Текст книги "Я убил Степана Бандеру"

Москва, Государственный Комитет Обороны

– …Виктор Семёнович, насколько то, что сообщает Пономаренко, соответствует действительности? – Сталин карандашом подтолкнул листы последней сводки Центрального штаба партизанского движения к сидевшему напротив генералу Абакумову.

Абакумов быстро пробежал глазами короткий текст:

«5 декабря 1942 года. По сообщению Сабурова, в лесах Полесья, в районах Пинск, Шумск, Мизочь имеются большие группы украинских националистов под руководством лица, законспирированного кличкой Тарас Бульба. Мелкие группы партизан националистами разоружаются и избиваются. Против немцев националисты устраивают отдельные засады. В листовках националисты пишут: „Бей канапа-москаля, гони його відсіля, он тебе не потрибен”.

Крупный националист Бандера немцами расстрелян».

Абакумову не нужно было объяснять, что Сталина заинтересовала именно последняя строка шифровки.

– Поторопился Пантелеймон Кондратьевич, – он с лёгкой усмешкой вернул главнокомандующему бумагу, – увы, но поспешил. Нет, к сожалению, жив Бандера. И, как нам известно, даже весьма неплохо себя чувствует.

– И где же он теперь, этот Бандера?

Абакумов помедлил. Но всё же решился:

– В Заксенхаузене, товарищ Сталин. Это немецкий концлагерь под Берлином. Там…

– Не надо. – Сталин остановил доклад Абакумова. – Я знаю… – Он замолчал. Опустил глаза, долго сидел неподвижно. Потом, по-прежнему не глядя на генерала, медленно произнёс: – Вы, товарищ Абакумов, аккуратно подскажите Пантелеймону Кондратьевичу, что пользоваться надо только проверенными фактами. Тем более когда речь идёт об информации для Ставки. Нельзя выдавать желаемое за действительное.

– Так точно, товарищ Сталин, – Абакумов выпрямился, – это явное упущение. Мы его поправим.

– Не надо поправлять. Нужно подсказать и помочь.

– Есть, товарищ Сталин. Сделаем.

– Вот и хорошо. – Сталин наконец посмотрел на Абакумова. – Вы можете быть свободны. Да, а что такое «не потрибен»?

Абакумов опять на секунду замешкался. Что ещё за «непотрибень»? Потом спохватился:

– Не нужен, товарищ Сталин. Так по-украински звучит – не нужен.

Сталин усмехнулся и кивнул:

– До свиданья, товарищ Абакумов.

Идя по коридору, Абакумов перебирал в уме детали состоявшегося разговора, выделяя для себя, как зарубки на память, основные моменты. Первое: Пономаренко, судя по всему, по-прежнему остаётся фаворитом Сталина, даже несмотря на некоторые его промахи. Второе: Бандера и всё это украинское националистическое отребье должно оставаться под постоянным контролем, всю оперативную информацию тщательно готовить и фильтровать. Третье: по возможности как можно реже упоминать в разговоре лагерь Заксенхаузен. Все попытки выйти на решение проблемы «Яков Джугашвили в немецком плену» пока ни к чему не привели.

Яков по-прежнему оставался там. Сколько уже? С июля прошлого года, то есть полтора года. Агентура собрала кое-какие данные. Условия содержания по сравнению с другими заключёнными вроде бы нормальные. Не санаторий, не хоромы, но… Из разрозненных источников удалось выяснить, что «зона „А”» включает в себя три отдельно стоящих барака, которые каменной стеной отделены и от основного лагеря, и от наружной территории. На расстоянии 2 метров от стены – три линии заборов из колючей проволоки, через один из которых пропущен ток высокого напряжения. Но это скорее меры защиты самих заключённых. Так что подобраться к Якову нет никакой возможности. Зато этим бандеровцам – воля вольная…

По поводу Пономаренко и его «партизанщины» Абакумов решил посоветоваться с Лаврентием Павловичем. Хотя по службе их отношения уже не строились в строгой вертикали подчинённости, но Берия оставался Берией.

Вскоре после разговора с Абакумовым, уже в январе 1943 года, нарком внутренних дел Л.П. Берия направил докладные записки Сталину, Молотову (копия Пономаренко):

«НКВД СССР сообщает полученное от своего работника, который находится в тылу противника в районе г. Ровно, следующее донесение:

„Личный состав 12-го батальона Сабурова гуляет, пьянствует, терроризирует и грабит просоветски настроенное население, в том числе даже родственников своих бойцов. На мои претензии комбат Шитов и комиссар обещают прекратить эту антисоветскую работу, но действуют нерешительно, стараются покрывать лиц, которые занимаются бандитизмом. Делаю новые попытки добиться перелома, прошу действовать через Сабурова. Будет лучше, если батальон перебазируется к лесу между Ковелем и Ровно…”».

Ещё через несколько дней указанным товарищам поступило новое донесение агента, с соответствующей «сопроводиловкой» Берии: «В район нашей деятельности прибыл 7-й батальон отрядов Сабурова, партизаны которого осуществляют неслыханные грабежи, занимаются бандитизмом, пьянствуют, разъезжают по сёлам в форме немецких солдат. Жителей, которые убегают в лес, расстреливают, ограбили инженера, лесничего. Население, которое ненавидит немцев и которое мы уже подготовили к восстанию, в панике».

Будни без праздников

Администрация Заксенхаузена великодушно позволяла Степану Андреевичу изредка посещать Берлин, гарантируя личную безопасность. Один из абверовцев помнил казус, когда однажды Бандеру, прогуливавшегося по улицам столицы, случайно остановил полицейский патруль.

Задержанный был вынужден предъявить гестаповское удостоверение, и недоразумение легко уладилось.

Как-то за городом Бандере организовали встречу с одним из старых соратников, также сидевшим в лагере. «Я ещё не успел толком оглядеться, – вспоминал тот, – как прямо передо мной возникла знакомая фигура. Он обратился со словами: „Слава Украине!”… Бандера сразу проявил ко мне товарищеское участие. Он интересовался моим здоровьем, спрашивал, получаю ли посылки, хватает ли мне еды и денег. Предлагал мне свою помощь и в один из дней вынес на зону и пытался сунуть мне в руку кусок масла…»

Андрею Мельнику Бандера хлеба с маслом, разумеется, не предлагал, но помогал приспособиться к здешним порядкам.

При каждом посещении замка «Фриденталь» Степан Андреевич первым делом требовал к себе с докладом инструктора диверсионной школы Лопатинского, который информировал о последних событиях, главным образом на украинских землях. Добытые сведения, разумеется, были отрывочными, разрозненными, полученными разными путями и из разных источников, но тем не менее они поддерживали в Бандере веру в контролируемость ситуации.

Его бесконечно разочаровывала высокомерная позиция Германии, которая по-прежнему не желала видеть в ОУН – УПА серьёзной самостоятельной силы, не собираясь даже обсуждать вопрос о дальнейшем тесном взаимодействии. Немцы готовы были говорить лишь об использовании националистов!

Посмеиваясь, Степан Андреевич листал пропагандистскую брошюрку «Поездка Альфреда Розенберга по Украине»: «На конном заводе в Мене рейхсминистр, встреченный хлебом-солью, с большим интересом выслушал доклад… Во время полёта из Ровно в Киев министр имел возможность ознакомиться с общим состоянием посевов… Во время своего пребывания в Киеве рейхсминистр посетил городскую оперу… Где бы ни появился окружённый своими ближайшими соратниками рейхсминистр Розенберг, население восторженно приветствовало его. Прекрасно владея русским языком, он мог свободно объясняться с людьми… С какой радостью проживающие на Хортице германцы услышали, что во время поездки по Украине рейхсминистр посетит и их город! С какой любовью украсили они место торжественной встречи флагом, поднятие которого теперь уже никакие большевики не могут им запретить, – флагом со свастикой… У многих на глазах блестят слёзы, и сотни поднятых рук, как молчаливый обет верности, приветствуют…»

«Тьфу, да разве можно так грубо, в лоб, примитивно льстиво вести пропагандистскую работу», – про себя возмущался Степан Андреевич, вспоминая свои молодые годы. Но вслух, даже близким, остерегался произнести хоть одно худое слово.

Отложив в сторону очередную геббельсовскую листовку, которую подсунул ему Лопатинский, Бандера настороженно подумал, что она напоминает ему «чёрную метку»:

«Слушай, украинский народ! Москва отдаёт приказы ОУН!

Из тайных приказов и указаний, которые попали нам в руки, видно, что кремлёвские жиды состоят на связи с ОУН, которая создаёт видимость борьбы против большевизма.

В проводе ОУН сидят агенты Москвы, которые получают и исполняют приказы кровожадного Сталина и его жидовских опричников. В их тайных указаниях ОУН определена роль национально замаскированной большевистской боевой части… ОУН является орудием жидовского большевизма… Мы знаем руководителей банд, они – на содержании Москвы.

Украинский народ!

Хочешь ли ты, чтобы Тебя погубили эти большевики и национально замаскированные заговорщики? Хочешь ли ты быть пушечным мясом Твоего собственного врага? Хочешь ли Ты способствовать уничтожению Твоего народа на Волыни? Жидобольшевизм, ощущающий свою кончину, пытается ещё раз отсрочить свою гибель с Твоей помощью и Твоей кровью… Ты хочешь, чтобы Твои женщины, дети, Твоя молодёжь и старики стали жертвами озверевших людей?

Вспомни страдания и муки, которые Твой народ был вынужден терпеть более 20 лет. Вспомни замученных отцов и сыновей! Вспомни миллионы граждан и гражданок, вывезенных в сибирские степи! Вспомни униженных и замученных священников!.. Вспомни уничтоженные церкви и культурные ценности! Отрекись от своих врагов! ОУН никогда не сможет защитить национальные интересы украинского народа.

ОУН и большевизм – это одно и то же, поэтому они должны быть уничтожены!»

Мо-лод-цы, товарищи фашисты, ловко перенимают риторику москалей.

Взявший на себя оперативное руководство ОУН(б) Мыкола Лебедь в феврале 1943 года созвал в селе Терно-белье 111 конференцию Организации. Для обсуждения были предложены ближайшие и перспективные задачи: «а) оторвать от влияния Москвы те элементы украинского народа, которые ищут защиту от немецких оккупантов;

б) разоблачать московский большевизм, который свои империалистические намерения продолжать угнетение Украины прикрывает лозунгами защиты украинцев и других порабощённых народов от фашистов; в) отстаивать независимую позицию украинского народа на внешнеполитической арене».

Как водится, столкнулись различные позиции. Галичане стояли за развёртывание широкомасштабного вооружённого восстания против германцев, а Роман Шухевич предлагал основные силы направить против красных партизан и поляков. В конце концов большинство высказалось за линию Шухевича. Польскому населению был предъявлен ультиматум: в течение 48 часов покинуть украинские земли. Возможно, хронометры бандеровцев барахлили: кровавая резня началась до истечения двух суток и превратилась в настоящую национально-религиозную войну между УПА и «аковцами» (Армия крайова).

Провод ОУН(б) требовал любой ценой ликвидировать польские вооружённые силы. Мыкола Лебедь был ещё категоричнее: «Нас не интересуют цифры, речь идёт не о десяти или ста тысячах, а обо всех поляках до единого, от старика до младенца. Раз и навсегда мы должны избавиться от этого отребья на наших землях».

«Генерал» Тарас Чупринка решил к выполнению поставленной задачи подходить дифференцированно: «Поспешить с ликвидацией поляков, уничтожать их под корень, чисто польские сёла сжигать, в смешанных сёлах убивать только поляков… К жидам относиться так, как и к полякам и цыганам: уничтожать беспощадно и никого не жалеть… Беречь врачей, фармацевтов, химиков, медсестёр, содержать их под охраной в полевых шпиталях [госпиталях] и следить за их руками… После окончания работы без объяснений ликвидировать…»

Бойцы УПА рьяно взялись за дело. В польском селе Гута-Пеняцка курень «Сиромахи» согнал всех жителей в хлева и костёл, запер их и поджёг. В огне погибло 680 человек, среди которых было более 200 детей. Деревья в одном из тернопольских сёл воины Шухевича «украсили» телами замученных польских детей, назвав эту жуткую картину «путь к самостийной Украине». 13 июля 1943 года «тропа к незалэжности» в другом селе была увенчана 50 детскими трупиками, пригвождёнными к штакетнику[17]17
  В начале XXI века польские патриоты предложили проект памятника жертвам УПА в виде бронзового дерева с крыльями вместо кроны, на которых будут скульптуры детских тел.


[Закрыть].

На околице села Гута-Степанская уповцы напали на

18 польских девушек, изнасиловали их и убили. На сложенные в ряд тела бросили ленту с надписью: «Так должны погибать ляшки»… 11 июля в селе Свойчев украинец Глембицкий убил свою жену-полячку, двоих детей и родителей жены… 12 июля в колонии Мария Воля под Владимир-Волынским было убито 200 поляков. Еще 30 человек были брошены в колодец и там забиты камнями… Украинцу Владиславу Дидуху приказали убить свою жену-полячку и детей. Когда он не подчинился, его убили…

Очевидцы трагических событий говорили: «Самое страшное, что было на этой войне, – это польское село после бандеровцев».

Летом 1944 года лидеры Организации выступили с обоснованием своей позиции:

«С поляками невозможно взаимопонимание, ибо:

а) у них нет единой независимой (суверенной) силы в крае;

б) в крае нет польских представительств;

в) большинство польских политических групп отбрасывает изначально всякую возможность взаимопонимания;

г) польское общество на западноукраинских землях враждебно относится к идее о сотрудничестве.

Поляки постоянно прислуживают оккупантам (фолькс-дойч, польская полиция на Волыни, большевистские сексоты) и стараются использовать их против украинцев, тем самым срывая единый фронт угнетённых народов.

Поляки вместо борьбы с оккупантами (немцами) создали боевки для борьбы с украинцами. В последнее время нанялись на службу большевикам, чтобы уничтожать украинский народ, понуждая его к самообороне.

Украинский народ не отречётся от права на свою землю и свободу, поэтому борется и будет бороться против каждого империалиста, в том числе и польского. Борьба с польскими прислужниками Гитлеру и Сталину не ослабляет, а укрепляет позицию украинского народа на международной арене. Украинский народ не выступает против Польши на её этнических землях и хочет с ней сотрудничать, но не позволит себя угнетать захватчикам».

«Зачищая» свои исконные земли, бойцы УПА действовали с особой кровожадностью. Во время очередного посещения «Фриденталя» Степан Андреевич наткнулся на какой-то странный рукописный список: «…Отрезание женских грудей и посыпание ран солью; вырезание на лбу „орла”; разрезание живота и вливание внутрь кипятка; вырывание жил от паха до стоп, повешение за внутренности, отрубание пятки…»

Дойдя до «разрезания живота беременной и вкладывания вместо плода живого кота и зашивания живота», Бандера поморщился:

– Это ещё что такое?

– Да в службе у Лебедя завёлся один идиот-летописец, – смутился Лопатинский. – Дневничок вёл с перечнем «услуг». Описал сотни полторы различных способов умерщвления жертв. Изъяли…

– Не смешно, – сплюнул Степан Андреевич.

Впрочем, подобными «фронтовыми сводками» он интересовался мало. Были дела поважнее. В соответствии с его «рекомендациями из Заксенхаузена» ОУН(б) находилась в поиске новых союзников. Пропагандисты без устали штамповали всевозможные обращения, составленные в духе Коминтерна:

«Армяне и другие народы Кавказа! Поднимайтесь на борьбу с Вашими поработителями – империалистами Берлина и Москвы! Кровожадные империалисты, ослабленные взаимным противостоянием, уже стоят у своего гроба! Для полного их уничтожения нужен ещё только один удар со стороны революционных масс! Этот удар будет им нанесён порабощёнными народами Европы и Азии. Сегодня все народы находятся перед задачей переустройства мира на национальных началах… Империализм будет уничтожен!

Народы Кавказа! В настоящий момент Вы должны поднять знамя борьбы за самостоятельные государства… Народы Кавказа! Вступайте в связь с УПА! Организовывайте свои национальные отряды для согласованных отношений с УПА… За самостоятельные государства кавказских народов! За самостоятельную Украину!»

Следующим адресатом стали представители других наций и народностей: «Узбеки, казахи, туркмены, таджики, башкиры, татары, народы Урала, Волги, Сибири, народы Азии!.. Империалистическая Москва веками отнимала у вас ваш хлеб, ваше железо, ваш уголь, ваш скот, ваш хлопок, а во время войны брала с вас дань кровью ваших сыновей и отцов на фронте. Вам же за это присылала своих чиновников, которые издевались над народом, презирали вашу культуру, насмехались над вашим языком… Входите в контакт с УПА! Переходите с оружием в руках на сторону повстанцев!..»

Очередным объектом внимания ОУН становятся «добровольцы при немецких воинских частях»:

«Немецкие поработители теряют под ногами почву… Все оккупированные народы Европы разворачивают священную борьбу за свои национальные самостоятельные государства… Сталинские империалисты используют эту ситуацию и ценой огромных жертв продвигаются в глубь Украины. Большевистские завоеватели вопиют, что они идут „освобождать” нашу землю. Но весь украинский народ хорошо знает, что московские поработители ничем не отличаются от немецких…

Добровольцы! Вы пошли вместе с немецкими войсками на фронт. Вы стремились к уничтожению империалистической Москвы, большевистских хищников… Но ваши надежды не оправдались. Гитлеровским тиранам нужна была только ваша кровь… Теперь немцы отступают. Какова же ваша судьба?.. Пойдёте в Германию – вас бросят в концентрационные лагеря, заморят голодом… Перейдёте к большевикам – вас ждёт неизбежный расстрел… Для вас есть один выход – продолжать вооружённую борьбу против большевистских палачей… УПА уже 10 месяцев героически сражается с немецкими и большевистскими тиранами. В УПА также есть национальные отряды из восточных народов. Таким образом растёт мощный антибольшевистский фронт… Переходите с оружием в руках к украинским повстанцам… В этой борьбе победа будет за нами… Слава украинским повстанцам – мстителям и борцам за волю Украины!»

Затем ОУН(б) попыталась найти подход даже к «товарищам русским красноармейцам и командирам»:

«Мы, украинские повстанцы, признаём ваш героизм в борьбе с немецкими оккупантами. Украинская Повстанческая Армия на оккупированных территориях Украины также вела жестокие бои с немецкими бандами, защищала народ от гитлеровского террора, отстаивала право Украины на свободную жизнь… Украинский народ считает большевиков не освободителями, а обыкновенными поработителями, которые только прикрываются лживыми фразами о „дружбе”, „свободе”, „счастье”.

Что украинскому народу дали большевики, кроме жесточайших репрессий и террора?.. Фактически Украиной управляют не украинцы, а кремлёвско-сталинские сатрапы – Хрущёвы и Ко. Всем известно, что богатства Украины поглощает всесоюзный большевизм, а украинский народ обречён на голодную смерть… Мы обращаемся к вам – поддержать нашу борьбу за независимую Украину… Не идите с оружием в руках против нас. Довольно крови! Не слушайте комиссаров, которые натравляют вас на украинских повстанцев!..»

«На протяжении почти всего 1943 года на Волыни действовало антинемецкое движение, народ восставал против немцев, – самокритично признавал командующий партизанской дивизией Пётр Вершигора. – Националисты возглавили и направили его в русло восстания антипольского… Виноваты ли они в том, что руководили восстанием не большевики, а националисты? Считаю, что виновен в этом не народ, а мы с вами, особенно Волынские и Ровенские партизанские князья-бездельники, которые сидели под носом у народа в ожидании восстания, но и пальцем не шевельнули, чтобы возглавить его. Середняк склонился в сторону кулака-националиста, и не без помощи советских партизан…»

С ним был солидарен генерал Бегма, который руководил партизанским движением на Ровенщине: «…B начале Отечественной войны разведывательное управление оставило небольшие специальные группы по сугубо разведывательным соображениям. С развитием партизанского движения на Украине эти группы начали быстро увеличиваться за счёт местного населения, беглецов из плена и пр. Эти группы превратились в большие отряды. Так, например, отряд полковника Брынского – дяди Пети – вырос до 300 человек, капитана Каплуна – до 400, майора Медведева – до 600. Таким образом, своей работой они переросли задачи спецгрупп, стали известны в области и превратились в обычные большие партизанские отряды, с той лишь разницей, что люди этих спецгрупп охраняли штабы, заготовливали продукты, однако более чем за год не провели ни одной боевой операции. В этих отрядах отсутствует институт комиссаров, нет ни комсомольских, ни партийных организаций. Вследствие такой бездеятельности, отсутствия контроля и воспитательной работы среди личного состава люди развращаются, имеется немало случаев самовольных расстрелов ни в чём не повинного населения, массовые пьянки, хулиганство и так далее…»

Бандеровцы настойчиво искали и находили среди местного населения людей, которые, мягко говоря, недружелюбно относились к «красным партизанам». Не к самой идее народного сопротивления оккупантам, а к тем, кто, называя себя партизанами, пользовался моментом и жил в своё удовольствие. Последних ненавидели, и «благодаря» им люди переносили свою злобу на всех, кто брал в руки оружие и сражался с фашистами.

Это признавали даже сами чекисты. Опытный командир диверсионного отряда Илья Старинов в шифровке на имя заместителя начальника Украинского штаба партизанского движения Тимофея Строкача 17 марта 1944 года сообщал: «В освобождённых районах Тернопольской области население прятало часть скота, свиней, создавая тайные склады для банд националистов, которые покуда ушли в подполье, леса, на территорию, занятую немцами… В четвёртой войне воюю, однако никогда не встречался с такой враждебной средой, как в освобождённых районах Тернопольской области…»

По мере приближения фронта к границам Германии усиливалась роль так называемого «кляйнкрига» («малой войны»), предполагавшая активизацию диверсий и подрывных мероприятий в тылу советских войск. 12 февраля 1944 года в составе Главного управления имперской безопасности было создано 8-е управление, занимавшееся координацией деятельности пятой колонны.

Весной того же года в Тернополе прошли переговоры между представителем Провода ОУН Гриньохом (Гераси-мовским) с начальником полиции безопасности и СД дивизии «Галичина» оберштурмбаннфюрером СС Витиской и криминал-комиссаром Папе, представителем СД в Галицийском крае. В обмен на взаимное прекращение огня и помощь оружием украинской стороне ОУН-УПА обещали предоставлять немцам разведданные о советских и польских вооружённых частях. Позже Гриньох подтвердил эти договоренности и выразил готовность принимать участие в диверсионно-террористических акциях, выдвинув единственное условие – освобождение из концлагерей украинских узников, в первую очередь Степана Бандеры.

Через несколько дней командующий УПА-«Север» Дмитро Клячковский (Савур) через абверкоманду группы армий «Северная Украина» передал собранные агентурные сведения в обмен на 20 полевых и 10 зенитных пушек, 500 автоматов, 250 тысяч патронов и 10 тысяч гранат. Конечно, это был выгодный «товарообмен», повесомее тех самых упомянутых «тридцати сребреников»…

Одновременно Савур отдал приказ своим частям: «Борьбы с мадьярами, словаками и другими союзными войсками Гитлера не ведём…»

Командование вермахта высоко оценивало сотрудничество с бандеровцами. На совещании во Львове 19 апреля 1944 года командиры абверкоманд группы армий «Юг» не скупились на комплименты. Материалы, полученные от УПА, говорил подполковник Линдгард, «исключительно исчерпывающи и… годятся для применения армией в военном плане», подчёркивая, что без помощи повстанческой разведки агентурная деятельность немецких разведорганов «была бы вообще невозможна». Ему вторил подполковник Зелингер, утверждая, что подрывная работа за линией фронта «может осуществляться только с помощью УПА».

Ещё в Заксенхаузене Степан Бандера инструктировал Шухевича: «Под влиянием большевистской действительности наименее стойкие элементы, безусловно, в абсолютном большинстве перейдут на сторону советов. Они вдвойне опасны для нашей дальнейшей работы, и их возможный переход… подорвёт престиж ОУН и УПА, а их борьба, на которую они активно пойдут вместе с большевиками против ОУН, исключит любую возможность нашей подпольной работы… А потому необходимо немедленно и как можно секретнее, во имя великого национального дела, ликвидировать вышеназванные элементы двумя путями…»

Первый, указывал Проводник, – это открытый бой, в котором найдут свою смерть и правые и виноватые. Второй – уничтожение предателей с помощью известных методов работы службы безопасности ОУН.

Отступая, гитлеровцы проявляли трогательную заботу о материально-техническом обеспечении будущего подполья на оставляемой ими Западной Украине и активном использовании военно-организационных и разведывательно-подрывных возможностей частей УПА. Генерал-майор Бреннер в этой связи отдал особое распоряжение:

«Начатые в районе Деражино переговоры с руководством национальной Украинской повстанческой армии были успешно проведены также в районе Верба. Достигнуты договорённости. Немецкие части не подвергаются нападению со стороны УПА. УПА засылает лазутчиков, преимущественно девушек, в занятые врагом районы и сообщает результаты разведотделу боевой группы Притцмана. Пленные красноармейцы, а также советские партизаны препровождаются в разведывательные отделы для допроса; местные вражеские элементы используются боевой группой на работах. Чтобы не мешать этому необходимому взаимодействию, приказываю:

1. Агентам УПА, которые имеют удостоверения за подписью „капитан Феликс”, или тем, кто выдает себя за членов УПА, разрешать беспрепятственный проход; оружие оставлять при них. По требованию агента предоставлять им быстрейший доступ в разведотдел.

2. Члены частей УПА при встрече с немецкими частями для опознавания поднимают левую руку с раздвинутыми пальцами к лицу; таковых не задерживать, – это означает их взаимопонимание.

3. Со стороны УПА имеются нарекания на то, что немецкие регулярные части производят самовольные реквизиции, особенно домашней птицы. В связи с этим согласно приказу от 2 февраля 1944 г. командиры частей привлекаются за эти самовольные реквизиции, чтобы таковые прекратить».

Со своей стороны, оуновцы выдвигали единственное условие – хранить в секрете факт их взаимовыгодного сотрудничества. Обращаясь к германскому командованию, Гриньох предлагал: «Доставка оружия и диверсионных средств с немецкой стороны через линию фронта для подразделений УПА должна проводиться по всем правилам конспирации, чтобы не дать большевикам в руки никаких доказательств относительно украинцев – союзников немцев, которые остались за линией фронта. Поэтому ОУН просит, чтобы переговоры… шли от центра и чтобы партнёрами с немецкой стороны была, по возможности, полиция безопасности, так как она знакома с правилами конспирации».

Но всё же с отступлением немецких частей на запад бандеровцев всё чаще посещают пораженческие настроения. Даже беззаветно преданный идее Роман Шухевич, предчувствуя грядущие «чёрные дни», признавал: «Об украинских массах говорить поздно. Мы их плохо воспитали, мало убивали, вешали. Теперь следует думать о том, как сохранить Организацию…»

По призванию и врождённым качествам бойцы УПА были превосходными конспираторами. Подпольные территориальные структуры действовали в большинстве населённых пунктов Галичины. В каждом селе, хуторе сооружались уникальные тайные схроны, так называемые крыивки (укрытия), в которых находили убежище боевики. При выборе и способах обустройства лежбищ проявлялись чудеса изобретательности и находчивости, нередко ставившие в тупик бывалых смершевцев.

Крыивки, как правило, сооружались на сельском или городском подворье при согласии и активной помощи хозяев. Схроны рыли ночами, вёдрами или мешками выносили грунт подальше от дворов и там рассеивали по земле или ссыпали в речку или пруд. На Ивано-Франковщине крыивки часто копали параллельно с шурфом действующего колодца, сверху перекрывали и плотно утрамбовывали слоем земли. Вход-люк вырезали в деревянной стенке колодца-криницы на двухметровой глубине от верхнего сруба, и сверху заметить его было невозможно. Стоило в селе грянуть облаве, как подпольщики мгновенно ныряли в колодец, спускались по цепи, к которой крепилось ведро, открывали лаз и закрывались изнутри.

В схронах боевики могли находиться по нескольку дней, пока не минует угроза ареста. Но и там они не сидели сложа руки – сочиняли листовки и обращения, врачевали раны, приводили в порядок оружие. Еду им готовила и тайком передавала хозяйка: обычно в пустое ведро она ставила горшок с варёной картошкой и мясом, какими-то овощами, а потом тихонько, даже не сторонясь соседей, направлялась с ним к колодцу – как бы за водой. Там опускала ведро до уровня тайного люка и подавала условный сигнал. Сидельцы забирали провиант, а ведро опускали ниже. Зачерпнув воды, женщина возвращалась в хату. При такой конспирации крыивку не могли обнаружить чужаки, хоть сутками сидевшие в засаде в кустах за соседским забором.

Тяжелее приходилось зимой – в стужу крыивка могла обернуться для боевиков могильным склепом. Не случайно первыми, кого брали на заметку чекисты, были люди, страдающие радикулитом или ревматизмом, – верная примета того, что человек долгое время провёл в подземном бункере.

Спасаясь от холодов и сырости, тоже пускались на хитрости. Неким умельцам удалось соорудить схрон с входом прямо под кухонной печью, накрыв его толстым листом металла. При малейшей опасности боевики спускались в убежище и закрывали за собой лаз. А хозяйка при этом поджигала заранее приготовленные дрова и ставила на огонь бак с водой…

Кроме малогабаритных крыивок, предназначенных для временного пребывания, подальше от населённых пунктов и дорог, в гористой местности устраивали целые подземные поселения с автономной системой жизнеобеспечения, которая позволяла прятаться в них неделями, а то и месяцами. Чаще здесь применяли уже не шахтный, а открытый способ. Труднодоступные, они надёжно функционировали аж до середины 1950-х годов. Скажем, в Городенсковском районе на Ивано-Франковщине, возле села Копачинцы, до осени 1956 года функционировала «трёхкомнатная» крыивка, где «с удобствами» проживало семь боевиков, в том числе и три женщины. Место для схрона – в лесу над рекой – боевики выбрали так, что к нему незаметно подкрасться было невозможно. В подземелье по тайному ходу, прикрытому досками, на которых рос куст лесного ореха, «домочадцы» проникали, спускаясь по лесенке. Интересным в инженерном плане был дымоход: над печкой архитекторы-любители приладили широкую трубу с тонкими трубочками, по которым дым струился на поверхность, сразу равеиваясь. Маскировал дымоход густой кустарник. Для удаления мусора и нечистот сидельцы даже проложили некое подобие канализации.