Текст книги "Врачебная тайна. Жертвы и жрецы COVID-19"

Врачи и академики медицины

В главе об учёных я уже упомянул такого учёного, как Ландау, и этот учёный, как ни странно, если он в своей жизни и сделал что-то полезное, то это то, что он своей смертью подтвердил, что в погоне за деньгами не только учёные становятся паразитами, но и врачи становятся рвачами, а не целителями.

Итак, история болезни и смерти академика Льва Ландау, которому на тот момент уже был сделан «пиар» как величайшему физику. 7 января 1962 года Ландау попал в автомобильную аварию с тяжёлыми повреждениями черепа и лёгких, и в районную больницу, в которую его доставили, немедленно съехались все медицинские светила Москвы и СССР. Но вечером к жене Ландау, пришёл неизвестный человек, явно хотевший спасти Ландау жизнь. Жена Ландау, Конкордия Ландау-Дробанцева, рассказывает:

«Вдруг поздний звонок в дверь. Входит незнакомый человек.

– Вы – жена Ландау?

– Да я. Заходите, раздевайтесь, садитесь.

– Я сяду и не уйду до тех пор, пока вы не добьетесь, чтобы врач Сергей Николаевич Федоров, на этом листке записаны его координаты, заступил на ночное дежурство у постели вашего мужа. Иначе Ландау до утра не доживет. Идите в институт и действуйте. Говорят, Капица вернулся с дачи, несмотря на гололед.

Я побежала в институт, умоляла, просила, рыдала. Меня по телефону соединили с председателем консилиума членом-корреспондентом АН СССР Н.И. Гращенковым.

– Врач Федоров, Сергей Николаевич Федоров? Впервые слышу это имя. Все хотят спасти Ландау, но в палате уже нет места ни для одного врача: для спасения Ландау собран весь цвет московской медицины.

Около двух часов ночи я вернулась домой. Неизвестный гость сидел, Гарик спал. После институтского шума в доме была зловещая тишина. Тяжело опустившись на стул, я разрыдалась. Гость сказал:

– Вас убеждали в том, что весь консилиум составляют профессора?

– Да, именно это мне сказали.

– Профессоров там много, но там нет ни одного врача! Звоните, просите, требуйте, настаивайте!».

В результате нейрохирург Фёдоров всё же приступил к лечению, академик Ландау, благодаря Фёдорову Ландау сумел выжить, но ввиду промедления с оказанием ему помощи этим настоящим врачом, Ландау стал психическим инвалидом. Как сообщила Конкордия, жену он ещё мог вспомнить, а любовницу забыл. Возможно Ландау и восстановил бы психическое здоровье, если бы к этому не добавилась и мучительная болезнь кишечника, фактически организованная академиками медицины. Жена Ландау рассказала об этом следующее.

Поскольку у Ландау были сильно повреждены легкие, то американцы прислали самолетом посылку с новым сильным антибиотиком. Получил эту посылку в аэропорту «друг» и соавтор Ландау академик Лифшиц. Лифшиц и академики медицины, составлявшие консилиум «по лечению» Ландау, были уверены, что Ландау умрет, а лекарства такого в СССР еще не было и оно на черном рынке стоило баснословно дорого. Вот академик Лифшиц и устроил небольшую коммерцию: он не передал всю посылку в больницу для лечения своего «друга», а выдавал антибиотик поштучно, ампулами. Остальные ампулы он продавал за хорошие деньги тем, кого к нему направляли академики консилиума по «лечению Ландау».

Американский антибиотик оказался эффективным, раны у Ландау зажили. Но его после этого три года непрерывно поносило – он «ходил» на унитаз чуть ли не через 20 минут. Академики консилиума безапелляционно заявили, что это на нервной почве. Трагизм положения заключался в том, что пока Ландау официально лечил консилиум академиков, нормальные врачи боялись к Ландау приблизиться даже тайно. (Если академики узнают, что какой-то врач поставил диагноз, расходящийся с их диагнозом, они замордуют впоследствии такого врача и сживут его со свету. Скажем, на каждого умершего у этого врача будут составлять акты, что больной умер по вине этого врача. Не дадут защищать диссертации ни ему, ни его друзьям).

А нормальный врач, видя, что его пациента поносит, уже через день-два взял бы кал на анализ и разобрался в чем дело. Академикам медицины такое и за три года в голову не пришло. И когда жена Ландау, три года спустя, сумела привлечь к лечению мужа нормального врача, тот взял анализы и выяснил, что весь желудочно-кишечный тракт Ландау поражен грибком того антибиотика, который прислали американцы. Такое может случиться при применении любого антибиотика и против этого во всем мире используется очень недорогое и недефицитное лекарство – нистатин. Американские врачи как чувствовали, что Ландау будут лечить не врачи, а академики, поэтому они в посылку с антибиотиком вложили и имевшийся в СССР нистатин – намекнули советским академикам. Но так как нистатином из-за его недефицитности нельзя было спекулировать, то Лифшиц забыл о нем сообщить академикам консилиума, а у тех самих не хватило ума давать Ландау нистатин вместе с антибиотиком. Чудо то, что железное здоровье Ландау позволяло ему сопротивляться лечению академиков более трех лет, однако вот этот непрерывный понос привёл в конце концов к отрыву тромба, и Ландау, всё же, умер. История его болезни и смерти, прекрасно описанная женой, в целом напоминает чем-то божью кару: каким Ландау был академиком физики, такие академики медицины его и лечили.

В те и последующие годы особенно много академиков медицины набилось в 4-й Главк Минздрава СССР, в девичестве – Лечсанупр Кремля, который лечил глав Советского Союза. Некоторых он залечил до смерти на трудовом посту (скажем, Калинина или Мехлиса), а некоторые сумели избежать этой участи, в основном за счет того, что их «ушли» на пенсию.

На посту главы СССР скончались в многоопытных руках кремлевских медиков: Л.И. Брежнев – в 76 лет, Ю.В. Андропов – в 70 лет, К.У. Черненко – в 74 года. (Причем эти трое еще задолго до смерти выглядели так, что краше в гроб кладут). Итого, под опекой кремлевских медиков главы Советского государства доживали в среднем до чуть более 73-х лет.

Скончались своей смертью на пенсии: В.М. Молотов – в 96 лет; М.Г. Маленков – в 86 лет; Н.А. Булганин – в 80 лет и всех подвел пенсионер Н.С. Хрущев, скончавшийся всего в 77 лет. Итого, вырвавшись из рук академиков, главы СССР жили в среднем до 82-х лет. Разница в 9 лет. Лечение у профессоров даром для здоровья не проходит.

Но это было давно, а сегодня? Насколько сегодня врачи адекватны и профессиональны? И начну я с адекватности.

О психически неадекватных

Иногда смотришь на ситуацию с умственным развитием общества и понимаешь, что она описывается только словом «ужас», поскольку массовому гражданину уже невозможно объяснить даже простые вещи. И только понимание, что ни в каких случаях нельзя паниковать, сдерживает от уныния.

Итак, в который раз напомню, что уже более века назад известный русский физиолог, лауреат Нобелевской премии, И.П. Павлов прочёл две лекции, под общим названием «О русском уме», посвящённых уму русского интеллигента. В лекциях указал на 8 дефектов ума этого класса дебилов, в частности, указал отказ от предметного мышления, как свойство ума интеллигента: «Русский человек, не знаю почему, не стремится понять то, что он видит. Он не задает вопросов с тем, чтобы овладеть предметом, чего никогда не допустит иностранец… Я, помню, в каком-то научном обществе делался интересный доклад. При выходе было много голосов: «гениально». А один энтузиаст прямо кричал: «гениально, гениально, хотя я ничего не понял!» Как будто туманность и есть гениальность».

Но для этой темы (пока не трогая дебильность всей массовки, о чём пишет Павлов) должен начать с откровенно больных людей – с психически нездоровых. Как их можно распознать? По их речи. Если их речь уж очень бредовая, с какими-то фантастическими вывертами, то тут и сомневаться трудно, однако психически заболевшие люди могут отличаться речью, состоящей в целом из как бы правильных вещей, но только без связи одного с другим. И в результате слушаешь их, слушаешь, но не можешь понять, что они хотят сказать.

Замечу, что у нормального человека в речи одно следует из другого, мало этого, нормальному человеку говорить бессвязно очень трудно. Я это прочувствовал на себе, когда лет двадцать назад писал пародии на «Куклы» Шендеровича и мне требовалось вложить в уста куклы Черномырдина бессвязный текст. Это оказалось на грани невозможного – оказывается мы автоматически связываем мысли одну с другой, и для бессвязного текста необходимо после каждой мысли останавливаться и обдумывать, что же такое нужно сейчас сказать, чтобы оно не было связано с предыдущим?

Я это пишу к тому, что совершенно случайно наткнулся на заново воспроизведённый ролик, в котором Александр Григорьевич Чучалин, доктор медицинских наук, в своё время главный терапевт РФ, профессор, академик и вице-президент АМН СССР, академик РАН, директор НИИ пульмонологии, заведующий кафедрой госпитальной терапии Педиатрического факультета РНИМУ имени Н.И. Пирогова, вице-президент Национальной медицинской палаты выступал перед Правительством России с разъяснением ситуации о коронавирусе. Выступал он на совещании, которое 20 апреля 2020 артист в роли Путина провёл в режиме видеоконференции для того, чтобы продлить коронавирусное издевательство над правами человека в России и над её экономикой.

Так вот, сразу скажу, что уже после первых нескольких минут у меня возникло подозрение, что Чучалин уже «не адекватен», поскольку его речь, была совершенно бессвязной.

А разве ты психиатр? – заявят мне.

Нет, диплома психиатра у меня нет, но у меня есть опыт общения с психически ненормальными людьми, полученный сначала в должности заводского руководителя, а потом в должности главного редактора газеты.

Если кто-то считает, что такие люди живут в психиатрических лечебницах, то он сильно ошибается, эти психически ненормальные люди не представляют опасности для окружающих и, как правило, не создают им проблем, и даже могут вполне нормально и жить, и работать, и вы можете и не догадаться, что говорите с больным, пока не затронете больную для него тему. Вы же не считает, что сторонники плоской Земли вполне адекватны?

Часто эти люди знают, что их считают сумасшедшими. Когда я был главным редактором газеты мне приносил короткие и очень смешные стишки один автор, я эти стихи часто печатал. Но вот он однажды приносит совершенную галиматью на паре страниц. «Женя, – возвращаю ему его стихи, – это что за херня?». Он взял листки, пробежал глазами, задумался, а потом сам порвал со вздохом: «Это у меня весеннее обострение».

Тут ведь ещё проблема в том, что окружающие могут и видеть, что человек уже не в своём уме, но будут стесняться ему об этом сказать, если он так-сяк не мешает другим жить и даже исполняет свои обязанности вполне исправно. Посему людей, которые явно не в своём уме, но не представляют опасности для окружающих, достаточно.

Причём, нельзя думать, что больной человек всё, что ни говорит, говорит неправильно. Он же, как я полагаю, не способен отличить правильное от неправильного – для него всё, что он говорит, – правильно. Поэтому он может говорить и правильные вещи, и даже творческие, что дезориентирует окружающих, – они видят, что с этим человеком что-то не так, но сделать вывод не решаются.

Как-то ещё во время учёбы в институте коллеги-студенты из технологического факультета посмеиваясь, говорили, что читавший им лекции профессор, явно «ку-ку». Но он вполне исправно читал им лекции, и на его «ку-ку» старались не обращать внимание до тех пор, пока этот профессор не начал в коридорах института хватать студенток за попки. Тут и ректорат забеспокоился, и профессора тихо убрали толи на пенсию, толи на лечение. А если бы он так не делал, то, скорее бы всего, продолжал чтение лекций.

Но вернусь к Чучалину.

Научный консультант Государя и прочих бояр

Должен сказать, что мне сам вид Чучалина не понравился, – он как бы разговаривал не с участниками Совещания (хотя и обращался к ним несколько раз), а с кем-то внутри себя – имел какой-то «замороженный» взгляд «в себя».

Говорил Чучалин 14 минут, поэтому вы без проблем можете посмотреть непосредственно его выступление. Но я и застенографировал выступление Чучалина, кстати, тем самым получил возможность оценить каждое предложение академика.

Обычно я разрываю текст того, с кем дискутирую, на отдельные темы и сразу даю комментарий к каждой такой теме, чтобы читателю не приходилось возвращаться и искать, о чём это я. Но в данном случае не буду это делать – прочтите так, как это было сказано и оцените, о чём был этот поток сознания. Ещё раз, это было совещание о том, надо ли продлять домашний арест граждан России и надо ли продолжить остановку части экономики в связи с как бы пандемией вируса SARS-COV-2. Подчеркну, совещание было о пандемии COVID-19.

Текст длинный, посему отделю от своего текста.

«Уважаемый Владимир Владимирович, уважаемые коллеги, я постараюсь ответить на вопрос, который поставил Владимир Владимирович, – начал Чучалин. – Что бы мы могли сделать такого, чтобы уменьшить число тяжёлых больных, как мы могли бы снизить смертность? Каждая смерть – это трагедия. Мы должны к этому относиться и успокаивать себя некоторыми цифрами, я бы не пошёл по этому пути.

Так быстро нам надо образовываться, каждый день порядка пятидесяти научных статей, которые посвящены этой теме, обработать эту информацию, вывод из неё то, что действительно важно для внедрения сегодня – на сегодняшний день. И последние семь дней сформировалась концепция, так называемого химического пневмонита.

Химический пневмонит – это не пневмония. Химические пневмонит – проникновение вируса в нижние отделы дыхательных путей, это диффузное поражение альвеол. Выливается гиалуроновая кислота, которая заполняет пространства альвеол и развивается кислородное голодание. На это сосуды отвечают спазмом и тромбами. И когда паталогоанатома спрашивают: «А как легкое выглядит»? Тот отвечает: «А легкого нет». Что он имеет в виду? Нет альвеол. Почему их нет? Почему нет того элемента, где происходит газовый обмен? Его нет именно за счет этих тромбов.

Поэтому мало эффективная искусственная вентиляция легких, поэтому сложно проведение методов направленных на реанимацию этих больных.

А есть ли те методы, которые, действительно, помогут? Вот поставив такой вопрос, хочу вернуться к классическим работам, которые сделали лауреат Нобелевской премии Капица Петр Леонидович и его ученик Ландау.

Что они сделали, за что они получили Нобелевскую премию? Они ее получили за гелий, описав его физико-химические свойства гелия. В чём тут собственно… Гелий может пройти в любой капилляр, он может пролезть в любую щель и так далее, так далее. И Розерфорд был в восторге от этих исследований Капицы. И Капица показал, что при разных температурных режимах у гелия открываются новые свойства.

Но вот теперь давайте… Я сегодня получил массу литературы. Знаете, вот сейчас в мире проходит взрыв по теме, которую я сейчас веду. Американцы, Джон Хопкинс, Берлин, Лозанна, Шанхай, Сеул и так далее и так далее – научная информация. Все бросились на то, о чём я сейчас, Владимир Владимирович, уважаемые коллеги, веду разговор. Гелий действительно реально может снять кислородное голодание, и гелий действительно поможет на этапе не пневмонии, о чём говорил Сергей Семёнович, а он может помочь на этапе ранней диагностики этих больных.

Компьютерная томография предельно важна. И впервые за всю историю понимания этого процесса, когда нам пишут рентгенолог, кардиолог: «матовое стекло», а никто не знал, что такое матовое стекло. А матовое стекло это гиалуроновая кислота, вот она вылилась при повреждении этих альвеол. Можно сказать, вот я очень благодарен Татьяне Алексеевне, у нас с ней был разговор, и она меня спрашивала, какие могут быть идеи… Я говорю, Татьяна Алексеевна, вот второй этап – это оксид азота, потому, что оксид азота – это газ, который снизит спазм сосудов и будет бороться с этими тромбиками, которые образуются в капиллярах.

Саров работал уже полтора суток, я всё поражён, спасибо, Татьяна Алексеевна, потому, что, конечно мгновенный ответ, итак Россия имеет то, чего не имеет мир, – Россия имеет действительно уникальных учёных, которые показали, что может сделать гелий в критических ситуациях, особенно термический гелий – при температуре 60–70 градусов вирусная нагрузка падает на 70 %. Сейчас мы эти исследования проводим в Москве на базе института Склифосовского – мы создали специальную группу по тому, чтобы это внедрять.

Итак, новая парадигма, новая концепция, суть которой сводится к тому, что до тех событий, которые разворачиваются у человека, на первое место выходит проблема химического пневмонита. Химический пневмонит – следствие диффузного повреждения альвеол, следствие тех вот пертурбаций, которые происходят.

Вернёмся к 2009 году. 2009 год – пандемия гриппа. И тогда все беспокоились, все чихали вот эти пневмонии, которые были. Лидировал Красноярск – умерло 1400 больных от пневмонии. Мы сейчас забыли эти цифры, а они очень интересны. И Анна Юрьевна поставила передо мной вопрос – что надо сделать? Я сказал: надо делать то, что мы делаем при остром коронарном синдроме. Что надо сделать? Ну, как при остром коронарном синдроме – врач первичного звена, врач «Скорой помощи», врач приёмного отделения, консилиум, реаниматолога и врача этого – судьба маршрутизации больного. Куда? В реанимацию, в обычное отделение.

Вы знаете, вот пневмония – она требует такого подхода. И если мы действительно изменим, и за короткое время 2009 года пневмонии как будто бы не стало – ушли. Вдруг это перестало быть так актуально вот на тот период.

В 2016 году, уважаемый Владимир Владимирович, Россия имела самые лучшие показатели по смертности от пневмонии. Некоторые регионы, вот Красноярский край, Амурская область, Хабаровский край, они это внедрили, там наиболее уязвимы по этой части, которые есть. Но каждый бы (всплеск?) пневмонии, вот я хотел бы этот вопрос поставить, нельзя его отдать на простого врача. Вот каждый случай пневмонии, как мы это сделали в Красноярске, в краевой больнице, три главных специалиста – реаниматолог, пульмонолог, и специалист по (слово не понятно) диагностике – обзванивали: Норильск, сколько поступило больных? Докладывайте! Енисейск, сколько поступило? Столько. Мурта, сколько поступило? Ачинск, сколько и так далее, и так далее.

Вот сейчас, если мы хотим переломить ситуацию, клиническая часть – я о ней говорю, и часть, которая касается вот тех карантинных мер, которые есть. Нужно сказать, что Москва имеет потрясающие примеры, как бороться с этой болезнью. Вот, скажем, «коммунарка», я не побоюсь этого слова, но мне пришлось работать в разных структурах – немецких, французских, и американских и не в этом дело. Но больница, которая есть в Москве, – «коммунарка», – а это, я считаю, одна из лучших больниц в Европе.

Москва имеет центр по борьбе именно с коронавирусом у беременных женщин, и Курцер, глава этого центра, он демонстрирует потрясающий уровень организованности. Поэтому Москва должна этим делиться, понимаете, от Москвы требуется вот такое методическое руководство и помощь другим регионам, как это сделать и демонстрировать высокий (не понятно слово).

Итак, уважаемый Владимир Владимирович, уважаемые коллеги, в моём коротком выступлении я хотел бы побудить наше врачебное сообщество в первую очередь к тому, что нужно менять парадигму. Парадигма состоит в том, чтобы правильно оценивать начальные фазы болезни. И в начальных фазах болезни Россия имеет то, чего не имеет мир, – она может назначить комбинированное лечение гелием, оксидом азота, это имеется только в России, это то, что мы можем сделать. Поэтому Запад эту научную информацию выудил и поток пошёл из Вашингтона, из Джона Хопкинса, из Берлина и так далее, и так далее.

И мне кажется, сама тактика ведения больных с пневмонией под копирку, как это мы делаем с больными, которые переносят инфаркт миокарда. Но другой временной интервал – там не надо снимать электрокардиограмму. Ну то, вот о чём уже говорилось, обязательно мониторировать кислородный голод. И ночь коварная, у больного с пневмонией самый коварный период – это ночь, потому что ночью нарастает гипоксимия и вот в этот период идёт повреждение тканей. Поэтому мониторировать надо насыщение ткани организма человека кислородом в ночные часы. Цифры! 90 % – алярм! Не надо допускать до шокового лёгкого. Это всё реальные такие вещи, которые могут быть.

Вот я думаю, что это действительно очень важно – мы многое изменим и вот эта проблема, которую мы обсуждаем, она конечно повлияет и на медицинское образование, на структуру. Вот (усмехнулся) знаменитый наш гинеколог-акушер, Курцер, он говорит; «Я гинеколог-акушер, но я должен знать инфекционные заболевания, я должен знать эпидемиологию, я должен знать лёгочно-сердечную реанимацию (посмеивается)», – и так далее, и так далее. Новая модель врача. Знаете, и сегодня мы эти вывода должны делать и закладывать.

Что делают американцы? Американцы, понятно, они очень активно обсуждают, идут потрясающие образовательные программы. Я прошёл несколько курсов американских центров, готовясь и к встречам, и к чтению лекций, и так далее.

Аналогия с больными с сахарным диабетом. Больной сахарным диабетом утром делает укол, получает капельку крови, наносит на площадку диагностическую и выскакивает у него цифра сахара в крови. Они эту технологию теперь перенесли на коронавирус – капля крови, на диагностическую площадку и человек не выходит – он дома остаётся. Но он понимает, что есть. Вот задача, которую нужно поставить перед нашими учёными. Не вот эти, какие-то скоростные, какие-то там диагностические тесты – это важные вещи и так далее. Надо использовать современные подходы научного знания, которое поможет нам это сделать.

Вас, конечно, интересуют вот сроки, ну это неблагодарная задача перед каждым из нас, которая стоит, но давайте вернёмся к тому, что было в 2002 году – как долго это протекает? Это протекает 3,5 месяца. Возьмём ситуацию 2012 года – 3,5–4 месяца. Если мы говорим, что мы в России стартовали как бы с конца февраля-месяц, ну и с середины, может, февраля и так далее. То это как бы есть законы эпидемиологической волны – в этот период она проходит и так далее.

Но чего я опасаюсь? Вы знаете, вот сейчас начинается период аллергических заболеваний – принозы (?), особенно первая половина мая будет очень много, вот, допустим, в Москве порядка 20–30 % населения Москвы – это люди, которые страдают аллергией, которая придёт. А симптомы те же самые. Понимаете, вот сейчас срочно надо обучить врачей, чтобы они понимали и не пошли по ложному пути, что это коронавирус, а это на самом деле немножко другая ситуация.

Экспертам, лидерам, принадлежит большая роль – эксперты и лидеры должны просматривать все истории болезней, каждый больной должен быть в фокусе именно экспертов. Если мы такую ситуацию создадим, я должен просто уверить вас, Владимир Владимирович, что нам будет достаточно трёх-четырёх недель для того, чтобы, по крайней мере, наши пациенты, ну, минимизируем, допустим, и тяжёлых больных и довести до минимума смертельный исход от этой болезни.

Спасибо большое!»

У Путина в руках уже была бумажка, из которой он зачитал, в общем-то уместный, и очень специальный вопрос, как бы в уточнение мысли Чучалина о поиске коронавируса в крови неким, никому неведомым американским способом: Разве анализ крови показывает наличие вируса?». И Чучалин ответил так:

«Значит, вирус не показывает. Это по антителам (слово не понятно). Вы знаете, идёт вот очень интересное исследование – я уж тогда продолжу эту тему. У нас в Измайлово, на 15-й парковой, там Пироговский центр, вот они провели это исследование среди работающего медицинского персонала – те, которые не болели респираторно-вирусными заболеваниями, я думаю, Анне Юрьевне это будет интересно в принципе – 35 % работающего персонала – сёстры, технический персонал, врачи, которые имеют антитела. Знаете, это нам надо перестроится, мы немножко, мне кажется, перегибаем палку, как бы драматизируя ситуацию в целом. Коронавирусом человек болеет, мать взяла его в грудь ребёнком, через месяц у него уже появился коронавирус и всё жизнь человек живёт это самое распространённое вирусное заболевание у человека. Ну то, что касается SARSа, MERSа и COVид – там немножко другая ситуация, я сейчас не буду, но это как бы живёт с человеком. Это его мир, мир, о котором писал ещё Вернадский – то есть это его как бы ноосфера».