Текст книги "Вторжение из ада"

Нет, тут благодарностей не дождешься!

– Ну и ладно, – вслух опечалился Иван. – Ну и пусть.

Он достал ретранс. Пора.

На этот раз его так ударило о стену, что ребра затрещали. Ствол бронебоя врезался в живот, даже в глазах смерклось. Иван застонал. Но выбросило его не в камерепалате, а в какой-то тесной и вонючей каморке с низким потолком, каких не делали уже лег четыреста. Дверей в каморке не было, но было маленькое зарешеченное окошко. Иван пригляделся к решетке – слаба, в два рывка можно выдрать. Но само оконце мало, не пролезть. И почему его закинуло сюда?!

– Любо, братцы, любо, – пропел под нос Иван, – любо, братцы, жить…

Пол каменный. Стены каменные. Потолок каменный.

Но ведь ретранс должен был сработать на возврат? Какой же это возврат?! Тюрьма. Плен. Заточение. И поделом!

Ивану неожиданно показалось, что за спиной кто-то стоит. Он резко обернулся… в самом углу каморки скрючилась чья-то черная маленькая фигурка, бесформенная и уродливая. Карлик Цай ван Дау? Но он должен ждать в палате, он не может оказаться здесь. Другой узник? Глупости, еще минуту назад здесь никого не было, Иван точно помнил, он пока не выжил из ума.

– Не гадай, не ломай попусту голову, – гнусаво и хлюпающе прокартавило изнизу, – это я, твой лучший друг и брат.

Капюшон, скрывавший лицо, чуть сдвинулся назад – проявился большой вислый нос, слюнявая безвольно-обмякшая нижняя губа, тусклый блеск желтушных белков.

На Ивана в упор, наглым и одновременно обиженным взглядом смотрел Авварон Зурр бан-Тург в Шестом Воплощении Ога Семирожденного – нечистый посланец мира мертвых.

– Тебе еще не надоело быть собакой? – спросил Иннокентий Булыгин у оборотня Хара.

Тот не понял вопроса, потому что не знал, как это бывает «надоело». И потому Хар широко, по-собачьи зевнул.

Он давно уяснил, что с Кешей разговаривать бессмысленно, одни слова и никакой информации для троггов.

Хар знал, что все эти люди, с которыми его свела не только судьба но и воля наисвирепейшей и единовластной королевы Фриады, затевают какое-то огромное и рисковое дело. Но ему приказано быть с ними. И он будет с ними. А Кешу он считал почти что своим, почти троггом.

– Тоже мне, – с издевкой проговорил Булыгин, – зангезейская борзая! Никаких борзых на Зангезее нет! Там одни подонки и бандиты!

– На Гиргее нет бандитов, – вставил Хар и почесал задней лапой облезлое ухо.

– Чего-о?! – Хеша поперхнулся. – Это на Гиргее-то, на этой поганой каторге нет бандитов?! – Он выпучил глаза.

– Среди троггов нет бандитов, – пояснил Хар. – Все другие лишние на Гиргее, мы их не считаем.

– А-а-а, – глубокомысленно протянул Кеша.

Хук Образина вошел с лязгом и грохотом, чуть не выпав из откидного стародавнего и ржавого люка. Хук все никак не мог придти в себя и напоминал ожившего покойника, и все это несмотря на неоднократные переливания крови, омоложение тканей, регенерацию и усиленную кормежку. Хук был бледен и страшен. Но сейчас глаза его горели, а нижняя челюсть тряслась.

– Ты слыхал?!

– Чего?

– Нападение на особый объект объединения Дальний Поиск! В Арамчире! Не слыхал?!

– Это што еще за объект? – спросил Кеша лениво, ему было плевать на любые объекты. Он скучал без дела.

– Одна из наших баз, Кешенька! Банда террористов налетела, разгромила, ущерба на пять миллиардов, девятнадцать трупов в секторах обеспечения и один в пусковой зоне!

– Ну и хрен с ними!

Хук привалился спиной к стене бокса, сполз на корточки, откинул голову. Потом вытащил какую-то гранулу, проглотил. Хук был небрит и помят, но щетина недельной выдержки была почему-то зеленого, болотного цвета. Кеша хотел спросить – почему, потом раздумал, бог с нею и с Хуком. Несет околесицу, в себя не пришел еще, ничего – скоро оклемается, на дело вместе идти, ссориться нельзя.

– И по мне бы хрен с ними со всеми, Кешенька, – просипел Хук. – Но сам сообрази, откуда у нас тут, посреди Великой Расеюшки, заведутся террористы?! И кому, как ты выразился, на хрен нужны эти нападения и погромы?! – Хук Образина хрипел и сопел, будто из-за гробовой доски голос долетал. Но еще две недели назад он вообще ни на что не реагировал, только мычал и стонал. – Дело странное и непонятное, убей меня бог! И ежели бы наш Ванюша не сидел сейчас в психушке под семью запорами, я б сказал одно: его почерк! Он с юности незлобивый, отходчивый. Но коли работу работает, то на совесть…

Хар заинтересованно потянул длинную противную морду к Хуку Образине. Хар мог чуять далеко. И он чуял – Ивана сейчас на Лубянке, в подземной спецлечебнице глухих времен нету. А вроде бы и там он. Двоилось чутье у Хара. Но сам он не мог разорваться на две половины. Хар ждал.

– Это все ерунда! – подытожил Кеша, беглый каторжник и рецидивист. – Тут вот Гут Хлодрик приходил, Буйный, так он уже обратно к себе полбанды переманил, вот это здорово!

– Здо-орово, – насмешливо просипел Хук. – Все ждут, всё готовятся, стволов выше горла, спецснаряжения хоть задом ешь, боеприпасов на триста лет вперед, Дил, мать его раскудрявую, половину цепочки загнал, на стреме восемь капсул держит, на всех переходники и возвратники запас, купил с потрохами две трети земного шара, Крузя, друг забулдыжный, подпольную армаду охмурил, двести тысяч длинных ножей ждут сигнала, не за совесть идут, за добычу, но подмога важная, тридцать семь бронеходов в полном боевом на орбите висят, стосковалися все… а Ванюша, бомбомет ему в глотку, здоровьишко поправлять надумал, в спецбольницу оформился на постой! Охладеет народ, один останется!

Хук Образина встал, сплюнул, выругался и вышел.

– Ничего, – рассудительно заключил Кеша, – возвернется Иван. Вовремя придет.

– Уговор у нас с тобой был, – напомнил Авварон и ехидно осклабился. – А ты и позабыл, видать, про все?!

На Ивана пахнуло трупной вонью. Но он не показал виду. Улыбнулся.

– Ты, нечисть поганая, слова не держишь. А с меня требуешь?

– Твои же интересы блюду, Ваня. Тебе в Пристанище надо. Без меня не попадешь туда?

Иван потер ушибленный локоть. Потом разжал кулак и показал черный кубик, будто похваляясь перед карликом-крысенышем, перед колдуном и мерзавцем своей силой да мощью.

– Нет! Не попадешь, – прогнусавил Авварон.

– Сгинь, нечисть!

– Напрасно нервничаешь, Иван, я же пришел за долгом. А долг дело святое! – Авварон приподнялся и вдруг гнусненько, похотливо захихикал. – Гляди, а то твоя мертвая красавица, кою ты оставил во хрустальном гробе, не дождется тебя.

– Дождется! – уверенно ответил Иван.

– Нет, не дождется! – настоял на своем Авварон.

Перед глазами у Ивана встало встревоженное, измученное лицо Светы. Одну он не уберег. Вытащил, называется, из Осевого… сгубил, негодяй. Не будет ему за это прощения. Никогда не будет! Но Аленка – она в надежной биоячейке, она под такой защитой, что неподвластна никому! Она будет ждать его вечность. И дождется. Он придет к ней.

– Да, Иван, – сокрушенно, с явным притворством пронудил Авварон, – ты прав, она тебя ждала. Но вечность уже прошла! – Он не выдержал и торжествующе рассмеялся. Желтые, дурно пахнущие брызги полетели во все стороны. – Прошла, Ванюша, друг ты мой и брат!

– Врешь!

– Нет, не вру. Это тебе так хочется, чтобы я врал. А я не вру. – Авварон перестал ухмыляться, насупился и сказал с укором: – Не любишь ты правды, Иван!

– Издеваешься?!

– Как можно? Ты вспомни-ка, совсем недавно своему дружку ты показывал Систему. Я рядышком был, я все видел.

– И снова врешь, нечисть! – Ивана начинало трясти от нахальства этого карлика-крысеныша, готового вползти в душу червем.

Но смутить Авварона Зурр бан-Турга было невозможно.

– Я завсегда рядом, Ваня, ты не сомневайся, за левым плечом твоим. Ты как почуешь нужду в чем, так оглянись налево, да позови только, мол, Авварон, друг сердешный! И я мигом отзовусь… вот тогда и поверишь. Ну это присказка, – Авварон надул щеки и даже подрос будто бы. – А я тебе твою ненаглядную показать хотел, как ты Дилу, Гугу-бандиту и Правителю вашему кривобокому Систему показывал, я ведь умею. Хочешь?!

Соблазн был сильный. Но Иван знал, этот колдун-телепат может запросто не правду показать, а наведенный морок, только запутает, охмурит, своего добьется и опять в погибельном месте на смерть бросит. Ага, бросит! Это коли сам не убьет. Ему ведь только Кристалл нужен.

– Нужен, Иван… очень нужен, – вновь прочитал мысли Авварон.

– Показывай! Но без всяких условий чтобы!

– За показ денег не берут, Ваня. Гляди! – Авварон вдруг поднялся над каменным полом до уровня Иванова лица, тяжело, надсадно с маятой заглянул прямо в глаза-и налились его базедовые желтушные белки свинцовой пустотой, будто распахнулись в сам ад, в преисподнюю. Иван только успел выставить барьеры Вритры… и канул – в пустоту, во мрак. И почти сразу увидал ее. Он узнал Алену, хотя это было невозможно, это было просто безумием каким-то: на прозрачно-хрустальном кубе сидела седая, высохшая старуха, глаза ее были словно замороженные – свет от них отражался, но не проникал внутрь, омертвевшие глаза. Желтая кожа, морщины, плотно сжатые губы… И все же это была она, именно она, Алена. Нет! Ивана передернуло. Нет! Он на самом деле сошел с ума! Или этот нечистый морочит его. Не может быть! Но каким-то внутренним, глубинным чутьем он знал, что никто его не морочит, что он видит ее… и еще кого-то. Странно! Ивана затрясло. Очень странно. В этой старой высохшей женщине непостижимо сплелись черты невероятно красивой, когда-то молодой, нежной, доброй, ласковой, ждущей его прекрасной Елены, Аленки…

и кого-то еще, очень знакомого, но страшного, гнетущего… Иван никак не мог понять. Будто кто-то стоял за спиной с занесенным в руке ножом. Будто сверлили затылок чьи-то ненавидящие глаза. Нет! Только не это!

Иван мысленно взмолился: «Авварон! Я тебе верну Кристалл, он твой, только скажи, что это все неправда! Ты слышишь меня?!»

– Слышу, слышу, – явственно раздалось из-за левого плеча. – Но это правда, Иван, ничего не попишешь. Ты узнал ее, да?

– Узнал! – произнес Иван вслух.

– А ты всю ее узнал?!

– Как это… – Иван уже понимал, о чем говорит Авварон Зурр бан-Тург, но он не хотел в этом признаваться, будто от его признания зависело – сбудется это или нет.

Когда ему явился впервые призрак страшной, безумной старухи? Давно, еще перед отправкой в сектор смерти, в комнате с хрустальным полом. Она выросла из-за спины, пронзила лютым взглядом. И он тогда понял, что ненавидит ведьма не только весь род людской, но и именно его, ненавидит до сладострастия, до жути. А потом в капсуле! А потом на планете Навей! А потом – когда он вырвался из Пристанища. Она не отпускала его! Она тянула к нему свои скрюченные старческие пальцы и злобно, нечеловеческим смехом хохотала. И вот теперь… нет, он не увидел ее, но он узнал страшные, проглядывающие черты той фурии в своей Апенке. – Этого не может быть! Не мучай меня!

– Может, – спокойно ответил Авварон, он почти не картавил, как и всегда, когда дело принимало серьезный оборот. – Она еще не стала злым духом планеты Навей.

Но она станет. С каждой минутой, с каждым днем она стареет, наполняется злобой и ненавистью, она воплощается в оболочку фурии. И она становится ею!

Лицо Алены приблизилось, теперь Иван видел каждую черточку, каждую морщинку. В этом лице были добро, ожидание, былая краса, усталость… и проглядывало в нем иное, нехорошее. Время! Проклятое время перевоплощает людей без всяких причуд, без ворожбы и колдовства!

– Нет! Ты ошибаешься, Иван! Мы помогаем ей, посвоему помогаем! И она станет той, что преследует тебя, никуда не денешься – это твой злой дух! Прежде, чем ты покинешь свое бренное тело, он изведет тебя вчистую, не сомневайся!

– Гадина! Ты просто гнусная гадина! – сорвался Иван. – Но я не верю тебе. Она еще нескоро постареет и превратится в фурию… пройдут годы, десятилетия! А та мне являлась давно, значит, это не она. Не она!

Авварон раскатисто рассмеялся. Он хохотал до тех пор, пока смех не перешел в перхающий кашель, в удушливые, болезненные стоны. Потом внезапно смолк. И прошипел:

– Это она, Ванюша. Да, и тогда, в самый первый раз, и позже, и на Земле, и в Пристанище тебе являлась она.

Ты же знаешь, что такое временная петля. Знаешь? Ну вот… Ты еще не узнал ее и не познал ее, ты еще не претерпел с ней тысячи злоключений, ты еще не бросил ее на тяжкие горести и муки, ты еще не оставил в ее чреве своего несчастного сына, а она приходила к тебе, потому что она уже пережила все это, она прошла через море страданий, боли, унижений, горя, она стала полубезумной, она воплотилась в фурию, в злого духа планеты Навей, и она возненавидела тебя! Потому что ты шел прямой тропинкой, а она попала в петлю времени… ты мог изменить ход событий, ты мог отказаться от задания, но ты не отказался, ты отправился в сектор смерти. И теперь она будет вечно с тобой. Она не оставит тебя и в преисподней! А ведь я предупреждал, Ванюша, разлюбезный ты мои брат, не путайся с мертвыми, не алкай усопших и пребывающих в мире ином – и не воздается тебе злом и ненавистью! Не послушал ты меня!

– Замолчи! – У Ивана обручем стиснуло голову. Он страдал невыносимо. Он готов бьы разбить череп о каменную стену. Ну почему он несет всем и повсюду смерть, горе, боли, разлуку?! Это проклятие какое-то! Это невозможно вытерпеть! Иди, и да будь благословлен! Какая наивная чепуха, какое самомнение. Нет! Он проклят и обречен! Его место в Черной пропасти, в глухих дырах Вселенной, как можно дальше от людей, ото всех… но от себя не убежишь! и о нее теперь не убежишь, как ни старайся. И от Светы никуда не деться. Все они – это его тяжкий, смертный крест. Невыносимо!

Он видел ее как наяву. Значит, она покинула биоячейку, вышла. Но как она смогла это сделать?! Это не зависело от нее! Следовательно, ей помогли. Прав негодяй Авварон, ей помогли и помогают сейчас – страшная, черная, губительная помощь. Значит, они до нее все же добрались.

– Ты умрешь лютой, ужасающей смертью! – прошипело вдруг за спиной. – И никакая сила не защитит тебя!

Иван обернулся. В темной каморке, прямо у черной стены стояла злобная, высохшая фурия в черном балахоне, в черном капюшоне, надвинутом на глаза, стоял злой дух планеты Навей, стояла его любимая – прекрасная когда-то Алена, превращенная дьяволами Пристанища и им, да, им самим, ибо без него они бессильны, превращенная в черный морок смерти и ужаса.

– Нет! – застонал он сквозь зубы. – Я не виноват! Я ни в чем не виноват!!!

Фурия расхохоталась – скрипуче и мерзко, потрясая своей кривой клюкой. Полы ее балахона начали биться, извиваться словно под порывами сильной бури. Сквозь смех вырвался каркающий хрип:

– Нет ни виноватых, ни безвинных! Черное зло Мироздания вечно и неистребимо, оно перетекает из души в душу – и нет границ ему и нет предела! Трепещи, смертный, ибо черное заклятье лежит на тебе!

– Нет! – закричал во весь голос Иван.

– Пристанище не выпустит тебя! Никогда не вырвешься ты из пут преисподней, ха-ха-ха!!! Загляни же мне в глаза! Давай! Не отворачивайся, ну-у!!!

Иван не выдержал, упал на пол.

Оглушительный, истерический вой-хохот пронзил его уши, ледяным наждаком прошелся по сердцу, выстудил все внутри, вымертвил. И смолк.

Он долго не мог отдышаться. Лежал обессиленный и подавленный. Авварон черным вороном сидел в углу каморки, сопел, причмокивал и вздыхал. Он выжидал.

И Иван очнулся. Пришел в себя.

– Что с моим сыном? – первым делом спросил он.

Авварон закряхтел, зашмыгал, начал шумно чесаться и ловить блох в своей вонючей, драной рясе.

– Я тебя спрашиваю, нечисть! Что с моим сыном?! – заорал Иван.

– А вот это ты можешь сам узнать, – неожиданно ответил Авварон.

– Вернуться в Пристанище?

– Пристанище повсюду. Ты никогда из него и не уходил, Иван… Так что, хе-хе, мелочи, формальности – туда-сюда смотаться на полчасика! – Авварон глумливо захихикал, слюни потекли по жирной обвисшей губе.

Поглядишь на сынка родного, прихватишь Кристалльчик – и к дядюшке Авварону, вот и всех делов. А я тебе помогу, как и уговорились.

Иван передернулся, задышал тяжело, с натугой.

– Ни о чем мы не уговаривались, – просипел он.

– Э-э, память у тебя короткая, Ванюша… ну да ладно, мне не к спеху, у меня вечность в запасе. Прощай, что ли?!

– Нет! Постой!

Иван приподнялся, уставился на посланца преисподней, преследующего его, издевающегося над ним, мерзкого, гадкого, смертельно опасного, но и необходимого пока… Пока? А не стал ли этот негодяй и изверг его постоянной, неотвязной тенью? Не стал ли он вторым "я"?!

Черный человек. Он приходил и к другим. Он помогал, утешал по-своему, будоражил, давал силы и призрачную власть, но он и высасывал потихоньку кровь из своей жертвы, он морил, сводил с ума, заставлял лезть в петлю и пускать пулю в лоб… во Вселенной есть лишь зло, одно зло везде и повсюду, и оно перетекает из одного сосуда в другой. Черный человек! Авварон Зурр бая-Тург в Шестом Воплощении Ога Семирожденного. Черная неизбывная тень!

– Я согласен.

– Ну вот и прекрасненько – карлик-крысеныш похотливо потер потные, тускло поблескивающие ладони. – Вот и чудненько.

– Но у меня нет ни капсулы, ни разгонников, ни переходника большой мощности… вот, только это! – Иван вытащил черный кубик.

– Обижаешь, Ваня! – дурашливо протянул Авварон. – Ну зачем нам с тобой, познавшим Мироздание, какие-то допотопные разгонники? И эту старушку спрячь. Спрячь скорее, не-то зашвырнет тебя снова невесть куда, а мне ищи-разыскивай!

– Тебе видней, – согласился Иван. И убрал ретранс.

– Конечно, видней. Ведь я вижу сразу во многих пространствах и измерениях, Ванюша. Ты только представляешь их, воображаешь, а я вижу! А ведь советовали тебе добрые люди – воплощайся, и познаешь непознанное, прозреешь аки слепец, возвращенный к свету…

– Врешь все! – снова сорвался Иван. – Какие еще добрые люди?! Не было там людей! Там нелюди!

– Ну это я для красного словца, конечно же, нелюди, Иван. У вас люди, а там, у нас, нелюди. В этом и конфуз весь. Вот пощупай меня. Пощупай, пощупай, не стесняйся!

Иван протянул руку, и она прошла сквозь черный саван Авварона.

– Вот оно как, – снова засокрушался колдун, – одна видимость и только. Я там реален и многоплотен во многих ипостасях. А здесь я призрак. Да и то лишь – тебе являющийся. Иные меня не зрят и не слышат, ибо не впитали сущность мою в себя. А ты впитал, будучи на планете Навей. Ты почти родной… да что там почти, ты родной брат мне, Ваня! – Авварон всхлипнул, три мутные слезинки выкатились из левого вытаращенного глаза и гнилыми виноградинами скатились на черную рясусаван. – И без тебя в этом мире нету меня, будто и не было, будто и не рождался семижды семь раз в одном только Оге! А ведь ты меня, родного твоего брата, убить хотел… там! И уж убил почти, насилу уполз… Но пусто, Иван! По сию пору пусто мне, ибо вырвал ты из многих тел моих, по многим измерениям рассеянным, часть естества моего, пробрался в меня, проник своим ведовством окаянным и вытоптал часть безмерной и мглистой души моей. Но все простил я тебе, не помню зла твоего черного, ибо…

– …ибо нет ему меры и предела, и существует оно в самом себе, перетекая из одного в другого, не уменьшаясь, но произрастая, – продолжил Иван угрюмо.

– Истину говоришь! – Авварон задрал палец вверх. – Ибо сказано в Черном Писании: «неси зло делающим зло тебе, и неси зло, делающим добро тебе, и любезен будешь властителю века нового, и приимет он тебя в объятия свои, и воссядешь ты возле трона его по левую руку его!» А пока давай-ка, делом займемся, ведь это мне ходу нет в твой мир, а тебе, Иван, все дорожки открыты теперь, да и не духом-призраком, а телесно… а я – твоя дверь есть в закрытую для смертных, покуда живы они, часть Пристанища. Живехоньким попадешь туда снова.

И живехоньким возвернешься!

– Это за. что ж честь такая? – вяло поинтересовался Иван. Сейчас ему было наплевать на всю дьявольскую механику перебросов-переносов. Он уже почти созрел.

– А за то честь, что был ты нам чужой, а стал свой, причастившись жертвенной кровью на Черном Соборе нашем, – Авварон глядел прямо в глаза Ивану, тяжело и страшно глядел.

И припомнились сразу беснования в подземельях, игла длинная, судорожные подергивания жертв, висящих вниз головами, укол, мгла и полумрак, изумрудно-зеленое свечение, и. дьявольская рожа с раздвоенным змеиным языком-арканом и стремительное падение в бездну, усеянную сверкающими льдами, и грохот низвергающихся водопадов, похожих на водопады Меж-арха-анья…

«Ибо Земля лишь малая часть Пристанища, крохотный пузырек в его толще. А ты проткнул этот пузырек… ты вонзил иглу проникновения в тело беззащитной жертвы!» Как это нелепо и неисправимо, как горько!

– Да, Иван! – чеканно, без гнусавости и картавости, выдал Авварон. – У тебя нет и никогда не будет такой силы, чтобы убить меня во всех ипостасях моих, чтобы уничтожить мою сущность.

Он и тогда говорил точно так же. И показывал подземные инкубаторы, миллионы прозрачных ячей, заполненных эмбрионами – новая раса, сверхсущества, выращиваемые на смену вымирающему, вырождающемуся человечеству. И миллиарды маленьких черненьких паучков, за стеклотаном – ненавидящие, ледяные глаза. Чуждый Разум! Это на Земле. А на планете Навей – огромный, черный, абсолютно непроницаемый пузырь, заговоренный, закодированный Первозургом, Сиханом Раджикрави, миллионнолетним старцем, старцем, который родится на свет белый лишь через пять веков. А в пузыре этом – Кристалл. А еще он сказал тогда Авварону, что биоячейка с Аленой заговорена и неподвластна ему, что только Сихан может ее раскодировать, оживить спящую."

Получилось иначе, они добрались до Аленки. И ее больше нет. Есть старая, лишенная рассудка женщина, доживающая последние дни. И есть воплощенное в фурию зло, есть ведьма, злой дух, преследующий его. Есть страшное Черное Заклятье. Ни один нормальный землянин при таком раскладе никогда в жизни не сунулся бы в Пристанище, ведь это гибель – он убьет его, как только получит Кристалл. В этой штуковине, в этом мощнейшем гипноусилителе, заложены данные о сферах сопредельных пространств, координаты «дверей», «люков», «воронок». Черт побери! Но ведь все эти сведения выковыряны из его же, Ивановой, памяти, точнее, из Программы, заложенной в его мозг «серьезными». Программа должна была в итоге убить его. Сверхпрограмма – Первозурга. Осатанеть можно! Программа была закодирована, и он не мог ее познать. Его голова была использована… как сумка почтальона! Он должен был передать координаты черным силам преисподней?! Но «серьезные»

ведь могли и напрямую это сделать! Авварон появился на Земле вместе с ним, с Иваном. Но слуги Пристанища всегда были на Земле. И «серьезные», эта теневая ложа Синклита, какие бы высокие посты ни занимали, под какими высокими градусами ни числились бы в своих ложах, были всего лишь слугами Пристанища. Зачем им какой-то почтальон, зачем им посредник? Нет, здесь явно двойная игра… Но важно не это. Важно другое, и Иван уже говорил Авварону, говорил напрямую, открыто: он не позволит нечисти черных миров вторгнуться на Землю вместе с полчищами негуманоидов Системы. Не позволит! Это будет слишком для маленькой Земли, для всей Федерации!

– Ну и что? – поинтересовался вдруг Авварон с ехидством. – Уж не передумал ли ты?

– Нет! – твердо ответил Иван. Он не лежал и не сидел, он стоял в полный рост посреди темной каморки.

– Тогда… смотри мне в глаза. И ты войдешь в Пристанище!

Не глаза, а черная, сатанинская пропасть открылась перед Иваном, бездна мрака, ужаса и отчаяния. И его повлекло туда – вниз, в адскую воронку в тягостном, замедленном падении. И не было рядом ничего и никого, не было и Авварона. Лишь он и смертная пустота. Лишь гнетущее осознание надвигающейся погибели… нет! он не имеет права сомневаться! он вынырнет из этой пропасти, из омута запредельных миров! он обязан вынырнуть оттуда!

Чернота и пустота рассеялись постепенно… и не было никакого падения, никакой пропасти – просто возвращалось зрение и он начинал видеть. А видел Иван вокруг себя по все стороны – лес, неземной, полуживой, а может, и живой лес с шевелящимися лианами-червями, с кронами чудовищных дышащих деревьев, с глазастыми васильково-багряными цветами и колючими зарослями.

Как и в прошлый раз прямо над головой, высоко-высоко пролетел со скрежетаньем и посвистом шестикрылый дракон, но без гипнолокаторов, это хорошо, это значит, что о н и не видят его и не знают о его возвращении.

Планета Навей – проклятая, дьявольская планета Навей, в чреве которой блуждал всю предыдущую жизнь, из мохнатой утробы которой он вырвался дряхлым, умирающим старцем. Его спас и оживил Откат, вернул молодость, силу, не лишив памяти. Это почти чудо. Но это не будет повторяться вечно, и он теперь не имеет права блуждать по Кругам Внешнего Барьера годами, десятилетиями мыкаться в гирляндах миров-призраков Охранительного Слоя, ему не дано времени бродить вокруг да около или пронзать пространства в отходных сферах-веретенах… Дверь где-то в Нулевом Канале. Но она не нужна ему. Ему нужен только Кристалл и… в первую очередь, его сын, брошенный, одинокий, может, и не живой уже.

– Иван, ты слышишь меня? – пробилось глухо, словно сквозь слой ваты.

– Слышу, слышу, – процедил Иван.

– Кристалл там, ты знаешь, давай быстрей, не тяни время!

– У тебя в запасе вечность, обождешь! – грубо ответил Иван.

Он подошел к колючим зарослям, припоминая, как продирался сквозь них, как спешил на бот, как боялся опоздать и навечно остаться здесь.

Гибкие ветви с колючими, то сжимающимися, то разжимающимися пучками шипов, потянулись к нему, почуяв добычу, мясо. Иван отошел назад на полшага. Кристалл должен лежать в другом месте – там, где стартовал десантный боевой бот, стартовал, чтобы воссоединиться со своим кораблем-маткой, с капсулой, лавировавшей по сложной орбите.

Авварон перебросил его точно, в нужное место, в тот самый «огромный, черный абсолютно непроницаемый для него, Авварона, пузырь». Не соврал! Значит, Первозург сильнее этой нечисти, пусть не во всем, пусть в каких-то отдельных вещах, но сильней! Не надо было с ним расставаться, да, Сихан Раджикрави – союзник, каких больше нет и не будет. И он всем обязан Ивану, это Иван вытащил Сихана из заточения Чертогов. Где он теперь?! Где, где… на Земле, где ж ему еще быть.

Иван отмахнулся от мохнатой наглой лианы, которая хотела захлестнуть петлей его шею. Пнул сапогом в основание буро-синего ствола – из пробитой почерневшей коры ударила струйка желтовато-зеленой крови, где-то наверху, под кронами, глухо завыло нечто огромное и неподвижное. Живые деревья. А под ними и в них утроба – только зазевайся и сгинешь в ее непомерном брюхе навсегда. Тогда он был в скафе, с целой кучей всяких пил, ножей, пробоев, электрошоковых щупов и прочих премудростей, и то еле выкарабкался из неподвижно-живой исполинской гадины. Сейчас рисковать нельзя. И Иван пригнулся, прополз под низким стволом, попытавшимся придавить его к земле, но не успевшим, выскользнул – и уткнулся прямо в зеленую мирную лужайку с рыжей полузаросшей проплешиной. Здесь! Здесь стоял бот. Здесь он обронил Кристалл.

Надо искать… а надо ли?! Сейчас он поднимет эту крохотную штуковину, выберется из пузыря, отдаст ее Авварону – и все! финита ля комедиа! все закончится просто и гнусно. Нет, так нельзя. Но иного хода нет. Виски ломило от невыносимости положения и от тоски маятной, неизбывной.

Вот он! Иван опустился на колени. Да, это еще не Кристалл, но все же кристалл – маленький, розовенький, съежившийся, с налипшей поверху пыльцой, но он! Первым желанием было растоптать его, уничтожить, сжечь…

Иван выдернул из-за спинного чехла лучемет, вскинул его стволом вверх. Нет, кристалл не горит, и растоптать его нельзя. Можно зарыть поглубже, чтобы глаза не видели. И все! Но уничтожить его практически невозможно.

Иван взял кристалл двумя пальцами, осторожно положил себе на ладонь. Надо подержать его у тела, прижав прямо к коже: кристалл заряжается от человеческого тепла, от тонких энергий, исходящих от разумной человекообразной особи. Тогда он станет Кристаллом. И тогда Авварон заберет его себе. И откроются двери во Вселенную, заселенную людьми. И войдут в нее обитатели потусторонних миров. И станет это концом века и Апокалипсисом.

Виски заломило еще сильнее. Потом их сжало с такой чудовищной силой, что Иван тихо и протяжно застонал.

Так не должно было быть. Авварону невыгодно сейчас убивать Ивана. А кроме него никто не имел прямого воздействия… Никто?! Иван вдруг отчетливо увидал странное лицо Сихана Раджйкрави и сразу же его пронзила мысль: ведь он никогда не видел этого лица! никогда, ведь Сихан был то в облике уродливого монстра, то в теле круглолицего с широким перебитым носом, одного из «серьезных», что послали Ивана на явную и лютую смерть. Но сейчас это было совершенно иное лицо, невиданное прежде – узкое, темное, со вдавленными почти синюшными висками, тонким прямым носом, тонкими ровными губами, большими, но отнюдь не выпуклыми, не африканскими, глазами изумрудно-серого цвета, седые брови, седые очень короткие волосы бобриком, черные мешки под глазами, но какие-то странные мешки, не болезненные, а вполне присущие именно этому лицу.

Иван ничего не понимал. От боли в голове он начинал терять сознание. Но не потерял, не успел… боль отхлынула неожиданно. И в мозгу прозвучали слова: "Это я, Иван.

Вы узнаете меня?" Надо было что-то отвечать. Но слова не вырывались из пересохшего горла, только мысль скользнула: «Узнал! Хотя никогда не видел вас…» И Первозург услышал его. «Это я, именно я, не галлюцинации, не миражи. Слушайте меня внимательно: в Пристанище еще со стародавних времен мною были запрограммированы и заложены двенадцать областей, связующих меня с Ним, в какой точке Мироздания я бы ни находился, понимаете?!» Иван сразу все понял, иначе и быть не могло, ведь Первозург и был первозургом потому, что он создавал, проектировал и воплощал в жизнь этот чудовищный, непостижимый мир, и он не мог не быть предусмотрительным, он предвидел многие фокусы своего коварного детища. И вот он вышел на связь. Вышел, потому что Иван оказался именно в той области, в том пузыре, что соединен с Первозургом внепространственными каналами. Это чудо! Но и о действительности забывать не следует. Иван сунул бледный и немощный кристалл во внутренний, подмышечный клапан – пускай набирается сил.

«Как вы оказались там?» – спросил Первозург с явной дрожью в голосе.

«Меня теперь слишком многое связывает с планетой Навей», – сокрушенно признался Иван, чувствуя, что Авварон отчаянно пробивается в его мозг, в его сознание, но не может пробиться извне, не может, потому что ктото поставил психобарьеры, очень мощные, непреодолимые. Кто?! Наверняка, он – Сихан. Он здесь хозяин, он кодировал «черный пузырь», да это и к лучшему, все же человек, хоть и тридцать первого века, но человек.