Текст книги "И слов свечение"

«Не знаю, где ее найти…»

 
Не знаю, где ее найти,
Ту, что зовется Справедливость
Я заблудился по пути,
Прошу у Бога: сделай милость,
 
 
Помоги! Отчаялся ее искать.
И существует ли она на этом свете?
Скажи, что нужно мне тебе отдать,
Что б хоть найти ее в завете?
 
 
Что остается мне, скажи?
Ты мудр, ты справедлив, ты властен,
Прошу: виновных накажи!
Но ты по-прежнему безгласен.
 

«Писать стихи, невнятно бормоча себе под нос…»

 
Писать стихи, невнятно бормоча себе под нос,
от страха и тоски изнемогая,
я задаю себе единственный вопрос,
где я и почему я жив, не знаю,
 
 
вставая по утру, я яростно курю,
про что-то безнадежно вспоминаю
и с грустью сознаю, что ж я творю,
как можно жить, как я не понимаю,
 
 
за что я ни берусь – все валится из рук,
все падает, а я не поднимаю,
я только слушаю падений звук,
и сколько будет длиться так, не знаю,
 
 
и нет желанья начинать борьбу,
мне лень отстаивать свои границы,
и проще мне винить судьбу,
чем головою беспрестанно в стену биться,
 
 
и, впрочем, пацифизм здесь не при чем,
скорей всего, мне не хватает просто силы,
чтоб двери выбивать одним плечом,
иль поменять свое ничто на мыло.
 

«Я, ничего вокруг не замечая…»

 
Я, ничего вокруг не замечая,
Пишу на досках серые моря,
Они почти всегда молчат, скучая,
Они грустны, и криком белых чаек
Субтитрами со мною говорят.
 
 
Морских прибоев вереницы,
Небес светящихся – не хочется считать,
Песок прибрежный, пена серебрится,
Такая тишина, что хочется молчать.
 
 
Мне с детства нравились пустые пляжи,
В песке следы, размытые водой,
Венки морской травы, как свитки пряжи
Кругом разбросаны скучающей вдовой.
 
 
Их столько было в нашей жизни,
И все они наполнены тобой.
И будут вспоминать меня на тризне
Не рюмкой водки, а морской водой.
 

«Проснёшься утром на рассвете…»

 
Проснёшься утром на рассвете,
За окнами темно – весь город спит,
Как будто ты один на белом свете
И все покинули тебя, и всеми ты забыт.
 
 
Ты начинаешь думать о себе,
Немного с сожаленьем, с грустью
И проплываю мысли о тебе,
Впадая в простыню, как в устье.
 
 
Совсем не хочется вставать,
Блуждаешь взглядом в темноте по стенам,
Теперь твой мир – твоя железная кровать
И утро медленно течёт по венам.
 
 
Закрыть глаза и думать о дороге,
О счастье. У кого занять?
О нас с тобой, о забытом нами Боге,
Так тихо и тепло. Давай-ка лучше спать.
 

«Я много в жизни написал картин…»

 
Я много в жизни написал картин,
Порою торопясь и не считая,
Я выпил в жизни и немало вин,
Их вкуса я не разбираю.
 
 
Теперь, когда с собою на один,
Я вдруг нередко вспоминаю
То послевкусие от вин,
Да и картин не забываю.
 
 
Я помню каждый горизонт
В моем морском пейзаже,
Натянутый от ветра зонт
На пасмурном безлюдном пляже
 
 
Я помню каждый натюрморт,
Уснувшие на нем предметы.
И каждый, кажется, что мертв,
Но если вы не верите в приметы.
 
 
В приметах прячется все суть
Одушевленного предмета,
Его дыханием веет чуть
Вокруг и на картине где-то.
 
 
Касание моей руки,
Оно, возможно, было торопливо.
Важна ли скорость у течения реки,
Когда она течет красиво?
 

«Окно по пояс заросло травой…»

 
Окно по пояс заросло травой
а неба стало видно слишком мало
и яблоня от старости устала
остался лишь один сплошной покой
 
 
я по утрам люблю смотреть в окно
не ведая какой-нибудь причины
возможно, в комнате всего окно одно
оно – прекрасная безмолвная витрина
 
 
окно мне доставляет радость
я чувствую тепло в своей груди
на первый взгляд, какая малость
но теплоту, попробуй-ка, найди
 
 
напрасно потеряешь время
когда везде один мороз
вокруг живет другое племя
без чувств, без мыслей и без слез.
 

«Я больше не хочу считать потери…»

 
Я больше не хочу считать потери
по пальцам их не просчитать
не так болит душа по крайней мере
и числа эти лучше мне не знать
 
 
друзья уходят, тихо закрывая двери
и их уходы не хочу я замечать
так проще мне по крайней мере
их возвращений мне не надо ожидать
 
 
порой я думаю, как можно незаметно
уйти, не попрощавшись, в никуда
как сделать свой уход почти что неприметным
чтобы не слышать за спиной: «куда?»
 
 
то место не найти на карте мира
туда уходят тихо и не хлопая дверьми
там льются звуки нежные клавира
там все ушедшие становятся немы
 
 
там нету слов, там слушают молчанье
там непробудно спят и чувствуют покой
там происходят тайные венчанья
с невестами, сокрытыми фатой
 
 
там тихий рай для фаталистов
когда нет выбора – ты просто обречен
как мой герой, граф гордый Монте-Кристо
который в замке Иф был заключен.
 

«Скучать, когда все спят, приятно…»

 
Скучать, когда все спят, приятно,
Блуждают мысли о тебе,
Скучается почти всегда невнятно,
Я думаю чуть с грустью о тебе,
 
 
О прошлом, что не за горами,
О будущем не думаю совсем,
О настоящем, что оно не с нами,
О счастье, что оно дано не всем,
 
 
Кому ж оно дано, тем карты в руки,
Кому же нет – смириться их удел,
Совсем не стоит умирать со скуки,
У нас полно и так великих дел.
 
 
Дела порой пусты, зато разнообразны,
В них обретаем мы покой,
Все мысли о судьбе напрасны,
Неси свой крест, он только твой.
 
 
В конце концов миритесь с неизбежным,
Не тратьте сил с ним воевать,
Старайтесь быть с ним грустно-нежным,
А то оно появится опять.
 

«О, если б знали Вы, как хочется забыть…»

 
О, если б знали Вы, как хочется забыть
Все прошлое и страх воспоминаний,
Все зеркала, что в комнате, разбить
Тем самым увеличить расстояние
 
 
Ото всего, что оставляет след
В моей душе, слегка усталой,
От поражений, незаслуженных побед,
Возможно, от любви немного запоздалой,
 
 
От бесконечно вечной суеты,
От безнадежности разрухи,
В которой виноват, наверно, ты
Или твои опущенные руки.
 
 
Теперь мне лень их поднимать,
Исчезновение мое не за горами,
Но, впрочем, я хотел бы знать,
Что будет и не будет с нами.
 
 
К тому же я от близости устал,
А также я устал от созиданий,
Мне кажется, что я у Бога крал
В его любви ко мне признанья.
 
 
Но, если я не прав, простит,
Развеет все мои сомненья,
Он видит, что душа моя болит,
Я шёпотом прошу его прощенья
 
 
За все, что делать не хотел,
Но так оно само случилось,
Я никогда не думал, что предел —
Он тоже просит божью милость.
 

Вариант для песни

 
Мне часто снится, как без Вас живу,
Пытаясь в простыни зарыться,
Как прошлый снег я вижу наяву
Тоску, в которой я хочу забыться.
 
 
Прощальных ужинов сплошная вереница,
Войн рукопашных и холодных за столом,
Мне ночью продолжают сниться —
Честь и хвала идущим напролом
 
 
Мы в плен друг другу не сдались,
В окопах прятались, зализывая раны,
В изнеможении от любви дрались,
Входя с боями в города и страны.
 
 
Теперь без Вас только во сне живу,
Там не слышны баталий звуки,
Они так далеки во сне, не наяву,
И я по-прежнему во сне целую Ваши руки.
 
 
С годами дни становятся длинней,
А ночи все становятся короче,
И прошлое нам снится вдруг больней,
И настоящее нам снится между прочим.
 

«Когда в душе мы ощущаем пустоту…»

 
Когда в душе мы ощущаем пустоту,
И телефон молчит – разряжен,
И одиночество маячит за версту,
Глоток спиртного очень важен.
 
 
С ним легче поразмыслить ни о чем,
И позабыть совсем о непогоде.
Грехи и совесть вовсе ни при чем.
Вам будто полегчало. Вроде.
 
 
Еще один спасительный глоток,
И мир как будто уместился на ладони.
Но грустен Ваш сознания поток,
Как вальс, звучащий на губной гармони.
 

«Когда последний раз гуляли по Москве?…»

 
Когда последний раз гуляли по Москве?
А я по ней гуляю часто: и один, и вместе.
Ищу я трубы водосточные, висящие в тоске,
Как в детстве ищут заколдованное место.
 
 
Звонки трамвая слышу где-то вдалеке,
Снег падает лениво, тихо тая.
Шаги в снегу увязли, как в песке.
Иду по городу, где пьют, не просыхая.
 
 
А что же делать в незнакомых городах?
Ну, не ходить же по церквям-музеям!
Пить лучше на скамейках в городских садах,
Сказать «привет» на эсперанто ротозеям.
 
 
Есть город, где катаются в гондолах.
Наверно, прелесть есть в прогулках по воде.
Закутавшись в плаще, его широких полах,
Приятно чувствовать себя чужим везде.
 

«Всю свою жизнь я прожил в ожидании…»

 
Всю свою жизнь я прожил в ожидании,
В надеждах на свершение надежд,
Теперь я понял, был я без сознания,
Как большинство романтиков – невежд.
 
 
Ведь в ожидании ты теряешь силы,
Поверив в благосклонности судьбы,
Нередко вспоминал все, что со мною было,
Я вспоминал и прошлого мольбы.
 
 
В них были безысходность и отчаянье,
Желанье непременно побеждать,
Я верил в исключительность отчаянно
И не желал я ни минуты ждать.
 

«Хотел Вам написать письмо…»

 
Хотел Вам написать письмо
Не знаю почему, но опустились руки.
Сегодня вторник, май, восьмое.
Пошел девятый день разлуки.
 
 
У меня всё валится из рук,
Дурные мысли в беспорядке копошатся,
И жизнь без вас как круг,
Он заколдован так, что трудно разобраться,
 
 
Все кажется без Вас бессмысленным,
Дни бесконечно тянутся ужасно.
И я хочу быть в доску пьяным и хмельным,
Чтоб не казалась жизнь напрасной!
 
 
Я с грустью Ваше почитал посланье
О чувствах безответных и бравадою правами,
О том, как неприятна горечь расставанья —
Лениво плыли буквы и слова, пропахшие духами.
 

«У безысходности нет выхода всегда…»

 
У безысходности нет выхода всегда,
Она как лабиринт, тоской заросший —
В нем можно заблудиться навсегда
И не вернуться на свободу больше.
 
 
Надежда теплится почти всегда,
Хотя с годами опускает руки,
А стены шепчут тихо: – Никогда
С тобой мы не хотим разлуки,
 
 
Пойми, нам грустно без тебя,
Мы без тебя умрем от скуки,
От всей души тебя любя,
Мы обречём себя на муки.
 
 
Поэтому останься с нами навсегда,
Забудь про выход – он не существует,
Есть только вход и он открыт всегда,
С табличкой на воротах «здесь не курят».
 
 
На стенах лабиринты, зеркала,
Но в них вы не найдете отражения,
Их амальгама словно в трещинах скала
С картин эпохи Возрожденья
 
 
На амальгаме будто пелена,
Ее поверхность инеем покрыта,
И сквозь нее чуть светится луна.
Дверь. Точка. Наглухо забита.
Наверно, кто-то был здесь до меня,
Я вижу, краска по траве разлита
И в безысходности всевышнего виня,
Заметил кисть в траве. Она забыта
 
 
Наверно, мной, во сне – подумал я в бреду,
Такой пейзаж мог только мне присниться,
Конечно, в нем я выход не найду,
И только безысходность может сниться.
 
 
Я в этом сне уже давно живу
И не могу никак проснуться,
Хочу увидеть, что зовется правдой, наяву
Хотя бы краем глаза прикоснуться,
 
 
Но безысходность, как огромная волна,
Она вас накрывает с головою.
Соль на губах. Моя во всем вина,
Которую уже я никогда не смою.
 

«Кому не хочется взорвать…»

 
Кому не хочется взорвать
Все то, что строили годами,
Все, что накоплено, раздать,
Сказать: «Теперь живите сами».
 
 
Закутаться теплее, лечь в траву,
Сквозь дрему еле-еле вспоминая
Чужие города, как наяву.
Рассвет в траве один встречаю
 
 
И слушаю жужжание шмеля.
Роса легла на пыльный подорожник.
Лениво головою шевеля,
Вдруг понял: я у вечности заложник.
 
 
Но некого позвать – глухая тишина,
Ни крепостных, ни жен и ни любовниц,
Все разбежались – чистая шпана.
Пожалуй, позову к себе паломниц.
 

«Я слышал, ночью листья шелестели…»

 
Я слышал, ночью листья шелестели
их лунный свет, наверно, напугал
за тюлем медленно покачивались ели
я в полусне за грустью наблюдал.
 
 
я ясно ощущал ее дыханье
оно почти касалось моих губ
шепча: – Не спи, приди в сознанье
хочу, чтоб знал, как ты мне люб.
 
 
я слушал ее грустный шепот
он в полусне меня ласкал
спать с грустью – незнакомый опыт
как женщину, ее я никогда не знал
 
 
теперь я с грустью неразлучен
обнявшись, спим всю ночь вдвоем
счастливым опытом научен:
любить того, с кем мы живем
 

«Во всех историях, как в жизни…»

 
Во всех историях, как в жизни —
начало, середина и конец,
я повторяю шепотом на тризне:
и смерть его была ему венец,
 
 
я слышал реквием в пол – уха,
у гроба сын его глухонемой,
он, открывая рот, кричал без звука,
конечно, он же был немой,
 
 
покойник был мой дядя Пинхас,
в галантерейной будке торговал,
живым его я видел пару раз
и только здесь теперь я вспоминал
 
 
его как карлика, невольно,
хотя в гробу большом лежал,
сын на колени пал проворно
и вдруг безмолвно закричал.
 

«Кто говорит об одиночестве в Рождественскую ночь…»

 
Кто говорит об одиночестве в Рождественскую ночь:
Поэты, мудрецы, крещеные евреи.
Я тоже бы хотел тебе помочь,
За ночь пройти одной пустыню Галилея.
 
 
Но как дорогу не забыть,
В которой нет конца и края?
Не всем дано Марией быть.
Не всем дано войти в ворота рая.
 
 
Как не устать от долгого пути,
Где ни луны, ни фонарей, ни света.
Неважно, главное – дойти
В ночь Рождества хотя бы до рассвета.
 
 
Пусть ангелы твой освещают путь —
Они с тобою будут незаметно.
И не дадут тебе устать или уснуть.
Успеют еле слышно на ухо шепнуть,
Что только одиночество бессмертно.
 

«Венеция прекрасна лишь зимой…»

 
Венеция прекрасна лишь зимой,
Она обворожительна под снегом,
Она как будто дремлет под водой,
Каналы мерзнут в предрассветной неге.
 
 
Снег пудрой посыпает все, что спит
И покрывает белым покрывалом
Весь город, что водой залит,
Чтоб не казался сонным и усталым.
 
 
Сан Марко утром тоже дремлет
В сиянии белоснежном в унисон,
И скрип моих шагов, все понимая, внемлет
Пытаясь не нарушить его сон.
 
 
Над арками – стеклянные шары,
Как инеем подернутые сферы,
Как Аладдина редкие дары
Внутри аркады позолоченные двери.
 
 
Витрины из замерзшего стекла,
Как зеркала со стертой амальгамой,
С них, видимо, давно вода стекла,
Оправой служат золотые рамы.
 
 
Мне кажется, что золото и снег —
Дуэт, с которым нечему сравниться,
Они вдвоем уже который век
Всех приглашают красотою насладиться.
 
 
Вот почему Венеция зимой
Словно дитя прекрасного ампира,
Когда ты в этом городе – не хочется домой,
Когда ты в нем, ты – созерцатель мира.
 

«Кто про себя хотел бы правду знать?…»

 
Кто про себя хотел бы правду знать?
Вы скажете: «Мы все!»
И тем не менее, приятней врать.
Не только им, но и себе.
 
 
Конечно же, желанней сознавать,
Что ты «другой», что на устах у всех.
Секретом счастья озарять,
И излучать загадочный успех.
 
 
Пойди-пойми, что же у нас внутри:
Обрывки мыслей, памяти хаос.
Чем правду о себе сказать, уж лучше ври:
А в самом деле важно, где ты рос?
 
 
И эта ложь – твой театральный мир.
Со снегом, подворотней, фонарями.
На парапете улыбнулся бомж.
А ты хотел бы поменяться с ним ролями?
 

«Лежу с закрытыми глазами…»

 
Лежу с закрытыми глазами.
Смотрю, как фильм не свою – чужую жизнь.
И утро, кажется, уже не за горами.
И хочется сказать ему: не появляйся, сгинь.
 
 
Так хорошо лежать, как в забытьи,
И видеть города, покрытые снегами.
Дома и улицы. И губы, шепот твой: «Прости».
Я слышу снега хруст под нашими ногами.
 
 
Легко прожить с закрытыми глазами,
Не видеть ваших слез, застывших на лице,
И расставанья миг уже не за горами,
Как хорошо не знать, что ждет нас там, в конце.
 
 
Целую вас с закрытыми глазами,
Касаюсь ваших влажных губ.
За провидение держусь обеими руками.
Теперь я вижу, как был беспредельно глуп.
 

«Пытаюсь дрожь свою унять…»

 
Пытаюсь дрожь свою унять,
Курю табак напропалую,
Зачем хочу я правду знать,
Ни добрую, ни злую?
 
 
Нет смысла болью измерять,
Считать свои потери,
А тайна как святая блядь,
Закрыты двери.
 
 
Туда не стоит заходить,
Вам станет страшно от видений,
Которые нельзя забыть,
И вспоминать без отвращения.
 
 
Мне главное не заболеть,
Не потерять рассудка,
А боль врезается как плеть,
Мне лишь бы продержаться сутки.
 
 
Отель Амиго, их кровать,
На простыни оливковое масло,
Мне лучше было бы не знать,
Но почему-то боль угасла.
 
 
Осталась только пустота
И в предрассвете утро,
В котором брезжит правота,
С тяжелого похмелья будто.
 

«О чем бы я не думал по ночам…»

 
О чем бы я не думал по ночам,
Все мысли будто вытянуты в струны,
Пойти, наверно, надо бы к врачам
Или поехать к морю в дюны.
 
 
Зарыть себя в песок на пляже,
Смотреть на моря горизонт,
Не вспоминать о прошлом даже.
…А ветер всё качает зонт.
 

«Я Вас во сне опять увидел вдруг…»

 
Я Вас во сне опять увидел вдруг,
Молились, опустившись на колени,
И плавное движенье Ваших рук,
Рисующих божественные тени.
 
 
А в храме том стояла тишина,
И не были слышны слова молитвы,
Иконостаса поражала вышина,
И свечи воском плавленым облиты.
 
 
Совсем не помню, почему забрел сюда,
В какую ночь или в какое утро,
Стекло темно как в копоти слюда,
И купола обугленные Путры.
 
 
Похоже, что пожар был в этом храме,
Подумал я во сне, но не посмел
Проснуться, чтоб навек проститься с Вами,
Молитву Вашу нарушать я не хотел.
 
 
Теперь меня, увы, здесь просто нет,
Я сплю в чужой забытой стороне,
А Вы по-прежнему читаете Завет
И молитесь, увы, не обо мне.
 

«Зачем пишу стихи – не знаю…»

 
Зачем пишу стихи – не знаю,
Наверно, просто я хандрю опять
И, к сожаленью, понимаю,
Мне некого на помощь звать.
 
 
Как справиться с тоской – не знаю,
Она давно со мной живет,
С ней поздороваться я часто забываю,
Когда она ко мне в постель идет.
 
 
Чтоб только рядом быть со мною,
Чтоб слушал я ее *уйню,
Мне даже нравится она, не скрою,
Ни в чем ее я не виню.
 
 
Наверно, ей ведь тоже одиноко,
Ей тоже трудно спутника найти,
Ее духовные потребности высоки,
Не позволяют ей на улицу пойти.
 
 
Так и живем, друг другу все прощая
Как плюралисты, чувствам вопреки,
Я все терплю, скандала не желая,
Мы как два берега одной реки.
 
 
Я безнадежно жду, когда она уйдет,
Не выдержав такого безразличья,
Но вот живем который год,
Желая соблюсти приличья.
 

«Как я устал от пробуждений бесконечных…»

 
Как я устал от пробуждений бесконечных,
Как будто, кажется, годами я не спал.
Сплошная череда бессонниц вечных.
Что Бог мне посылает испытанья, я не знал.
 
 
Как тонко он придумал пытку!
Как выдержать ее? Мне не хватает сил,
Мое терпение вытянуто в нитку,
Он, не стесняясь, без конца меня будил,
 
 
Шепча мне на ухо к заутрене молитвы,
Которых я не помнил и не знал.
Я просыпался в страхе, словно перед битвой,
В которой раньше смертью храбрых пал.
 

«Устав от путешествий в экипажах…»

 
Устав от путешествий в экипажах,
Теперь я никуда не торопился,
Я шел пешком, разглядывал пейзаж,
Что по дороге скатертью стелился.
 
 
Пока я шел, невольно вспоминал
Забытые и стершиеся лица
Тех, что когда-то по дороге растерял,
С иными второпях забыл проститься.
 
 
Те лица, что когда-то я любил
И те, что может быть меня любили,
Немногих тех, которых не забыл
И многих, что меня давно уже забыли.
 
 
За поворотом в придорожной пыли —
Дом, двор, завешанный бельем на карусели,
Парадник с закопченным потолком,
В котором ночью под гитару мурку пели.
 
 
Там я увидел и твое лицо,
Веснушки словно золота пылинки,
Сплетенных наших рук невинное кольцо
И мы под лестницей, как дети-невидимки.
 

«Стук по асфальту каблуков…»

 
Стук по асфальту каблуков
И запах кофе с сигаретой
Ты ловишь взгляд, и он без слов
Как хочется пойти за той, а может быть за этой
 
 
Так, невзначай, проходит утро биеннале
Сидишь, не двигаясь, уставясь на асфальт,
Снуют прохожие, как будто на вокзале,
И где-то на душе играет альт.
 

«Я ночью на минуту не прилёг…»

 
Я ночью на минуту не прилёг:
Блуждал по комнате нетвердыми шагами,
Хотелось спать, но я не мог,
Бывает так, наверное, с годами.
 
 
Я вспоминаю голоса и лица
Любимых, что я встретил на пути.
Сказать бы им: давай мириться!
В ответ услышать: дай пройти!
 
 
Ты остаешься, тишине внимая,
По тротуару удаляются шаги,
А ты себе идешь, не понимая,
А кто они – друзья или враги?
 
 
Ты хочешь вспомнить, как тебя любили,
Увидеть хочешь прошлого пейзаж,
Как с пыльного стекла дождями смыли
Их лица, слезы, голос мой и Ваш.
 
 
Так без толку я коротаю время,
Когда не сплю ночами напролёт,
Желая встретиться случайно с теми,
Когда я знаю: память часто врёт.
 

«Что может быть приятней ожиданья…»

 
Что может быть приятней ожиданья,
Когда мы чувствуем биение в груди,
Неважно: счастья, свиданья, расставанья —
Нас лихорадит от того, что впереди.
 
 
Мы думаем бессонными ночами
О том, что невозможно предсказать,
О том, что, к счастью, мы не знаем сами,
И то, что будет впереди, мешает спать.
 
 
И тем не менее, бессонными ночами
Нам приходило в голову всегда,
Что счастье ждет не за горами,
Ему давно уже прийти пора.
 
 
Но счастье не привыкло торопиться,
Оно на всех по-прежнему одно,
Оно к вам в дверь, возможно, постучится,
А может просто заглянуть в окно.
 
 
Как можно знать, когда оно зайдет,
Вам надо в доме вечно находиться,
Вас нет – оно недолго подождет,
Потом уйдет, и только удивится.
 
 
Бессмысленно потом его искать,
Оно два раза в жизни не приходит,
Вам остается только крепко спать,
Во сне все ожидания проходят.
 
 
Я сам давно его не жду,
Устав от нетерпения и скуки,
Убил в себе я в нем нужду,
С ним научился жить в разлуке
 
 
В не-ожидании есть всего одно:
Покой, который следствие разлуки,
В покое шторами завешано окно.
Ее лицо не помнят мои руки.
 
 
Забыто мной Садовое кольцо,
Снег не скрипит под нашими ногами,
Не дует зимний ветер нам в лицо —
Покой, в котором виноваты только сами.
 

За днями дни

 
Все говорят, что понедельник – день тяжёлый,
Я думаю, они не так уж неправы,
Я чувствую себя в тот день как голый,
И от подушки не поднять мне головы.
 
 
Первый день недели тяжел и для любви.
Что хочешь делай иль не делай,
Все кончится фиаско. C’est la vie
И город выглядит как будто белый.
 
 
Все вдруг разъехались. И ты.
В кафе все столики заметно опустели,
На клумбах, словно кладбищах, завядшие цветы.
И наша встреча, на которой налюбиться не успели.
Когда увидимся, никто не знает.
 

«По вторникам неплохо подремать…»

 
По вторникам неплохо подремать,
Захлопнув двери и задвинув шторы,
Про вторник лучше не напоминать,
А жить как в полусне, разглядывая горы.
 
 
По вторникам приятно сознавать,
Что не один ты в этом бренном мире,
Что большинство хотело бы дремать
Как ты, в зашторенной квартире
 
 
По вторникам не надо торопиться —
Чем тише едешь, так ведь говорят?
По вторникам нам неприятны лица,
Улыбки их и что они творят.
 
 
По вторникам, как правило, дожди,
Хотя зависит и от времени, и года
От вторника хорошего не жди,
Как от трубы соседнего завода.