, – рассказывал Шмелев, – оказались мы случайно в одной компании. Пили водку, читали стихи. Я всегда считал этих, которые из органов, тупыми, а Аврамов вдруг такое выдал! Десятки стихов наизусть: Гумилев, Северянин, Хлебников! Даже сонеты Шекспира на языке оригинала, а потом в переводе! А когда он стал мои стихи наизусть читать, тут уж я от изумления чуть в обморок не упал…

Да, теперь остается только вспоминать, слишком далеко разошлись пути. Но как бы ни велики были происшедшие с Сергеем перемены, те мысли и заботы вовсе не казались ему мелкими или незначительными, наоборот, вспоминались как очень важная часть прожитой жизни которую, увы, не вернешь.