Текст книги "«Афганистан, мой путь…» Воспоминания офицера пограничной разведки. Трагическое и смешное рядом"

Обогнув с юга «зеленку» зоны Дашти-Арчи, откуда наши колонны постоянно обстреливались, мое психологическое напряжение постепенно спало – впереди был участок дороги, где засад быть не могло. К тому же, в эфире было слышно, как кто-то из наших офицеров интересовался, натоплена ли баня на «точке». На подъезде к Саб-Куругскому перевалу, что в нескольких километрах от кишлака Саб-Куруг, южнее которого начинается зона Хазарбаг – базового кишлака БФ Кори Амира (ДИРА), зампотех майор Георгий Налетко неожиданно связался со мной по радиостанции: «Поскольку 806-я не заводится, то пропусти ее вперед – если она заглохнет на перевале, то подтолкнешь ее» (заглохшую гусеничную технику заводят, только толкая ее сзади). По моей команде мой механик-водитель Анатолий Заяц тут же пропустил 806-ю вперед и наша БМП стала замыкающей. Дистанция между нашими машинами составляла около 10 метров. А в 14.25, буквально через каких-то 300 метров после нашего перестроения, вдруг что-то страшно грохнуло и непонятным образом я очутился на земле. В голове звенело, хотя ее и защитил шлемофон. В нос ударил острый запах гари и дыма, послышались крики раненых ребят. Меня пронзила страшная мысль: «Подорвались на мине!» Как оказалось, вражеская противотанковая итальянская мина, усиленная мешком тротила, была установлена специально против гусеничной бронетехники – замыкатель мины находился на обочине дороги и приводился в действие сдвигом грунта вправо заблокированной гусеницей при ее повороте влево. Мина взорвалась под двигателем 806-й с такой силой, что ударной волной машина была отброшена на несколько метров вперед и яма от взрыва оказалась у нее за кормой. Поднявшись с земли, я увидел, как из ее люков вырываются столбы черного едкого дыма. Сзади в 1,5 метра от ее кормы находилась большая глубокая яма от взрыва диаметром больше двух метров, а изнутри БМП раздавались страшные крики Рашида Одинокова. В это время наш механик-водитель Толик Заяц с залитым кровью лицом (осколок попал ему в лоб) вылез из люка, снял «шлемофон» и со словами «Пи…ц, приехали!» с силой ударил им о броню. Это вывело меня из оцепенения, и мы с ребятами бросились к горящей машине. Подбежав к люку механика-водителя, из которого выглядывала безжизненная, повернутая влево голова Сережки Фомина, и встретившись с его стекленеющим взглядом, мне стало ясно, что ему уже ничем помочь нельзя.

В это время Володя Терентьев с кем-то из ребят бережно снимали с «брони» Женю Рожнова, который в момент взрыва сидел на броне в командирском люке – ноги у него были оторваны и болтались на рваных ватных штанинах. До сих пор помню эту жуткую сцену: Володя Терентьев протянув к нему руки произнес: «Женя, иди ко мне». Рожнов полным боли голосом с каким-то надрывом простонал: «Терентий» – и повалился на него, потеряв сознание. Подбежавшие ребята из состава экипажей БТР бросились вытаскивать из БМП Рашида Одинокова. И в этот момент у меня мелькнула мысль, что в десантном отсеке 806-й находится три ящика с выстрелами к пушке «Гром», которые из-за пожара в любой момент могут сдетонировать. Открыв правую десантную дверь, я вытащил два из трех ящиков и оттащил их на обочину. Когда же начал вытаскивать третий ящик и, упершись ногой в ребро порога проема задней двери, потянул его на себя – раздался глухой взрыв и огненная вспышка «дыхнула» мне в лицо жаром, каким-то чудом не повредив глаза. Отшатнувшись от нее, но не выпустив ручку ящика, я тем самым выдернул его из десантного отделения наружу. При этом силился понять: что взорвалось? Вероятно, это был цинк с «ВОГами» (осколочные гранаты к АГС-17 «Пламя»). И тут до меня дошло, что в БМП находится полная боеукладка из 40 выстрелов к пушке «Гром», которая в любую минуту может взорваться от разгорающегося внутри машины пожара (до сих пор не могу понять, как она не сдетонировала от прозвучавшего взрыва). Поняв бессмысленность попыток предотвратить взрыв, бросился к раненым ребятам, чтобы оттащить их подальше. Впереди, прямо перед носом горящей машины на земле наш врач Леня Сакутин перетягивал жгутами ноги Жене Рожнову, а Витя Нарочный вкалывал ему «промедол». Справа на обочине, в нескольких метрах от горящей БМП другие ребята оказывали медпомощь Рашиду Одинокову – он был тяжело ранен осколком в голову, а его ноги были серьезно повреждены. Крикнув им, чтобы они оттаскивали раненых подальше, я взобрался на броню и попытался все же вытащить из люка тело погибшего Сережи Фомина, но мне никак не удавалось захватить его подмышки – руки скользили в чем-то липком. И только тут понял, что это кровь, а рук у Сережи не было – их оторвало взрывом когда он держал штурвал машины, а его тело зажало раскуроченным железом двигателя. Осознав невозможность вытащить его и вероятность взрыва боеукладки БМП в любую секунду, бросился к Сакутину и Нарочному с криком «Сейчас боеукладка рванет! Срочно Женю уносим подальше отсюда!» Однако Витя, словно меня не слышал, невозмутимо ожидал, пока наш «док» закончит перевязывать раненому ноги. Но мой крик «подхлестнул» Сакутина – он прервал перевязку и мы втроем подняли Женю на руки и стали его относить в сторону. Трудно описать то внутреннее содрогание, с которым мне пришлось удерживать Женькины ноги – понимая, что они оторваны и держатся лишь на одних штанинах, тем не менее, не осознавая этого, я очень боялся сделать ему больно своим неосторожным движением. Как только мы отнесли Рожнова метров на 15 от горящей бронемашины – прозвучал мощный взрыв. Башня БМП взлетела метров на пять-шесть вверх, перевернулась и упала впереди машины как раз на то место, где минутой ранее ребята перевязывали Женю.

Из всех находившихся на 806-й повезло лишь ефрейтору Василию Романенко – этот счастливчик после ночного бдения в охранении с началом движения колонны, закутавшись с головой в шубу, банально спал на левом сиденье десантного отделения, что, к огромному удивлению всех, позволило ему отделаться лишь легкой контузией.

Быстро прилетели «борта» и всех раненых и контуженных (включая меня) эвакуировали в Пяндж, хотя получившие вместе с нами контузии Володя Терентьев, Витя Нарочный и Леня Сакутин остались и были отправлены в госпиталь только на следующий день. Я сидел в салоне Ми-8 и потерянно смотрел на лежащих на носилках в бессознательном состоянии Женю и Рашида – последний пару раз как-то «всхлипнул» и затих. Мне не хотелось верить, что они могут уйти – буквально каких-то два часа на привале мы шутили, а сейчас, возможно, жизнь из них уходит. Эти прекрасной души парни уходят! Случившееся не вкладывалось в голове – перед глазами стояли их веселые лица и осознание внезапно навалившегося горя навевало тоску. И тут только до меня дошло: ведь эта проклятая мина была предназначена для нашей БМП № 805 – все было запрограммировано свыше и только вмешательство Георгия Налетко поменяло наши судьбы с судьбами экипажа 806-й. В очередной раз меня уберег мой ангел-хранитель. Но остаться живым ценой жизни товарищей – это тоже страшно… Это тот «камень» на душе, который будет «давить» меня до конца дней моих, и ежегодно 9 февраля я молча выпиваю рюмку водки, поминая своих погибших ребят.

В аэропорту Пянджа нас уже встречал начальник погранотряда подполковник Соколов Виктор Вениаминович с группой офицеров управления. Годы стерли из памяти подробности моего доклада, но помню, что говорил я несколько сумбурно и очень громко, не замечал этого, – в ушах стоял сильный звон и мне казалось, что говорю тихо, поскольку и сам плохо слышал окружающих. Выслушав меня, командир сказал: «Давай отправляйся этим «бортом» в госпиталь». А у меня другие мысли: в это время моя жена с дочкой уже жили в Пяндже, а в отряде все новости – и хорошие, и плохие – распространяются очень быстро. Мне представились ее переживания, когда ей сообщат о подрыве БМП с «Артходжи». Поэтому сначала бросился к семье, чтобы успокоить жену. Но получилось обратное: мой вид привел ее в ужас, ибо я был похож на выходца из преисподней: брови, мелкая «поросль» на лице и челка волос на голове от пламени взрыва обгорели, лицо в саже и волдырях от ожогов, а цигейковый воротник зимней камуфлированной куртки по бокам от вспышки взрыва «перекрасился» в светло-коричневый цвет. Кое-как успокоив жену, переоделся и, вернувшись в аэропорт, очередным «бортом» вылетел в наш пограничный госпиталь в Душанбе.

К сожалению, Рашида Одинокова до госпиталя не довезти – он умер спустя 40 минут. А Жене Рожнову выпали страшные испытания: он остался без ног, оглох и ослеп, а вдохнув жар взрыва, сжег себе гортань. Шансов выжить у него не было, и 15 февраля 1985 года его жизнь тоже угасла.

Старший сержант Рожнов Евгений Ростиславович, ефрейторы Одиноков Рашид Карибулович и Фомин Сергей Иванович посмертно были награждены орденами Красной Звезда.

В течение нескольких последующих дней в госпиталь продолжали поступать и другие военнослужащие, получившие контузии от рокового взрыва проклятой «итальянки» и детонации боеукладки БМП. Приехал и наш «док» старший лейтенант Леонид Сакутин – во время детонации боеукладки и взрыва БМП он был в шапке с поднятыми клапанами. Когда же в столовой госпиталя при нашем с ним разговоре его внезапно «заклинило» и он, страшно заикаясь, утратил возможность даже говорить, – я воочию убедился в коварстве контузии. Леня очень долго лечился, но последствия контузии разрушили его военную карьеру (спустя некоторое время он был уволен с военной службы по болезни).

Заканчивая рассказ об этой трагической странице нашей жизни, отмечу, что спустя некоторое время старший лейтенант Александр Звонарев передал мне письма родителей Жени Рожнова и Сережи Фомина, а также девушки Рашида Одинокова, пронизанные душераздирающей горечью утраты. В них они просили написать им об обстоятельствах их гибели. Ответы на них предстояло написать мне, что стало для меня тяжелым нравственно-психологическим испытанием, ведь как подобрать нужные слова, когда понимаешь, что они погибли вместо тебя. В конечном счете ответы были написаны и почта их унесла: девушке Рашида Одинокова – в село Кутеевка Белинского района Пензенской области, родителям Сережи Фомина – в село Русская Лозовая Дергачевского района Харьковской области и Жени Рожнова – в г. Первоуральск Свердловской области.

Желание отомстить бандитам Кори Амира, поставившим роковую мину на нашу БМП, стало моей «идеей фикс», но случай для этого представился мне только спустя два года, когда я уже был офицером разведки (об этом рассказано в главе 8).

Быстро пролетело лечение в госпитале, во время которого мне запомнился еще один забавный случай. Как-то мы стояли в очереди в процедурную комнату за получением «причитающихся» уколов, которые делала очень красивая молоденькая медсестричка. Мы же были молодыми парнями, у которых «кровь бурлила» и многие из нас стремились даже в такой ситуации пофлиртовать с ней, изощряясь в острословии. Поэтому, когда подошла очередь молодого боевого летчика, тот на ее предложение прилечь на кушетку для получения укола в ягодицу галантно ответил: «Только после Вас!» Мы с улыбками услышали ее спокойный ответ: «Как знаете. Тогда я уколю Вас стоя». После этого медсестра профессионально, зажав иглу между пальцами руки, сильнейшим хлопком (мы аж вздрогнули от его звука) уколола «летучего гусара». Когда она убрала руку – последовал взрыв нашего хохота: на ягодице шутника сиял багровый отпечаток ладони хрупкой симпатичной девушки. «Это я любя», – с очаровательной улыбкой сказала она. К сожалению, не известно, чем закончился этот их «роман», но искренне хочется надеяться, что этот «хлопок любви» зародил у них что-то большее, чем простой флирт.

По выписке из госпиталя мне был предоставлен 10-дневный отпуск по болезни. Во время этого отпуска мы с женой и дочкой на несколько дней выехали в Душанбе на отдых, чтобы отвлечься от военной обстановки – каждый день над Пянджем летали «борта», а из-за пограничной реки слышны взрывы, канонада и стрельба. Возвращаясь из Душанбе на автобусе, я внезапно обратил внимание на свое непонятное психологическое состояние. И тут до меня дошло: после шестимесячного пребывания в ДРА, оказавшись в Союзе, я впервые ехал по дороге спокойно, без тревожного поиска на обочине дорог меток возле установленных вражеских мин. Дело в том, что душманы устанавливали мины на дорогах только на время прохождения советских колонн, а затем снимали их, поскольку мятежники зачастую воровали их друг у друга. Для упрощения их поиска на обочинах дорог вражеские саперы устанавливали различные метки из камней, булыжников и пр. При этом на грунтовых дорогах, где «подушка» пыли достигала порой 20 см, мятежники даже не закапывали свои мины, а лишь присыпали их пылью. Поэтому наш прапорщик Илдус Махмудов, сидя на броне в командирском люке БТР-70, увидел «свою» мину – покрывавший ее слой пыли сдуло ветром и он отчетливо увидел ее круглый контур. Со слов Илдуса, увидев мину, он крикнул водителю: «Стой!», но тот не расслышал и переспросил: «Что-что?» В этот момент БТР наехал на мину и прозвучал подрыв. К счастью, все «отделались» только легкими контузиями. Поэтому каждый «афганец» помнит свои переживания на афганских дорогах и напряженное ожидание подрыва при приближении к месту, где на обочине дороги находилась «подозрительная» кучка камней. Не удивительно, что со временем у каждого из нас вырабатывалась привычка искать глазами метки на местах установки вражеских мин на дорогах.

По возвращению из отпуска на родною «Артходжу» меня ожидал новый начальник заставы старший лейтенант Харченко Сергей Викторович (его предшественник капитан Василий Ротаенко еще в ноябре 1984 года был переведен к новому месту службы). Спокойный, вдумчивый, тактичный, он как-то незаметно в течение непродолжительного времени стал своим среди нас, завоевав заслуженный авторитет командира. Стремясь в боях всегда быть впереди, он в короткий срок приобрел тот бесценный боевой опыт, который, как мы говорили, «не пропьешь». Под его командованием я успешно провоевал в составе нашей заставы еще семь месяцев.

А уже с 11 по 21 марта 1985 года мы на трех БМП в составе мотомангруппы участвовали в масштабной трехэтапной отрядной операции в зоне Имам-Сахиба в районе кишлаков Басиз – Маджар – Ортабулаки – Киргиз и Алефберды – Ишантоп – Исмаилкишлак. Операция проводилась с привлечением трех ММГ и двух ДШМГ. И тут выяснилось, что, к сожалению, гибель экипажа 806-й для меня бесследно не прошла – я стал панически бояться подрыва на мине и разделить печальную участь Жени Рожнова. Остаться без ног, глухим и слепым? Посему, как только садился в командирский люк БМП, меня стал охватывать страх. Как теперь командовать подчиненными, когда сам боишься ездить на боевой машине? Однако делать было нечего – пришлось постоянно держать себя в руках и не выказывать своего страха перед подчиненными, но на наиболее миноопасных участках я все же под разными предлогами вытаскивал ноги из люка, а то и просто садился на направляющую для ПТУРа на стволе орудия. А когда все прятались под броню при бандитских обстрелах на миноопасных участках – я, наоборот, вылазил из люка: лучше получить пулю, чем пострадать от подрыва. Стыдно признаться в этом, но «слов из песни не выбросишь»: у меня был постоянно гложивший меня страх и я ничего с ним не мог поделать. Теперь-то я уже стал пуганным – только с гибелью ребят я осознал, что попал на войну. Мальчишеские игры в войну закончились! Что касается БМП-1, то при подрыве на мине она давала экипажу очень мало шансов остаться живым и невредимым. При этом механики-водители были фактически «камикадзе» – все подрывы для них заканчивались гибелью. А минная война только усиливалась и мне ничего не оставалось, как загонять свой страх поглубже в себя и оставаться фаталистом.

Операцией командовал начальник Оперативной группы погранотряда подполковник Царенко Иван Александрович, с которым мы в ходе этой операции «отхлебнули адреналина» предостаточно. Так, в районе кишлака Маджар душманы БФ Муллы Маджида (ДИРА, позже он сменил «масть» на НИФА) обложили нас настолько плотно, что к вечеру 12 марта мы оказались в тупике: впереди и сзади находились их засады и мины, справа высокие крутые сопки – не подняться, а слева – большой (метров 15) и глубокий арык. Поэтому на данном этапе операции мы так и не поняли, кто за кем охотился: то ли мы за душманами, то ли они за нами. Остается только удивляться, как нам в этой ситуации удалось избежать потерь и с честью выйти из сложившейся ситуации. Но на то мы и «шурави»! В этой казавшейся безвыходной ситуации И. А. Царенко нашел выход настолько нестандартный, что мы сами опешили: по его команде берега арыка были обрушены и бронетехника спокойно перебралась через него. Затем они с помощью лебедок перетащили на другой берег колесные «шешеги». Занятно было наблюдать, как буксируемые ГАЗ-66, изображая амфибии, преодолевали арык вброд по самые стекла в воде, а водители в трусах сидели по грудь в воде и «рулили». Шутники кричали им: «Смотри, рыбку не задави!» Затем под руководством дедов Налетко и Лобанова тут же на берегу ночью при свете фар бойцы провели переборку двигателей на «шешегах» и утром мы вырвались на оперативный простор.

К сожалению, уже 15 марта ММГ-2 «Талукан» понесла тяжелую утрату – при подрыве БМП-2 на противотанковой мине был ранен и контужен замполит заставы капитан Волокитин Александр Леонидович. Поскольку днище в этой бронемашине имело противоминное усиление, а ее клиренс был достаточно высоким, то в результате подрыва он только получил контузию и осколочное ранение ног. Когда Сашу на носилках укладывали сверху на броню БТР-70 мне запомнилось его очень бледное с правильными чертами лицо, прямым тонким носом и слезинка, скатившаяся у него из левого глаза. От этого мое сердце непроизвольно дрогнуло, но как только БТР двинулся в сторону загранобъекта в Имам-Сахиб, то мы все с облегчением вздохнули: через полтора часа он будет в госпитале. Но буквально через какую-то минуту мы услышали сильный взрыв – через каких-то 100 метров этот «бетр» тоже подорвался на мине. Саша при повторном подрыве вновь получил тяжелейшую контузию и по пути в госпиталь скончался. Посмертно он был награжден орденом Красного Знамени. Мы с ним не были знакомы, но его гибель стала для нас тяжелой утратой. У нас в головах не укладывалось, как «судьба-злодейка» так страшно поступила с ним: два подрыва в течение получаса – это невероятно.

Спустя три десятилетия память стерла подробности этой операции из-за схожести со многими другими и сохранила лишь один трагический эпизод, произошедший с афганским офицером, который произвел на меня глубокое впечатление своей жизненной философией. В районе кишлака Киргиз (один из базовых кишлаков БФ Муллы Маджида) разгорелся ожесточенный бой и замполиту минбатареи Ивану Лобанцу дали команду поддержать наших союзников – «сарбозов» и «раимпалвановцев» – минометным огнем. В качестве корректировщика ему был придан офицер «Царандоя» из числа уроженцев этого кишлака. Он успешно корректировал стрельбу наших минометчиков, поддерживая связь по радиостанции с афганскими подразделениями, атаковавшими позиции «духов» в кишлаке.

После взятия кишлака Лобанец в моем присутствии спросил этого корректировщика: «Ну как мы стреляли?» Афганец грустно ответил: «Хорошо стреляли. Правда, одна мина попала в дом моей сестры и она погибла». Иван, пораженный этим трагическим известием, не знал, что и ответить: стал извиняться, выражать соболезнование, объясняя, что они стреляли по ориентирам, которые тот сам ему давал. На это афганец ответил: «Ничего, командир. Я не виню вас и не обижаюсь. На все воля Аллаха. Дай мне ящики из-под мин и мы больше не будем об этом говорить» (ящики из-под мин и выстрелов у афганцев очень ценились). Таков пример философского отношения афганцев к бренности жизни: Аллах дал, Аллах взял!

Более запомнились мне события второго этапа операции по «зачистке» зоны Алефберды – Ишантоп – Исмаилкишлак. Мы использовали в качестве десанта «сарбозов» Кундузского оперативного батальона «Царандоя», с которыми было три наших советника (офицеры ВВ МВД СССР – к сожалению, их имена и фамилии в памяти не сохранились), взаимодействие с которыми организовывал наш офицер-разведчик капитан Александр Абр-в. А поскольку он действовал с позиции двух наших застав – 1-й и 2-й, то и мне пришлось тесно общаться с этими советниками. Мне их было искренне жаль: три наших офицера на батальон и ни одного советского солдата рядом. При тогдашней системе призыва в афганскую армию, когда задержанных при «зачистке» кишлаков с оружием в руках «духов» отправляли в ХАД, а безоружных, в т. ч. успевших бросить оружие, – тут же призывали в армию. Такому солдату выдавали трофейный автомат (возможно, даже тот, который он успел бросить), а он при первом же благоприятном случае дезертировал с ним в банду. А порой в «сарбозе», которого к нам сажали на «броню» десантом, мы узнавали душмана, захваченного нами месяц-два назад и переданного в ХАД. Такова «проза» комплектования афганской армии того времени. Поэтому жить, а тем более воевать с таким «воинством» им было весьма хлопотно и опасно – в любой момент кто-то из их «подсоветных» мог всадить им пулю в спину или отравить (к сожалению, и такое было). И если афганский офицер мог опереться на своих соплеменников, которые в опасную минуту могли прийти к нему на помощь, то у советского советника их не было и рассчитывать он мог только на себя, своих коллег и отдельных идейных афганских военнослужащих. Так, уже в марте 1979 года во время мятежа в военном гарнизоне города Герат под руководством впоследствии широко известного бандглаваря ИОА Турана Мухаммад Исмаил Хана были убиты первые пять советских советников 17-й пехотной дивизии. А сколько подобных мятежей было еще и сколько при этом погибло наших советников? Наши ребята всю операцию опекали их как родных, и когда пришло время расставаться, то они искренне благодарили нас за теплый приют: «Мы словно в Союзе побывали».

Когда 17 марта мы бронегруппой из четырех БМП и БТР вошли в кишлак Ишантоп, то десант из числа «сарбозов» Кундузского оперативного батальона «Царандой» под руководством наших советников начал его «проческу». По данным нашей разведки мы обнаружили большой бандитский схрон с оружием, боеприпасами и документацией Исламского комитета «Движения исламской революции Афганистана» (ДИРА) и знамя бандглаваря Муллы Маджида. На память об этом у нас осталась фотография, в правой части которой запечатлены два вышеупомянутых советника, а третий – в центре рядом с командиром афганского батальона подполковником Али – он держит знамя (в общении с нами для удобства он представлялся Аликом). На следующий день он был ранен пулей в голову, но, к счастью, остался жив. Где все они сейчас? Как сложилась их дальнейшая судьба?

Получили мы на этой операции и очередной бесценный своеобразный опыт совместных действий с афганскими союзниками в бою. На следующий день, подойдя к дому командира бандгруппы Муллы Муссо (ДИРА) в Исмаилкишлак, мы сразу почувствовали опасность. «Зеленые» как-то «хвосты поджали», передвигались впереди моей бронегруппы неуверенно и осторожно (даже желания «помародерить» у них куда-то пропало). Саша Абр-в, который находился на другом БТР, также что-то почувствовал, предупредив меня по радиостанции, чтобы мы были начеку. Стрельба началась внезапно и сразу со всех сторон. «Сарбозы» вместо того, чтобы прикрывать нашу «броню», мгновенно «испарились», и мы остались один на один с «духами» на небольшой поляне, окруженной домами и дувалами. Душманы наседали и нужно было отходить, но для этого требовалось медленно преодолеть узкий (как раз по ширине бронемашины) мостик через глубокий арык с обрывистыми берегами. Я дал команду всем по радио на отход из кишлака, а поскольку моя 805-я находилась дальше всех от моста, то мне пришлось прикрывать его. В свою очередь, 804-я БМП, находившаяся ближе к мосту, прикрывала нас. По преодолению моста, за ней последовали БТРы, на одном из которых находился капитан Абр-в. Ситуация была весьма динамичной и опасной: «духи» стреляли со всех сторон из автоматов, а выстрелы из РПГ-7 по нашим машинам летели один за другим – только по моей «бэхе» было выпущено не менее четырех гранат. Да и 804-й досталось не меньше. При этом бандиты били по нам с расстояния 40–50 метров и… не попадали. Причиной нашей «заговоренности» (вернее, их «криворукости») было их желание жить, ибо, оставшись без прикрытия «зеленых», мы не спрятались под «броню», а все, кроме механиков-водителей и наводчиков-операторов, вылезли из люков и вращая головой на 380 градусов (словно летчики-истребители в воздушном бою) били из автоматов во все стороны при малейшем появлении «духов». А поскольку дома и строения в инженерном отношении для боев подготовлены не были, то для прицельного выстрела гранатометчику на 3–4 секунды нужно было высунуться из-за стены дома или дувала, что требовало достаточно хладнокровия и выдержки, чего им как раз и не хватало. В какой-то момент «духи» пошли вперед и нам пришлось бить по ним в упор – мы даже видели, как наши трассеры попадали в некоторых из них (по крайней мере, мои пули попали в одного из бандитов). К счастью, все закончилось благополучно – без потерь мы благоразумно дружно «чухнули» из кишлака. Потом, переведя дух, Александр Абр-в сказал мне, что я «родился в рубашке», ибо он видел, как сзади по мне была дана автоматная очередь и два «трассера» прошли справа и слева от моей головы. Еще раз меня сохранил мой ангел-хранитель. А 18 марта после нанесения РБУ по вражескому опорному пункту Исмаилкишлак был нами взят.

Ну а закончить свой рассказ об этой операция хочу анекдотичным случаем… 16 марта при подходе к кишлаку Ишантоп приблизительно в 400 метрах мы увидели удаляющуюся группу вооруженных всадников и открыли по ним огонь, но им удалось уйти. После этого наши БМП и БТРы 2-й заставы заняли позиции рядом. Наступали сумерки, вокруг была тишина и спокойствие. Два бойца от скуки прохаживались перед позицией, а затем встали перед «бетром» и, закурив, стали «торговать варежками». Неожиданно метров с 300 раздался выстрел из РПГ-7 и кумулятивная граната, пролетев между этими бойцами и разорвав хвостовиком одному из них карман на рукаве, а второму – боковой карман куртки, попала в «ребро» носа «бетра». От взрыва гранаты кумулятивная струя срикошетила и угодила одному из этих бойцов в правую ягодицу. Тот в состоянии психологического шока, схватившись за ягодицу, вместо того чтобы укрыться за БТРом, стал бегать перед позициями на линии нашего огня с криками: «Я раненый, я раненый!», не давал нам вести прицельную стрельбу по противнику. Наши крики: «Уйди с линии огня!» на него не действовали. Когда же все стихло и мятежники благополучно скрылись, раздосадованный замполит 2-й заставы капитан Виктор Машошин обратился к главному «герою» этого действа: «А ну иди сюда в ж…пу раненный. Показывай рану!» Как оказалось, кумулятивная струя только прожгла его брюки и оставила на ягодице круглый красный ожог размером с 1-копеечную советскую монету. Повезло парню, но до конца своей службы к нему «прилип» боевой позывной «В ж…пу раненный».