Текст книги "И слов свечение"

«Я ночью созерцаю потолок…»

 
Я ночью созерцаю потолок,
Пытаясь разглядеть узор розетки,
В тенях увидеть еле смог
Сплетенные с друг другом ветки.
 
 
Я видел шнур слегка в тени,
Он был далек от предрассудков,
И я шептал, меня ты не вини,
Что взять с меня, лишенного рассудка?
 
 
На потолке разглядывая ветки,
Я думаю о том, кто разогнет
Плетение внутри розетки,
Наверно, тень – она не врет,
 
 
Она легко рисует силуэты,
Без тени свет как вкопанный замрет,
Исчезнут вдруг из глаз предметы,
И темнота на цыпочках придет.
 
 
И в ней найти возможно обаянье?
Когда ослеп и видишь все в дыму,
Как в пустоте увидеть изваянье?
Как не сойти с ума уму?
 

«Все дни мои проходят в ожидании…»

 
Все дни мои проходят в ожидании
Чего-то, что мерещится вдали,
Оно не ясно, недоступно пониманию,
Ты сколько ни проси и ни моли.
 
 
В том ожидании нет предела,
В нем нет счастливого конца,
Будто в мелодии вдруг нота онемела,
И пауза в ней длится без конца.
 
 
Вы терпеливо ждете продолженья,
Желая нетерпение испытать
Мелодия звучит опять, как наваждение
И замолкает в немоте опять.
 
 
И так ни день, ни два – а годы
Вы в ожидании мелодии конца,
Мучительно, как нескончаемые роды
Как муки вдохновенья у творца.
 
 
И в ожидании результат не важен,
В процессе – суть, и только в нём.
Мы будем ждать, пока не ляжем,
Пока навечно не уснём.
 

«Грустить приятно в одиночку…»

 
Грустить приятно в одиночку,
Уставившись на белый потолок.
Найдя в карнизе маленькую точку —
Души своей укромный уголок.
 
 
Желание грустить – необходимо.
Оно нас делает похожим на людей.
Ждем счастья, что проходит мимо,
Теряя по пути и близких, и друзей.
 
 
Оно приятно до поры, на время.
Пока тебе не надоест грустить.
Нести всю жизнь такое бремя,
Противоречит смыслу «жить».
 

«Грусть – чувство, что рождается в груди…»

 
Грусть – чувство, что рождается в груди,
Она приходит еле слышно, незаметно,
Она как будто шепчет «Не буди»
И существует в нас легко и неприметно.
 
 
И с грустью мне приятно жить,
Застенчиво выстраивая замки.
Я предлагаю ей со мной дружить,
Не выходя за принятые рамки.
 
 
Она как спутница моей души,
Как тень моя, с которой неразлучны,
Мы часто дремлем с ней в глухой тиши,
Жизнь рядом с ней всегда благополучна.
 
 
Но иногда она, ни слова не сказав,
Уходит. Кажется, ты обретаешь счастье —
Как бы ни так! И вдруг катит в глаза
Ревностных приступов дождливое ненастье.
 

«Вот и сегодня ждёт меня дорога…»

 
Вот и сегодня ждёт меня дорога.
Куда? Зачем? Наверно, знает Бог.
Полёт или индейская пирога?
Тогда я жить без Вас пытался, но не смог.
 
 
Мне не хватало Вашего дыханья,
Губ нежных, голоса, пропавшего вдали,
По телефону Ваши слушал я признанья,
Душе своей сказать хотелось – не боли.
 
 
Вы мне писали о единственной любви,
О городах, в которых побывали
И попросили, по прочтению – порви,
В приписке – чтобы не было осадка и печали.
 
 
Тем временем я перечитывал письмо,
В нем не было орфографических ошибок,
На нем лежало горечи клеймо,
И было длинным, словно Торы свиток.
 

«Давно мне не было так грустно…»

 
Давно мне не было так грустно.
Все время клонит в беспробудный сон.
И даже водка кажется невкусной.
Все шепчут о любви со всех сторон.
 
 
И раз такие выпали нам карты,
Мы все чуть-чуть зависим от судьбы,
И ждем ее приветливой улыбки,
Разинув рты на будущие свадьбы.
 
 
Вас что, пугает одиночество в кровати?
А может факт, что не с кем помолчать?
А может просто недостаточность в зарплате?
Иль не с кем будет вам права качать?
 
 
Она расскажет вам, какой вы идиот,
Накрасив губы,
с подругою в кино пойдет,
А спать вы ляжете один как настоящий гуру.
 

«Сегодня лень обволокла меня…»

 
Сегодня лень обволокла меня
Как будто тонкой паутиной,
На кухне, ложками гремя,
Проходит время тихо мимо.
 
 
За окнами зеленая стена
Из стройных и высоких сосен,
Забытый на столе стакан вина,
И на часах пробило восемь
 
 
Я смутно возвращаюсь во вчера,
Но вспомнить не могу, что было,
Я забываю утра, вечера,
Горело что и что давно остыло.
 
 
Мне память изменяет, как всегда
Бороться с этим я не в силах
Да разве важно, где, когда?
Всех разве ты упомнишь милых?
 

«Какою мерой нам измерить расстоянье…»

 
Какою мерой нам измерить расстоянье,
Как в школе, между пунктом А и В?
Сближеньем губ до точки замыканья,
Иль просто мелкими шагами, что приближают нас к судьбе?
 
 
Мы все любители ходить кругами:
Кто по дорожкам, кто-то по траве.
Мы расстояния отсчитываем сами.
И мысли, путаясь с шагами, тихонько засыпают в голове.
 
 
Еще, наверное, приятнее ходить вдвоем.
Бредешь, а рядом существо, как изваянье.
Деревня спит, шуршит трава, кусты и водоем.
Что измерять? Тепло твоей руки, губ наших расстоянье.
 

«Вокруг меня мои друзья больны…»

 
Вокруг меня мои друзья больны
И, думаю, я болен тоже,
И в этом нет ничьей вины,
Если ничьей, то – кто же,
 
 
Кто тот, что выбирает нас
На все ответственные роли?
И почему не трогает он Вас?
Вы тоже ведь боитесь боли.
 
 
Скорей всего, он точно знает,
Кто к жизни наверху готов,
Он сверху жезлом отмечает,
Беззвучно трогая. Без слов.
 
 
Он выбирает только сильных,
Как в Спарте, выживших детей,
Готовых к мукам непосильным.
Не плачут, сколько их ни бей.
 
 
Там наверху не так уж плохо,
Возможно, даже веселей,
Чем в грустном городе, чем в Сохо,
Там хочешь покури, а хочешь пей.
 
 
Там, наверху, царит свобода,
Там ни аптек, ни фонарей,
Ни праздников, что для народа,
И нет там дорогих блядей.
 
 
Там всё как будто справедливо,
Насколько можно для людей,
Одеты бабы там красиво
И пьют, шепча «еще налей».
 
 
Наверное, хотят забыть земные боли,
Желая наслаждаться в облаках,
Никто не сыпет вам на раны соли,
И нет там ни невест, ни свах.
 
 
Там бесконечность, всё для воли,
Свободы сильных и больных,
Там нет шкафов, там нету моли,
Там нет ни близких, ни родных.
 
 
С рассветом вспоминаю лица
Друзей, что на земле пока живут,
И стены окружают их больницы.
Я безнадежно жду, когда ко мне придут.
 

«Вчера я дал обет молчанья…»

 
Вчера я дал обет молчанья
хочу послушать тишину
зачем нужны слова прощанья
и вздохи грусти ни к чему
 
 
Услышать в паузах длинноты
за ними притаилась ложь
фальшивы и беззвучны ноты
от них охватывает дрожь
 
 
И в тишине изнемогая
от жажды безразличья, нелюбви
мы молимся, порой не сознавая:
Он слышать может только о любви.
 

«Июльская жара, мой день рожденья…»

 
Июльская жара, мой день рожденья,
Наш пыльный двор, черемуха в цвету.
И бабы у помойки моют кости с наслажденьем,
Белье развесив, обсуждают эту или ту.
 
 
В конце двора натянуты веревки,
Июльский ветер их мотает по двору.
Белье и простыни, трусы, колготки.
И мужики как в лихорадке, режутся в буру.
 
 
Как памятник эпохи – голубятня,
Где голуби соседствуют с людьми.
Их воркованье слышится невнятно,
О чем они – пойди-пойми.
 
 
На лавке Нинка словно маха возлежала,
И краем глаза, Гойе вопреки,
Я наблюдал, как белым мелом рисовала
Она на девичьих своих ногах чулки.
 
 
И пряча в простынях недетское желание,
Я ноги Нинкины украдкой созерцал.
И белые чулки, подарок в день рождения,
Не прикасаясь, мысленно снимал.
 
 
Вдруг небо затянулось облаками
И хлынул дождь, порвав наш двор в куски.
И простыни, белье, что сушиться годами,
Смывая пыль и мел, и белые чулки.
 
 
Теперь, прожив немало дней рождения,
Чулки и ноги повидав и у Монро, и у Денев,
Не испытал такого восхищения,
Как тем июльским и дождливым днем.
 

«Желание смотреть в окно осталось с детства…»

 
Желание смотреть в окно осталось с детства,
Часами мог сидеть и думать ни о чем,
Смотреть на мир – моё излюбленное средство,
Как путешествие в себя, где люди ни при чем.
 
 
Окно как зеркало, в котором отраженье
Печали и немножечко тоски,
Оно, как будто в детство возвращенье,
В мой двор, где на веревках сушатся носки.
 
 
В нем путешествую в эпоху Возрожденья.
Стена, как фреска Анжелико, куча дров,
Несет корицей, словно в день рожденья —
Любимый мною запах детских снов.
 
 
Волшебный мир заборов, стройки,
Черемуха в пыли двора цветет,
Перемывают бабы кости у помойки,
И грохот домино, и голуби, ушедшие в полет.
 

Памяти Бродского

 
Я в Гранд кафе, оно совсем пустое,
Январь. Сан-Марко мне мерещится в окне,
По стенам зеркала и что-то золотое.
Обрывки памяти, замерзшие во мне.
 
 
О чем я думаю? Теперь припоминаю:
Когда-то тридцать лет назад сидел я здесь
С Иосифом. Он все курил, не вынимая,
С ним проболтали вечер весь.
 
 
Не о стихах, совсем не об искусстве,
А просто про ушедшие года,
О снеге, что падал слишком густо,
О времени, текущем как вода.
 
 
А в это время тихо мимо
Шла похоронная толпа
В плащах и карнавальных масках,
И все в снегу и черно-белых красках.
 
 
Теперь твой дом через канал в Сан Микаэле,
От Гранд кафе не так уж далеко.
Уже который ты спишь в своей постели,
Надеюсь, там тебе свободно и легко.
 

«О ревности написаны трактаты…»

 
О ревности написаны трактаты,
За нашу жизнь их все не перечесть
Поэмы, оперы, стихи или сонаты,
И чувство это вечно было, будет, есть.
 
 
Она похожа чем-то на зубную боль,
Ее не снять простой анестезией,
Она съедает душу, словно соль.
Когда же наконец придет мессия?
 
 
Бог знает день, когда он к Вам придет,
Когда наступит снова облегченье,
И боль утихнет и затем пройдет,
И может вдруг наступит воскресенье.
 
 
Но Вы не в силах его долго ждать,
Поскольку боль настолько нестерпима —
И нам так хочется преступницу карать
И знать, что казнь ее неотвратима.
 
 
Но с нею, подлою, умрете Вы.
Палач, который в гневе, неразумен,
Так писаны истории о ревности, увы,
А тот, кто будет жить потом – безумен.
 

«Я чувствую, как боль стихает…»

 
Я чувствую, как боль стихает,
и я могу спокойно подышать,
и постепенно в памяти стирает,
как ластиком, глагол «прощать».
 
 
Я засыпаю в страхе затаенном,
уткнувшись головою в простыню,
когда-нибудь, проснувшись утром сонным
пойму, что я себя во всем виню.
 
 
Но лень шептать слова раскаянья,
я лучше просто помолчу
и, вспомнив, все свои прощания
я от Него прощенье получу.
 
 
И тщетны все мои надежды,
порою Он бывает жестковат,
я обращался к нему прежде,
но Он ответил сухо – виноват.
 

«В какое пасмурное утро…»

 
В какое пасмурное утро
Душа так мается в груди,
Покрыто небо темным перламутром,
Упрямо наши страхи бередит.
 
 
Ваш телефон молчит, пугая
Нас бесконечной мрачной тишиной,
С терпением нашим медленно играя,
Не с заключением мира, а войной.
 
 
Ну что нам остается, воевать?
А может, просто прятаться в окопах?
С кровати для начала надо встать,
Не путаясь ни в простынях, ни в вздохах.
 
 
Мы новую войну переживем,
Нам главное – живым остаться,
Хотите окружение прорвем,
Хотите можем просто сдаться.
 
 
В войне, к несчастью, победивших нет,
И проигравших, к счастью, не бывает,
Над полем битвы главное – рассвет,
Он мертвые тела в траве считает.
 

Озноб. Четыре этюда

 
Озноб – когда охватывает дрожь,
Когда слова, как точки телеграммы.
Забытая в твоей постели брошь —
И вы становитесь участниками драмы.
 
 
Озноб, когда Вы вдруг открыли ложь,
В которую Вы верили годами,
Когда Вас продали за грош,
Когда Вы в этом виноваты сами.
 
 
Озноб, когда ты вдруг поймешь,
Что женщина с косой пришла за Вами,
В ознобе ты за ней пойдешь,
Прикрыв глаза озябшими руками.
 
 
Озноб, в котором замерзает лед,
Вас больше нет, Вы только в Инстаграме,
Когда падение, как взлет
И только многоточия в телеграмме.
 

«В ознобе хочется кричать…»

 
В ознобе хочется кричать,
Как это делают немые,
Порою хочется мычать,
Как это делают глухие.
 
 
В ознобе вы ослеплены,
Вы только в состоянии видеть тени,
Вы торопливо ищите вины,
Чтобы смиренно опуститься на колени.
 
 
В ознобе Вам хотелось бы забыть
Все прошлое, что памятью измято,
Вы вспоминаете про «Быть или не быть»,
Про то, что было в прошлом свято.
 
 
В ознобе нет пределов и помех,
В нем нет ни правил, ни морали,
В нем нет понятия, как грех,
Ведь Вы больны и Вы устали.
 
 
В ознобе Вы встаете на рассвете,
За окнами и на стекле хрусталь,
Зима в разгаре на планете
И снег сверкает будто сталь.
 
 
В ознобе, холоде и блеске
Перед Вами утро предстает
И Ваши доказательства так вески
Своей вины, что знали наперед.
В ознобе ищите себе Вы оправдания
 
 
Напрасно. Память, словно лед,
В котором заморозились отчаянье
Я в нем живу уже который год.
 
 
В ознобе день за днем,
С рассвета до рассвета
Я думаю о том, как мы умрем,
Надеюсь, в темноте без света
 
 
В ознобе смерть как воскрешение,
Как недописанный финал,
Она как призрак возрожденья,
Как говорится, не закончен Бал.
 
 
В ознобе все должно продлиться,
И наша смерть пройдет не впопыхах,
Она нам еще долго будет сниться
В довольно долгих вещих снах.
 
 
В ознобе попрощаемся с друзьями,
Любимых вспомним нежно заодно,
К погосту разными путями
Придем, как принято давно.
 

«Я постоянно чувствую озноб…»

 
Я постоянно чувствую озноб
В бессоннице ищу его причину
Ладонью трогаю холодный лоб
Запутались догадки в паутину
 
 
И паутина, словно простынь, подо мной
Завернута поверх меня краями
Я ясно понимаю, что больной
Диагноз вы поставите мне сами
 
 
Озноб я помню в детстве пережил
Но видимо болезнь ко мне вернулась
Бороться с ней мне не хватает сил
Тоска и боль во мне опять проснулись
 
 
Мне холодно. За окнами метель
Апрель уже совсем не за горами
Озноб упрямо лезет мне в постель
Он шепчет – заночую с вами
 
 
А в комнате уж темно
И иней на оконной раме
Ночуй. Теперь мне все равно,
Что ночью будет между нами
 

«В ознобе будто ты в плену…»

 
В ознобе будто ты в плену,
В котором стынет время,
Сознание превращает в пелену
Не навсегда – на время.
 
 
В ознобе горе нипочем,
В ознобе с радостью разлука,
В ознобе смысла нет ни в чем,
Одна сплошная скука.
 
 
В ознобе глупости творим,
Отчет себе не отдавая
Сами с собою говорим,
Как в полусне, не замечая.
 
 
В ознобе мир наоборот,
Он кажется немного виртуальным,
В ознобе даже правда врет,
А ложь становится реальной.
 
 
В ознобе замерзает лед,
В нем иней на печи в пекарне,
Я в нем живу который год
И чувствую себя шикарно.
 

«Желания являются внезапно…»

 
Желания являются внезапно,
Да и проходят как-то невзначай,
И мысли исчезают безвозвратно,
Как незаметно остывает чай.
 
 
Я наблюдаю их исчезновенье,
Глазами провожая в долгий путь,
Считая километры, как мгновенья,
Надеясь, что смогу еще уснуть.
 
 
На потолке уютно дремлют тени,
В окне мерцает уличный фонарь.
На всём печать вселенской лени.
И книжный шкаф, похожий на алтарь.
 
 
Лишь тихо слышу шепот лени,
Он предлагает, только не вставать,
А с головой накрыться тенью
И стать для всех невидимым опять.
 

«Земля и дождь повенчаны давно…»

 
Земля и дождь повенчаны давно,
Наверное, их венчали боги.
Так отдавать себя, не каждой женщине дано,
Кто вас без памяти любя, раздвинет ноги.
 
 
Вот так вдвоем живут они давно,
Но иногда случается разлука.
Тогда она с тоской глядит в окно —
Дождь долго не идет, в окне ни стука.
 
 
Так и живут, не торопясь. Проходят годы,
Она ему верна и вечно ждет,
И реки, разливаясь, принимают роды,
А дождь все на войне. Когда же он придет?
 
 
Однажды, сидя у разбитого окна,
Смотрел сквозь мокрое стекло —
Я вспоминал тебя, наверно, ты одна,
И с той поры дождей немало утекло.
 

«В чём разница в конце концов?..»

 
В чём разница в конце концов?
Ведь мы лелеем это состоянье,
Когда ни писем, ни гонцов,
Ни ожидаемых звонков, ни даже ожиданий.
 
 
Застало утро вас врасплох,
И тишины кромешной вы не ждали.
Подумал про себя: наверное, оглох —
Ни тиканья часов, ни смысла, ни печали.
 

«Я иногда не помню, где живу…»

 
Я иногда не помню, где живу,
теряясь по утрам в догадках,
не то во сне, а может наяву
ловлю себя на мыслях полу-внятных.
 
 
О чем они, мне трудно рассказать,
о них молчат, себе не веря
и легче, чем на исповеди врать,
честней гораздо так, по крайней мере.
 
 
О чем я сожалею, Вам не знать,
Вас не было со мной в те годы,
когда единственным занятьем было ждать,
вы спросите, чего? иллюзии свободы.
 
 
Я каждый божий день мечтал о дне,
когда пересеку границу,
но, к сожалению, я не знал,
свобода может только в детстве сниться.
 
 
И тем блаженным, кто мотает срок,
кто видит небо сквозь решетку
хотел бы показать им, если мог,
как их братан Щелчок отплясывал чечетку.
 
 
Теперь я вижу сны, что я живу в плену,
в котором, видно, довелось родиться,
как только я глаза свои сомкну,
мне райский плен во сне приснится.
 

«Писать стихи – приятная затея…»

 
Писать стихи – приятная затея,
с самим собою молча,
и ждать, когда придет пора
узнать, что нету правды горче,
 
 
той правды горькой про себя,
которая таится за словами,
вы пишите, кого-нибудь любя,
за что, порой не зная сами,
 
 
пытаясь между строк найти причину,
я путаюсь то в размерах, то в словах,
лица ее не видя – только спину,
от той игры охватывает страх.
 
 
но продолжаю соблюдать размеры
тех строк, что бормочу во сне,
а в голове нелепые химеры
какие-то слова нашептывают мне,
 
 
я слушаю и еле различаю
покой, надежда, кажется, любовь
и с ними незаметно засыпаю
в надежде утром их услышать вновь.
 

«Сфумато – как пейзаж в тумане…»

 
Сфумато – как пейзаж в тумане
и память будто бы в дыму
как рассмотреть хоть что-то в бане?
сквозь пелену возможно видеть? не пойму
 
 
но в то же время пыльный коридор,
в котором я провел все детство
шептал: «да ты смотри в упор
сквозь пыль – одно единственное средство
 
 
увидеть то, что никогда не видел
Помпеи, Северный вокзал
и прелесть в том найти, что ненавидел»
и пыльный коридор вдруг превращался в царский зал
 
 
где люстры не сверкают хрусталем
там лампочка висела вполнакала
веревка с простыней и с сушеным бельем
сфумато в коридоре ликовало
 
 
сфумато линию смывает с горизонта
и он уходит тихо в бесконечность
и ветер еле шевелит в пике застывший зонт
пустынный пляж почти напоминает вечность
 
 
сфумато с памятью играет безрассудно
все путая, где было и когда
чтоб вспомнить лица было трудно
а расставанья – просто никогда.
 

«Всем хочется хоть раз испытать любовь…»

 
Всем хочется хоть раз испытать любовь.
Не ту, что как у пташки крылья —
Любовь, когда внутри нас застывает кровь.
И невозможность кажется нам былью.
 
 
Кому не хочется узнать ее секрет,
Который невозможно выразить словами.
На тайне – заколдованный запрет,
И снять его мы можем только сами.
 
 
Но как не пропустить её приход?
Ну, тот момент, когда вы узнаете,
Что наступил теперь и ваш черед
Попробовать себя в любви божественном полете.
 
 
Но помните: один уже летал,
Но, к сожаленью, в жаркую погоду,
Про высоту и солнце он не знал,
Зато Икарам смелым мы слагаем оду.
 

«Как буду дальше жить?..»

 
«Как буду дальше жить?» —
Мы часто задаем себе вопрос.
И продолжаем тупо землю рыть,
Надеясь там найти букеты роз.
 
 
В занятии этом и проходят годы.
И новый день надеждой окрылен.
Закрыв глаза, мы забываем про невзгоды,
Увы, открыв, на Божий суд идем.
 
 
Дорога эта нам знакома,
Её извилистая стать,
По ней бредем мы, уходя из дома.
Кто в доме – лучше вам не знать.
 
 
Дорога эта, впрочем, бесконечна,
За нею только пыльный горизонт.
Идешь по ней легко, беспечно.
Зачем, вопрос – один лишь понт.
 
 
Вопрос «Как буду дальше жить?»
Не требует, как правило, ответа.
Весь смысл, наверно, просто «быть,
Или не быть», как у английского поэта.
 

«Четверг звучит как четверть, твердо…»

 
Четверг звучит как четверть, твердо,
Четверг подходит для случайных встреч,
Он по-мужицки выпрямился гордо,
И день недели этот следует беречь.
 
 
Как выше я писал, для встреч —
На улице, в трамвае, может, в баре,
Узнаете легко – по волосам до плеч,
Ловите взгляды незнакомки в сари.
 

«Что может быть загадочней на свете…»

 
Что может быть загадочней на свете,
Чем путешествие внутри самих себя?
Распутывать узлы на нитях рваной сети,
Копаться в складках памяти, и каясь, и любя.
 
 
Как хочется понять устройство механизма
И разобраться в отношениях с собой,
И почему в душе нам не хватает альтруизма
И постоянно тянет на неравный бой.
 
 
Бредём, как в полусне, по темным переулкам.
Как разыскать тот дом или страну,
Где можно вечно жить? Шагов звук гулкий.
А сверху кто-то вынужден следить
 
 
За каждым шагом. Где найти ответы?
Они, сокрыты в тайной тишине,
И только строки Ветхого завета,
Надеюсь, под конец раскроют что-то мне.
 

«Как бы хотелось сдаться в плен…»

 
Как бы хотелось сдаться в плен
Любимой женщине с испуга,
Почувствовать изнеможенья лень,
Найдя в ней повелителя и друга.
 
 
Не думать больше ни о чём
И о свободе никогда не вспоминая,
И наслаждаясь пленом, где свобода ни при чём,
Легко и просто пленностью играя.
 
 
Наверно, прелесть есть в плену,
Когда нет выбора – он сделан.
И знать, что я свободу не верну
И весь твой мир тобой самим же переделан.
 
 
И знать, что пожалеешь иногда,
И нет желанья начинать все снова.
Теперь счастливый пленник ты всегда,
И веришь в плен, как в Бога веровал Иона.
 

«Что рассказать тебе про куст калины?..»

 
Что рассказать тебе про куст калины?
Живет в Борках поблизости с тобой,
И жизнь его счастливая малина.
 
 
И у куста калины нет с тобой проблем,
Он, притворившись сонным, неживым,
Одевшись в ягоды, стал молчалив и нем
И счастлив он, тобой без памяти любим.
 
 
Когда-нибудь инкогнито проникну я
в Борки и обернусь кустом калины,
Ты, выпив свой бургонь, я – виски…
от мысли от одной я этой стыну
 

«Вчера был вечер поминанья…»

 
Вчера был вечер поминанья,
Там слушал добрые слова,
От водки приходил в сознанье,
От грусти чуть кружилась голова.
 
 
Я думал о своем исчезновении,
О близких, что уходят от меня,
И о забытых днях рождения,
Лишь самого себя виня.
 
 
От лиц свой взгляд не мог я оторвать,
Как будто я листал страницы,
Но без желанья их читать
И все вокруг, казалось, будто снится.
 
 
Бокалов, рюмок перезвоны,
Фарфор, тарелок блеск… Вдали
Я слышал колокола звоны,
Крест подымался из земли
 
 
И запах ладана невольно
Напоминал мне алтари.
И я решил – молчать довольно,
Мне что-то надо говорить.
 
 
О чем? наверно, о печали,
Что тихо прячется в груди,
О муках, что внутри молчали,
О том, что ждет нас впереди.