Текст книги "Эдуард Стрельцов: в жестоком офсайде"

«Оп-па, оп-па, Америка, Европа. Индия, Китай – скорее вылетай!»

Эдик покуривал на балконе папироску и от нечего делать наблюдал за стайкой ребятишек, которая, распевая эту считалочку, малевала мелками на асфальте во дворе какие-то замысловатые кружки, квадратики, линеечки, а потом – по команде! – все начинали скакать на одной ножке по только им известным правилам…

Индия. Китай… Стрельцов усмехнулся. Кто бы мог подумать, что он, 18-летний перовский паренек, – в составе сборной Советского Союза! – завтра вылетает в сказочную Индию.

Все, конечно, знали, что Индия никогда не числилась среди футбольных фаворитов даже на Азиатском континенте. Скорее, эта поездка напоминала учебно-тренировочные сборы. Тренерам надо было проверить новых игроков, наиграть состав, да и с прицелом на будущие Олимпийские игры в Мельбурне испытать воздействие непривычных климатических условий на ребят. В конце концов, дать им почувствовать вкус побед, ощутить уверенность в себе. Тренерам важно было наиграть состав.

В Дели, Бомбее, Калькутте им предстояло сыграть три матча против национальной сборной. С учетом жары и всего прочего хозяева предложили проводить матчи по укороченной схеме: два тайма по тридцать минут. Согласны? Согласны. Но даже в мини-таймы сборники Союза умудрились наколотить индийцам в общей сложности десять мячей, оставив свои ворота «сухими». А потом началась длительная поездка по стране, встречи с любительскими командами, наигрыш комбинаций, стандартных положений, новых тактических схем.

У юного Стрельцова остались яркие впечатления от Индии, но главные все-таки – от проведенных матчей: «Перед заключительной игрой подсчитали – общее соотношение мячей оказалось 97:4 в нашу пользу. Решили: надо для ровного счета еще три забить. И за двадцать минут до конца матча забили-таки третий гол…»

Местной публике и журналистам пришелся по душе юный светловолосый форвард русских.

– Эдик, иди сюда! – подозвал его переводчик делегации. – Послушай-ка, что о тебе в местных газетах пишут: «Гладкий, мощный, ловкий, как буддийский лев!» Каково? Лев! Да еще и буддийский. Прости, но такую породу я, честно говоря, не знаю… Впрочем, буддийские монахи говорили своим ученикам: «Удар палкой тому, кто скажет, что он что-то знает, два удара тому, кто не знает ничего…» Хотя, думаю, комплимент тебе, Эдик, они отвесили изрядный.

Ну а после, в соответствии со считалочкой, уже была Европа. Сперва Болгария, потом Стокгольм. Мог ли он вчера еще предположить, что и Европа окажется совсем рядом? Весь мир под ногами!

В поединке со сборной Швеции в Стокгольме Стрельцов сумел сделать хет-трик, забив в ворота соперников три мяча. После матча, заглянув в раздевалку, шведские специалисты подходили к Эдику и деликатно, но тщательно осматривали его длинные мощные ноги, икры, бедра, надеясь разглядеть секрет загадочного сплетения мышц и сухожилий, которое позволяет этому юному здоровяку так легко и элегантно обходить соперников на вираже на пути к заветной цели – воротам!

Самый именитый, Свен Густафссон, любуясь стопой Стрельцова, говорил: «Смотрите, коллеги. Маленький размер ноги и неожиданно высокий подъем. Ему даже замах для удара не требуется. Мяч попадает на ногу – и никто не знает, куда он полетит».

Тогда-то из один местных тренеров от избытка впечатлений и ляпнул:

– Да мы хоть пятьсот лет готовы ждать такого футболиста у себя в команде!

(Позже эта злополучная фраза стала известна тем, кому бы как раз не следовало слышать эти слова. Вот и взяли на всякий случай на заметку.)

В Москве cам Стрельцов о своих победах, что в Швеции, что в Софии, рассказывал приятелям буднично, очень коротко и даже скучно: «Мне удалось хорошо сыграть в Стокгольме за сборную… Я забил тогда три гола. В Болгарии, в день своего рождения, забил два мяча. Тоже, конечно, запомнилось…»

Только вот поездку на тренировочные сборы в не менее загадочный Китай немногим позже Стрельцов сам себе перепоганил. В конце января 1958 года, слегка перебрав на спортивной базе в компании с темпераментными земляками Славы Метревели, он благоразумно решил не садиться за руль своей «Победы», а воспользоваться услугами метро. Но бдительные стражи порядка метрополитена мгновенно вычислили потенциального нарушителя общественного порядка и вполне лояльно показали ему от ворот поворот.

Излишне возбужденный Эдик тут же принялся «качать права»: «Вы кого это, ребята, в метро не пускаете?! Меня?! Красу и гордость советского спорта!.. Олимпийского чемпиона!..»

Слово за слово, оказался он в отделении, а проворные милиционеры постарались на славу, с удовольствием оформили дело о мелком хулиганстве и тут же передали его в народный суд Ленинградского района.

Но прежде состоялся суд свой – в Спорткомитете.

– Так… – Председатель комитета Николай Романов сурово взглянул в зал и, сам того не желая, скаламбурил: – Значит, сборники все в сборе? Тогда начнем… Вопрос, который мы сегодня должны обсудить, вероятно, всем известен. Случай вопиющий, я бы сказал, из ряда вон выходящий. За недостойное поведение члена сборной СССР милиция передала дело в суд! Скажу больше, все это стало достоянием широкой общественности, получило огласку в прессе и, к сожалению, даже в западной… Далее собрание будет вести товариш Постников, мой заместитель.

Тот умело «перепасовал» дальше:

– Слово для информации предоставляется начальнику сборной команды товарищу Мошкаркину.

Бледный Владимир Мошкаркин коротко поведал о хулиганском поведении Эдуарда Стрельцова в метро и предложил сразу дать ему слово для пояснений.

Напичканнй по уши инструкциями и советами, Стрельцов произнес покаянную речь и пообещал никогда впредь не допускать поступков, порочащих высокое звание советского футболиста.

– Прошу товарищей высказываться, – предложил председатель суда. – Пожалуйста, поактивнее и пожестче, без извечного нашего либерализма и всепрощенчества.

Выступали многие, деваться было некуда: и Лев Яшин, и Никита Симонян, и Михаил Огоньков, и Костя Крижевский… Кое-кто предлагал вообще исключить Стрельцова из состава сборной.

А в это время по рядам футболисты тайком передавали из рук в руки любительские фотографии Эдика, в кровь избитого подземными стражами порядка.

– Можно мне? – решительно поднял руку Качалин.

– Конечно, Гавриил Дмитриевич. Вы уж как главный тренер…

Произнеся десяток дежурных фраз, Качалин закончил свою речь словами:

– Виноваты мы в том, что не пресекли твоего поведения, Эдик… Хочется верить, что ты станешь человеком. Прошу всех принять предложение о снятии с него звания заслуженного мастера спорта, просить о понижении зарплаты и дать Стрельцову время на исправление…

Заместитель председателя комитета Постников решил подвести итоги:

– Мы умышленно не принимали волевого решения, давая тем самым возможность коллективу самостоятельно вынести решение о недостойном поведении Стрельцова… Мне понравились выступления некоторых товарищей… Вопрос стоит вообще о дисквалификации и об отстранении от футбола Стрельцова. Большие есть сомнения в его исправлении. Пусть думает коллектив… Те пожелания и решения, которые высказали члены сборной, будут доведены до сведения руководства…

Председатель собрания Никита Симонян подписал протокол, в котором значился единогласно принятый приговор: снять со Стрельцова звание заслуженного мастера спорта и лишить ежемесячной стипендии члена сборной СССР.

Но в Ленинградский народный суд руководство сборной все же обратилось – Стрельцов Э. А. в составе команды должен отправиться на тренировочные сборы в Китайскую Народную Республику – и судья Филолова милостиво решила ограничиться тремя сутками ареста.

Но ни в какой Китай Эдик, конечно же, не поехал. С таким-то клеймом…

Маху дала считалочка.

Зато в Америке побывать удалось. Правда, в Южной, потому что в Северной играть было не с кем. Они все на каком-то своем американском футболе сдвинуты. А вот с чилийцами во второй половине 50-х играть было куда интереснее. Каждый здесь жил своей жизнью, а все вместе, вся страна – футболом.

В холле гостиницы, где остановились футболисты, им волей случая встретился Евгений Евтушенко. Поэт, воодушевленный своим творческим триумфом в Сантьяго и полученным гонораром, тут же пригласил всю компанию к себе в номер. И там, окончательно раздухарившись, пообещал каждому игроку, кто забьет чилийцам, по 50 долларов.

Но оконфузился поэт, как выяснилось после игры: голов в воротах сборной Чили оказалось больше, чем денег у Евтушенко в бумажнике. Посмеялись, и только. В Москве сочтемся…

В середине 50-х в советском футболе возник необычный патриотический почин. Между различными спортивными ведомствами была достигнута договоренность, одобренная на самом-самом «верху»: когда наши именитые клубы – будь то «Динамо», армейцы или «Спартак» – выезжали за рубеж или принимали в Москве знаменитые зарубежные команды, они имели право привлекать в свои составы любых приглянувшихся им игроков из каких угодно других наших команд. Международный престиж был на кону! Соперники о подобных «домашних заготовках», конечно, знали, но мирились с этим.

Отправляясь в турне в ГДР, армейцы «зафрахтовали» Стрельцова и Иванова из «Торпедо», а заодно Валентина Бубукина из «Локомотива».

И надо же, такая вдруг неприятность! Уже на подъезде к берлинскому стадиону Григорий Иванович Федотов, работавший вторым тренером армейской команды, краем уха услышал, как Эдик пожаловался кому-то из ребят: «Вот же невезуха! Черт подери, плавки в гостинице забыл! Что делать? Зараза!» Перед самым выходом на разминку он тронул Стрельцова за плечо и протянул пакетик:

– Держи свое драгоценное барахло и впредь больше не разбрасывай где попало.

– Григорий Иванович, да как же вы? Зачем вы? Мне так неудобно. Я бы и так… – покраснев, пробормотал Эдик.

– Что «и так»? Своей голой задницей перед сдобными немками светить? – хмыкнул прославленный форвард. – Ну, вернулся я быстренько в гостиницу – и все, подумаешь, делов куча… Вперед, Эдик!

В той игре Стрельцов отличился – забил четыре мяча. А после матча обычно скупой на похвалы, сдержанный Григорий Иванович ошарашенно признался:

– Знаешь, Эдик, я ведь тоже и г р а л, но как ты и г р а е ш ь!..

Возвращаясь домой, молодые и веселые «легионеры» (им-то никто тут не указ) по-настоящему оторвались, вовсю увлекшись родимым национальным напитком. Из закуски – только конфетки «Взлетные». Да еще немцы презентовали пару коробок пива. Жить можно! Сидевшие в предательской близости с «командой Стрельцова» дисциплинированные армейцы осуждающе посматривали в их сторону.

Стрелец, конечно же, не удержался от подначек:

– Что, трезвенники-коммунисты, завидуете, наверное? А «Торпедо» вас в любом состоянии обыграет… А то присоединяйтесь, на всех хватит…

– Нет, спасибо.

Потом, уже в Москве, когда «Динамо» принимало знаменитый бразильский клуб «Васко да Гама», Стрельцов вновь стал «легионером». Отработал безупречно. После игры Лев Яшин торжественно вручил Эдику динамовскую бело-синюю майку, будучи совершенно уверенным, что вопрос с переходом Стрельца в их команду уже окончательно решен, все сладилось. И, как старший товарищ, стал давать советы:

– Бросай ты свою торпедовскую футболку в угол. Что такое этот ваш белый цвет? Символ признания поражения. С белыми тряпками в плен обычно сдавались… А эта ваша буква «Т» что означает? Тормоз, тупик, так, что ли?

– Лев Иванович! – Эдик по-настоящему разозлился. – Я тебя, конечно, глубоко уважаю, но тут ты не прав… «Т» – «торпедо», «триумф». И мы торпедируем и твое «Динамо», и армейцев, и «Спартак» тоже…

– Да не кипятись ты так, Эдик… Вот же характер! – спохватился Яшин. – Ну, попросили меня поговорить с тобой… Вот я и поговорил. Может, сказал не то… Забудь. И все.

– Кто попросил?

– Да какая разница!

Больше к этой теме они никогда не возвращались.

Тем временем подготовка к мельбурнской Олимпиаде шла полным ходом. Подгонялись не только физические, технические, но и идейно-политические кондиции игроков.

В соответствии с указаниями ЦК, весной 1956 года лучшие, испытанные партийные пропагандисты разъехались по трудовым коллективам, стремясь донести до людей историческое значение решений только что состоявшегося ХХ съезда партии. Секретарь парткома «ЗИЛа» Фатеев решил лично провести общее собрание футболистов «Торпедо» прямо на их базе, в рабочей обстановке. Коротко рассказав о титанической работе по исправлению грубых нарушений ленинских норм партийной жизни, он деликатно попросил остаться только коммунистов для проведения закрытого партийного собрания.

Комсомольцы и беспартийные безропотно покинули зал, но остались поблизости от «красного уголка»: интересно же, о чем держат совет «подпольщики» за запертыми дверями. А Эдик пристроился на скамейке, поглубже натянул на нос кепку, вытянул длинные ноги под первым весенним солнышком и, казалось, даже задремал.

Ждать пришлось долго – часа полтора-два. Когда партийцы, наконец, появились, какие-то смущенные и подавленные, их сразу взяли в плотное кольцо: «Ну что? Колитесь!»

– Ребята, вы только не обижайтесь, – упорно отнекивались те. – Но Фатеев сказал держать рот на замке. Никому ни слова, даже домашним. Информация сугубо секретная.

Правда, один все-таки не выдержал и брякнул:

– Одно могу сказать – теперь Усатому полный амбец!

– Так он и так вроде бы помер. Еще три года назад.

– Значит, не совсем еще. Думаю, скоро все всё узнают. Такого шила ни в каком мешке не утаишь[1]1
  По указанию ЦК КПСС, доклад Н.С. Хрущева «О культе личности и его последствиях» зачитывали исключительно на закрытых партийных собраниях. (Здесь и далее прим. автора.)


[Закрыть].

– Хватит разговоры разговаривать. Все на поле! – свистнув, скомандовал ассистент тренера.

Эдик ловко вскочил со скамейки и побежал разминаться.

(В Мельбурне, несмотря на тотальный контроль и сверхбдительную охрану Олимпийской деревни, в номерах, где проживали советские атлеты, на прикроватных тумбочках неведомо откуда регулярно появлялись серенькие брошюрки с полным текстом доклада Хрущева, к тому же миллионными тиражами опубликованном на Западе. Те, кому положено, эти «подметные» книжки изымали, уничтожали, но наутро они возникали в номерах вновь. Однажды Эдик схитрил и отдал «тренерам в штатском» свеженькую брошюрку, а вчерашнюю «простодушно» утаил, проговорив при этом:

– Может, вообще не было…

Товарищи испытующе посмотрели на него, но вроде поверили.

Когда Стрельцов прочел брошюру, он никому ничего не сказал, а про себя подумал: значит, угораздило ему родиться в самом распроклятом и страшном для России году – 1937-м…

Как искренне, по-детски ликовал Эдик, когда получил первую в своей жизни золотую медаль! За победу в составе сборной команды Москвы на Спартакиаде народов СССР (своего рода малые национальные Олимпийские игры) на только что открывшемся гигантском стадионе «Лужники». Мало того, на той Спартакиаде Стрельцова признали лучшим центрфорвардом. Безусловный мэтр советской спортивной журналистики Юрий Ваньят резюмировал: «Душою этого нападения и был Эдуард Стрельцов. Может быть, впервые после Федотова и Боброва увидели мы центр атаки во всем его блеске».

Гордись, пацан! А Стрельцов был абсолютно спокоен, невозмутим и уверен в своих силах и грядущих победах.

Мельбурн – Москва, 1956 год

На палубе тихоокеанского лайнера, дизель-электрохода «Грузия», все было просто замечательно. Сидя за легкими столиками в плетеных креслах, ребята-олимпийцы, наслаждаясь прохладой, потягивали австралийское пиво, сравнивая его достоинства с родным «Жигулевским». Возвращаясь домой, они уже вторую неделю бороздили океанские дали, наслаждаясь безмятежной свободой и на полную катушку пользуясь бездельем и всемерным обожанием праздной публики. Каждый развлекался по-своему. Двукратный олимпийский чемпион, безусловный герой Игр Владимир Куц лишь изредка показывался из своей каюты, неизменно подшофе, и неспешно прогуливался по палубе, мало с кем общаясь. Затем, перемолвившись о чем-то с официантом, возвращался к себе, а стюард с подносом, накрытым салфеткой, семенил за знаменитым стайером.

Кузьма – Иванов ни на шаг не отходил от гимнастки Лидочки Калининой, которая в Австралии тоже стала оимпийской чемпионкой. За другими симпатичными и смешливыми гимнасточками – Ларисой Латыниной, Соней Муратовой, Томочкой Маниной – напропалую ухлестывали другие футболисты, и близко не подпуская к ним всех прочих потенциальных ухажеров.

Стрельцов же уединился в компании с Никитой Симоняном.

– Эдик, ты – просто молодчина. Играл здорово! Мне бы твои годы, мы бы вместе еще таких чудес на поле натворили! – Симонян поднял высокий бокал: – За тебя! Хотя нет… Пить пиво за мужчину – обидеть его. Сейчас, погоди, я скоро.

Он бодро поднялся и исчез. Появившись вновь на палубе через несколько минут, издалека победно взмахнул каким-то предметом, завернутым в газету. Любой уважающий себя мужчина легко бы определил: бутылка! И явно не пивная!

На столик была торжественно водружена, как драгоценная старинная амфора, бутылка армянского коньяка «Двин». Вот это другое дело! Вышколенный стюард тут же подал рюмки и тарелочку с нарезанным лимончиком. Здесь олимпийцам было позволено все.

– За тебя, Эдик! За твой талант! Поехали, Бэби!..

– Какой же я бэби? – недоуменно пожал плечами Стрельцов. – Я ведь уже не пацан, Никита Павлович. А вы все: Бэби, Бэби…

– Да ты не обижайся. Это же мы все любя. А кто ты для нас, старичков? Конечно, Бэби! На глазах повзрослевший сын.

Эдику понравилось слово «повзрослевший», и он, успокоившись, произнес:

– Это сейчас я «Бэби», а скоро буду «Стрельцом».

Выпили.

– Спросишь, откуда взялся мой родимый напиток посреди океана? Ребята из торгпредства одарили. Надо же – родной армянский коньяк из Австралии домой везу! Это им для приемов с диппочтой присылают и, так сказать, для внутреннего употребления. Чтобы Родину не забывали. – То ли океанский бриз, то ли коньяк легко и приятно пьянил головы, но Симонян вдруг достал из кармана брюк золотую олимпийскую медаль, покачал на ленточке: – Я вот что решил, Эдик. Эта медаль твоя, и не спорь. Мало ли что там эти деятели из Олимпийского комитета установили правила, дескать, медаль вручается только участникам финала. А мне на это наплевать! Придурки! Эта медаль твоя по праву, ты ее заслужил, завоевал. Понял?! Держи!

Стрельцов смутился, но решительно отвел руку дарителя:

– Нет, Никита Павлович. Спасибо, конечно. Но только я никак не могу ее принять. Вот смотрите. Вы уже, извините, в возрасте, так? Вам сколько к следующей Олимпиаде будет? То-то же… А у меня, знаете, этих медалей еще будет и будет!

От собственных заоблачных перспектив он даже зажмурился и счастливо улыбнулся. Симонян сделал вид, что обиделся, но жест Стрельцова по достоинству оценил.

– Ладно, давай еще по одной, Эдик. За нашу победу! Сейчас нам все можно! Даже нужно! – Стерев улыбку с лица, он очень серьезным тоном добавил: – Одно советую. Учти, Эдик, за особыми и присмотр особый. И не только на поле – везде. «Серые» – они всегда людишки мстительные, по себе знаю. Но я что? Как ты говоришь, уже в возрасте… В общем, береги себя, Эдик, прошу тебя, – и потрепал своего полноценного партнера по сборной по плечу.

…Накануне финала олимпийского турнира главный тренер сборной объявил состав. Все было предсказуемо. Но когда речь зашла о линии нападения, Гавриил Дмитриевич Качалин неожиданно сказал:

– В центре сегодня будет играть Симонян. Эдик выложился по полной в полуфинале и в предыдущих матчах. Молодец! Так что, отдохни. Ты свою задачу выполнил.

Все недоумевали: голами Стрельцова команда, по сути, дошла ло финала. А его гол в полуфинале болгарам был признан лучшим на турнире. И тут, в главном матче, он за бортом? Тем более все знали, что, по правилам МОК, золотых олимпийских медалей для футболистов чеканилось только одиннадцать. (Кстати, по тем же драконовским олимпийским законам, даже замены по ходу игры в командах не разрешались – травма не имела значения.)

Стрельцов, конечно, по-мальчишески отчаянно переживал, что не попал в финальный состав, но виду не показывал. Капитан Игорь Нетто, которого все «по-маяковски» называли «человеком и пароходом», пытался объяснить Эдику:

– Поскольку Кузьма играть не сможет из-за травмы, нет смысла разрывать спартаковскую связку Татушин – Исаев, и в центр логично ставить Симоняна. И Сальников, кстати, того же мнения, и Ильин. Им будет проще – полное взаимопонимание одноклубников.

(Правда, позже ходили невнятные слухи, что за Симоняна перед Качалиным накануне финального матча хлопотал сам Анастас Иванович Микоян: дескать, включи в состав земляка, век не забуду. Впрочем, возможно, это были только досужие сплетни.)

Долгих девятнадцать дней длилось праздничное олимпийское океанское путешествие.

«Когда нас встречали во Владивостоке, – с восторгом вспоминал Стрельцов, – и после, всю дорогу до Москвы на каждой станции люди за много километров приходили, чтобы только взглянуть, понятно стало, что, проиграй мы, как на прошлых Играх в Хельсинки, многие бы не считали Олимпиаду по-настоящему выигранной».

Новый, 1957 год олимпийцам довелось отмечать трижды: по-дальневосточному, по-сибирски, ну а потом уже, естественно, по-московски.

В Москве в честь чемпионов состоялся грандиозный митинг. Их приветствовали как подлинных героев.

И посыпались награды. В числе остальных членов команды Эдуарду Стрельцову было присвоено звание заслуженного мастера спорта СССР. Через месяц его наградили еще и орденом «Знак Почета».

Обласканы были, конечно, все. Капитана сборной Игоря Нетто наградили орденом Ленина, Льву Яшину вручили орден Трудового Красного Знамени, и так далее. Не забыты были и материальные блага. Родимый «ЗИЛ» выделил Эдику двухкомнатную квартиру в ведомственном 7-этажном новом доме на Автозаводской. Комитет по физической культуре и спорту – автомобиль «Победа». Валентин Иванов стал соседом Эдика по дому, вселившись в квартиру на втором этаже уже с женой – безусловно, несравненной Лидочкой Калининой.

Машине Эдик радовался, пожалуй, даже больше, чем новой квартире. Только вот руль не был послушен ему, как футбольный мячик на площадке.

Известен случай, когда начальник команды после очередной аварии, в которую угодил Стрельцов, чуть ли не слезно умолял горе-водителя: «Эдик, продай ты на хрен свою колымагу, я хоть буду спать спокойно».

В тот день опаздывал не только Стрельцов. Уже безнадежно не успевал на важное совещание в областной прокуратуре молодой следователь Максим Иванников. Затор на дороге образовался у него на глазах и лично для него мог оказаться погибельным.

Он уныло плелся за катившим в десятке метров от него самосвалом, груженным силикатным кирпичом. Вдруг у этой махины начал подниматься кузов – и на проезжую часть стала ссыпаться вся эта грозная масса. Максим еле успел затормозить и вильнуть чуть в сторону. Теперь перед бампером его «москвичка» и тормозящих за ним машин высилась гора битых кирпичей. Правда, все могло бы быть гораздо хуже. Оправившись от шока, Максим огляделся в поисках выхода. Выскочить на «встречку» не было никакой возможности – моментально прибывший наряд ОРУДа[2]2
  ОРУД – отдел по регулированию дорожного движения, предшественник ГАИ.


[Закрыть] наглухо замуровал все лазейки.

Сколько уже рядов застывших машин образовалось? Иванников медленно шел вдоль этой колонны. Четыре, пять, шесть, семь… Бросив свой никчемный счет, он прикинул, сколько времени может уйти на устранение стихийного бедствия. По всему выходило, дорожникам понадобится не менее трех часов. Пока подгонят технику, пока то да се…

Он с сочувствием смотрел на попавших вместе с ним в западню «коллег по несчастью». Одно из лиц показалось ему знакомым. Он набрался смелости, подошел к «Победе» и спросил:

– Простите, а вы, случайно, не Стрельцов?

– Случайно, да.

– Вот так встреча! – Максим, прежде видевший своего любимца только с трибун, был ошеломлен. – Тоже опаздываете?

– На тренировку уже нет. Теперь придется оправдываться, что не проспал…

– А вам куда, Эдик?

– Да хотя бы до «Белорусской», а там на базу в Мячково.

– Сейчас я что-нибудь придумаю! Вот, держите ключи от моего «Москвича» – вот тот, белый, в первом ряду. Садитесь и ждите. – Следователь Иванников решительным шагом направился к орудовцам.

Что он им говорил, какие железные аргументы приводил, осталось «тайной следствия». Но чудо произошло! Один из блюстителей порядка на дорогах неспешно двинулся в сторону встречной полосы с намерением приостановить движение, а второй, помахивая своим жезлом, вывел, как поводырь, машину Максима прямиком к запретной «двойной». Его коллега притормозил поток машин и аккуратно сопроводил за «монбланы» кирпичного завала. Вперед! И даже козырнул на прощанье.

Стрельцов с уважением посмотрел на своего спасителя:

– А ты, вообще, кто?

– Я? Следователь Мытищинской районной прокуратуры Максим Иванников.

– Тогда понятно… А футбол любишь?

– Не то слово. Обожаю!

– Завтра у нас игра с «Локомотивом», будешь?

– Увы, – состроил скорбную гримасу Максим, – билетов не достал.

– Не беда! – Эдик достал из кармана два билета и протянул ему: – Держи! Только обязательно приходи. Я тебя буду высматривать.

Иванников подкатил к Мытищинской прокуратуре и прикинул: до Мячкова сущая ерунда осталась.

– Показывай, где твоя база?

Когда прощались, он вдруг спохватился:

– Постой, а как же твоя машина? Она же там, в заторе, осталась…

– Да не волнуйся. Ерунда! Я ключи в замке специально оставил, орудовцы куда-нибудь на стоянку отволокут. Найду. До завтра! Приходи, а то обижусь.

В первом тайме игра явно не заладилась. Мяч упрямо не шел в ворота. «Ничего, – решил про себя Эдик, – во втором точно забью». В перерыве он подозвал паренька из дубля, вручил ему бутылку коньяка, укутанного в газету, и записку:

– Сейчас пойдешь в дикторскую будку. Отдашь Семену Матвеевичу и скажешь, что лично от меня. Он поймет.

Во втором тайме Борька Батанов сделал все, как договаривались: увел мяч прямо к угловому, а заодно и защитников. Потом сделал вид, что готов отправить навес на Кузьму. Вратарь железнодорожников опасно выдвинулся прямо в центр штрафной, готовясь отбить атаку кулаками. А Батанов – умница! – точно отпасовал на Стрельца, который ждал мяч в глубине. Обидным для вратаря «ковшиком» он мягко забросил его прямо за спину голкипера.

Тут же диктор по громкоговорителю объявил:

– Гол в ворота «Локомотива на 53-й минуте матча забил Эдуард Стрельцов!

Переждав крики и бурю аплодисментов, все тот же металлический голос всему стадиону сообщил:

– Этот гол Стрельцов посвящает следователю Мытищинской прокуратуры Максиму Иванникову.

… После игры диктор Семен Матвеевич навытяжку стоял перед разъяренным директором стадиона.

– Что вы себе позволяете, уважаемый? Что за отсебятину вы несете на весь стадион?!

– Я? Какую еще «отсебятину»? – Брови старого диктора от недоумения поползли вверх. – О чем вы, Сергей Назарович? Я с довоенных лет работаю с микрофоном и ни разу – заметьте, ни разу! – не позволил себе лишнего слова в эфире.

– А сегодня? Что это было? Какой еще следователь, которому Стрельцов, видите ли, посвящает свой гол? Это же форменное хулиганство!

– Все в соответствии с вашими указаниями, Сергей Назарович. Мне передали вашу записку. Я ее и зачитал, как вы велели.

– Кто принес? Где эта чертова записка?

– Принес кто-то из сотрудников. Кто именно, я не помню. Записку потом я, разумеется, выбросил. За ненадобностью.

– Ладно, идите, Семен Матвеевич, с богом! – махнул рукой директор. – Вижу, с вами каши не сваришь.

– Я предпочитаю шашлык по-карски, – уходя, буркнул себе под нос старый диктор. – И хорошую шутку…