Текст книги "Взыскующие знания"

Подобно Моисею, Луллий нес людям новую скрижаль – первую свою книгу об «Искусстве», ибо он не принадлежал к числу тех христианских отшельников, для которых целью жизни было изнурение плоти, умерщвление всех земных чувств, растительное существование. «Лучше провести жизнь в обучении других, чем в посте… – повторял Луллий. – Образ казненного Христа, скорее, можно найти в тех, кто в повседневной жизни стремится быть похожим на него, чем на деревянном распятии».

Бывший распутник становится страстным проповедником. На улицах и площадях родного города он собирает толпы народа, в цистерианском монастыре близ Пальма-де-Майорки ему с восхищением внимают монахи. Островные границы уже тесны для него, и он отправляется во французский Монпелье, где в знаменитом университете читает лекции об «Искусстве» (вопреки средневековой традиции, запрещавшей преподавание лицам, не имевшим ученой степени). Под влияние Луллия попадает и король: Хайме II дарует бывшему сенешалю пятьсот флоринов ежегодного дохода, и Раймунд организует в 1276 году на горе Мирамар в Майорке школу для изучения арабского языка. Однако то ли он оказался слабым педагогом, то ли наука была слишком сложной для его тринадцати учеников-францисканцев, но школа вскоре прекратила свое существование.

Рис. 2–1. Раймонд Луллий (из средневековой рукописи).

Неудача не сломила Луллия, и он решает отправиться в Рим, надеясь с помощью папы открыть новую школу. Но когда он добрался до Вечного города (а произошло это в 1287 или в 1288 году), выяснилось, что Гонорий IV умер, а курия, занятая дракой за власть, не проявила интереса к идее арагонского подвижника. По дороге на родину Луллий останавливается в Париже – интеллектуальном центре тогдашней Европы, где знакомит французских клириков и университетских схоластиков с «Искусством», затем вновь читает лекции в Монпелье. И пишет, пишет, пишет… Он распространяет свою идею на все области духовного и светского знания. В неизменном одеянии кающегося грешника неутомимо странствует Луллий по Европе от одного монастыря к другому, заражая братию своим миссионерским энтузиазмом, внушая им необходимость повсеместного и немедленного обращения язычников, проводя клириков с помощью «Искусства» по лабиринтам теологии и схоластики. Рекомендательные письма и грамоты открывают перед ним двери дворцов сильных мира сего, и с изумлением внимают князья и государи словам этого странного человека, призывающего отказаться от мирских радостей и отдать все злато на великое дело служения Богу (рис. 2–1). Молва опережает его появление. По средневековому обычаю давать особые прозвания выдающимся деятелям религии и науки его нарекли Доктором (то есть Учителем) просветленным (doctor illuminatus) подобно тому, как Иоанн Дунс Скотт был назван – Изощренным, Роджер Бэкон – Удивительным, Альберт Великий – Всеобъемлющим, Фома Аквинский – Ангельским, Уильям Оккам – Непобедимым, Бернар Клервосский – Сладкоречивым, Ян (Иоганн) ван Рюйсбрук – Экстатическим.

Около 1290 года Луллий поселяется в Генуе – важнейшем купеческом центре Италии, постоянно связанным торговой активностью с африканскими странами. Здесь он переводит несколько своих книг на арабский язык, сближается с местными монахами-францисканцами, которые становятся его учениками и верными сторонниками (по-видимому, в Генуе Луллий вступил в Терциарий[37]37
  Терциарий – светское отделение некоторых монашеских орденов, члены которых принимают обет жить в соответствии с духовностью данного ордена, но остаются мирянами.


[Закрыть] ордена св. Франциска). Здесь он решается на следующий шаг: если князья церкви и мира не желают способствовать учреждению миссионерских школ, то он сам отправится в Африку и силой доказательств заставит перейти мусульман в христианство. В конце 1291 или начале следующего года на купеческом судне он добрался до Туниса, крупного центра ислама в Северной Африке, и вступил в публичные дебаты с мусульманскими богословами (рис. 2–2). В этом, вообще говоря, не было ничего удивительного: связи между теологами и философами, принадлежавшими различным верам, были тогда достаточно прочными, и традиция допускала мирные споры мусульманских муфтиев и имамов со странствующими христианскими проповедниками (в тех случаях, разумеется, когда эти споры не преследовали столь радикальных, как у Луллия, целей). Надо заметить, что он всегда относился с уважением к приверженцам ислама и в его сочинениях мы не найдем ни одного оскорбительного слова о Магомете; напротив, в них часто действует «мудрый сарацин», которого автор обращает в истинную веру.

Однако вскоре после начала диспута один из проницательных оппонентов Луллия понял, куда клонит странный христианин, и объявил правителю Туниса, что чужестранец вознамерился отвратить его подданных от священной веры Магомета и поэтому заслуживает немедленной смерти отсечением головы. Его препроводили в тюрьму, где он находился все то время, пока Совет духовенства решал его судьбу. К счастью, среди членов Совета нашелся разумный имам, который убедил короля помиловать Лул-лия. «Если бы мусульманский проповедник пытался обратить христиан в свою веру, то все муллы только бы приветствовали его, – говорил он. – И что скажут правители сопредельных государств, когда узнают, что могущественный владыка Туниса, испугавшись старого немощного человека (к тому же выдающегося ума), велел отрубить ему голову?». Правитель согласился с этими доводами, и Совет постановил, что Луллий должен немедленно покинуть страну на генуэзском корабле и под страхом смерти никогда впредь не пересекать границы Туниса.

По пути в порт Луллия сопровождала охрана, с трудом защищавшая его от толпы возмущенных мусульман, которые били его и бросали в него камни. Еле живой поднялся он на борт корабля. Но физические страдания и угроза смерти не сломили дух Раймунда. Он был уверен, что ему удалось убедить многих своих слушателей, и они внутренне готовы к тому, чтобы принять обряд крещения. Если он покинет их, то потеряет плоды своего труда, а они после смерти будут осуждены на вечные мучения; если же он останется, то его наверняка убьют. Но на этот раз смерть не казалась Луллию столь ужасной. Он укрылся на другом генуэзском судне, которое должно было еще несколько дней оставаться в порту, надеясь за это время придумать, как тайком пробраться на берег. Чтобы не терять зря времени, он засел за очередную книгу. Между тем капитан корабля принес дурную весть: горожане возмущены проповедями христианина и недовольны решением Совета; они подозревают, что он тайно остался в стране – одного человека, внешне похожего на чужестранца, едва не забили до смерти. Раймунд понял, что едва ступит на землю, как будет немедленно убит, и что жертва его будет напрасной – ему не дадут сказать ни слова. И Луллий вернулся в Италию, но не в Геную, а в Неаполь, где пробыл более года, читая лекции и сочиняя трактаты.

Рис. 2–2. Первое путешествие Луллия в Тунис

Затем он решил вновь отправиться в Рим, ибо события в Вечном городе давали ему некоторую надежду на успех его замысла. Дело в том, что в результате ожесточенной борьбы за папский престол между различными партиями церковников Ватикана наместником св. Петра был избран анахорет, ставший в раннем возрасте бенедиктинским монахом и известный своей святостью и отрешенностью от мирских дел. Надо думать, что папа Целестин V (в миру Пьетро Анджелари да Морроне) поддержал бы религиозного подвижника, но обнаружилось, что бремя власти совершенно не по плечу верховному понтифику, и он оказался игрушкой в руках энергичного и беспринципного кардинала Бенедетто Каэтани. В конце концов, через пять с небольшим месяцем после начала своего понтификата, Целестин отрекся от папского престола и был заключен в темницу, а его место под именем Бонифация VIII занял кардинал. И надо же было случиться этому как раз в то время, когда Луллий подходил к воротам Рима! Его пламенные речи не произвели на нового папу ни малейшего впечатления, и Луллий покинул Рим с разочарованием и с рукописью очередной книги «Древо науки».

И вновь он идет по дорогам Европы.

Генуя – Майорка – Монпелье.

Лекции – диспуты – книги.

В декабре 1297 года Луллий снова оказывается в Париже, где у него столько поклонников и учеников, и окунается в интеллектуальную жизнь университета. Здесь, в Сорбонне, он знакомится с Иоанном Дунсом Скотом (1265–1308) – одним из крупнейших философов позднего Средневековья.

Легенда третья. Однажды на лекции Скота один из слушателей, седобородый старик во францисканском одеянии, раз за разом прерывал лектора, не соглашаясь с его утверждениями. Чтобы высмеять «студента», Скот задал ему элементарный вопрос по грамматике: «Какая часть речи Бог?». Луллий поднялся со своего места и немедленно отпарировал: «Бог не часть, а Целое», а затем произнес длинную речь о достоинствах своего «Искусства».

Проведя полтора года в Париже, неутомимый старец вновь пускается в странствия. На своем родном острове он обращает в христианство местных мавров, на Кипре возвращает в лоно католической церкви схизматиков – якобитов, несториан, маронитов. В начале 1301 года он ненадолго оказывается в Армении, затем возвращается на Кипр. К этому времени относится знакомство и дружба Луллия с Арнольдо из Виллановы, который был в восторге от учености своего нового друга.

И вновь – в путь.

Генуя – Париж – Монпелье – Генуя – Барселона – Лион – Майорка.

Книги – диспуты – лекции.

В начале 1306 года миссионерский энтузиазм вновь овладевает Луллием, и он отплывает в Африку, в город Бугию, расположенному на востоке Алжира (в те времена город был известен воском, отсюда французское bougie – свеча). Едва ступив на землю, Луллий собирает вокруг себя большую толпу и заявляет: «Вера христиан истинна и благословенна, а магометанская вера лжива и мерзопакостна; и я готов доказать это». Этих слов, сказанных на арабском языке, было достаточно, чтобы мусульмане набросились на неверного. С большим трудом стражам порядка удалось отбить Луллия у толпы и привести к духовному владыке города.

С удивлением поинтересовался имам, не безумен ли чужестранец, ибо вести открыто подобные речи – значит обрекать себя на неминуемую смерть. «Нет, – с достоинством отвечал Луллий. – Истинный слуга Христа, познавший величие католической веры, не должен бояться телесной смерти в те мгновения, когда он несет душам язычников Свет правды». За этим последовал долгий спор, в котором каждый из собеседников безуспешно пытался доказать истинность своей веры. Тем временем собравшаяся у дома толпа требовала выдать неверного для немедленной казни. Но имам запретил самосуд и отправил Раймунда в тюрьму, чтобы вынести ему надлежащий приговор в суде (рис. 2–3).

Рис. 2–3. Заключение Луллия в тюрьму (из средневековой рукописи).

На следующий день Совет духовенства постановил заслушать Луллия: если будет установлено, что он действительно является философом – его предадут жестокой казни; если же окажется, что он не обладает ни мудростью, ни знанием – отпустят как глупца на все четыре стороны. Но это решение горячо оспаривал один из членов Совета, который плыл в Бугию на одном корабле с Луллием и слышал его пламенные речи. Он утверждал, что этому христианину нельзя давать слово в зале суда, так как он выдвинет такие доводы в защиту своей веры, которые трудно и даже невозможно будет опровергнуть. Поэтому его следует оставить в тюрьме, где тяжелые условия сами собой прекратят дни старого человека. На том и порешили.

Шесть месяцев провел подвижник в зловонной тюремной камере, и в течение всего этого времени муллы неоднократно пытались заставить его отказаться от своих убеждений. Ему предлагалась свобода, деньги, богатый дом. «Но, – пишет хронист, – этот Божий человек Раймунд стоял, как скала и отвечал: “Если вы поверите в Господа Иисуса Христа и отвергнете собственные ложные верования, я обещаю вам величайшие богатства и вечное блаженство”» (рис. 2–4). Стойкость узника вызвала невольное уважение мусульманских духовников. Они пошли на попятную и согласились на публичное обсуждение вопросов веры (эту дискуссию Луллий позже описал в книге «Спор Раймунда с сарацином Омаром»), после чего выслали седобородого старца из страны, запретив ему впредь появляться в Бугии. То ли из-за уважения к уму и непоколебимой убежденности праведного старца в своей правоте, то ли из-за суеверного страха, ему было позволено взять с собой все его рукописи. Они, впрочем, утонули в море, когда корабль попал шторм у берегов Италии. Погибли многие пассажиры, но Луллию и его спутнику удалось добраться до берега. Он нашел пристанище в Пизе, где его приняли с большим почетом, и где он прожил несколько лет. Здесь в 1308 году он создает окончательную версию «Искусства» и излагает ее в трактате «Ars Magna» и в сокращенном варианте – в «Ars brevis».

Рис. 2–4. Луллий и сарацины (из средневековой рукописи).

Земной путь Луллия подходил к концу, но ни один из его великих замыслов не был выполнен. Может быть, неудачи миссионерской деятельности заставили его – впервые в жизни! – отступить от своих «мирных» принципов в борьбе за души язычников. Он обратился к городскому совету с призывом организовать новый крестовый поход за освобождение Святой Земли. Луллий предлагал атаковать мусульман не по всему фронту, а в такой последовательности: сначала в богатейшей Гранаде, затем в Варварии и в Сирии. По его мнению, такой план позволил бы непрерывно пополнять казну крестоносцев необходимыми средствами. Вдохновленные пламенными речами Луллия, горожане собрали тридцать пять тысяч флоринов на священную войну, и он отправился за поддержкой сначала в Геную, а затем к папе-беглецу Клименту V, нашедшему убежище в Авиньоне под покровительством французского короля Филиппа IV Красивого.

Но когда Луллий поднялся в Альпы, он с горечью убедился, что ни папе, ни утонченным кардиналам нет никакого дела до его планов. Им был смешон этот нищий фанатик, требовавший десятину от церковных доходов на войну с мусульманами, ибо Великое Пленение было невместно Духовному Поиску. Деньги, однако, Климент взял, но использовал их лишь для привлечения на свою сторону сильных мира сего.

Зимой 1308 года Луллий отправляется лечить душевные раны в свой любимый Париж, где продолжались словесные баталии между ортодоксальными богословами и аверроистами – последователями великого арабского философа Абу-ль-Валид Мухаммед бну-Ахмед Ибн Рушда (1126–1198), известного в Европе под латинизированным именем Аверроэса. Парижский епископ Стефен Темпье уже дважды (в 1270 и 1277 годах) предавал аверроистов анафеме, но влияние их было по-прежнему сильно. Университетские власти поручили Луллию возглавить борьбу против этих вероотступников, пытавшихся поставить философию вне зависимости от религии. Впрочем, сделали они это не без некоторых колебаний и лишь после того, как в феврале 1310 г ода пятьдесят магистров и докторов Сорбонны письменно объявили о своей поддержке «Искусства», а король Филипп IV направил канцлеру университета письмо, в котором приветствовал его как доброго католика.

В следующем, 1311 году, Луллий участвует в соборе, который высшее духовенство католической церкви, обеспокоенное падением престижа папства (и соответствующим этому падению уменьшением доходов папской казны), собрало в небольшом французском городке Вьенне. Два года длился Вьеннский собор, и все это время Луллий упорно пытался «достучаться» до умов и сердец интриганов и политиков в мантиях кардиналов и прелатов. И добился своего! Собор постановил организовать школы для изучения арабского, халдейского и древнееврейского языков в университетах Оксфорда, Болоньи, Саламанки и Парижа под покровительством и при финансовой поддержке папской курии. Так было положено начало систематическому изучению восточных языков в Европе, а Луллий на пороге восьмидесятилетия осуществил свою заветную мечту. Теперь он не сомневался, что миссионеры, воспитанные во вновь образованных школах, со временем решат другую его великую задачу, обратив иноверцев в христианство.

Оставалось мученичество. «О, многострадальный и сострадательный Господь! – обращался к Богу Луллий. – Много раз дрожал я от страха и холода. Наступит ли тот день и час, когда тело мое будет трепетать от тепла великой любви и страстного желания принять смерть за Создателя и Спасителя?».

И час пробил. В августе 1314 года Луллий отплыл с Майорки в Тунис. Он нашел здесь несколько ранее обращенных им мусульман, и они помогли ему перебраться в Бугию. Длительное время скрывался он у купцов-христиан, тайно проповедуя христианство среди местных жителей, пока неутоленная жажда мученичества не вывела его на городскую площадь. Громко заявил Луллий возбужденной толпе, что он – тот самый человек, которому под страхом смерти запретили появляться в Бугии. Он готов предстать перед судом Господним и благодарит Бога за то, что он дарует ему мученическую смерть среди язычников. С проклятиями и угрозами толпа потащила Раймунда ко двору короля. Затем по приказу верховного имама его вывели на берег моря и побили камнями, точно так же, как еврейская толпа забивала камнями первых христианских мучеников. Это произошло 29 или 30 июня 1315 года в праздник апостолов Петра и Павла.

Легенда четвертая. Следующей ночью моряки генуэзского торгового судна, входившего в городскую гавань, заметили на берегу огромную пирамиду света. Высадившись с корабля, они обнаружили, что свет как бы исходил из груды камней, под которой они нашли еле живого мученика. По приказу капитана судна Стефана Колумба генуэзцы с величайшей осторожностью перенесли страдальца на борт и немедленно вышли в море. Придя ненадолго в себя, он вгляделся в лицо капитана и чуть слышно сказал, что его потомку будет суждено открыть Новый Свет, видение которого только что было ему, Луллию. Затем силы оставили его, и он снова потерял сознание. Когда же очертания Майорки показались на горизонте, душа праведника покинула тело и соединилась с Божеством.

«С тех пор никогда столь блистательно не соединялись в одном человеке все те качества, которые образуют сущность испанца: любовник, солдат, отчасти грешник, в значительно большей степени святой – таким был этот типичный испанец» (Хэвлок Эллис, английский писатель и психолог).

Разум и вера

В XIII веке – вершине Средневековья – поток новых знаний, наложившись на глубокую веру в незыблемость христианских догматов, сосредоточил философские и богословские искания на обосновании веры, на примирении её с наукой.

Десятью веками ранее уроженец Карфагена Квинт Септимий Флоренс Тертуллиан провозгласил несовместимость веры и разума: истины веры являются бессмысленными с точки зрения разума, но именно поэтому в них следует верить. «Сын Божий был распят; не стыдимся, хотя это и постыдно, – писал он. – Сын Божий умер – вполне верим этому, потому что это нелепо. И погребенный воскрес; это верно, потому что это невозможно».

На протяжении тысячелетия шла непримиримая борьба между сторонниками Тертуллиана и немногочисленными его противниками, такими, как ирландец Иоанн Скот Эриугена (ок. 810–877), француз Пьер Абеляр (1079–1142), шотландец Иоанн Дунс Скот. Попытался примирить различные точки зрения Фома Аквинский (ок. 1225–1274), «князь философов» и гений компромисса: он разработал собственную доктрину, которой католическая церковь придерживается и по ныне. С одной стороны, Аквинат соглашался с тем, что методы философии и теологии совершенно различны, но в то же время утверждал, что ряд религиозных догматов нуждается в философском обосновании, ибо, будучи доказанными, они становятся ближе человеку и укрепляют его веру. Новый импульс спорам в XII веке дала теория «двойственной истины», которой придерживался Аверроэс, а в следующем столетии развивали латинские аввероисты во главе с магистром Парижского университета Сигером Брабантским (ок. 1240–1284), заколотым фанатиком за свои еретические взгляды[38]38
  Данте поместил Аверроэса (вместе с Платоном и Аристотелем) в Лимб, а Сигера Брабантского – даже в один из кругов рая (в явном противоречии с постоянными проклятиями и инвективами католической церкви).


[Закрыть]. Теология опирается на истины откровения, а философия – на данные науки, каждая из них в собственной области сохраняет ценность, но совместить их невозможно, – утверждал Авэрроэс. Поэтому истинное в философии может быть ложными в теологии, и наоборот. Толпе нужно оставить её веру, ибо она «налагает узду на людей из народа, препятствует им губить друг друга и ссориться», в то время как философы должны умозрительно и бестрепетно приближаться к истине.

Такая двуличность была неприемлема для Луллия. Господствующим мотивом его философии было убеждение, что истина одна, и то, что справедливо для веры, не может быть ложным для разума. Поэтому с помощью ratio necessaria (необходимых обоснований) любой догмат христианства может быть доказан, а любое заблуждение язычников опровергнуто. «Пусть христиане, – писал Луллий, – снедаемые пламенной любовью к делам веры, примут во внимание, что (так как ничто не может противостоять доказательствам, которые благодаря силе доводов могущественнее всех других вещей), они способны с их помощью и с благословения Господня направить иноверцев на истинный путь. Ибо они не могут не отказаться (во имя того, что истинно и необходимо) от веры, ложность и внутренняя противоречивость которой доказаны».

Своим противникам, настаивавшим на том, что разумное доказательство отнимает нравственную заслугу религии, Луллий отвечал, что оно не создает веру, а только придает ей такие объективные основания, благодаря которым она может быть передана другим. Разум и вера – суть различные формы одного и того же содержания; разум показывает возможность и необходимость того, что дается верой. Она держится на возвышенных вещах и никогда не опускается до рациональной почвы, в то время как доказательства поднимаются ввысь до этих возвышенных вещей, и это приводит к знанию и пониманию. «Доказательство догматов веры невозможно без помощи самой веры, – утверждал Луллий. – Чтобы найти убедительные объяснения чудес и возвыситься до их понимания, необходимо заранее поверить в них, предположив, что они истинны или что они могут быть таковыми». Он постоянно повторял слова пророка Исайи: «Не уверуешь, не уразумеешь», напоминал, что «Бог велит любить Его всем нашим разумом» и что св. Петр призывает «представлять доказательства веры, которые содержатся в нас».

Итак, вопреки как мрачным ортодоксам тертуллианового типа, гордившимся своей темной верой, так и аверроистам, Луллий утверждал возможность полного слияния теологии с философией. Особенно возмущала фанатика и страстотерпца теория «двойственной истины», и он, по словам французского мыслителя Эрнеста Ренана, «был главным героем… крестового похода против аверроизма». В своей яростной оппозиции он заходил столь далеко, что заявлял: «Если христианская вера не может быть обоснована разумными доводами, тогда нет никаких оснований для утверждения её истинности». Подобными высказываниями Луллий навлекал на себя обвинения в ереси и при жизни, и после смерти.