Текст книги "Судьба Адъютанта Его Превосходительства"

Отдав распоряжение приготовиться, Май-Маевский подошел к окну вагона и задумался, глядя в широко расстилавшуюся степь. Ему исполнилось 52 года. На белокурой коротко остриженной голове блестела лысина. Голубые глаза смотрели через пенснэ проницательно и прямо. Вошел князь Адамов, начальник конвоя. Начальником конвоя у генерала Дроздовского состоял князь Мурат. Он был известен среди населения Кубани, Дона и в особенности Юзовки, а также среди войск, как кровожадный палач. От его рассказов дрожь пробегала по телу. Когда попадались пленные, он собственными руками отрезал тесаком уши, вырезал звезды на теле, после чего рубил шашкой. Его зверства вселяли ужас и отвращение, но у Дроздовского он пользовался полным доверием. Когда я спросил Мурата, почему он так озлоблен против большевиков, он мне показал на свой стеклянный глаз, который, якобы, был выколот в бою; с тех пор он стал мстить. Ко мне Мурат относился с недоверием, и я искал способа отделаться от белого инквизитора.

Личный конвой Главкома В.С.Ю.Р.

По принятии Май-Маевским дивизии и назначении меня адъютантом в городе Юзовке, я в первую очередь повел усиленную агитацию против Мурата, наговаривая Май-Маевскому, что этот князь занимается темными делами и старается подорвать авторитет генерала. «Он говорит, ваше превосходительство, что Май-Маевский не соответствует своему назначению, всячески вас ругает среди офицеров, а когда является к вам, лебезит перед вами, выказывая свою преданность, что может подтвердить офицер конвоя Адамов». Май-Маевский, не поверяя, приказал отдать в приказе об отстранении князя Мурата, одновременно спросил меня, кого можно назначить на эту должность. Я указал на Адамова, с добавлением, что он тоже князь, какой-то кавказский, «предан вам и боевой офицер». Май-Маевский приказал позвать его. Я, зная хорошо, что Адамов имел личные счеты с Муратом, передал Адамову о предполагающемся его назначении и посоветовал, как нужно держаться перед генералом и что говорить. Адамов явился к Май Маевскому и рассказал ему, где он принимал участие в боях. Май-Маевский расспрашивал Адамова о личности князя Мурата. Адамов указал на ряд случаев грабежей и насилий при Дроздовском; между прочим упомянул Май-Маевскому, что Мурат любит и ценит Дроздовского, а других генералов, в том числе и Май-Маевского, не уважает. Май-Маевский подписал приказ. И палач князь Мурат поехал на передовыю, где и сложил свою голову. – Ваше превосходительство, поезд главнокомандующего вышел с последней станции. Генерал глубоко вздохнул и, повернув ко мне крупное лицо, сказал:

– Капитан Макаров! Сейчас поезд подойдет, позовите ко мне Прокопова и поставьте в известность начальника штаба. Когда я вернулся, Май-Маевский стоял посреди вагона в парадной форме. Ординарец Прокопов расправлял складки мундира, образовавшиеся от сильно затянутого пояса. В этот момент шумно пролетели мимо окон вагона два огромных паровоза с вереницей вагонов. Паровозы остановились, тяжело дыша, отплевываясь белым паром. Май-Маевский вышел к стоящему на платформе почетному караулу.

Встреча на вокзале генерала А.И. Деникина.

Из вагонов прибывшего состава сошел Деникин, сопровождаемый генералами Романовским, Врангелем, своим адъютантом, полковником Колташевым и другими штаб-офицерами свиты. Оркестр грянул встречный марш. Генерал-лейтенанту Деникину, главному сподвижнику генерала Корнилова, было 54 года. Коренастый, выше среднего роста, шатен, с карими глазами, с большими усами, небольшой бородкой, он напоминал зажиточного помещика. Окончив академию генштаба, Деникин командовал в империалистическую войну железной дивизией на Карпатах, имел много наград. Он был храбр, но слабохарактерен и честолюбив. После смерти генерала Алексеева Деникин всецело находился под влиянием Романовского, начальника штаба, и генерала Лукомского, который играл решающую роль в особом совещании. После женитьбы Деникин занялся семьей и, в общем, мало интересовался фронтом. Генерал Романовский, крайне несимпатичный, с быстрыми лукавыми глазами, держал себя вызывающе не только с рядовым офицерством, но и с высшими начальниками. Он создал целую сеть интриг вокруг ставки; главным сподвижником его на этом поприще был ген. Лукомский, которому симпатизировала буржуазия за работу в особом совещании, особенно, по аграрному вопросу. Генерал-лейтенант барон Врангель по происхождению немец был крупный собственник. Высокого роста, худощавый, он неизменно сохранял суровый вид. Академию генерального штаба не окончил, в империалистическую войну находился в гвардейских частях, расположенных ближе к ставке, и мало участвовал в боях. Но Врангель был храбр, тверд и весьма тщеславен. В погоне за местом Деникина он не брезговал интригами. В Добровольческой армии он находился еще в бытность Корнилова. Деникин назначил Врангеля командующим Кубанской армией. По взятии Москвы белыми барон предназначался в инспекторы кавалерии. Не доходя трех шагов до Деникина, Май-Маевский остановился и отрапортовал: – Ваше превосходительство, незначительный бой идет в районе Харцызска. В остальных направлениях без перемен. Деникин пожал руку Май-Маевскому и поздоровался с почетным караулом. Затем пригласил Май-Маевского, начальника штаба и меня к себе обедать. Вагон Деникина состоял из двух небольших комнат, комфортабельно обставленных: мягкая мебель, дорогие ковры. В одной из комнат по стенам были развешаны оперативные карты и различные схемы, в другой же стояли два небольшие стола, покрытые белоснежной скатертью. Среди обилия изысканных закусок выделялись графины с водкой, настоянной на лимонах. Деникин пригласил садиться за стол. Когда все расселись, он встал с бокалом в руках и обратился к Май-Маевскому: – Дорогой Владимир Зенонович. Я очень рад поздравить вас с новым высоким назначением. Знаю вашу доблесть, честность и твердость характера, всю героическую борьбу, которую вам пришлось вести в течение нескольких месяцев по удержанию Донецкого бассейна. Родина повелевает назначить вас на пост командующего армиями. Я уверен, вы с честью выполните возложенные на вас задачи; так же твердо, как и раньше, поведете и выведете ваши доблестные части из Донецкого бассейна на широкую московскую дорогу. По русскому обычаю я поднимаю бокал и пью за ваше здоровье. Ура! Ура! Ура!

Деникин опрокинул бокал до дна и расцеловался с Май-Маевским.

– Да здравствует единая, неделимая великая Россия и ее верные сыны. Ура! ура! ура! – ответил мой начальник. – У р а! – подхватили мы.

Несколько бокалов развязали языки: начались оживленные разговоры. После длинного обеда подали ликеры.

– Антон Иванович, – сказал Май-Маевский, – положение на фронте в данное время не завидное: красные оказывают сопротивление, обмундирования не хватает, пополнение поступает слабо. – Полно вам, дорогой, беспокоиться, – перебил Деникин – на этих днях прибывают несколько транспортов с обмундированием, снаряжением и, главное, с танками. Наше счастье, если эти танки окажутся пригодными в боевой обстановке, тогда успех обеспечен. Я их лично не видел, но, по словам союзников, танки производят колоссальнейшее моральное действие на противника. Под прикрытием их мы вышлем конницу Шкуро.

– Кто же будет управлять этими танками? Ведь у нас нет инструкторов, – спросил Май-Маевский. – Мы условились. Первое время в боях будут участвовать англичане. А потом, когда наши подучатся управлять танками, мы их сменим. Все заулыбались. Только Май-Маевский оставался задумчивым.

– Я хотел сказать относительно аграрного и рабочего вопроса. По мере продвижения, мы обязательно столкнемся с этим явлением. Сидевший рядом с Деникиным Врангель с злорадной улыбкой ответил: – Я думаю, пока мы не дойдем до седых стен святого Кремля и не услышим колокола Ивана Великого, эти вопросы решать не будем. Май-Маевский перебил: – Необходимо учесть, что большевистская зараза разнуздала мужика и засела в голове рабочего. Это наблюдается в занятых нами местностях. Врангеля точно передернуло от слов Май-Маевского. Он ответил: – На случай, если эта сволочь, темная масса взбунтуется, у нас есть молодая гвардия (молодой гвардией назывались части корниловцев, марковцев и дроздовцев). Пушки, пулеметы и снаряды пришлют союзники. Видя, что разговор между Врангелем и Май-Маевским может обостриться, генерал Романовский вмешался:

– Владимир Зенонович, Антон Иванович разрешил вам формировать Белозерский полк, но без ущерба для остальных частей. Необходимо подтянуть Шкуро, ограничить его самостоятельность. Май-Маевский утвердительно кивнул головой. Деникин встал с кресла. – Но довольно об этом, поедемте на фронт, посмотрим, что там делается, – предложил Деникин. – Антон Иванович, зная, что вы поедете на позицию, я приготовил паровоз и два вагона. Всем поездом ехать не рекомендуется: не вполне исправные дороги, – доложил Май-Маевский.

Через несколько минут паровоз с двумя вагонами двинулся на фронт, на станцию Харцызск. На фронте было затишье, изредка слышалась ружейная перестрелка. Генералы прошли вдоль фронта редкой цепи лежавших рядами бойцов. Появление целой группы золотопогонников привлекло внимание красных. Вспыхнула густая перестрелка, затрещали пулеметы. Один из свиты Деникина был убит наповал, смертельно ранило стрелка из цепи; схватившись руками за раненый живот, он бессмысленно смотрел на Деникина, бормоча бессвязные слова. Генералы, не взглянув на раненого, продолжали обход фронта. Только Май-Маевский сказал одному из штаб – офицеров. – Плохо, когда нет достаточной медицинской помощи. Красные не на шутку обстреливают нас, мы служим для них хорошей мишенью. Рискованно, ваше превосходительство: может случиться несчастье. Пуля не разбирает никого. Не лучше ли пойти к бронепоезду? Оттуда хорошо наблюдать. В этот момент Деникин отдал распоряжение наступать. Врангель протяжно заорал:

– Кор-ни-лов-цы, впе-ред, бей-те крас-ную сво-лочь!

Бронепоезд белой армии

Деникин крикнул: – Да здравствует единая неделимая Россия! – Ура, ура, ура! – пронеслось по фронту. Пулеметы затрещали сильнее. – Антон Иванович, смотрите, смотрите: на левом фланге красные бегут, – сказал Май-Маевский. – Отступают по всему фронту. Около будки еще держатся. Скажите, чтобы бронепоезд продвинулся вперед и фланкировал огнем будку, – отрывисто кидал Деникин, осматривая в бинокль общее положение фронта. Бронепоезд из пулеметов и легких орудий обстреливал будку. Красные не выдержали сильного огня и отошли – Ну, теперь нам делать нечего. Мы свое сделали, поедемте, – сказал Деникин. Вблизи вокзала, в садике, офицеры снялись группой, с Деникиным в центре. Затем поезд под звуки оркестра двинулся в Ростов.

Генерал-бандит и танки

На станции Иловайской в вагон к Май-Маевскому вошел генерал Шкуро.

– Отец! Ты с своей стратегией не… (крепкое ругательство). Мои терцы и кубанцы – не твои солдатики, которых ты бросаешь туда-сюда! – Успокойся, Андрюша, в чем дело? – перебил его Май-Маевский. – Я туда не поеду, куда ты посылаешь. Ты знаешь отлично, если кубанцы и терцы не пограбят, так и воевать не будут. Мне нужны винные заводы, поместья, а на черта сдались красные голодранцы! Май-Маевский начал успокаивать генерала, а я исподтишка рассматривал этого бандита. Генерал-лейтенант Шкуро был среднего роста, блондин, 31 года, с голубыми хитрыми глазами, курносый. В империалистическую войну он служил есаулом. Настоящая фамилия его – Шкура; для благозвучности сменил «а» на «о». Шкуро оказывал огромное влияние на раду, заставил ее произвести себя в полковники, а потом в генералы. Он устраивал дикие оргии и отличался бандитскими наклонностями. По взятии Москвы, Деникин предполагал разжаловать Шкуро и предать суду за грабежи и самовластие. Шкуро, небрежно выслушав ряд доводов, объясняющих значение операции, сказал:

Генерал Шкуро со своим штабом.

– Ну ладно. Посмотрим на эти танки. Отец, хочешь обедать? Поедем. Девочки есть, цымес. Хорошо проведем время. – Нет, Андрюша, мне немного нездоровится. В следующий раз как-нибудь, – протягивая руку, уклонился Май-Маевский. – Как хочешь. Поедешь – не пожалеешь, – ответил Шкуро, уходя из вагона. – Прибыли танки! – весело сообщали добровольцы друг другу, толпясь у прибывшего поезда, состоявшего из нескольких пульмановских платформ. Грозно смотрели стальные чудовища, четыре больших, остальные поменьше. Рядом с танками стояли англичане и инструктора. Надменно, с сознанием собственного превосходства они смотрели на толпу любопытных. Железнодорожники и рабочие стояли небольшими безмолвными группами: на их лицах лежал отпечаток скорби. По приказанию Май-Маевского танки двинули на станцию Ханженково, куда одновременно пошел и поезд Шкуро. С Ханженкова должно было начаться общее наступление, под прикрытием танков. Поезд генерала Шкуро состоял из нескольких хороших вагонов, гремели два оркестра музыки: симфонический и духовой. В вагоне, где помещался Шкуро с Май-Маевским, находилась целая свора разодетых шансонеток; с утра до вечера у Шкуро не прекращались оргии. Шкуро полулежал на диване; не обращая внимания на Май-Маевского, который одиноко сидел за небольшим столиком и пил водку, бандит запел свою любимую песенку: – Со своею ватагой я разграблю сто городов…Лейся да лейся белое вино, Ты на радость нам дано… Владимир Зенонович, ай-да молодец, прибыл к нам, прибыл, наконец, – подхватывали шансонетки, держа бокалы, а остальное офицерье пело: – У нас теперь одно желание – Скорей добраться до Москвы, Увидеть вновь коронование, Спеть у Кремля – Алла Верды…

1919 г. Отправка английских танков Уиппет и Мк-V со станции Иловайская

Поезд подошел к платформе под песни пьяной ватаги. Здесь собралась толпа запыленных, грязных шахтеров, молча слушавших песнь пьяных генералов, строителей «единой, неделимой России». Шкуро, стоя у открытого окна, поднял высоко бокал с шампанским и пьяно крикнул: – Рабочие и крестьяне! Да здравствует великая Россия, пью за ваше здоровье, ура!

Выпив бокал до дна, генерал бросил его на платформу. Рабочие угрюмо молчали, а волчья сотня генерала Шкуро вопила: ура, ура, ура!

Май-Маевский вышел из вагона и долго по-французски беседовал с англичанами. Спустя несколько часов, управляемые англичанами танки шли на фронт, а за ними вслед двигалась орда кубанцев и терцев под начальством Шкуро. Он ехал во главе своей волчьей сотни и громко неистово кричал: – Доблестные мои кубанцы и терцы! За мной, вперед! И лава кавалерии двигалась вперед, уничтожая всех, кто попадался навстречу, грабя не только отдельных граждан, но целые деревни и поместья. Всякое сопротивление пресекалось поголовным расстрелом, виселицами, нередко поджогами целой деревни. Генерал Шкуро любил сам наблюдать за поркой рабочих, неизменно приговаривая: – В назидание потомству всыпь ему еще двадцать пять!

1919 г. Екатеринослав. На балконе А.Г. Шкуро с кордебалетом

С Шкуро почти всегда ездил кинооператор и снимал картины расстрелов, повешений пленных китайцев… Такие снимки имелись в «Осваге» и просматривались только офицерами. Благодаря мощной поддержке англичан, наступление белых развивалось успешно. Каждодневно Красная армия оставляла пункт за пунктом, а белые, опьяненные победой, перли вперед. Май-Маевский переехал в Ростов, откуда стал управлять армией. В Ростове состоялся и парад кубанцам. Шкуро принимал парад. Сливки высшего общества преподнесли генералу серебряный поднос: в цветах пестрела кипа донских денег. Шкуро небрежно взглянул на деньги, подозвал рукой одного из казаков, стоявших в строю, и, передавая ему кипу, сказал: – На тебе, сходишь к б… Потом прохватил буржуазию: – Что это вы вздумали преподносить мне несчастные гроши?! Я вам обеспечиваю покой, проливая кровь. Разве столько нужно денег?! Ростовской буржуазии пришлось раскошелиться: десять миллионов рублей получил Шкуро на нужды корпуса!

Появляясь у Май-Маевского, Шкуро вел себя дерзко и вызывающе, несмотря на подчиненное положение. Не для Шкуро писались приказы! На одном из секретных заседаний, в присутствии генералитета, Романовский обратился к Деникину: – Антон Иванович, в корпусе генерала Шкуро идут грабежи, пьянство, неподчинение, полнейшая вакханалия. Нужно обратить внимание, так дальше продолжаться не может! – Андрюша, пора бы покончить с расхлябанностью и восстановить порядок, – мягко сказал Деникин.

Знаки «Волчья сотня» личной гвардии генерала Шкуро.

Шкуро, стоявший возле небольшого столика, быстро прошелся несколько раз по комнате, нервно похлопывая хлыстом по сапогам, остановился, смерил присутствующих угрожающим взглядом и дерзко произнес: – Я знаю, что делаю! Хотите, завтра не будет ни Деникина, ни Ленина, ни Троцкого, а только батько Махно и батько Шкуро?! Угроза генерала напугала собрание. Около генерала Шкуро находилась безотлучно волчья сотня, а весь корпус, сильно расположенный к Шкуро, по первому его требованию стал бы делать все, что заблагорассудится бандиту. Зная его характер, Деникин, Май-Маевский и Романовский долго уговаривали Шкуро, что все сказанное в отношении корпуса не серьезно. Еле-еле удалось умилостивить Шкуро! Но, впоследствии, пылая ненавистью к ставке Деникина, Шкуро действительно писал Махно, предлагая совместные действия. Махно дал ответ через газету «Набат»: он ругал Шкуро и указывал на то, что с генералами ничего общего не имеет.

Немножко о Махно

В те дни Махно причинял большой вред войскам Май-Маевского. Командующий боялся Махно больше, чем красных: Махно появлялся всегда неожиданно и тем самым мешал Май-Маевскому развивать наступление.

Комбриг Нестор Махно и командир Заднепровской дивизии П.Е. Дыбенко. 1919 год. Мариуполь.

Генерал выделил для борьбы с махновцами специальные части войск под начальством генерала Ревишина. Его штаб стоял на станции Волноваха, куда не раз приезжал Май-Маевский. Генерал Ревишин был старателен и энергичен, но справляться с Махно ему удавалось только в мечтах. – Ну, как дела? – спрашивал Май-Маевский. Борьба идет успешно. Скоро поймаю Махно и представлю его в ваше распоряжение, – неизменно отвечал Ревишин. Май-Маевский улыбался: – Я не сомневаюсь в ваших способностях, но поймать Махно вряд ли вам удастся. Я слежу за его действиями и не прочь бы иметь на своей стороне такого опытного начальника. Ваше превосходительство, как я узнал, Махно оперирует исключительно среди малоземельных крестьян, привлекая дезертиров грабительскими действиями. Он мне напоминает Пугачева. Мое мнение – надо сжечь его резиденцию, Гуляй-поле. – Нет, нет, дорогой! Такие меры не годятся, вы воздержитесь от них. С крестьянством надо считаться и быть осторожным, – советовал Май-Маевский и, помолчав, добавлял: – Повесить или расстрелять кого нужно – против этого я ничего не имею.

Генерал Ревишин выражал полное удовлетворение.

Дни белых побед

Добровольческая армия с каждым днем продвигалась вперед, занимая пункт за пунктом. Был взят Екатеринослав, Полтава… Харьков красные защищали упорно; на подступах города в течение месяца шла беспрерывная орудийная канонада, трещали пулеметы, заглушая стоны и крики раненых. Дроздовцы неоднократно переходили в наступление, но Харьков держался. В конце концов, красные, под натиском превосходных сил и техники, отступили. Ликование дроздовцев вылилось в жестокую расправу над рабочими. Расстрелы были обыденным явлением. Харьковская буржуазия устроила Май-Маевскому торжественную встречу. Генерал здесь и остался, сюда же перешел штаб армии. Как-то Деникин с Май-Маевским собрались в Екатеринослав. Железнодорожный мост был взорван, и генералам предоставили легкие катера.

– Хорошая прогулка по Днепру! Посмотрим, как они нас встретят, – говорил Деникин Май-Маевскому. – Чудная местность! Взгляните на эти отлогие берега, – восхищался Май-Маевский. – Да, исторический край. Когда-то здесь были запорожцы, – заметил Деникин. – Антон Иванович, что делает теперь Скоропадский? Не мечтает ли он опять занять Украину?

– Что вы, Владимир Зенонович, немцы достаточно пограбили Украину. К тому же у них внутри не спокойно. Что касается Петлюры, то этот мерзавец претендует на пост гетмана. Мы ему скоро охоту отобьем, – пообещал смеясь Деникин. – Я смотрю на вас, капитан, и думаю: как вы молоды, а уже капитан. Я в ваших летах был только поручиком, – обратился ко мне Деникин.

– Так точно, ваше высокопревосходительство, я долгое время был на фронте, командовал ротой, участвовал в тяжелых боях Окненского-Фокшанского направления. Имею Анну, Владимира и был представлен к ордену св. Георгия. Но вследствие революции получить его не мог.

– Не беспокойтесь, капитан, в Москве вы будете иметь возможность установить по документам или свидетельским показаниям, и этот орден от вас не уйдет.

Обращаясь к Май-Маевскому, Деникин проговорил:

– А вы знаете, Владимир Зенонович, как нас опередила молодежь: 26-ти лет капитан может быть генерал-майором. Май-Маевский, смеясь, ответил:

– Нет ничего удивительного, была война прапорщиков. Они вынесли на плечах всю ее тяжесть, и вполне заслуживают этого. И генералы стали делиться впечатлениями. Катер подошел к берегу. Здесь находился почетный караул, а у специально выстроенной к приезду Деникина арки из зелени собралась вся городская буржуазия, приветствуя своего освободителя. После парада и блестящего банкета, Деникин вернулся в ставку. Через некоторое время Деникин с Май-Маевским посетил Полтаву. Деникин любил посещать взятые города, «пожинать лавры», как выражался генерал Май-Маевский.

Генерал Кутепов в строю на встрече А.И. Деникина. 1919 год.

– Сегодня будет Деникин, необходимо подготовить торжественную встречу. Проезд – по Екатерининской улице, – сказал Май-Маевский губернатору Щетинину. – Ваше превосходительство, по этой улице ехать не рекомендуется. Лучше объявить, что поедете по Екатерининской, но следовать по другой. Гораздо безопаснее. Что касается встречи, то я приложу все меры, – ответил Щетинин. – После приезда и парада состоится банкет, пригласите духовенство, – добавил Май-Маевский, протягивая руку Щетинину и давая этим понять, что тот может идти.

Деникина буржуазия встретила восторженно, на Екатерининской улице ему бросали под машину цветы. У собора, из-за скопления публики, машина двигалась медленно, и вся дорога перед автомобилем буквально была усыпана цветами. Когда букеты стали попадать в автомобиль, Деникин сказал вполголоса: – Владимир Зенонович, смотрите, как бы нам вместо цветов не бросили бомбу. – Да, это можно ожидать… – согласился Май-Маевский.

Автомобиль остановился. Деникин, сопровождаемый свитой, поздоровался с войсками. Громовое «ура» войск и буржуазии слилось с перезвоном колоколов. Из собора вышло духовенство в полном торжественном облачении, во главе с епископом, который осенил Деникина крестным знамением, – так встречали раньше монархов. После долгого моления о даровании победы над красными, Деникин пропустил войска и поехал на банкет. Шампанское лилось рекой, провозглашались бесконечные тосты. Деникин беседовал с Май-Маевским: – Как ни говорите, Антон Иванович, нам приходится считаться с силой красных. Недавно я просматривал в «Осваге» картину «Выпуск красных курсантов», где Подвойский перед выпуском говорил напутственную речь. Представьте, какая образцовая дисциплина! Это не то, что было раньше: настоящие юнкера!

Откуда у Троцкого такой талант в военном деле?! Надо отдать справедливость, у него есть организаторские способности, – сказал Май-Маевский. Деникин тупо посмотрел на бутылки с шампанским, потом, слегка повернувшись и качнув головой, с озлоблением ответил: – Да, эта жидовская морда имеет большую голову! Если бы он попался в плен, я бы не иначе, как в Москве, произвел его в генералы и повесил на площади. – И, помолчав, добавил: – Два заправилы – Ленин и Троцкий. Один управляет, другой уговаривает тыл. Генералы смолкли. – Ну их ко всем чертям, давайте выпьем за скорейшее прибытие в Москву, – предложил Деникин и чокнулся с Май-Маевским.

Прощаясь, Деникин озабоченно распорядился: – Вы все-таки, Владимир Зенонович, не очень-то двигайте ваши доблестные части. Колчак подходит к Вятке, перейдет Волгу, займет Нижний-Новгород, а там и Москва. Мы можем остаться за бортом, пусть его немного осадят. А Москву мы всегда успеем взять.