Текст книги "Время святого равноапостольного князя Владимира Красное Солнышко. События и люди"

Первый: понимая неизбежность войны, удельная знать проявила редкую, граничащую с идиотизмом, некомпетентность и оставила князя Олега один на один с грозной киевской армией. Олег же проявил не меньшее легкомыслие, и вывел своих людей в поле, решившись попытавшись одолеть прославленного Свенельда в «регулярном сражении». Правда, тогда следует допустить, что среди древлянских воевод не было ни одного хотя бы относительно здравомыслящего человека и стоящего профессионала. Когда известие о катастрофе под Овручем дошло до уделов, местные вожди-Святославичи, подобно князю Владимиру, разбежались, а местные же «знатные люди» поспешили с изъявлением покорности киевскому князю.

Второй: оппозиция Киеву не теряла времени и готовилась к войне, тем более что ей благоприятствовала пауза, возникшая в самом Киеве из-за кризиса в связи с гибелью Люта и необходимостью Свенельду восстановить свои позиции. Это означает, что дружины уделов были стянуты в Древлянскую землю. Местом сбора был определен не Искоростень, находившийся слишком близко к границе Киевского удела, а Овруч – хорошо укрепленная крепость на севере Древлянской земли. Объединенные силы уделов предполагали в одном сражении сломить натиск киевлян, вслед за чем развить наступление к Днепру, на Вышгород и Киев. Именно этот вариант развития событий представляется наиболее вероятным, поскольку дает ответы почти на все вопросы: и почему уделы не стали сопротивляться продвижению киевлян на север (потому, что сопротивляться было уже некому); и почему Олег решился на сражение в поле, а не за стенами укреплений; и почему Владимиру и Добрыне пришлось спешно покидать Новгород и «за морем» искать людей для новой дружины, а самим новгородцам изъявлять покорность перед киевским князем. Но это также означает, что под Овручем произошло грандиозное сражение, в котором Киев одолел окраины. Рискнем предположить, что столь большого числа воинов на одном поле на Руси еще не сходились в смертельной схватке. И столь же беспримерным оно было по числу погибших. Для проигравшей стороны сражение окончилось не просто поражением, а настоящим избиением.

Однако чем вызвано поражение оппозиции? Ведь ее армия должна была быть огромна. Причины поражения подобных «сводных» армий хорошо известны. Примеров множество в истории. Конечно, каждый из удельных Святославичей хотел победы не только вообще, но и такой, при которой максимальные потери понесут все прочие союзники: ведь союзники они здесь и сейчас, при разгроме Ярополка, а когда победители (как предполагалось) выйдут к Киеву, они уже станут соперниками. Претендентов на киевский престол было слишком много, и о предстоящей схватке за него они не могли не думать. А чтобы там, в Киеве, позиции были предпочтительными, необходимо было: во-первых, сохранить в целости и сохранности свои дружины и, во-вторых, предельно ослабить дружины своих потенциальных соперников за Киев. Скорее всего, сюжет сражения напоминал то, что произошло в 1223 году на реке Калке, когда монгольские тумены Субедей-баатура и Джебэ-нойона фактически уничтожили численно превосходившие их русские войска, вышедшие в степь на помощь половцам: дружины русских князей наступали разрозненно, в битве не помогали друг другу. Причина катастрофы на Калке – результат удельной разобщенности Руси, единой как явление географическое, религиозное и культурное, но никак не политическое. Но и в 977 году под Овручем стояли войска уделов. Для них победа над Ярополком была только первой частью войны, и они не могли не думать о завершающей ее фазе, о схватке за стольный Киев, как русские князья на Калке не могли не думать о прерванной усобице, которую тотчас по возвращении из Дашт-и-Кыпчака они намеревались возобновить. Даже для великого полководца, с безупречным прошлым и огромным авторитетом, для личности с ярко выраженной харизматичностью объединить такую «сводную» армию, раздираемую противоречиями и подозрительностью, добиться согласованности от ее взаимно недоверчивых частей – задача почти нерешаемая. Да такой харизматичной личности и не было у оппозиции. Формально главнокомандующим был Олег Святославич, но просто потому, что военные действия проходили на территории его удела. Возможно, старшинство Олега определялось и возрастом – среди собравшихся Святославичей он был старше всех годами, хотя вряд ли ему было более двадцати лет. (Впрочем, неизвестно, были ли при армии прочие главы удельных княжеств; Владимир, как мы знаем, оставался в Новгороде, но это могло произойти и по отдаленности региона, и по многим иным частным и случайным причинам). Опыта командования войсками Олег до того не имел. Уже по одной этой причине воеводы могли игнорировать его приказы, если таковые и были. Скорее всего, общие решения принимались, как и на Калке, коллегиально, а во время военных действий это верный путь к катастрофе.

В отличие от удельной оппозиции, киевские войска имели единое командование. Однако, именно благодаря богатому опыту и как военачальника, и как государственного деятеля (сочетание этих качеств в одном лице создают особую благоприятность) Свенельд понимал, что военные кампании, проведенные князем Святославом, слишком дорого обошлись Киеву – огромные потери за короткий срок невозможно было восполнить даже в относительной степени. Причем, на берегах Дуная, Черного моря и Днепра нашли свой конец лучшие. Известно, что сам Свенельд добрался до Киева зимой на исходе 971 года с незначительным числом людей. Их соединение с небольшой дружиной Ярополка, находившейся в Киеве и вряд ли имевшей боевой опыт – это все, чем мог располагать Свенельд. Правда, средства, которыми располагал Киев, позволяли принять на службу дружинниками различных «искателей счастья». Но, во-первых, большинство их уже «прибилось» к различным уделам, оставшиеся были отнюдь не лучшими вояками и, что важно, малонадежными; а во-вторых, формальное скопление вооруженных людей нельзя считать войском. Это, кстати, касается и ополчения, которое, естественно, было набрано: ополчения отличались стойкостью и верностью, но хороши были главным образом в обороне, когда надо было «стоять насмерть», особенно когда позади родные поля, деревни и посады. Для наступления, для маневренной войны им не доставало выучки и подвижности. Но даже скромного летописного текста достаточно, чтобы сделать очевидный вывод – Свенельд перенял лучшее у Святослава, используя стратегию молниеносной и подвижной войны. И это было разумно: в затяжной войне у Киева на победу шансов было немного, так как потенциал уделов совокупно был значительно больше, чем Киева, и время позволило бы этот потенциал мобилизовать и по частям вводить в ход войны. Иначе говоря, уделы имели резервы, а вот Киев – нет. В этой ситуации необходимо было добиться решительного перелома в ходе войны немедленно. Все зависело не просто от первой кампании, а именно от первого удара, которому следовало стать поистине молниеносным и точным. Нужна была не просто победа, а именно разгром противника. Качество армии в этом случае требовалось высокое. Тут два варианта.

Первый: Свенельд совершил чудо (или подвиг) и сумел за год (это максимум, все же большая часть времени ушла на политическую борьбу в Киеве) создать из имевшихся в его распоряжении фрагментов вышколенную, образцовую армию.

Второй: Свенельд прибег к помощи сильного и верного союзника. Ничуть не умаляя способностей старого сподвижника св. Ольги, следует признать первый вариант маловероятным – даже римлянам, поднаторевшим в подобных ситуациях (в период и Пунических, и Гражданских войн) требовалось больше времени. Что-то и, наверное, многое было Свенельдом сделано, но все же без союзника ему обойтись было вряд ли возможно. Таким союзником могли быть только печенеги.

Конечно, у печенегов в истории, и особенно в истории русской, дурная слава. Они совершали нападения на русские земли, разоряли города и села, убили князя Святослава и даже совершили два нашествия на Русь: при св. Ольге в 968 году и при князе Ярославе Мудром в 1036 году. Последнее нашествие завершилось грандиозной битвой под стенами Киева, на чем, собственно, история печенегов и кончилась. В эмоционально-эстетической памяти русского человека печенеги – народ жестокий, алчный, коварный, с примитивной культурой (как были, так и оставались кочевниками, городов не строили), преданный дремучему язычеству в самой извращенной форме. В массовом сознании разницы между хазарами, печенегами и половцами вряд ли можно найти – все они кочевники, которые только и делали, что зарились на русские плодородные земли и стремились завоевать Русь. Но нужно отдавать себе отчет в том, что степняка-кочевника никак не могут интересовать лесные, сложнопрофильные, с большими заболоченными участками территории Руси – там нет места для кочевого образа жизни. Правда, сильно уязвимые от климатических колебаний, кочевники вынуждены временами компенсировать свои потери грабежом более стабильных и богатых оседлых соседей. Набеги вызваны не порочной склонностью к грабежам, а спасением себя от гибели. В противостоянии оседлой и кочевой цивилизаций у первой все преимущества. В лесной зоне с системой засек кочевники утрачивают свое тактическое преимущество и не располагают необходимыми средствами для полноценной осады и взятия укрепленных городов и крепостей. В то время, как оборонительное искусство совершенствуется, тактика кочевников остается неизменной (метаморфозы, произошедшие на рубеже XI–XII веков в Восточных степях и приведшие к стремительному созданию Монгольской империи Чингиз-хана – явление феноменальное и предполагает особый разбор).

Впрочем, Хазарский каганат – также разговор особый хотя бы потому, что это лишь отчасти кочевая цивилизация: это полноценное государство, имевшее претензии как минимум на региональное лидерство и в течение полутора веков державшее в напряжении, а временами и в страхе, своих соседей, в том числе таких, как византийцы и арабы. Иудейский по вероисповеданию, каганат стремился установить над Русью жесткий вассалитет, что ему пусть и на короткое время, временами удавалось. Но даже хазарская конница не углублялась в русские земли далее лесостепной пограничной полосы, т. е. угроза существовала разве что для жителей междуречья Сейма, Сулы и Псела.

Печенеги, кочевники тюркютской группы, мигрировали из Центральной Азии в Западные степи во второй половине IX века: низовьев Днепра и Крыма они достигли в 882 году, т. е. тогда же, когда Олег Вещий захватил Киев и началась история Киевской Руси. Причина миграции – ожесточенная война между племенами из-за климатических изменений и сокращения пастбищ. Западная степь была территорией Хазарского каганата и хазары впустили на нее печенегов для того, чтобы те составили противовес мадьярам. Вражду между тюркскими и угро-финскими кочевыми племенами хазары, придерживавшиеся принципа «сдержек и противовесов», всячески поощряли. Но нараставший кризис власти в Итиле, видимо, не позволил хазарам в своем принципе быть последовательными – на рубеже IX–X веков печенеги вытеснили мадьяров из степей и те ушли через Южную Русь на Запад, в Панонию. Печенеги же, заложив основы своей степной гегемонии, начали тяготиться обременительной властью каганата и при князе Игоре Старом даже были союзниками Руси в борьбе против Хазарии. Став самым сильным из степных вассалов Хазарского каганата, печенеги после его падения в 965 году и не без содействия князя Святослава не только сохранили свое положение, но и установили свою полную гегемонию в Северном Причерноморье от Восточных Карпат до Урала. Вопреки общепринятому предубеждению они были заинтересованы в союзнических отношениях с Византией и Русью, поскольку, в силу географических причин, оказывались посредниками в этой торговле и имели с нее значительную долю прибыли. Кроме того, печенеги сильно опасались этнически родственных болгаров, не без оснований подозревая их в желании, после того, как им удалось бы расправиться с византийцами, распространить свою власть и на Северное Причерноморье, откуда они, собственно, в начале VII века, ведомые ханом Аспарухом, и пришли на Балканы. Многие печенеги приняли православие, хотя и не отказались от кочевого образа жизни, которому они были привержены куда более последовательно, нежели хазары и мадьяры. Собственно, до самого своего конца, до выдворения их в Венгрию в середине XI века, они оставались кочевниками.

В 960 – начале 970-х годов печенежские ханы входили в союз с Византией и Русью против Болгарского царства: печенежская конница участвовала практически во всех основных сражениях и Первой, и Второй Балканских войн. Если даже на короткое время печенеги, как это было в 968 году во время Первой войны, разрывали союзнические обязательства с византийцами, все равно придерживались союза с Русью. Летопись акцентирует внимание на том, как печенеги хана Кудри убили Святослава на Днепровских порогах, и событие это, вычлененное из контекста, видится для русских как-то зловеще. Но ведь Святослав сам поставил себя в такое роковое положение и если кто-то менее всего хотел бы его возвращения на Русь, так это Киев, как, впрочем, и все удельные центры. Для печенегов же возвращение Святослава в Киев означало разрыв отношений Византии и Руси, прекращение русско-византийской торговли и огромные убытки. Кроме того, было понятно, что, восстановив свои силы, Святослав попытался бы восстановить свой личный удел в Крыму, мыслившийся им как государство-паразит, живущее за счет грабежа соседей, что не только ликвидировало бы гегемонию печенегов в Западной степи, не только разорило бы их, но, возможно, вынудило бы их покинуть насиженные кочевья и отойти к средней Волге и междуречью Волги и Урала. Если печенеги и в самом деле виновны в гибели Святослава, то нельзя не признать, что тем самым они спасали от новых бед и погромов не только себя, но и Киев, да и все русские земли. И вряд ли печенеги решились бы на это, если бы не знали, что действия их получат одобрение в Константинополе и в Киеве. Кроме того, не будет лишним напомнить, что все известные нам по именам печенежские ханы Причерноморья приняли таинство Крещения и перешли на русскую службу: в 979 году – хан Илдей, в 988 году – хан Метигай, в 991 году – хан Кучук.

Из всего этого следует, что Русь и печенеги чаще находились в союзе, чем враждовали. Киев зависел от печенегов, поскольку нижнее течение Днепра проходило по степям и осложнялось системой порогов. Но и печенеги не менее зависели от Киева, поскольку бесперебойная византийско-русская торговля была источником их прибыли. И потом, печенежские ханы в живой памяти имели судьбу Хазарии, буквально раздавленной жерновами русско-византийского союза; ханы понимали, что их легко может постигнуть такая же судьба, а потому предпочитали иметь как минимум лояльные отношения и с Русью, и с Империей. Для печенегов слишком убыточен был бы хаос междоусобных войн на Руси. Отсюда неизбежно следует, что ханы не могли быть равнодушными наблюдателями того, что и как происходит у их богатого и сильного северного соседа. Не то чтобы им так уж нравился именно Ярополк, в конечном счете не так уже и важно, кто был князем на киевском престоле, сколько им нравилось восстановление при нем стабильности и возобновления русско-византийской торговли. Если Свенельд в 971 году ушел «из-под носа» печенегов, значит он, вероятнее всего, заключил с ними договор. Теперь он мог на этом основании создать дружественный союз с ними. Как и скифы, печенеги вовсе не были такими уж упертыми «людьми войны» и весьма ценили блага мира. Воевать, конечно, им приходилось, но гораздо чаще не с соседями, а друг с другом за кочевья: передел «сфер влияния» в Печенежской степи был постоянным.

Свенельд, обратившись к печенежским ханам за помощью, а ему это было тем более легко, что с многими из них он всего-то года два-три тому назад воевал в одном ряду, «бок о бок» на Балканах, получил не только увеличение своих сил количественное, но и качественное. Причем именно такие силы, которые были просто незаменимы в мобильной войне, где важны были скорость передвижения, стремительный натиск яростной атаки, обход противника с флангов.

Сражение произошло именно близ Овруча, т. е. Олег Святославич вывел свои войска за укрепления, в поле. Исходя из сказанного выше, восстановить его ход не так уж сложно. Лобовую атаку армии удельных князей приняла киевская дружина и ополчение, в то время как печенежская конница обходила фланги и возможно даже вышла в тыл противника. В этой ситуации отсутствие авторитетного и фактического единого командования и согласованности в действиях совокупно с взаимной подозрительность сыграли в армии союзников роковую роль. Воеводы стали выводить свои дружины из сражения, думая только о собственном спасении. Потери дружин соседнего удела их не беспокоили: в конце концов, сегодня они «союзники», а завтра легко могут стать «соперниками» и «врагами». Такой выход из сражения вместо перехода к плотной обороне привел к полной дезорганизации армии, и отступление очень быстро превратилось в паническое бегство. Все пытались как можно быстрее добраться до стен Овруча, за которыми, как казалось, их ждало спасение. Расстроенные ряды беспорядочно уходящей пехоты – легкая добыча для печенежской конницы. По мере приближения к Овручу нарастал хаос, который достиг апогея у самых стен. Узкий подъемный мост не мог пропустить огромную массу охваченных паникой людей. Началось столпотворение и давка, что привело к такой же катастрофе, как в 312 году на Мильвиевом мосту в Риме. Тогда в Тибре под руинами моста погиб император-язычник Максенций и множество его воинов. Теперь же во рву, так же со множеством своих воинов, погиб князь Олег Святославич.

Катастрофа под Овручем привела к тому, что удельная оппозиция разом лишилась своих сил. Редкий случай в истории блестящего по результатам блицкрига. Киев, казалось, выиграл войну одним ударом. Ярополку оставалось только закрепить свою победу.

Глава 6. Неверные плоды победы

В военной истории есть такое понятие – «Канны», т. е. сражение, в результате которого уничтожается практически вся армия противника, лишающегося какой-либо возможности к сопротивлению. В результате одного генерального сражения война выигрывается. Название такому явлению дано по знаменитой битве 216 г. до Р. X., тогда, во время Второй Пунической войны, армия карфагенского полководца Ганнибала Барки разгромила и фактически уничтожила римские легионы консулов Гая Терренция Варрины и Луция Эмилия Павла. Битва при Овруче стала именно таким сражением – враги Киева были повержены, все их планы расстроены и, казалось, ничто не могло изменить ситуацию, как она сложилась в начале лета 977 года. Правда, «Канны» – феномен опасный и лукавый. Нельзя забывать, что спустя всего четырнадцать лет после своего беспримерного триумфа великий Ганнибал был разбит при Замах новыми римскими легионами во главе с Сципионом Африканским. Вторую Пуническую войну карфагеняне все же проиграли и Ганнибалу не оставалось ничего иного, как покончить с собой. Победа при Овруче оказалась зенитом и в карьере Свенельда, и в жизни князя Ярополка. Но ведь пройдет всего лишь три года, и все изменится кардинально, путь Руси в истории будут определять совсем иные люди. И именно те, чье положение летом 977 года казалось безнадежным.

После грандиозной победы под Овручем Свенельд, если верить летописям, а не верить им нет оснований, не вернулся в Киев, чтобы праздновать свой заслуженный военный триумф. Киевская дружина устремилась сквозь всю Русь на север, к Новгороду. Правда, в Лаврентьевской и Никоновской летописях об этом походе ничего не говорится. Их авторы ограничились констатацией того, что «когда Владимир в Новгороде услышал, что Ярополк убил Олега, то испугался и бежал за море, а Ярополк посадил своих посадников в Новгороде и владел один Русскою землею». Фрагмент этот, хоть и короткий, но очень емкий именно информативно.

Во-первых, Владимир лично не участвовал в сражении под Овручем.

Во-вторых, в Новгороде по какой-то причине не оказалось сил для сопротивления Киеву, как не оказалось и времени, чтобы организовать это сопротивление. Сил не оказалось потому, что они, видимо, полегли под Овручем (иное внятное объяснение найти просто невозможно). Времени же не оказалось именно потому, что Киев его новгородцам просто не оставил, начав наступление тотчас же, после победы в Древлянской земле.

В-третьих, очевидно, что Новгород получил бы столь необходимое время и, соответственно, возможность для политического маневра, если бы на север были отправлены только киевские послы. Но в том-то и дело, что появились не великокняжеские послы, а великокняжеское войско. Новгород оказался перед небогатой альтернативой между «плохим» и «очень плохим»: либо в крайне невыгодной, заранее проигрышной ситуации оказывать сопротивление с последующим погромом, гибелью многих знатных родов, разорением, упразднением «новгородских вольностей» и установлением сурового военного наместничества, либо, исходя из того, что «повинную голову меч не сечет», признать поражение заранее, повиниться, избежать тем самым репрессий, сохранить своеобразие своего социально-политического устройства и, получив время, использовать его для накапливания сил, для ответного удара. Символ оппозиционности Новгорода – князь Владимир Святославич и посадник Добрыня. От них следовало избавиться прежде всего, обвинив их «во всех смертных грехах», прежде же всего, в обмане новгородцев. Тем самым демонстрировалась лояльность Киеву и великому князю, у которого исчезала бы мотивация к проявлениям жестокости в отношении новгородцев. Поспешное бегство Владимира и его дяди указывает, что новгородцы обнаружили оперативность и исключительную разумность в своих действиях. Бегство (которое, конечно, выдано было за «изгнание») указывало на «разрыв» Новгорода с «порочным прошлым». В то же время новгородцы не опорочили себя пролитием княжеской крови: кто знает, как Ярополк отнесся бы к такому посягательству на жизнь Рюриковичей (особенно если вспомнить, как он убивался по погибшему брату Олегу, тело которого было по его настоянию разыскано среди тысяч трупов, что лежали в несколько рядов во рву у овручева моста). Да, Нестор не говорит, что армия Ярополка и Свенельда пошла на Новгород, но реакция Новгорода, действия новгородцев, могут быть объяснены только неожиданным и стремительным приближением к Ильменю киевских войск.

В-четвертых, в летописях не сказано, что в течение 977 года Ярополк появился в Новгороде. Вообще, неизвестно, приезжал ли когда-либо Ярополк в Новгород или держался подальше от его непредсказуемой и мятежной политической стихии. Вероятнее всего, великий князь сразу после Овруча вернулся в Киев, в противном же случае в летописи непременно появилось бы упоминание, что «ходил Ярополк к Новгороду». Нестор весьма искусен в намеках и в неожиданных оговорках. Между эпизодом о том, как Ярополк убивался о гибели своего брата Олега и укорял Свенельда, и эпизодом об усмирении Новгорода вставлена, казалось бы, неуместная фраза: «У Ярополка же была жена гречанка, а перед тем она была монахиней, в свое время привел ее отец его Святослав и выдал ее за Ярополка, красоты ради лица ее». Прежде всего, закрадывается подозрение, что это позднейшая вставка. Но дело в том, что в «Повести временных лет» таких странных «скачков в сторону» в избытке, и они выдают, скорее, именно «авторский почерк». Нестор прибегает к такому приему в том случае, если хочет, словно занавесью, скрыть нечто и, одновременно, на это «нечто» намекнуть. Думается, не случайно упоминание о «жене-грекине» следует тотчас после упреков Свенельду: Нестор ведь создает «эпическое повествование», где нет случайных мелочей, где все детали тщательно отобраны и обладают особой значимостью и информативностью, побуждая к ряду ассоциаций.

Конечно, данный «скачок» скрывает конфликт между Ярополком и Свенельдом, который отнюдь не под стенами Овруча и не из-за гибели Олега возник. Истоки его, конечно, лежат в борьбе за власть в Киеве. Если верно предположение, что Ярополк знал о заговоре против Люта Свенельдича (и, значит, пусть и пассивно, но в нем участвовал), то верно и то, что он стремился освободиться от излишнего и опасного влияния старого воеводы, т. е. стремился минимизировать его позиции во власти. И с гибелью Люта это на какое-то время удалось. Достаточно вспомнить, что Свенельду пришлось долго уговаривать Ярополка начать войну с Олегом. Свенельд, надо полагать, думал не только о кровной мести, но и исходил из здравого смысла военно-политической стратегии. Это Ярополка еще по его молодости и неопытности можно было обмануть, но не Свенельда, который понимал, что гибель его сына – отнюдь не конечная цель оппозиции, что впереди война за Киев. Но на момент убийства Люта оппозиция еще не собрала свои войска и только теперь привела в действие механизм подготовки к ней. Целесообразно было воспользоваться этим и немедленно напасть на Искоростень, лишив оппозицию удобного, расположенного в непосредственной близости от Киева, плацдарма для нападения. Но для Ярополка война была вовсе не нужна хотя бы по той причине, что она усиливала позиции того же Свенельда. Военный авторитет Свенельда общепризнан и именно он, естественно, возглавит войска. Победоносная война усиливала позиции «святославовых ветеранов» и их лидера Свенельда и, обнаруживая слабость фигуры Ярополка, со временем создавала предпосылки и условия для его замены. Если Ярополк сам этого не понимал, то ему должны были объяснить люди из его «ближнего круга». Скорее всего, именно оппозиция, которая стала стягивать свои полки в Древлянскую землю, что скрыть было невозможно, поспособствовала тому, что Свенельд вернул себе прежний объем власти и восстановил пошатнувшиеся позиции.

Киев ставился перед фактом войны, а Ярополк понимал, что без Свенельда, его ветеранов он власть не удержит. Началась война: Ярополк находился при войске как «символ власти», не более. Для него это был, скорее всего, первый боевой опыт и любые его попытки изобразить из себя полководца близ Свенельда и его ветеранов смотрелись бы по меньшей мере нелепо. Очевидно, война стала для него потрясением. Истерика по поводу убитого Олега – яркое тому подтверждение. В таких случаях руководствуются чувствами, а не разумом, и конфликты только обостряются, а погашенные же прорываются вновь, разгораясь с новой страстью. В дружине, на войне Ярополк особо сильно ощущал свою вторичность. Кроме того, он наверняка полагал войну завершенной и внутренне был рад, что это случилось так быстро. Свенельд же видел иначе. Исходя из своего опыта, он знал, как важно выкорчевать все ростки оппозиции и как важно было продемонстрировать в уделах мощь великокняжеских полков, парализовать страхом волю всех потенциальных сепаратистов. И потом Свенельд куда яснее Ярополка понимал, что пролонгация войны укрепляет его позиции.

Исходя из несторовского текста, можно догадываться, что и великий князь, и воевода в какой-то момент оказались друг перед другом весьма откровенны. Могло бы это окончиться трагически? Могло, но не случилось. Если бы случилось, то, скорее всего, не пришлось бы Владимиру Святославичу спешно покидать Новгород, поскольку Свенельду нужно было бы отправляться не на север, а в Киев – разрешать проблему наследства. Бунт Ярополка против Свенельда и его ветеранов сразу после Овруча для великого князя мог легко завершиться его гибелью (впрочем, и откровенность также могла стоить дорого, и потому, сочтя дальнейшее пребывание в войсках небезопасным, Ярополк почел за лучшее не рисковать, а вернуться в Киев). Ну, а в случае гибели Ярополка, даже если бы удалось обвинить в ней оппозицию (вряд ли с этим возникли бы проблемы), что стал бы делать с властью Свенельд? Если бы у него самого было желание стать великим князем или он имел бы готового претендента на престол, дни Ярополка были бы сочтены даже и без «обмена любезностями» у тела погибшего Олега. Очевидно, Свенельд не имел для трона подходящей кандидатуры или, скорее всего, она была недостаточно «созревшей». Быть может, пролонгация войны и должна была способствовать этому «созреванию». Конечно, в истории имелись случаи, когда на самом склоне жизни военачальники садились на трон вместо ушедших в раннем возрасте законных правителей, как, например, произошло на закате XVIII династии, когда фараоном стал совсем старый Эйе. Быть может, Свенельд не захотел себе такой славы или, возможно, отложил вопрос о власти до возвращения с севера.

Итак, более вероятно, что Ярополк от стен Овруча вернулся в стольный Киев. Вряд ли он мог рассчитывать, что киевляне всерьез будут воспринимать его как творца грандиозной победы.

Впрочем, какой-то отблеск славы победителя ложился и на него. Главное же, что он чувствовал себя здесь, в окружении верных ему людей, куда более в безопасности, нежели среди людей Свенельда. Впрочем, Ярополку было самое время, не мешкая, готовиться к тому, чтобы отстаивать свою власть. Кто знает, что ожидало его по возвращении армии во главе со Свенельдом из похода? Да и упрочивать свои позиции в Киеве Ярополку было сподручнее и продуктивнее в отсутствие Свенельда.

Армия из похода вернулась. Но без Свенельда. Скорее всего, тяготы стремительного броска к Новгороду были уже не по силам старому воеводе. Конечно, возможны и иные варианты, такие как убийство старика верными Ярополку людьми или, скажем, жизнь воеводы была оборвана стрелой, посланной удачливой рукой какого-нибудь новгородца. Чего точно не могло быть, так это того, что воеводу отправили «в отставку» и он тихо и незаметно для современников угас, глядя на горящий очаг и вспоминая свое прошлое. Конечно, такие повороты в истории обычно все же находят отражение на страницах летописей или в преданиях. Напрасно искать следы подобной драматургии – их нет. Куда существеннее, умер ли Свенельд до или после вступления киевлян в Новгород.

Все же Свенельд занимает в истории X века слишком заметное место, и летописи не скрывают значительности этой личности, оказавшейся нужной четырем киевским правителям и неизменно остававшейся на вершине властной элиты, среди немногих избранных, принимающих решения исторической важности. Но Нестор не счел нужным рассказать о кончине этого властного человека, который на закате своих дней, развернись ситуация чуть удачливее для него, мог стать и великим князем, и родоначальником новой династии. Не стал! Не сдвинул с вершины «Небесную дружину» Рюриковичей и, значит, остался для Нестора только «сопутствующим персонажем» величественного эпического повествования, где эти «персонажи» появляются «из небытия» для какого-то действия и по окончании его исчезают бесследно в бездне времени. Они словно бы не рождаются и не умирают, а только «являются» для обслуживания замысла. Свенельд «явился» на страницах летописи воеводой Игоря Старого и воеводой же, но только юного Ярополка, «растворился» в небытии. Последний раз он упоминается по имени тогда, когда его упрекает плачущий по брате Ярополк. Анализ ситуации говорит о том, что Свенельд возглавил полки, идущие на Новгород. И где-то на бескрайних просторах Руси между Киевом и Новгородом Свенельд исчез. Думается, не добрался воевода до новгородских стен. Слишком суров он был и слишком хорошо знал, как опасен для Киева новгородский мятежный нрав. И слишком уж молниеносен и решителен был бросок армии через всю Русь, показывая серьезность намерений Свенельда: именно теперь, раз и навсегда, вырвать с корнем таящуюся в Новгороде опасность, сломить мятежный характер новгородцев и, наконец, покарать это извечное гнездо заговоров за гибель сына, за несостоявшееся великое будущее рода Свенельда. Нет, Свенельд гнал полки на север не для того, чтобы только напугать, а потом полюбовно договариваться с главами новгородских кланов! Он жаждал мести и намеревался карать жестоко и беспощадно! Отсутствие князя Владимира и Добрыни не остудили бы и не ввели в заблуждение Свенельда, чей не только военный, но и политический опыт измерялся долгими десятилетиями, по существу, всей его тяжелой, опасной, пестрой и бесконечной жизнью. Что значит князь Владимир без новгородцев, без их амбиций, упорства, богатства? Что значит вообще вся оппозиция Киеву без строптивого Новгорода? Свенельд намеревался устроить страшный погром, в этом нет сомнений! Обезглавлены и обескровлены были бы кланы новгородской знати, разорены хранилища, сожжены посады, засыпаны рвы и срыты укрепления.