Текст книги "Алкоголизм – не приговор. Выход есть. Я счастлив, что я бросил пить"

Моя добрая знакомая, врач-нарколог, я уже о ней рассказывал, говорила: «У тебя слишком крепкий фундамент, поэтому ты не спился окончательно, тебе ту часть жизни, когда ты пил, нужно изолировать, как бы вычленить и выбросить, а каким ты был до и после того – их нужно соединить. Ведь недаром же говорят, что анонимный алкоголик начинает свою жизнь в том возрасте, с того момента, когда он был трезвый. Вот сейчас мне пятьдесят шесть лет, но я могу сказать, что, если эти восемнадцать лет трезвости прибавить к тем двадцати двум годам, после которых я начал серьезно пить, то мне, по сути дела, по своему развитию, психическому, эмоциональному, личностному, сейчас сорок лет.

– Вы и внешне на сорок выглядите. По той же причине?

– Это другой момент… Но вы понимаете, о чем я говорю: вот эти алкогольные годы выпадают, потому что это пустые годы, эти годы были неразвития. Я эмоционально не развивался, личностно не развивался, образовательно не развивался и так далее. Поэтому последние восемнадцать лет прицепляются, прибавляются к тем двадцати двум, а годы пьянства просто выпадают. Их нет. Я уж не говорю о том, что на самом деле с трудом могу вспомнить хоть один день или один год из моего беспробудного пьянства. Они как черная полоса, несколько лет – как один день. А вот эти восемнадцать лет, что я не пью, они настолько насыщенны, они настолько наполненны событиями, людьми, интересными встречами, работами разными!

Причем какой-то вот этап начинается. Скажем, я в девяносто пятом году уехал на три года в Голландию. Три года в Голландии – это отдельная жизнь, это – как книжка. Как, скажем, этот том – до двадцати двух. Вот этот – другой. Потом еще том, еще том, еще том – это каждый раз новая жизнь. Тем более что я по знаку Скорпион, и для меня это каждый раз как бы отдельный законченный этап – книжку прочитал, и все. Три года отработал в Испании, это была такая насыщенная, интереснейшая жизнь! Но я ее прочитал, начал в две тысячи втором году, в две тысячи пятом закрыл. Закрыл – и все, и нечего сейчас сопли жевать, сожалеть о том, какой там был успех и так далее, сейчас идет другая жизнь.

Несколько жизней за свою жизнь прожить – это безумно интересно! Почему я счастлив, что бросил пить? Потому что, если бы я не был алкоголиком, а пьяницей, я бы сейчас был вот таким пузатым пенсионером, полковником в отставке, сидел бы где-нибудь в охране, как все мои бывшие коллеги-ровесники, или в банке, или вахтером где-то. С женой со своей, которая, слава богу, меня бросила, закручивал бы банки на ее даче в Подмосковье и размышлял про то, что нам надо бы еще купить шкаф. У нас горка стоит, надо еще «Хельгу» купить. Делал бы то, что меня сейчас абсолютно не интересует. Потому что сейчас моя жизнь настолько наполнена и насыщенна, что на всю эту материальную лабуду просто нет времени. Да потом и неинтересно мне это все совершенно!

– И все это, весь ваш счастливый переворот, случился благодаря встрече с Юрием Сорокиным, я правильно понимаю?

– Одним из первых людей, которых я встретил в этом американском центре, и был как раз Юра Сорокин. В то время он работал там ночным консультантом. Это был октябрь – ноябрь девяностого года, и Юра входил в число нескольких консультантов, которые прошли обучение у американцев по этой специальной программе «двенадцать шагов», они были обучены именно консультированию. То есть они работали, как это сейчас называется, «равными консультантами», когда в качестве консультантов приглашают не дипломированных специалистов с профильным высшим образованием, а людей, которые знакомы на своем опыте с этой проблемой. Их обучают специально навыкам консультирования, которые они применяют, когда остаются с пациентами в ночное время в отсутствие психологов и врачей. Днем он работал в КБ на заводе, а в свободное время, в частности в ночные часы, приходил в центр работать ночным консультантом.

Надо сказать, что центр с каждым днем, с каждым месяцем набирал силу. По мере выхода из него пациентов об этом центре становилось известно другим, будущим пациентам. Весть о новом центре, который так успешно лечит алкоголиков, сарафанное радио стало разносить не только по Москве, но и вообще по России. Юра Сорокин был среди первых сотрудников, которые там работали. Что я могу сказать о тех временах, каким я его помню? Что совершенно точно отличало его от других – это спокойствие. Он всегда был очень спокойным и очень доброжелательным. Вообще, любого пациента, прибывшего в этот центр, всегда поражало отношение персонала. Что вообще отличало сотрудников этого центра, совершенно новое для такого пациента, как я, который прошел огни и воды в обычных психиатрических наркологических больницах, – терпимое, очень доброжелательное отношение.

Первые слова, которые я услышал от нарколога этого центра Альбины Алексеевны Шумской: «Как здорово, что ты оказался здесь. Это как раз то самое место; как мы тебя здесь ждали!» Для меня, как для пациента, это было разительно! Потому что я привык, приходя к наркологу, видеть совершенно безучастное лицо эскулапа в белом халате, который смотрит на тебя как на некий очередной объект, при этом знает абсолютно точно, что все это бесполезно, сам ни на грош не верит в эффективность тех средств и методов, которые предлагает, что-то для проформы тебе выписывает, прощается с тобой, и весь вид его говорит: не видел тебя сто лет и еще бы сто лет не видеть, знаю, мол, все равно пойдешь и напьешься. А здесь было такое радушное, искреннее отношение сотрудников, что все мы, и я в том числе, были просто этим шокированы. Но, поскольку накануне я несколько дней находился в трезвости, мне казалось, что весь мир крутится только вокруг меня, что я самый умный, что я самый талантливый, что они все тут идиоты: что они мне могут предложить нового? Уж чего только я не испробовал на тот момент: и кодирование, и лечение, и так, и сяк. Ну ладно, думаю, давайте попробуем, что это за американская система, что вы тут можете предложить.

И, собственно говоря, ничего нового, этакого необычного, чего я ожидал увидеть или услышать, не происходило. Поражала только та атмосфера доброжелательности, безусловного приятия тебя как пациента, того, что ты алкоголик и что ты наконец-то оказался в таком месте, где тебе могут помочь. А тебе для этого нужно лишь три условия: честность с твоей стороны, это то, что американцы называют «опен майнд», открытость сознания, для того, чтобы оно впустило новую информацию, а также желание и непредубежденность.

– А если человек не может «открыть мозги»?

– Бывает. Есть люди обучаемые, а есть необучаемые… Для последних, видимо, существуют какие-то специальные разработки, другие… А есть люди, которые заведомо настроены против того, чтобы им давали что-то новое.

– Вообще отторжение?

– Отторжение любой новой информации. Что в данном случае имеется в виду? «Да знаю я вас, уж лечили меня-перелечили!» У человека в сознании сразу стоит некая стена, просто непробиваемая. И то, что врач мне пытается донести, натыкается на эту стену. А здесь мне сказали: «Убери эту стену, открой свои мозги, не надо ничего делать, усилий никаких не предпринимай, само все войдет и само все уляжется, только будь «опен майнд», будь непредубежденным, впусти в себя информацию».

– Получается, последние два условия – это одно и то же.

– По сути дела, да. И поскольку я человек дисциплинированный, думаю: раз уж оказался здесь, ну что мне стоит попробовать! Я очень хорошо помню наше первое собрание – первое собрание в центре. По условиям лечения в таком стационаре предусмотрено каждодневное проведение вечерних терапевтических групп, для того чтобы еще в стационаре привить некую практику поведения при посещении групп анонимных алкоголиков. Чтобы они привыкли к тому, что проводятся эти собрания согласно некоему ритуалу. Собирается группа, есть ведущий, который говорит приветственные слова, зачитывается некая преамбула, после этого минута молчания (самонастройка). Затем предлагается какая-то тема к обсуждению, от часа до полутора эта тема обсуждается. То есть их приучают, их научают, я бы сказал, некоей новой практике проведения этих собраний, чтобы эта практика стала частью их жизни в новом выздоровлении.

Само посещение тоже ритуал. И поэтому обязательным условием для нахождения в стационаре в течение двадцати восьми дней, – это правило, которое соблюдается абсолютно во всех реабилитационных центрах, которые работают по этой программе, – это каждый вечер, часов в шесть-семь, после ужина, как правило, перед сном проходит терапевтическая группа. Тема может быть предложена абсолютно любая, это зависит от группы. Если группа из стационара, это может быть тема определенная, по плану, который согласуется с руководителем программы и так далее, в зависимости от того, какой контингент, какие пациенты новые пришли. А по воскресеньям открытая группа, на которую приходят бывшие пациенты и делятся своим опытом трезвой жизни после выхода из центра.

– Что значит тема? Какой-нибудь фильм, например, можно обсуждать?

– Нет. Обсуждается конечно же тема, которая так или иначе относится к выздоровлению, поэтому, скажем, события политики или постановление правительства об отмене льгот мы не обсуждаем. На группах в центре и на городских группах анонимных алкоголиков обсуждается только то, что касается непосредственно болезни и даже, я бы сказал, не болезни, а именно выздоровления. Потому что цель посещения этих групп – это выздоровление. Если алкоголик хочет выздоравливать, значит, ему нужно приобрести некий опыт. Если у меня пока, как у нового пациента, этого опыта нет, значит, мне этот опыт нужно услышать от кого-то другого, кто имеет такой опыт выздоровления. Например, я сейчас не пью, а впереди праздники. Как должен выздоравливающий алкоголик вести себя во время праздников, когда практически и родственники, и друзья, и вся страна гуляет и у нас эти загулы – традиция…

– Эта тема, уж извините, лежит на поверхности… А кроме нее, какие еще могут быть темы?

– Например, тема гнева. Что касается людей здоровых, не страдающих алкоголизмом, считается, что гнев – это нормальное чувство. «Я поругалась с мужем, поругалась с кассиршей, которая недодала мне сдачу, и гневаюсь», – это нормально. Но гнев для алкоголика – это отдельная история. Если вы, как здоровый человек, можете поругаться с кассиршей, накричать на нее, она вас обозвала, вы ее обозвали, вы выпустили пар и спокойно пошли дальше, то для алкоголика гнев – это один из толчков, который может привести к тому, что он пойдет и купит бутылку. «А, такая-сякая, на меня наорала, да я такой, да она такая». Что делать? Раз – бутылку выпил: вот, теперь жизнь опять замечательная.

Казалось бы, самая элементарная ситуация, которая в жизни человека нормального, не алкоголика, не представляет опасности, для алкоголика, который научается жить трезво, представляет тяжелую проблему. Например, страх. Страх – нормальное чувство для любого человека. Вы просыпаетесь и не знаете, что делать. Например, вас уволили с работы и вам отдавать завтра сто тысяч. Вы, как трезвый человек, звоните одному знакомому, другому, предпринимаете какие-то шаги. А алкоголик, пивший в течение долгих лет, утратил эти навыки, если они вообще у него были.

– Он, скорее всего, утратил этих знакомых…

– Помимо этого утратил и этих знакомых. Поэтому, когда он просыпается с чувством страха, первое средство, к которому он прибегает, чтобы побороть страх, – это бутылка. Вот когда он выпьет, вроде ночь не такой черной кажется: подумаешь, сто тысяч, да я сейчас уеду на дачу, залягу на дно и авось меня не хватятся, авось не надо будет сто тысяч искать. А когда он выпьет рюмочку, он выпьет вторую, бутылочку, вторую, и, конечно, к концу дня уже забывает вообще, по какому поводу он напился. Вот в этом разница. Вы, как непьющий человек, как не алкоголик, предпринимаете какие-то разумные действия для того, чтобы решить проблему, а алкоголик убегает от действительности и ищет спасения от этого страха в бутылке. Поэтому, если я научаюсь жить трезво, мне нужно научиться справляться со своим страхом.

Или, например, выстраивание отношений с женщинами. У нормального человека нет проблем. Или, скажем, могут быть, но он обратится к сексопатологу, психологу. А может не обращаться и жить с нелюбимой всю жизнь, считая, что это ради детей, ради дома, квартиры общей – а она дорогая, в престижном доме и так далее. У алкоголика построить отношения – задача необычайной сложности. Скажем, вот он не пьет, его бросили, он разведен, ему нужно строить отношения с новой женщиной. Но он не знает, как строить их на трезвую голову, потому что до этого приглашал девушку в кафе: «Вам бокал вина, мне бокал вина», пришли домой, легли в постель – и понеслась. Смотришь, три года прожили, потом она видит, что алкоголик, и развелась, ушла. Пришла новая, и продолжается то же самое, идет по определенному сценарию, у кого-то дольше, у кого-то меньше.

– А как отношения с женами после центра? Вы ведь меняетесь, а они?

Знаете, по статистике примерно семьдесят пять процентов пациентов пришли в центр именно с подачи жен. Огромнейшая благодарность им за их терпение и любовь. Но после реабилитации приходится как бы заново знакомиться друг с другом. Заново узнавать друг друга. И вообще, это совместная победа, и семья, прошедшая через эти испытания, становится сильнее. Опять же и детям лучше. Я видел это своими глазами. Женам тоже дают консультации по этой теме. Они получают свой набор знаний.

В центре по воскресеньям на эти группы обязательно приглашались пять-шесть бывших пациентов со стороны, в группу таких новичков, как я. Но приглашались выздоравливающие алкоголики, у которых было хотя бы несколько месяцев, а у некоторых уже год трезвости, которые могли передать тот опыт, которого не было у меня: как со страхом бороться, как отношения с женщинами строить на трезвую голову, как с эмоциями бороться и так далее. Они делились своим опытом. Причем практика проведения групп, если вы не знаете, она предполагает только монолог, ни в коем случае не диалог. То есть слово предоставляется любому желающему, ты поднимаешь руку, задается некая тема. Потом, как правило, несколько минут молчания: люди должны осмыслить сказанное. Потом следующий поднимает руку, и ведущий говорит: «Да, пожалуйста». И тот начинает на эту тему высказываться.

– А если два, три человека хотят?

– Тогда по очереди: первый, второй, третий. Причем одно из золотых правил – никто никого не перебивает, это категорически запрещено, запрещено давать обратную связь. Например, я рассказал о своем опыте, а кто-то поднимает руку и говорит: «А вот я бы в этой ситуации…» Это запрещено. Нас интересует только твой собственный опыт. Мы сюда пришли узнать об опыте каждого из нас. Например, наступают праздники. Как праздновать? Один рассказывает о своем опыте. Кто-то рассказал, как он: так и так. А я новичок, молчу. Но слышу их, их опыт входит в мою голову. И когда я выхожу на улицу в праздничный день, я вспоминаю тот разговор на группе и говорю себе: «Ага, лучше на первых порах на эти вечеринки вообще не ходить». И говорю друзьям, коллегам: «Ребята, вы знаете, я сегодня к вам не приду».

Или, например, гнев. У меня ситуация, я начинаю вскипать и сразу вспоминаю: а что на группе ребята говорили? В этой ситуации один повел себя так, другой иначе, но они же трезвые, они смогли справиться, дай-ка и я попробую! И когда я с этим справляюсь, уже совершенно по-новому, и вижу эффект, я убеждаюсь, что опыт, который я получил на группах, бесценен, потому что я начинаю поступать так же, разумно, как они.

Я учусь у тех, кто опытнее меня в выздоровлении. Они могут иметь меньшее образование, они, бывает, очень коряво говорят, они могут не нравиться лично мне как «персонажи». Есть ребята, которых я знаю по многу лет и которые мне чисто по-человечески неприятны. Но у них есть одно преимущество – больший опыт трезвости. Слушая таких людей, я чему-то всегда учусь, даже сейчас, имея восемнадцать лет трезвости. Ни одна из групп не прошла для меня бесполезно, хотя теперь я их редко посещаю, но тем не менее на каждой группе я получаю что-то новое, обязательно нахожу ответ на какой-то из вопросов, который до сих пор у меня остается нерешенным или возникает по жизни в той или иной ситуации.

– Какие через восемнадцать лет могут возникнуть вопросы?

– А вопросы, например, про жизнь. Она тоже не стоит на месте, она тоже развивается. Скажем, если мои родители десять лет назад были в одной форме, то сейчас ситуация другая: они очень старые люди, под девяносто лет, и мать, например, ведет себя совершенно неадекватно. И не просто неадекватно, как психически неуравновешенный человек, а всячески манипулирует своим возрастом, своими болезнями, что вот-де она немощная, старая. Но я знаю, что я сам стараюсь не манипулировать людьми, потому что программа говорит: не манипулируй другими; если ты хочешь, чтобы с тобой так не поступали, и ты так не поступай. Библейские правила – ничего нового. И когда я вижу, что мама начинает мне истерики закатывать, вызывать неотложку, а на самом деле она совершенно здорова, просто таким образом хочет привлечь к себе внимание, я говорю: «Мама, дорогая, если ты так себя ведешь, я тебе помочь ничем не могу, я не сиделка. Значит, я тебя определю в больницу, в дом для престарелых». Мама становится шелковая. Она понимает, что такие игры не проходят. Где я этому научился? На группах. Если бы я этого не услышал когда-то на группе, так бы, может, и не понял. Одна из девочек мне сказала: «Чего ты с матерью своей носишься? Скажи ей, что, если будет так себя вести, сдашь ее в дом престарелых. Это не значит, что ты ее меньше будешь любить, не будешь ухаживать за ней! Что она у тебя, маленький ребенок? Усынови ее тогда! Это же мать тебе все-таки, не дочка, чтобы ее капризы выполнять».

– Эта проблема может возникнуть у любого человека…

– У любого. Но вот по жизни, как мы иногда «анонимно шутим», нормальные люди, не алкоголики – они гораздо больнее, потому что с такими проблемами не знают как справляться. И ведут себя совершенно неадекватно. Нормальный человек решает вопросы по-другому, продуктивно. У меня сейчас гораздо меньше проблем в том, как выстраивать отношения с родственниками, с родителями, на работе и так далее… Наверное, самое большое, самое ценное качество, которое сейчас, много лет спустя, я вспоминаю в связи с Юрой, то, на что я в первую очередь обратил тогда внимание – это умение принимать людей такими, какие они есть. Раньше я делил людей на плохих и хороших. Не только в силу того, что я Скорпион по гороскопу и для меня существует только черное и белое, а других цветов вообще не существует. Знаете, как говорит Майя Плисецкая, люди делятся только на хороших и плохих, к сожалению, плохих большинство и так далее. Хотя я с ней в душе абсолютно согласен, и чем старше становлюсь, тем больше в этом убеждаюсь, но, скажем, опыт общения с Юрой убедил меня в необходимости принимать людей такими, какие они есть.

Мы все разные, мы все очень, очень разные. Применительно к Юре можно сказать, что уникальность-то его как раз и состоит в том, что он каждого принимает именно таким, какой он есть. Каждый – индивидуальность, каждый из нас, со своими тараканами в голове, со своими комплексами, заморочками… И Юра рассматривает это не как некий недостаток личностный, а именно как индивидуальную особенность, с которой надо работать так или иначе. А другой человек – у него другие качества, он уникален по-своему, и к нему нужен другой подход. И я думаю, что, может быть, Юрино основное качество как раз то, на что сразу я обратил внимание тогда: он не просто абсолютно доброжелателен, он принимает и жизнь, и пациентов такими, какими они были. Не оценивая даже для себя – плох тот или хорош, он старался работать именно так, абсолютно непредвзято, исходя только из особенностей личности и определенной уникальности того или иного пациента.

Я помню один случай, связанный именно с Юрой. Это было в первые дни моего нахождения в центре. Прошла какая-то ночь, и все пациенты, которые находились в этом центре, были чем-то очень недовольны. Я даже не помню повод, по которому это недовольство у пациентов возникло. И мы сговорились. Юра был ночным консультантом. Нас, пациентов, было тогда шесть-восемь от силы.

Как правило, после того, как пройдет вечернее собрание группы, мы пишем перед сном домашнее задание. Затем объявляется отбой, ночной консультант уходит к себе, мы расходимся по палатам. Утро начинается с обхода – все ли живы-здоровы. Затем приходит новый консультант и сменяет ночного консультанта, то есть кто-то должен был сменить Юру. Я не помню, что произошло и чем было вызвано наше недовольство, но мы решили отомстить ему, именно Юре. И что мы решили сделать: поскольку дверь на ночь запиралась, для того, чтобы не впустить нового консультанта, мы взяли и набили спичек в замочную скважину, чтобы нельзя было открыть замок ни снаружи, ни изнутри. Я помню очень хорошо Юрину реакцию… Мы-то рассчитывали, что будут разборы: кто виноват, кто это сделал, ну-ка, постройтесь здесь все немедленно! признавайтесь! И так далее. Скандал. Понятно же, что это не просто замок сломался…

Я помню Юрину реакцию – совершенно спокойно, совершенно доброжелательно: «Дверь не открывается? Да, дверь не открывается. Ну что ж, придется тогда выставлять замок». Нашли какую-то отвертку, вынули замок… Мы все ожидали, что он вспылит, начнет выяснять отношения, искать виноватых… Всех настолько поразила его реакция и реакция людей из персонала, которые пришли и не стали ничего выяснять. А мы-то думали, что они отреагируют, как вроде бы нужно в этой ситуации: криком, скандалом, выяснениями, вычислением. Они же просто воспринимали нас как больных людей.

– Детская выходка какая-то…

– Детская выходка: «они не знают, что творят». То есть вы подсказали, может быть, правильное слово: он относился к нам, как к малым детям, которые находятся в ясельном возрасте, когда нужно взять за ручку, повести по жизни, но показывать уже образец другого поведения, другого реагирования, другой жизни вообще. Тот случай мне запомнился очень хорошо. Других подобных инцидентов, связанных именно с Юрой, я не помню. У нас было несколько консультантов, но в основном Юра Сорокин и Саша К.

– А кроме этих групп, там что-то было? Днем-то что делали?

– Помимо этих групп, которые входят в программу лечения, каждый стационарный курс в течение двадцати восьми дней предполагает некую программу. Подробно об этой программе вам наверняка может рассказать Юра – из чего она состоит. Не вдаваясь в детали, хочу сказать, что в нее входит так называемая образовательная часть. Нам читали лекции, которые позволили нам по-новому взглянуть на болезнь. Что мы должны знать об алкоголизме? Вот я – алкоголик, ну и что? Там давались определенные факты, научные данные, которые позволяли по-новому взглянуть на это заболевание. Не просто – ты алкоголик, а что это заболевание, прогрессирующее, часто со смертельным исходом. Показывали, почему оно прогрессирующее, почему оно смертельное. Потому что, куда ни глянь, выход только один.

Или, например, говорят: «Ну надо же, такой молодой, и машина сбила». И как-то стыдливо умалчивается, что улицу переходил он в стельку пьяный, поэтому и машина сбила. У меня так нелепо друг погиб: перебегал Ленинский проспект. Пил запоями. Совершенно роскошный человек, уникальный… Или еще очень распространенное причитание: «Ой, надо же, жена довела, повесился, она такая стерва, ему жить не давала». Никто не говорит, что повесился-то в белой горячке, как-то стыдно об этом говорить. Смертельное заболевание.

Вариантов два: или смерть, могила, или тюрьма. Вот, собственно, куда я и шел, и если бы я продолжал пить, то, уверяю вас, сейчас не сидел бы здесь весь из себя, а уже давно на кладбище бы лежал. Уж не говорю о том, что цирроз печени у меня. Узнал я об этом в две тысячи пятом году, у меня была желтуха. А в Боткинской, когда стали обследовать, спрашивают: «Милый мой, у тебя цирроз печени давно, ты пил?» – «Да, пил, говорю, но не пью уже пятнадцать лет». Но ничто не проходит бесследно, все-таки дает себя знать, оказывается. Болит, иногда болит. Так что гепатит С – это серьезное очень дело. Я его подцепил в свое время, когда лежал по этим больницам и еще не было одноразовых шприцов. Тогда все это кое-как прокипятят, и колют в вены всем подряд…

– Разве человек не чувствует, что у него цирроз печени?

– Вы знаете, если бы не желтуха, которая спровоцировала мое такое состояние… Я попал в палату с ребятами с той же желтухой. Но они все уже на второй неделе пошли на поправку, потому что желтуха очень быстро лечится, очень быстро проходит. А я все только зеленею, мне все хуже, хуже и хуже. Стали проводить более серьезные исследования, и выяснилось, что у меня помимо желтухи еще гепатит С застарелый. И тогда уже по-другому стали лечить. Если бы не эта желтуха, может быть, я бы и не знал до сих пор об этом. А так это как бы спровоцировало…

– Я думала, когда цирроз печени, она болит…

– Иногда болит… Но это уже отдельная песня. А в центре помимо образовательной части самое главное – работа с психологами, которая позволяет раскрыть вот эту твою оболочку, раскрыть молнию на этом скафандре, и посмотреть, что у тебя внутри. Раскрыли – и начинаем оттуда вытаскивать проблемы, которые скопились за долгие, долгие годы алкоголизма. Когда я пришел, я был весь застегнутый: у меня все нормально, все хорошо, я самый умный и все такое. А потом, когда все это раскрываешь…

Одно из самых главных занятий, которые даются во время прохождения этого двадцативосьмидневного стационара, – работа по первому шагу. Мне, как наивному пациенту, да и всем нам казалось, что двадцать восемь дней – двенадцать шагов, на каждый шаг по два-три дня, и мы проходим всю программу. Не тут-то было! За двадцать восемь дней даются только три шага. Для работы над каждым шагом есть определенные упражнения. То есть по первому шагу ты должен прописать это, это и это; по второму шагу – это, это, это, это. Например, вы знаете, что первый шаг звучит так: я признал свое бессилие перед алкоголем, признал, что моя жизнь стала бесконтрольной. Ключевое слово – бессилие. И тебе психолог дает задание: приведи пять примеров бессилия перед алкоголем из твоей алкогольной жизни. А что это значит? А это значит, что, когда алкоголизм был сильнее тебя, ты старался что-то сделать, а на поверку выходило, что все-таки бутылка стояла на первом месте. Я сначала даже не понял, как это: я же всегда хочу – пью, хочу – не пью! А тебе психолог говорит: «Нет, милый мой, так не пойдет, давай-ка по-серьезному копайся!» Для этого ты должен всю свою жизнь проанализировать очень, очень детально, сколько себя помнишь. Вот сколько ты себя помнишь, с какого возраста?

– С двух лет.

– С двух. И вот тебе предлагается: давай, ты, милый мой, с двух лет начинай вспоминать очень подробно всю свою жизнь. И тебе для этого выделили свободные часы, с пятнадцати до восемнадцати по расписанию. Все расходились по своим комнатам, зная, что завтра предстоит отчитываться по бессилию перед группой, надо дать пять примеров. Я начинаю копаться. И вдруг ваш покорный слуга вспоминает: в восемь лет мы жили на Комсомольском проспекте, после Ордынки, был праздник, соседи отмечали новоселье, столы накрыли, знаете, как раньше в коммунальных квартирах – общий стол, соседей двадцать человек, «Риорита», «Брызги шампанского», ля-ля-тополя, я маленький, бегаю и сливаю остатки водки себе в рюмочку, и – раз – выпиваю.

– Ничего себе, в восемь лет?

– В восемь лет, я вспомнил. Вспоминаю второй случай, мне было лет десять, мама сделала брагу, не брагу, а квас домашний, и он оказался таким забористым! Все вроде попробовали, похвалили – и ничего, а я попробовал – голова закружилась, мне понравилось, попробовал еще – понравилось, потом попробовал третий стакан – и на полу оказался.

Еще один случай вспоминаю: девятый класс, мама с папой уезжают в гости, а я говорю: «Мам, а я приглашу мальчишек, это мои друзья». Она разрешила: хорошо, только смотри, мол, чтобы все было в порядке! А я был хозяйственный, испек сам торт, все такое… Приезжают мальчики, привозят с собой, конечно, портвейна, водки. Мы напиваемся до такого состояния, что обблевали всю квартиру. А у меня папа военный, на стене висит кортик – когда военные кончали высшее учебное заведение, им вручали кортик. Я думаю, сейчас передерутся, спрячу-ка я его. Спрятал. Потом мы вспомнили, что наши же девочки живут на «Павелецкой», надо к ним поехать. Как мы уезжали из моей квартиры, не помню, потом мальчишки мне рассказывали, что ехали в троллейбусе, я все плевал на стекло, потом у теток задирал подолы. Я этого тоже не помню. Потом, помню, на «Павелецкой» мама одной из девочек мне говорила: «Детонька, давай я тебе чаю крепкого налью». Как я оттуда убежал, как добрался до «Сокола», как добрался до Серебряного Бора, до конца Хорошевки, где мы сейчас живем, – ничего не помню. И как я оказался у соседки, поскольку в квартиру я попасть не мог – родители были в гостях, ключи не знаю где. Только помню, как родители забегают в квартиру, я сплю на кровати у соседки, а она говорит: «Мальчик у вас какой хороший, пришел, позвонил. Я вижу, что пьяный, но он, прежде чем лег, носочки постирал, на батарею повесил». Это я дома обычно делал. И так далее, по цепочке я всю эту свою историю стал выстраивать, – оказывается, мне всегда нравилось пить. Бессилие. Вот, пожалуйста, еще пример – то, что я вам уже рассказывал. Закодировался, справка на руках. Стою с бутылкой у больницы и собираюсь выпить. Знаю ведь, что могу умереть, но алкоголь и бутылка сильнее.

– Вот это я понимаю, да, очень яркий пример бессилия…

– Просто моя история пьянства, оказывается, началась не в двадцать два года, как я вам сказал…

– Ну, ваши девятиклассниковые приключения – это несчастный случай, можно сказать….

– А такие несчастные случаи, если сравнить, – у вас их не было, а у меня они были, оказывается. И вот очень знаменитый пример: у меня были две пациентки в моем уже центре, две сестры, близняшки. Одна из них алкоголичка. Я ее спрашиваю: «А как у вас это началось?» Она говорит: «Я помню, в седьмом классе отец нам налил по бокалу пива за обедом, сестра пригубила, поставила. А я выпила, мне понравилось, захотела еще». Значит, у этой есть гены алкоголизма, а той не передались…