Текст книги "Счастье – это просто. Несерьезные серьезные письма. 1960–1972 годы"

Дорогая моя мамочка!

Поздравляем тебя с великим праздником 50 лет нашего Великого Октября. Желаем тебе здоровья и бодрости и всяких благ и хорошего настроения.

Вот и письмо из Балтимора.

Долетели сюда благополучно. Город красивый (см. открытку). Погода (хотя и прохладная) ясная, солнечная. Все хорошо, но публики нет. Эти четыре дня для нас были грустными. Конечно трудно работать в полупустом зале. Но наш импресарио настроен оптимистично: здесь нехорошо, так будет хорошо в другом городе!

Живем мы в гостинице «Лорд» на 9-м этаже, в маленьком, но благоустроенном номере. Первые дни нам приносили радость. В первый день нашего пребывания пришло письмо от Маши, а через день от тебя. От тебя письмо дошло за рекордный срок (6 дней). Очень рады были прочитать все новости и подробности вашей жизни.

И еще одно событие нас развлекло. Мы ездили на экскурсию в Вашингтон. Это недалеко от Балтимора. Машина идет туда 35–40 минут. В Вашингтоне мы побывали дважды. Первый раз мы поехали небольшой группой. Побывали в посольстве нашем. Нас принял посол Добрынин[8]8
  Добрынин Анатолий Федорович (1919–2010) – советский дипломат, посол СССР в США (1962–1986).


[Закрыть] (очень симпатичный дядя). А затем мы поехали на обед к одному нашему сотруднику посольства. Обедали, слушали музыку (у них чудесные пластинки). Посмотреть город (как мы думали) не удалось, т. к. во второй половине дня зарядил дождь, и довольно-таки сильный.

А вот на другой день мы поехали всей нашей группой на двух больших автобусах. Снова были в посольстве (нас там снабдили газетами и рассказами о том, что творится в мире). Затем мы поехали по городу. Город красивый, а главное, видели все, о чем пока только слышали или что видели в кино.

Во-первых, осмотрели Капитолий, в котором находится Конгресс. Затем поехали в Белый дом. Нам повезло. Оказывается, в этот день прилетел президент Мексики, и мы были свидетелями, как у Белого дома приземлился вертолет. Заиграла музыка, стали стрелять пушки, и Джонсон встречал этого президента. Конечно, мы видели это издалека, т. к. толпу сдерживали здоровенные полицейские.

Кое-что удалось заснять.

А затем мы ездили на военное кладбище и были на могиле Кеннеди. Могила очень простая. Лежит плита на холме, и горит вечный огонь. Охраняет это все один полицейский.

Затем мы ездили на могилы и к памятникам Линкольна и Вашингтона.

Вообще, все это очень и очень интересно. Завтра к нам собирается прийти 150 человек из нашего посольства (на спектакль). Они будут на 2-х часовом спектакле (всего завтра три. Интересно: будет ли публика?).

Вот пока и все новости. Сегодня пришло письмо от Маши (от 20-го), пересланное из Хершея (это след. город, куда мы еще поедем).

Вот пока и все новости. В последнем письме ты не передала приветы Мишке. Он спросил меня: «Написала мне Лидия Ивановна привет?»

Я сказал, что написала. Т. что ты учти.

На этом кончаю. Завтра рано вставать. Первый спектакль в 10.30. Танька заканчивает письмо Маше и просит тебя целовать.

Привет всем знакомым.

Целую много раз.

Твой Юра

P.S. Шерсть привезем

Вчера Кио Игорь говорил по телефону с женой. Просил ее позвонить нашим и сказать, что у нас все в порядке. Она выезжает к нам 20-го.

Посылаю тебе открытку с видом зала, где мы работали в Балтиморе. Он виден из окна нашей гостиницы.

Сейчас спустимся вниз, возьмем из автомата марки и отправим письмо.

Затем у нас будет еще полчаса погулять по городу, а затем садимся в автобусы – и вперед на Хершей. Говорят, город небольшой (центр шоколадных фабрик), но надеются на близлежащие города.

Вот пока и все наши новости.

Крепко целуем и обнимаем.

Мишка шлет привет. У него опять большой перерыв писем от Зины. Танька просит поцеловать тебя и вместе со мной шлет приветы соседям. Еще раз и еще, обнимаю и поздравляю с праздником!

Юра

Дорогая моя мамочка!

Вот и ноябрь наступил уже и скоро праздники. Праздники мы встречаем в Филадельфии. Шестого ноября, в день премьеры, мы соберемся и устроим общий ужин. Будем говорить всякие праздничные тосты, а также будем пить за всех вас, кто нас ждет дома.

Позавчера мы приехали в Хершей (как называют его американцы Хе́рши). Городок маленький, даже, можно сказать, местечко. Расположен в очень живописной местности. Здесь самая крупная в мире шоколадная фабрика. Население всего 6 тысяч, а спортзал, где мы работаем, на 7 тысяч. Здесь мы должны дать всего 6 спектаклей за пять дней. Но приехали мы сюда потому, что вокруг этого городка очень много городов, и поэтому все надеются, что зрители приедут. Это вчера и было. Народу было много, и принимали отлично. В конце устроили овации, и вся труппа снова вышла на поклон. На спектакле присутствовала большая группа знаменитого американского цирка Барлея. Они пришли к нам за кулисы. Мы встретили знакомых артистов болгар, которые были в Москве на гастролях. Городок удивительно тих и спокоен. На весь город один универмаг. Зал, где мы работали, расположен в большом парке развлечений (аттракционы уже все закрыты на зиму). Рядом зоопарк. Вчера мы часа два гуляли по зоопарку, кормили зверей. Особое удовольствие нам доставила кормежка рыб. Через зоопарк протекает речушка, и мы с моста кидали хлеб карпам. Карпы по полметра и больше длиной. Под мостом буквально образовывается месиво из рыб, которые выпрыгивают, отпихивают друг друга, разевая свои рты. Танька с наслаждением кормила оленей с оленятами.

<Приписка сбоку>

А конверт использовали канадский, т. к. местного под рукой не оказалось.

Юра

<…> Живем мы в тихой 4-х этажной гостинице. После небоскребов, в которых мы жили до этого, нам все это кажется деревней, и мы наслаждаемся тишиной. Жаль, что через три дня придется уезжать отсюда.

Питаемся прямо в гостинице. Здесь чудесная столовая самообслуживания. Кормят разнообразно и вкусно. И вполне недорого.

Сегодня нас всех повели на экскурсию. Смотрели шоколадную фабрику. Фабрика отличная, оборудованная по последнему слову техники. Люди только стоят и что-то там подправляют, а все делают машины. Очень было интересно. На память об этом посещении купили в конторе фабрики коробку шоколада, которую надеемся сохранить до Москвы.

Погода стоит не холодная. В меру тепло, и все время светит солнышко. Зато деревья все стоят пожелтевшие и покрасневшие, и листья шуршат под ногами.

В воскресенье 5-го утром выезжаем в Филадельфию, где и начнем в понедельник вечером. Из Хершея больше писать не будем, а в Филадельфии сразу же после премьеры напишем все.

Вместе с этим письмом посылаю поздравительное письмо Карандашу. Я думаю, что ему будет приятно получить от нас письмо. Вот пока и все новости.

Еще раз поздравляем тебя с праздником 50-тилетия Октября, а также всех твоих друзей и знакомых.

Танька заканчивает письмо маме и просит тебя поцеловать.

Вчера получил письмо от Миши Татарского (помнишь, мы были с ним у тебя перед отъездом?). Он пишет, что в декабре думает быть в Москве и хочет заехать к тебе.

Кончаю. Крепко целую тебя и обнимаю.

Твой Юра

Дорогая моя мамочка!

Уже ночь. Засыпает Филадельфия, а сын твой сидит на десятом этаже коробочки, которая изображена в углу листа, и пишет письма. Танька легла спать (уморилась), а я посмотрел немного телевизор и решил сегодня написать письма. По плану должны были писать вчера, но не удалось. Итак, праздники позади. У нас праздник был по существу седьмого после спектакля. Мы все собрались в цирке, поставили столы и устроили ужин. Было довольно весело, играла музыка. Среди нас было и человек пятнадцать приглашенных американцев из работников, обслуживающих нас. Домой приехали в третьем часу. Я пишу «приехали», т. к. в Филадельфии, в первом городе, где цирк далеко от гостиницы. Нам приходится ездить на спектакль спец. автобусом.

Город большой, многолюдный. Дела в цирке весьма приличные. Каждый день народу все больше и больше. Пробудем здесь до воскресенья, а в понедельник уже летим в Кливленд, где начнем только в среду. Уже прохладно на улице (особенно когда дует ветер). Мы уже подумываем о теплой одежде. Надо готовиться к январю (мы приедем в Канаду в самые морозы). Оденемся потеплее, и нам не будут страшны здешние холода.

Сегодня звонил в наше посольство, в Вашингтон. Говорил с одним из наших новых знакомых (Володей). Он сообщил, что в субботу к нам приедут человек восемь наших на спектакль (здесь езды на машине от Вашингтона часа три, не больше).

Насчет присвоения нам звания. Мы все еще находимся в раздумье. Я считаю, что тут произошла какая-то путаница. Кто-то где-то что-то услыхал и сообщил нашим. Наши, конечно, в восторге нам позвонили и поздравили. По-моему, на этом дело и кончилось, т. к. из Главка никаких сигналов не получили. (Ваню Кудрявцева поздравили с медалью, а насчет нас никто не пишет).

Будем считать, что три-четыре дня мы были в новых званиях, а потом поиграли и хватит. Я не расстраиваюсь и не волнуюсь, а вот Мишка, по-моему, мрачнеет от всех этих дел. Вот, пожалуй, и все наши новости. В Филадельфии был большой урожай на письма (в день нашего приезда сюда). Было письмо от тебя, от Маши, от Марата и от Семена Минина с Ирой.

С радостью читали письма (от тебя было от 31-го числа). Передаю твои приветы Мишке и Егоренко. Они благодарят. Что-то давно они не получали письма из дома.

Вот теперь кончаю и ложусь спать. Если завтра рано встанем – пойдем в кино.

Крепко целую тебя. Танька из-под одеяла требует, чтобы передал от нее поцелуи и всякие хорошие пожелания и привет от всех наших друзей. Привет друзьям и знакомым.

Целую много раз и обнимаю.

Твой Юра

Дорогая моя, родная мамочка!

Пишу наспех, между репризами. Дело в том, что из Нью-Йорка на спектакль приехали наши друзья из посольства. И после спектакля уедут. Просят написать срочно письма. Завтра пойдет дип. почта. Пишу поэтому несколько строчек.

Позавчера отсюда послали вам письма американской почтой. Не знаем, сколько времени они пойдут. Тут все таинственно: то письма идут неделю из Москвы, а то месяц.

Так, например, нам сейчас привезли из Нью-Йорка твое письмо от 5-го октября.

Мы живы-здоровы. Проходим очень хорошо. Дела в Филадельфии блестящие. Публика стоит в полуторакилометровой очереди, чтобы купить билеты к нам.

А когда зал полон, то он ревет от восторга и аплодирует стоя. Единственный город, где мы прошли средне, это Балтимор. Там не все были довольны нашим приездом и велась кампания против нас. Особенно усердствуют еврейские организации (это после Египта), они здесь многочисленные. Пикетировали наш зал, ходили с плакатами: «Русские, убирайтесь домой», «Смерть коммунизму» и т. д.

Но дальше этого, слава Богу, не идет, т. к. нас усиленно охраняют полиция и частные детективы. Настроение у всех хорошее, бодрое. Правда, мы еще на своем плакате идем лишь на 9-м этаже (осталось 13). Но время идет довольно быстро.

Конечно, если бы я был без Таньки, мне было бы тяжело и совсем грустно. Сегодня три спектакля. Идет второй и через пять минут на манеж (сейчас антракт).

Питаемся мы тоже хорошо, не экономим и ни в чем себе не отказываем. Черт с ними, с тряпками. Важно быть здоровыми.

Вот пока и все, моя родная. Все шлют приветы. Передай привет всем, а особенно нашим. (Я постараюсь им в Тейково написать). Горячий привет всему семейству Бориса. Поцелуй их от нас. Обнимаю и целую вместе с Танькой.

Твой Юра

Дорогая моя мамочка!

Вот и из Кливленда пишу тебе письмо. Когда-то (совсем недавно) Кливленд на нашем графике был далеким и загадочным. А теперь мы здесь, и праздники уже прошли, и сегодня уже день рождения Максима. Сегодня говорили с домом по телефону, поздравили парня и с удовлетворением узнали, что коробочку с солдатиками (наш подарок) он получил. Маша сказала, что у тебя все в порядке. В последнем письме от Маши прочли, что ребята с Маратом были у тебя. Сейчас день. Мы сидим в теплом поезде и смотрим в окно. За окном белым-бело. Вчера весь день шел снег. Спортзал, в котором мы сегодня начинаем, напротив нашего отеля. Сегодня начнем, а в воскресенье кончим и двинем на западное побережье Америки. Отсюда летим до Чикаго, а затем поездом (около двух суток) до Сан-Франциско. 25-го здесь начинается Рождество. Уже устанавливаются елки на улицах, проводят иллюминацию и в магазинах продают Санта-Клаусов.

С последней почтой из Филадельфии послал тебе маленькое письмо (наверное, ты получила его). Я его писал наспех, и, возможно, оно получилось несколько пессимистичным. Сейчас предпосылок к пессимизму нет. Город большой, уютный, и встречают нас здесь гостеприимно. Говорят, что чем дальше мы будем двигаться, тем теплее будет климат и отношение к нам. Город еще не осматривали. Так проехали только. Вчера ездили небольшой компанией в гости к профессору, преподавателю русского языка в одном из колледжей. Удивительно гостеприимно и радушно нас встречали и угощали вкусными вещами. Домой приехали в 12 ночи, но сразу не легли (смотрели телепередачи). Интересно, как работает новая программа? Ты писала, что первое время было что-то не то.

Летели мы сюда удачно (2 часа лету). Сидели болтали в самолете, и так незаметно время пролетело.

Маша сказала по телефону, что со «Звонящими» вопрос времени. Говорят, что должны опубликовать. Ну, а если не опубликуют, то я не умру. В утешение есть орден, который дало кино. Приеду в Москву, получу орден, привешу его и приду к тебе. Буду ходить по комнате, выпятив грудь, с гордо поднятой головой. А если подвернется вдруг Борис Романов – выпьем по этому случаю бутылку. (Так Борису и передай.)

Ты ему передай, что то, что он просил, я тщетно ищу в каждом городе, но… увы, пока не нахожу, а если нахожу, то не то. Во всяком случае скажи, что я помню. Шерсть тебе будем покупать к концу поездки, т. к. она занимает много места и при бесконечных наших переездах каждая лишняя вещь в тягость и не знаешь, что куда сунуть.

Вот вроде и все новости. Танька окончила письмо к маме и теперь сидит и раскладывает пасьянс «путешественник». Это трудный пасьянс и очень редко выходит. Мишка просит передать поклон (он знал утром, что я буду писать письмо. Он получил наконец от Зины два письма и стал веселее.)

На этом кончаю. Крепко тебя целую и обнимаю. Позвони Науму и передай самый горячий привет ему и Анне Михайловне, Танька целует, а я обнимаю и целую миллион раз.

Твой Юра

Дорогая моя мамочка!

Вот и последний день в Кливленде. Нам осталось сыграть сегодня два спектакля, и завтра рано утром мы двинем дальше. Это будет трудный переезд на запад страны. Мы летим до Чикаго, и пересаживаемся на поезд, в который погрузят и все имущество, привезенное машинами из Кливленда. Спецсоставом едем до Окленда, где мы садимся в автобусы, имущество перегружают в машины, и 30 миль едем до Сан-Франциско. В этом громадном городе мы будем гастролировать всего 4 дня, а уже потом поедем работать в Окленд и т. д. и снова погрузки, пересадки, разгрузки и спектакли.

В Кливленде мы проходим отлично. Большой зал почти заполнен, и публика очень хорошая. Реагируют на все. И во всех отношениях очень удобно. Живем близко от цирка. Я уже писал вам, что из окна гостиницы виден вход в цирк.

Выходим мы за полчаса до работы. Спускаемся вниз два этажа, и нам нужно только пересечь улицу наискосок, чтобы попасть в спортзал. Посреди улицы обычно стоят два полицейских-регулировщика, которые задерживают бесконечный поток машин, чтобы толпа людей могла перейти дорогу. Напротив цирка большая стоянка для машин (цена стоянки $1.25).

Машин масса. Почти все приезжают в цирк на машине. Поэтому около спортзалов обычно оставляются места для стоянки. В Монреале, например, стоянка была бесплатная, что немало способствовало поднятию сборов. В Нью-Йорке было сложнее. Больших стоянок не было, но зато против Медиссон-сквер-гардена были большие многоэтажные гаражи. (Машина входит, и лифт поднимает ее на 12-й этаж. Потом после спектакля все машины начинают спускать вниз, начиная с 12-го этажа. Хозяева стоят толпой и ждут внизу).

Вообще со стоянками сложно. На улицах почти нигде нельзя оставить надолго машину. Везде надписи «Не парковаться». За нарушение (не только за это) полицейский подходит и кладет на машину билетик. По этому билетику потом вызывают в суд и только там штрафуют или прощают. Итак, мы ходим в цирк. Здесь нет служебного хода, и мы идем вместе с публикой. Контролеры наметанным глазом уже видят, что это артисты, и в своих книжечках ставят палочку, отмечая, что прошел сотрудник. Дело в том, что мы проходим через дверь-автомат, которая считает входящих и выходящих. Если пущено в зал больше людей, чем продано билетов, контролеров штрафуют.

Мы приходим за кулисы, где уже полно наших. В основном это акробаты и гимнасты, которые делают разминку. В фойе стоит автомат (бесплатный!!). Нажимаешь кран и наливаешь себе или оранж, или кока-колу. Тут же горой стоят бумажные стаканчики. Обычно если дела в цирке хорошие – автомат работает без перебоя. Когда плохо, то бывает, что пить нечего.

Мы гримируемся в довольно тесной комнатке, в некоторых цирках (залах) это бывает просто душевая. Жара страшная, и мы боимся по ошибке повесить костюм на один из кранов. (Однажды на Шуйдина, вешающего пальто, полился душ). Здесь, в этом цирке, наверное, раньше в нашей комнате была кладовка.

Обычно одни мы, клоуны, занимаем такие дикие гардеробные. Весь коллектив получает большие комнаты с коврами и умывальниками. Но эти комнаты далеко от нашего входа в манеж, а нам нужно близко, чтобы успеть переодеться или принести реквизит.

Мы слышим, как гудит наполняющийся громадный зал, и среди гула раздаются крики продавцов, которые ходят среди публики со своими лотками. Продают всякие штуки. Тут и затейливые шары, внутри которых видна надутая фигурка Микки-Мауса или другого зверька, и свистульки, и зонтики, и пальчики-фонарики или светящиеся шарики на шнурке. Последние в изобилии появились в Нью-Йорке. Когда шарик начинаешь вращать на длинном шнурке, маленькая батарейка подключается к лампочке и шарик горит. И вот представьте себе: гаснет свет в многотысячном зале, и в темноте крутятся тысячи горящих маленьких лампочек. Красота неописуемая. Это повторяется каждый раз, когда в зале по ходу программы гаснет свет.

Здесь шариков нет, но есть горящие палочки (тоже красиво).

Ну и конечно, продается мороженое, взорванная кукуруза, конфеты и жвачка.

Дядьки в ковбойских костюмах продают ковбойские шляпы и кнуты. В общем, торговля идет вовсю. Поэтому рядовые американцы долго думают, идти в цирк или нет. Они подсчитывают стоимость билетов (а билеты довольно дорогие. В Нью-Йорке стоили от 3-х до 7 долларов).

И стоимость стоянки машины, и вероятность траты на игрушки и сласти для детей.

Но вот начинает греметь оркестр, и идет парад. Буря аплодисментов. А в некоторых городах публика вставала. Идет номер Адаскиной (воздушная гимнастка), он проходит прилично. А затем, чтобы зарядить и ошеломить публику, идут «Довейки» (прыгуны). Принимают их отлично, а когда делается сальто на ходулях, публика ахает и ревет после этого.

Затем идет номер Ермакова с собачками. У него собачья школа (парты, доска). В номере много текста, где он задает собакам вопросы. Выучил он старательно английский текст, но т. к. и по-русски-то говорит с трудом, то можете себе представить, как он говорит по-английски?! В Нью-Йорке спросили одного местного оркестранта-украинца: «Ну как, понятно, что говорит Ермаков в манеже?» На что последовал лаконичный ответ: «Псов мы розумием, а человека нема!»

Но публика все равно реагирует на действия собак. После Ермакова мы делаем «Змейку» (а после девочек даем «Насос»). Репризы принимаются очень хорошо. Четвертым номером Логачева (она уже работает после падения). На уборке проволоки мы делаем гирю. Интересно, что гиря проходит слабее, чем в Союзе, но зато после нее очень долго хлопают.

Идет Коля Ольховиков. Это, пожалуй, единственный номер, который с начала до конца сильно принимается. За ним мы даем «Лошадок». «Лошадки» проходят очень хорошо с начала до конца.

Во время номера Солохиных мы спешно переодеваемся на «Бантики» и тянем их, пока не поставят аппарат Магомеда (канат). «Бантики» принимают очень хорошо. После Магомеда (отличный номер) мы даем «Баланс», а затем «Воду». Ну, «Вода», как знаете, «битая карта», и рев стоит в зале в течение всего антре. Заканчивает первое отделение ансамбль джигитов. Принимают номер прекрасно, и после этого антракт.

Второе отделение в паузах мы не выходим, и два номера перед Кио (Кудрявцев и Амвросиева с Шихниным (муз. эксцентрики) идут без паузы. Заключает программу Кио, где мы принимаем самое деятельное участие. Танька лезет в ящик, а затем, стремительно переодевшись, летит к магнитофону, весь аттракцион она сидит возле него, глядя в манеж, и в нужную минуту включает его, когда мы открываем рты. Говорим мы под фонограмму, которую записали на студии звукозаписи в Нью-Йорке. Иногда магнитофон барахлит. Мы открываем рты, как рыбы, а динамики молчат. Или вдруг магнитофон сам переключается на малую скорость, и по цирку плывет бас Шуйдина или мой. Тогда за кулисами раздается чей-то испуганный крик: «Никулина сломалась!» И бегут за электриком.

Кио принимают хорошо. Особенно здорово принимают превращение женщины в льва. После сжигания идет эпилог. Коля Ольховиков поет в микрофон прощальную песенку (куплет по-русски и куплет по-английски). Публика не расходится (не то что у нас). Все слушают песню до конца, а затем начинают хлопать и кричать. А мы уходим (пятимся к выходу) и машем на прощание руками.

Спектакль окончен. Медленно, не торопясь, разгримировываемся и идем в гостиницу. Мы проходим через пустой зал. Огромное помещение пусто, только груды стаканов и пакетов валяются под стульями. Как-то грустно становится, глядя на этот пустой зал. Только что здесь было море света, музыка, аплодисменты и смех, а теперь… никого.

Приходим в номер. Пьем чай и смотрим телевизор. Передачи в субботу и воскресенье до 4-х утра. Фильмы всякие, и ковбойские, и гангстерские, и фильмы ужаса. Редко концерты. И все это через каждые десять минут прерывается бесконечной рекламой. Рекламируют все, что нужно и не нужно.

Вот и все пока. О нашей жизни здесь можно писать бесконечно. Ко многому мы привыкли уже, и нам кажется уже это неинтересным, а вам, наверное, интересно все. Ну, приедем и все подробно расскажем. Это письмо повезет Петя, наш переводчик, и мы надеемся, что ты скоро получишь его. Вот и все пока.

Танька целует, а Мишка шлет привет.

Обнимаю тебя, целую крепко.

Передай привет всем друзьям.

Твой Юра