Текст книги "Дом алфавита"

Глава 21

Сопровождавшие переливание крови тошнота и неприятные ощущения Джеймса пока не отпустили. За ними появился страх. Сбивая его с толку, сливались голоса. Силы его покидали.

Потеря сознания украла у него время, а у дневных фантазий появились пределы.

Злую шутку с памятью Джеймса сыграли многочисленные сеансы электрошоковой терапии, суровое лечение и последствия переливания крови. Большинство фильмов и книг потерялись совсем или перемешались. Осталась лишь классика литературы и кинематографа. И страх, естественно.

Джеймсу было паршиво, страдали и тело и душа; он оказался один, измученный, даже слез не осталось. Повсюду бессилие и безумие. Унылые лица, уже не столь явные странности, неуклюжие, удрученные позы. А еще – его мучители. Ну и, наконец, Брайан.

Теперь, когда симулянты выбрали себе другую жертву, Джеймс оставался безучастным и по большей части притворялся, что он без сознания.

Труда ему это не составляло.

Брайана остановили симулянты. «Берите его живым, – прошипел Крёнер, когда они его схватили. – Смойте кровь со стен и повесьте полку на место». Что примечательно, подчинились они быстро.

В палате волнение выказал один лишь сиамский близнец: взгляд его метался от пола к шнуру для звонка, висящему у него над головой. Крёнер, словно дикий кот, что-то ему шикнул – тот запищал и свернулся калачиком под одеялом.

Когда Брайана повели в палату, он пошел безвольно. Из рук текла кровь. Склонившиеся над ним симулянты засыпали его вопросами – в это время в комнату проник приглушенный утренний свет. Есть еще симулянты? Есть ли у него сообщники? Что ему известно?

Но Брайан молчал, и симулянты засомневались. Он симулянт? Он пытался убежать или совершить самоубийство?

Проверку на следующее утро Брайан тоже выдержал. Но было очевидно, что он в отчаянии.

Уборщица обнаружила полосы на стене. Она забила тревогу и подергала болтавшуюся полку, не произведя заметного впечатления на работавшую в отделении медсестру.

Утренний туалет давно завершился. Симулянты косились на Брайана с удивительной смесью облегчения и злости, когда он, весь оцепеневший, сходил в ванную и смыл следы ночи с рук, рубашки и тела.

Но царапины на кончиках пальцев, появившиеся при попытке вылезти из окна, просто взять и смыть он не мог. Санитар увидел на его пальцах кровавые полосы и, показывая на Брайана, поделился подозрениями со сменщиком.

И Джеймс видел, что Брайан все понял.

Лишь к обеду в отделение наконец пришел офицер службы безопасности. Когда он должен был по очереди их осмотреть, санитар вытянул руки Брайана, демонстрируя их офицеру. Брайан только улыбался и кивал. Целая куча мелких заноз торчала из окровавленных кончиков пальцев – они напоминали ежей. Нахмурившийся санитар прощупал руки Брайана, как будто трепал по холке непослушного щенка. Выдернув руки, Брайан несколько раз сильно стукнул по ставням за своей спиной, закатывая от удовольствия глаза.

Своим авторитетом офицер воспользовался так громко, что все вздрогнули. В бешенстве схватив Брайана за рубаху, офицер стащил его на пол. «Я тебе покажу, как с нами шутить!» – рявкнул он, пытаясь поставить Брайана на ноги. Ссутулившись, тот смотрел судьбе в глаза.

Джеймс понимал: это борьба за жизнь.

Сначала симулянты веселились над тем, как перед осмотром Брайан лихорадочно загонял занозы себе в кончики пальцев, водя ими по грубым ставням. Теперь они не смеялись.

Офицер осмотрел все тело Брайана. Ночная рубашка – мятая, серая, все еще тяжеловатая от влаги после утреннего умывания. Санитар пожал плечами:

– Кажется, он не раздевался, когда мыться ходил.

Вместо того чтобы отпустить край рубахи, офицер задрал ее повыше. Аккуратно, чуть ли не ласково он схватил Брайана за яйца и дружелюбно посмотрел ему в глаза:

– Вы по дому соскучились, герр оберфюрер? Можете спокойно мне довериться. Вам ничего не будет.

В таком положении он спокойно замер на мгновение, глядя Брайану в глаза и не разжимая руку.

– Вы, разумеется, не понимаете, что я говорю, герр оберфюрер?

Когда офицер сжал пальцы еще сильнее, у Брайана на лице отразилась боль, но от Джеймса не укрылись бессилие и растерянность. Для Брайана вопросы оказались столь же непонятными, как и для сумасшедшего Арно фон дер Лейена, которым он прикидывался. В эти мгновения непонимание оказалось намного важнее понимания. Офицера раздражало молчание. И оно же поколебало его уверенность.

На пятом вопросе он сдавил так сильно, что крики Брайана потонули в приступе рвоты. Издавая булькающие звуки, он опрокинулся на спину. Поясница напоролась на кровать, а головой он сильно ударился о ставни. Молниеносно – словно сработал рефлекс – офицер разжал руку и отступил в сторону, чтобы его не забрызгало. Он громко орал, пока не прибежал санитар и не вытер начисто пол у его сапог.

Рвота забрызгала и соседнюю кровать. Кто-то из пациентов встал и обошел заляпанное изголовье, вытягивая палец и указывая на стену.

Джеймс мало что о нем знал. Его звали Петер Штих, и глаза у него всегда были красными.

А теперь он еще и спас Брайану жизнь.

Офицер службы безопасности хотел оттолкнуть его руку, но проследил за тем, куда указывает палец. За спиной Брайана – сутулясь, он все еще стоял у окна – приоткрылись ставни. В прожилках дерева на светлой древесине виднелись длинные, неровные коричневые полосы. Офицер подошел ближе, провел рукой по неструганому дереву и снова осмотрел пальцы Брайана. Резко развернувшись на каблуках, он выбежал из палаты – красноглазый даже отлетел в сторону.

Затем Брайану вкололи успокоительное, заменили дверцу ставней.

Полку на место так и не вернули.

Возобновились ночные перешептывания.

Дитер Шмидт был уверен, что оберфюрер Арно фон дер Лейен все знал о них и их планах на будущее. Он требовал принять соответствующие меры.

Но рябой Крёнер твердил, что впредь в палате убивать нельзя. Скоро их положение изменится. На войне союзникам сопутствовала удача. Может, война закончится, а они об этом не сразу узнают.

Если ликвидировать Арно фон дер Лейена, допросы буду длиться бесконечно. И он сам, и Ланкау знали, что такое допрос. Смолчать никому не удастся – и выйти на свободу тоже.

В том числе и им.

– Если захотите что-то узнать, ткните его в глаз, но не сильно, – постановил он. – Можете ущипнуть за язычок в гортани или потянуть посильнее за ухо. Но не оставляйте на его теле отметин. А еще следите, чтобы он никому не стукнул. Ясно?

В последующие ночи Брайан плакал и хрипел. Но им не удалось заставить его произнести ни слова. Симулянты растерялись. Джеймс ничего сделать не мог. Игра в кошки-мышки закончится – это он по своему опыту знал.

Крёнер выпячивал губу и переводил взгляд с Брайана на Джеймса:

– То ли сумасшедшие, то ли нет. Но раз они понимают, что мы их убьем, если они не будут благоразумны, мне совершенно плевать, что они там не понимают.

Тощий помотал головой:

– Говорю вам, Арно фон дер Лейену все известно! Почтальон потребует его убрать! Поверьте!

– Вот как! – удивился Крёнер. – И как же это произойдет? – язвительно спросил он. – При помощи телепатии?

Крёнер не улыбался. Почтальон напоминал призрака – со всеми вытекающими преимуществами.

– А тебе не кажется, что он давным-давно смылся? Не забыл ли он про своего маленького верного оруженосца? Да и зачем вам это, герр гауптштурмфюрер? Вам бы только евреев грабить, вы же просто глупец. Мы же все такие, верно?

– Погодите, сами увидите!

В глазах Дитера Шмидта мелькнула искра.

«„Дэвид Копперфилд“! Сегодня будет „Дэвид Копперфилд“!» Джеймс вдавил голову в подушку. В палате тихо. С первого знакомства в детстве Джеймс считал «Дэвида Копперфилда» главным произведением Диккенса. В памяти Джеймса остались Виктор Гюго, Свифт, Дефо, Эмиль Золя, Стивенсон, Киплинг и Александр Дюма. Но самый яркий след принадлежал Чарльзу Диккенсу и «Дэвиду Копперфилду».

После обеда, когда у медсестер было полно работы, в тишине и покое он вызывал в памяти утешительную историю.

А для этого нужен был покой. Его злейшими врагами стали растерянность и сбивчивые мысли. Таблетки – гадкий, содержащий хлор препарат – влияли на память сильнее, чем сеансы электрошоковой терапии.

Еще в самом начале истории Джеймс осознал, что закончить ее у него не получится. Забылись имена персонажей «Дэвида Копперфилда». Как звали вторую жену Копперфилда, его подругу детства? Вспоминал Джеймс долго. Первую жену звали Дора. Значит, вторая – Эмили? Нет, это не она. Элизабет? Бред!

Джеймса прервали в тот момент, когда он с грустью и нарастающим ужасом решил, что память непоправимо повреждена. Два санитара, хлопнув в ладоши, вытащили медкарты.

– Вас отсюда переводят! Собирайте вещи и идите наверх!

После переклички пациентов вывели в коридор, а на их места привели новых. Слегка покраснев, сестра Петра улыбнулась Джеймсу.

Вести их поручили Воннегуту. Группа получилась отвратительная. Всего семь человек. Трое мучителей, они с Брайаном, красноглазый и Человек-календарь. Пять симулянтов в одной палате.

– Доктор считает, дела у вас идут хорошо. – При этих словах на покрытом глубокими морщинами лице Воннегута отразилось сомнение. – Вас отделяют от остальных. Он говорит, так вы выздоровеете. Наверху есть свободная палата. Там никого.

Всех на фронт отправили!

Глава 22

Первым делом Человек-календарь повесил на стену свой маленький блокнот. На нем значилось 6 октября 1944 года.

Комната оказалась намного меньше прежней палаты. Звуки заглушались, делая невидимым творившееся этажом ниже безумие.

С постели Джеймса – она стояла в гордом одиночестве у короткой торцевой стены – открывался превосходный вид. Справа от него, по бокам от Вернера Фрике, Человека-календаря, притаились Дитер Шмидт и широколицый. В конце палаты от сквозняка хлопнула дверь.

Джеймс вяло оглядел место Брайана – между красноглазым и Крёнером. Когда Брайан через несколько часов вернется с сеанса электрошоковой терапии – без сознания, слабый, – он, как и сам Джеймс, окажется в полной власти симулянтов. Ждущие их впереди дни покажутся годами. Протест выражала каждая часть его тела. Внутри еле теплилась жизнь. Опустошенный, он лишился сил.

«Я тебя отсюда вытащу, Брайан!» – вяло подумал он.

Но сейчас ему надо прийти в себя.

Хорсту Ланкау хотелось поговорить, но Крёнер уже несколько раз предупредительно от него отмахивался. Крёнер способен вспотеть – такое Джеймс увидел впервые. Его взгляд внимательно обшаривал палату. Ему казалось, что за ним подглядывают.

Лишь после дневного обхода Крёнер осмелился произнести хоть слово. Прослушки в палате не было.

Судя по всему, ходом выздоровления заведующий отделением был доволен. С этого момента лечить их стали более интенсивно. Вероятно, лишь через несколько месяцев их признают годными для службы фюреру.

– Тирингер ничего не подозревает, – тихо заговорил Крёнер, попеременно глядя то на Ланкау, то на Шмидта. – Но перспектива не радужная. Не успеем мы оглянуться, как опять вернемся на службу. И что из этого получится, как вы думаете? Почтальон эту проблему тоже решит – а, Шмидт?

– Я уж, черт побери, позабочусь, чтобы на фронт не вернуться. Это и в ваших силах! – забормотал Ланкау, понизив голос. – По-моему, у нас есть проблемы посерьезнее.

Поднявшись, Ланкау спокойно встал перед Человеком-календарем.

– Вставай, Фрике. Здесь будешь лежать, – сказал он, похлопывая рукой по своей постели.

Человек-календарь не вполне оценил серьезность намерений широколицего и даже не сдвинулся. После третьего хлопка Ланкау сжал кулак и погрозил Человеку-календарю:

– В следующий раз руку я распрямлять не буду, ты понял? Вот так! Ты идешь?

– И как, по-твоему, к этим перемещениям отнесутся медсестры? – устало произнес Крёнер. – Ты теперь еще сам решать будешь, где лежать?

– Они и не заметят, если медкарта лежит где положено. Всё!

Открыв держатели для карт, он повернулся к Дитеру Шмидту, снова оказавшемуся его соседом:

– Итак, гномик, мы опять стали маленькой семьей! И теперь, собрат, ты ответишь на наши вопросы! Выкладывай, где Почтальон и что, во имя дьявола, тебе известно о его планах. Потом можешь рассказать, что нам с этими двумя ублюдками делать!

Не сводя глаз с Дитера Шмидта, широколицый указал на пустую постель Брайана и вытянул большой палец в сторону Джеймса:

– Эти два ублюдка слишком много знают, тут я согласен. В данный момент именно они наша главная проблема. – На мгновение он перевел взгляд на Джеймса – тот лежал с закрытыми глазами и неглубоко дышал. – А что делать, если этот глупец фон Лейен опять попытается сбежать? Думаешь, Почтальон мне это расскажет?

– Естественно.

Дитер Шмидт смотрел на него холодно.

– А я, черт возьми, считаю, что об этом ты нам должен рассказать!

Ланкау предупредили раздавшиеся в коридоре шаги. Когда к ним вошла сестра Петра, все лениво разлеглись. На то, что Ланкау оказался на другой постели, она внимания не обратила. Интересовал ее только Джеймс.

В ту же ночь симулянты возобновили перепалку про ценности в грузовом вагоне и Почтальона. И про Брайана.

Дело приняло скверный оборот. Джеймс едва мог пошевелиться. Казалось, тошнота не уйдет никогда. У него началась лихорадка. Раньше Брайана никогда не забирали на процедуры так надолго. Заволновалась вся палата. Естественно, по разным причинам.

С одной стороны, Джеймс от всей души желал, чтобы Брайан поскорее вернулся – целым и невредимым. Обычно сеанс шоковой терапии занимал столько времени, если у пациента начинались судороги. В таком случае на него уходила еще пара часов. Но с другой стороны, Брайана могли перевести в другое отделение. И хотя это означало разлуку и неизвестность, в конечном счете для Брайана так лучше.

Проходили часы, и симулянты все больше настраивались убить Арно фон дер Лейена, как только его приведут. Перешептывание действовало Джеймсу на нервы. Сам он тоже стал предметом их тихой дискуссии, но в данный момент они явно чувствовали, что он под надлежащим контролем. Красноглазого и Человека-календаря они вообще не замечали.

Вопреки обыкновению, самым молчаливым оказался Крёнер. Ланкау предложил обмотать вокруг шеи Брайана простыню и вытолкать его из окна. Крёнер заворчал и помотал головой. Перевели их всего несколько часов назад. Самоубийство в маленькой палате – сомнительное предприятие.

– Допрашивать будут всего шестерых, – произнес он наконец. – Вы правда уверены, что выдержите перекрестный допрос?

А потом застыл Крёнер. Ответ пришел с неожиданной стороны.

– Я выдержу!

В темноте раздался новый голос – властный и ледяной. В палате даже как будто стало светлее.

– А вот выдержите ли вы, уже сомнительно.

Заговорил лежавший ближе всего к Джеймсу человек – сосед Брайана, невзрачный, угловатый, с красными глазами – Петер Штих.

– Господа, рад вас поприветствовать: наше знакомство долгое время было односторонним.

Судя по звукам, доносившимся с кроватей Крёнера и Ланкау, они уже сели. Джеймс не сводил глаз со Штиха.

– Стойте где стоите, герр штурмбаннфюрер!

Услышав обращение по воинскому званию, Дитер Шмидт остановился перед кроватью Джеймса.

– Вы прекрасно справились. Я очень доволен вашей верностью и немногословностью. Благодаря вам мы сильно продвинулись к цели. Возвращайтесь на свое место. А что касается вас, господа, – произнес он, отмечая, что к нему приковано внимание всей палаты, – раз уж мы так далеко зашли, разрешите представиться. Вы уже наверняка поняли: я и есть тот самый человек, кто столь долгое время преследовал вас в мыслях как Почтальон.

Эффект он произвел неожиданно слабый. Доносившееся с кровати Хорста Ланкау ворчание тут же прервал Крёнер:

– Вот как! Глядите-ка! Отборное общество у нас тут образовалось!

Крёнер кивнул красноглазому без малейшего удивления:

– Личину сбросил сам предводитель. Надо сказать, замаскировался он занятно. И очень хорошо!

– Так будет и впредь. – Иронию Крёнера Почтальон проигнорировал. – Как уже было сказано, общество у нас отборное. Нужно ли напоминать, что у того, кого вы, господа, намереваетесь препроводить в другой мир, в этой палате самое высокое звание? Разумеется, я ваше мнение разделяю. Арно фон дер Лейен ведет себя не как сумасшедший. На самом деле я тоже уверен, что он абсолютно здоров, как вы, господа, да и я сам. Я видел, как он делает то, чем ему заниматься не следовало бы. Например, таблетки прячет! Но если говорить о фон дер Лейене, нам стоит учесть другую загвоздку. Сомневаюсь, что заслуги оберфюрера фон дер Лейена известны вам так же хорошо, как и мне.

– Да он тот еще козел! – Ланкау фыркнул. – Умненький мальчик: из тех, что стоят и смотрят, как другие дерутся, а себе потом заслуги присваивают!

Насмешка Ланкау касалась всех, кто был выше его по званию. В палате единственным таким человеком оказался Арно фон дер Лейен.

– Этого козла поймать было легко. Как испуганную собачонку!

– Может быть. Но да будет вам известно: он тот еще приспособленец. Задницы лизать он, естественно, умеет, но, кроме того, он преданный – настоящий нацист. И что немаловажно, должен я добавить, одно из доверенных лиц Гитлера. Для Берлина – святой. Но несмотря на весь этот внешний блеск, я остаюсь при своем мнении: вам надо радоваться, что поймать его оказалось так легко, герр штандартенфюрер Ланкау. Тот Арно фон дер Лейен, кого я знаю, не только вундеркинд – он и убивать прекрасно умеет.

Красноглазый медленно огляделся и утвердительно кивнул. На него с сомнением и неодобрением смотрел Ланкау.

– Да-да, дорогой мой штандартенфюрер. А как, по-вашему, этот парень оказался там, где он сейчас? Могу вас заверить: Арно фон дер Лейен еще бриться не начал, а уже дослужился до места в личной охране нашего фюрера. «Мертвая голова», и все такое. Не всем в столь юном возрасте удается так высоко забраться. Каков юноша! А еще – герой войны. Как и полагается, на его орденах есть кровь. Из-за положения ему оказывают особое внимание. Без него вряд ли кто-то из нас оказался бы здесь. Это мы ничего не значим, а вот он человек важный. Мы всего лишь его соседи по палате, декорации! Понимаете, господа?

Джеймса ужаснули холод и невыразительность голоса Почтальона. Целыми месяцами он в тишине оценивал своих врагов и друзей. Он был кукловодом. Джеймс даже вздрогнул от мысли, что мог чем-то выдать себя.

– Мне известны не только заслуги Арно фон дер Лейена, – подчеркнул Почтальон. – Однажды я его видел, но это было давно, и тогда я почти не обратил на него внимания. А теперь самое интересное! Не могу утверждать, что Арно фон дер Лейен, которого я видел, и тот, кто здесь лежит, – один и тот же человек. Я совсем не уверен, что эта физиономия мне попадалась до того, как мы оказались в больнице. Как вы понимаете, у меня есть сомнения!

Он шикнул на пытавшегося вмешаться Крёнера. Джеймс затрясся. Простыня пропиталась потом. Хуже и придумать нельзя. Появились сомнения насчет Брайана. Даже Крёнера заставили притихнуть.

Неприятно то, что он вообще такое позволил.

– Итак, рассуждать надо здраво и все учесть. И вам, господа, стоит быть крайне внимательными! Что хуже? То, что он совершит самоубийство с нашей помощью и тем самым исчезнет – и впоследствии, возможно, нас будут пытать? Или то, что однажды выяснится, что он предатель и симулянт? Если мы оставим его в живых и он действительно тот самый Арно фон дер Лейен, то все в порядке. Ну, за исключением того, что он слишком много знает о наших планах, – все потому, что вам, господа, очень надо было по ночам пошептаться. Если он не Арно фон дер Лейен, то все равно слишком много знает. Если окажется, что он притворяется, вряд ли служба безопасности не начнет и нас подозревать. Будут в нашем прошлом копаться. Поэтому мне и пришлось выручить его из истории со ставнями! Уверен: если бы его тогда разоблачили, он бы поквитался за то, что вы, господа, сорвали его побег. И наши судьбы снова самым неподходящим образом переплелись бы с его судьбой.

Он огляделся. Слушатели стиснули зубы.

– Да-да! В общем, та еще дилемма. Я за ним с первого дня наблюдаю. По-моему, он неуравновешенный, молодой, растерянный. Сложно определить, Арно фон дер Лейен это или нет, но если это не он, не думаю, что он продержится до самого конца.

Он оглядел всех:

– Скажу по себе: боль – это возбуждающий танец новых ощущений, если можно так выразиться. Помогает исследовать тело. Но это же не значит, что у всех так.

Побледневший Дитер Шмидт пожал плечами.

– Я прав? – завершил беседу Почтальон.

Очевидно, Ланкау, в отличие от Дитера Шмидта, Почтальоном не восхищался. Но Крёнер с положением вещей смирился.

– Молчи, Ланкау! Нам известно, что у тебя на уме, – призвал Крёнер, когда Ланкау заворчал. – С этого момента мы вместе. Ты с нами?

– Давайте договоримся, – ровно предложил Почтальон, – что так называемого фон дер Лейена из нашего несчастного мира проводит именно герр штандартенфюрер Ланкау – человек действия.

Когда Брайана привели в палату, к его убийству фактически все было готово.

– Ланкау, его простыню брать нельзя! Они же все увидят, когда будут укладывать его в постель. Бери свою, если непременно хочешь сейчас подготовиться, – шипел Крёнер. – Потом всегда поменять успеешь!

– Давайте подождем, пока он вернется. И возьмем его простыню.

Почтальон с улыбкой смотрел на Джеймса:

– Верно, герр штандартенфюрер Пойкерт?

Джеймс не ответил и продолжал пялиться в никуда. У него кровь стыла в жилах.

– Мне не нравится, что он все видит. – Ланкау с ненавистью посмотрел на Джеймса.

– Он нас не сдаст. Не знаю почему, но не сдаст, – кивнул красноглазый. – С ним вы, господа, отлично справились.

Джеймс смотрел на елки и стал неосознанно их пересчитывать. Закончив, начал считать сначала. Столь необходимое ему спокойствие являться не спешило.

Как он и предполагал, после сеанса электрошоковой терапии у Брайана начались судороги. Наблюдали за ним всю ночь. Пройдет немало времени, прежде чем он сможет защищаться. Джеймс понятия не имел, что делать. Он едва не терял сознание. Истощенный и измученный – как душевно, так и физически.

Пока медсестры разносили ужин по палатам дальше по коридору, Ланкау отжал в раковине простыню Брайана. Тонкая и тугая, она лежала у Брайана под одеялом, одним концом привязанная к изголовью.

Медсестры его кровать уже заправили. Пока Арно фон дер Лейен не очнется, подходить к нему они не будут.

– А разве это правильно? Ну, самоубийство. Может, нам его просто вышвырнуть? – задумчиво спросил Ланкау. – Как будто он сбежать пытался. Отсюда же недалеко до елок по другую сторону забора. Если как следует от подоконника оттолкнуться, вполне можно там приземлиться.

– И? – Казалось, ответа Почтальон не ждет.

– И разумеется, прыжок окажется неудачным.

Почтальон пожевал щеки изнутри:

– Если из нашей палаты кто-то попытается сбежать, будет расследование. И это не говоря уже о том, что окна будут на замке. Если вдруг потребуется, этот путь для нас окажется закрыт. А что, если он после падения выживет? Нет уж, когда стемнеет, мы его повесим.

Только у Джеймса над изголовьем не было шнура для звонка. По центру шестиместной палаты его разместили временно. Дело приобрело удручающий оборот. Если он попытается помешать их планам, то закончит как Брайан. А сейчас все силы уходили на то, чтобы не потерять сознание.

Требовалась помощь из внешнего мира. Вот о чем он должен думать.

Но если обнаружат импровизированную веревку, немедленно начнется расследование, и целиком исполнится мрачное пророчество красноглазого. Лишь сестра Петра могла предотвратить катастрофу и высказать правильные сомнения.

Но сестра Петра приходила не каждый день.

В тот день стемнело рано. Уже после обеда стали опускаться сумерки, словно олицетворяя собой жизнь Брайана.

Неожиданно в палате появилась Петра. Очевидно, включив свет, она тем самым застигла Крёнера врасплох. Наполнив чайник под краном в раковине, она обошла все кровати и налила воды в стаканы на тумбочках.

Когда она добралась до Джеймса, он попытался привстать.

– Ну что вы, герр Пойкерт! – сказала она, мягко укладывая его на место.

Джеймс откинулся назад – так, чтобы ее голова заслонила его от остальных. Но слова не шли. Отчаяние в глазах Джеймса и его неуклюжие телодвижения были ей в новинку и поставили в тупик.

Потом она привела старшую медсестру.

Властная женщина, редко радовавшая работников больницы и пациентов деликатностью, внимательно осмотрела Джеймса. Едва она над ним склонилась, ее лицо засияло. Снисходительно покачав головой, она протиснулась к окну мимо волнующейся Петры и чуть-чуть надвинула шторы на ставни. Потух маленький серый кусочек света, плясавший на щеке Джеймса. Тут же возликовав и обрадовавшись простому решению проблемы, она повернулась к Брайану и сильно хлопнула его по щеке, что было весьма неожиданно.

Брайан вяло заворчал и отодвинул голову от того края, откуда прилетел удар.

– Он скоро очнется, – сказала медсестра и вышла из палаты, даже не удостоверившись, идет ли Петра с ней. – Уже пора, – в завершение донеслось из коридора.

Наклонившись к Джеймсу, Петра нежно провела рукой по его волосам. У него вырвался тихий, неразборчивый шепот. Глаза Петры улыбались. Услышав писк, она восхищенно приоткрыла рот.

Потом ее окликнула старшая медсестра.

Следующие секунды тянулись целую вечность.

– Ну, дружок, – улыбнулся Человеку-календарю Ланкау, – сейчас мы немного поиграем. Иди сюда! – позвал он, надевая простыню на голову своей жертвы.

Как и планировалось, узел закрыл пульсирующую сонную артерию. Падение будет недолгим, и все пройдет гладко. При повешении ломается шея.

Симулянты свое дело знали. Джеймс тяжело дышал, а Человек-календарь смеялся, как заигравшийся ребенок. По указанию Ланкау он поднял Брайана на плечо. Шлепнув Брайана по голым ягодицам, он запрыгал от радости – широколицый, посмеявшись, настежь открыл окно за кроватью Брайана. Остальные симулянты лениво за ними наблюдали.

От шлепка, бормотания и неловких движений Человека-календаря Брайан открыл глаза. Сбитый с толку тем, что оказался на холодном, жестком подоконнике, он поднял голову и дико, невнятно завопил – как будто свинью резали.

– Да держи ты ему руки, черт возьми, – прошипел Крёнер, выпрыгнул из кровати и сильно ударил Брайана по плечу.

Человек-календарь резко замер и разжал руки, сбитый с толку тем, какой оборот вдруг приняла игра. Обернувшись, он завыл и стал вяло поколачивать Ланкау и Крёнера тыльной стороной ладони. Стоя по обе стороны от Брайана, они боролись с ним. Теперь у отчаявшейся фигуры одна нога высунулась в окно, а вторая зацепилась за подоконник.

Почтальон не сдвинулся с места, а подлетевший тощий с ненавистью ударил Брайана под дых. Действие произвело неожиданный эффект. Заревев, Брайан рванулся вперед: его лоб врезался в макушку тощего – казалось, ударил молот. Дитер Шмидт беззвучно рухнул на пол.

– Прекратите! – крикнул Почтальон, приказывая симулянтам вернуться на свои кровати.

Он раньше других услышал, как кто-то бежит по коридору.

Обнаружив Брайана на полу, два санитара резко затормозили. Глаза у него горели безумным огнем, а стоны заглушала натянутая простыня.

– Да он вообще спятил! Подержи его, – попросил один, закрывая окно. – Я смирительную рубашку принесу.

Но он не успел: завыли сирены.