Текст книги "Жертва 2117"

21
Хоан

День одиннадцатый

– Доброе утро, Хоан Айгуадэр. Меня зовут Герберт Вебер, – сказал мужчина плотного телосложения в водолазке. – Я координатор отдела по борьбе с терроризмом в этом регионе. Сожалею, что пришлось задержать вас на ночь, мы, конечно, были вынуждены очень основательно разбираться в вашей истории и основаниях появления здесь. Надеюсь, что условия не были слишком некомфортными для вас все это время.

Хоан пожал плечами. Одна ночь в тюрьме в Германии – не самое худшее из испытаний, выпадающих на долю журналиста.

– Думаю, вы сами понимаете, что играете с огнем?

Хоан кивнул.

– Ну конечно понимаете. Из ваших статей я вижу, что, судя по всему, вы заключили, скажем так, некий договор с этим Галибом, он же Абдул-Азим, и что он за это короткое время совершил сам или принимал участие в совершении трех убийств.

Хоан поерзал на стуле и посмотрел поверх плеча сотрудника службы безопасности. Если в этом месте обычно находятся его подчиненные, то следовало бы улучшить интерьер. Никаких украшений на голых стенах, слабый холодный свет, выкрашенный зеленой краской пол, что это? Не кабинет, во всяком случае, что огорчило его. Может быть, они подозревают, что это он убил Бернда Якоба Варберга? Его подвергнут допросу?

– Об этих злодеяниях я никак не мог знать заранее, – сказал он, пристально глядя на своего собеседника. – Я несколько раз это повторял.

– Нет, конечно. Но вы оказывались странно близко от происходящего все три раза. Я прекрасно понимаю, что вам как журналисту надо выискивать истории, но если вы задумаете описать ваше пребывание здесь, в участке, и допросы вчера и сейчас, то я категорически не советую вам делать это. Мы считаем, что этот Галиб занервничает и попытается скрыться, а мы в этом, уж конечно, не заинтересованы. Вы видели, что написано на стене позади вас?

Хоан полуобернулся и увидел названия городов, написанные тушью прямо по белой стене, очень серьезное и пугающее чтение для тех, кто следит за мировой историей.

Мюнхен Графинг 10 мая 2016 (*)

Железная дорога Баварии 18 июля 2016

Мюнхен Моозах 22 июля 2016 (*)

Ансбах 24 июля 2016

Берлин 19 декабря 2016

Гамбург 28 июля 2017

Мюнстер 7 апреля 2018

(*) Связь с терроризмом окончательно не доказана.

И ниже:

Париж, Лион, Ницца, Тулуза/Монтобан, Сент-Этьен-дю-Рувре, Брюссель, Льеж, Бургас, Мадрид, Лондон, Стокгольм, Копенгаген, Манчестер, Турку, Стамбул, Осло (**)

(**) Праворадикальный террор.

– Да, у нас здесь работают люди. И не случайно это первое, что видишь, войдя в эту комнату. Вы должны понять, что, зная о терактах последних лет во всех этих городах, мы принимаем самые серьезные меры, когда события, подобные вчерашнему, происходят в нашем городе и в нашей стране. Не далее как восьмого апреля этого года мы предотвратили несколько кошмарных нападений с ножом во время полумарафона в Берлине, и, если бы не мы и наши коллеги, на этой доске было бы гораздо больше городов и дат. Именно поэтому мы вынуждены выяснять, чем занят этот Галиб, теперь понимаете?

– Вы, вероятно, что-то узнали? Вы сделали перевод того, что было записано на видео фотографа?

– Сделали. И вы должны отнестись к этому с пониманием, но мы оставим у себя мобильник фотографа и те сведения, которые мы оттуда извлекли. При всем уважении к вам, у нас нет уверенности, что вы сможете побороть искушение процитировать перевод.

Хоан покачал головой. А тот, вероятно, думал, что он по глупости признает это?

– Вы, конечно, сами себя приговорили бы к смерти, если бы у Галиба появилось подозрение, что вы обладаете такими сведениями. Давайте будем считать, что мы вас охраняем, хорошо?

Через несколько часов Хоан стоял на улице с зашитым в подкладку куртки навигатором GPS, чтобы немецкая служба безопасности всегда знала, где он. Группа серьезных мужчин в черных костюмах перед этим села перед ним рядком и объяснила правила поведения, чтобы ему в будущем избежать задержаний, и, кроме того, дала четкие указания, о чем ему следует писать в статьях для «Орес дель диа». И последнее, по порядку, но не по значимости: они изучили и откорректировали содержимое его мобильника и снабдили номерами телефонов, куда позвонить в случае необходимости. Иначе говоря, за ним будет стоять профессиональная служба безопасности со всей информацией и аппаратурой, если он взамен обязуется им все сообщать. Это значило также, что ни одна статья в «Орес дель диа» не будет отправлена прежде, чем эта служба ее одобрит.

Хоан посмотрел по сторонам и попробовал осмыслить происходящее. Он стоял сейчас на улице в Мюнхене после ночи, проведенной после задержания, осуществленного одной из самых эффективных служб безопасности в мире. У него были какие-то деньги, и он за несколько дней видел больше, чем за всю предыдущую жизнь. Он вдруг понял: на него рассчитывают. Ждут, что он будет писать статьи в газету, чтобы во всем мире люди их читали, потому что он стал необходимым звеном в преследовании очень опасного преступника. Убийцы жертвы номер двадцать один семнадцать! Сейчас невозможно было представить, что всего несколько дней назад его самооценка близилась к нулю и самоубийство было практически неизбежно. А теперь он стоял здесь, лихой парень, и был ценным агентом немецкой службы безопасности.

Агент! При этой мысли Хоан заулыбался. Если бы его бывшая возлюбленная узнала, к чему привели ее ничтожные деньги, тысяча шестьсот евро.

И пока он наблюдал за потоком людей в просыпающемся городе в сторону вокзала, он повторял то, что ему сказал человек из службы безопасности.

– Вы пишете в вашу газету, что проследили фотографа до Мюнхена, но его уже нет в живых. Преступник все еще на свободе, по-видимому, его имя Абдул-Азим, но он называет себя Галиб, и он передвигается на север. По имеющимся у вас сведениям, он сбрил длинную бороду, которая скрывала заметный шрам на подбородке. Вы не должны писать, что у вас была запись, сделанная мобильником, о существовании которой Галиб вряд ли знает, и про то, что у вас есть контакт с нами.

Со своей стороны, мы проинформируем общественность о том, что знаем об этом человеке. Сейчас это не очень много, но это изменится после получения информации от наших коллег в службе безопасности стран Европы и Среднего Востока. В самое ближайшее время мы через прессу объявим его в розыск со всеми данными, которыми обладаем. Вероятно, мы прикрепим также его фотографию, если кто-то из наших коллег из других стран сможет ее предоставить, а если этого не будет, то путем манипуляций мы смоделируем портрет из видеозаписи, но так, чтобы нельзя было догадаться, откуда это. Я думаю, что не пройдет и сорока восьми часов, как вы увидите результат. А пока полиция по всему маршруту от Мюнхена до Франкфурта будет оповещена, чтобы можно было в любой момент захватить его.

– Они узнали маршрут из записи на видео? – спросил Хоан.

Ответа не последовало, видимо, так оно и было.

– Можно написать, что полиция думает об убийстве?

Герберт Вебер развел своими огромными руками:

– Конечно, почему нет? Об этом вы сможете прочитать в завтрашнем номере «Зюддойче цайтунг».

Вот черт! Как он теперь объяснит Монтсе Виго, что другая газета перехватила его историю, а его ограничивают по многим пунктам? Как неприятно!

Но зато он может быть доволен, что отослал видеофайл фотографа на свою домашнюю почту еще до явки в службу безопасности, а потом стер упоминание про отправление в своем мобильнике.

Теперь оставалось только перевести звуковую часть, но сделать это надо так, чтобы переводчик не имел никакого понятия об общей ситуации.

22
Карл

Чтобы угадать, что ее зовут Роза, достаточно было взглянуть на ее щеки и шею. Сейчас она горела праведным гневом, и, если бы Роза была боксером, можно было бы с выгодой поставить на ее победу все свои деньги. Конечно, Карл знал ее взрывной характер по работе в прежние времена, вопреки ожиданиям, она не стала мягче после длительного отсутствия.

– Черт возьми, ну насколько же несимпатичная эта ведьма, главный редактор «Орес дель диа». Думаю, мне как женщине позволительно называть другую женщину грязной свиньей.

– Так что же она сказала? – спросил Карл.

– Она польщена, что ее газета сумела дать толчок важным событиям в мире, но она всегда будет защищать свои источники и своих сотрудников, и никчемная полиция в такой никчемной стране, как Дания, не сможет сдвинуть ее с этой точки зрения ни на йоту.

«Никчемная», так она сказала? Лучше бы она этого не говорила. Может быть, она вообразила себя главным редактором «Вашингтон пост»?

– Ты объяснила, зачем нам нужно найти журналиста?

– Детали о ситуации Асада и о женщинах не упоминала. Но она нагло заявила, мол, рада слышать, что их история имела интересное продолжение и что она должна развиваться, как ей и положено. Они зарабатывают на этом.

– Весьма неэтично, – сказал Гордон.

Неэтично! Точное определение.

– Значит, у нас нет сведений об этом журналисте! Но ведь у газеты есть, наверное, страница в интернете, где о нем говорится?

– Хоан Айгуадэр – внештатный сотрудник, его там нет. Я, конечно, проверила по всем поисковым системам, но боюсь, что это ничего не даст. Насколько я могу судить, у него в последнее время не было даже собственного постоянного адреса в Барселоне.

– Гм! Последняя статья связана с убийством в Мюнхене. Значит, следующим шагом будет запрос в местную полицию. Ведь кто-то должен что-нибудь знать о его местопребывании и действиях.

Роза посмотрела на него с легким презрением:

– Это я уже сделала, и они категорически отказались отвечать. Они ничего не знают о местопребывании Хоана Айгуадэра, так мне ответили.

Карл сдвинул брови:

– Ты сама понимаешь, что в это трудно поверить, правда?

– Я так им и сказала.

В коридоре раздался шум, вернулся Асад.

– Ты опять говорил с Самиром? – спросил Карл.

Асад кивнул.

– Что он сказал? Он успокоился?

Ответ можно было прочитать по его скривившимся губам.

– Да, но он по-прежнему очень обеспокоен. Он все время спрашивает о племянницах и не может понять, почему на фотографиях только одна из них. Я тоже не понимаю.

– Но что мы вообще об этом знаем, Асад? Это ведь моментальные фото. Может быть, вторая подошла через секунду после того, как фотограф сделал снимок.

Асад грустно посмотрел на него:

– Это так, но мы с Самиром очень тщательно изучили все фотографии, на одной есть полностью вся группа. Но моей второй дочери там нет, Карл. Самир, как и я, не видел сестру и племянниц шестнадцать лет, поэтому мы не знаем даже того, какая из двух сфотографирована. Девочки уже тогда были довольно похожими, но Самир считает, что отсутствует скорее младшая, Ронья. Потому что Нелла была потемнее Роньи в детстве, и женщина, которая с Марвой, темненькая. – Он печально посмотрел на них. – Какое горе, что я даже не знаю, как выглядят мои дети, но ведь сейчас это взрослые женщины, Карл. Я ничего не знаю, такова реальность.

– Ты боишься, что одной из твоих дочерей больше нет в живых, Асад?

– Да. Я боюсь, что ее убили так же, как мою вторую мать.

– Асад, не надо так думать, – сказала Роза. – Всегда должна быть надежда.

Карл посмотрел на Асада.

– Самир, надеюсь, понимает, что эти сведения нужно держать в тайне? – сказал он. – Мы не можем допустить, чтобы он сам занимался расследованиями и проболтался про тебя.

Асад вздохнул:

– Мы не сможем это проконтролировать. Но то, что я сегодня второй раз приехал к нему, немного улучшило наши отношения, мне так кажется. Он мне очень благодарен, он знает, что его сестра жива, и знает, что я сделаю все, чтобы…

– Послушай меня, Асад, – прервал его Карл. – Он должен уяснить, что ни при каких обстоятельствах он никому в семье не должен рассказывать этого, понимаешь?

Асад вздохнул:

– Некому рассказывать, Карл. Самир сообщил, что моя теща умерла несколько месяцев тому назад, и теперь остались только я, и Марва, и… и моя дочь.

– Нам очень горько слышать это, Асад. – Роза взяла его руки и сжала их. – Мы здесь будем делать для тебя все и не остановимся ни перед чем. Хотя сейчас есть временные затруднения, но все изменится, понимаешь?

Он отвернулся и кивнул.

– А сейчас тебе, наверное, лучше рассказать твою историю до конца, Асад… Может быть, это поможет нам лучше узнать Галиба и прогнозировать его типичные реакции. Ты готов? – продолжил Карл.

Асад выпрямился на стуле.

– Да, но вы должны понять, что мой рассказ будет без подробностей. Подробности… – Он на мгновение приложил руки к губам. – Да, их я оставлю при себе.

Примерно в пять утра в тот день, когда должны были казнить Асада, раздался звон ключей за дверью его камеры, и Асад приготовился к тому, что жить ему осталось считаные минуты. Расстояние до корпуса, где вешали приговоренных, было всего несколько метров, он это знал, поэтому встал на колени и стал произносить слова своей последней короткой молитвы.

В минувшую ночь Асад вообще не спал. Из соседних камер коридора смертников он сначала услышал тихие голоса, очень скоро они превратились в крики и брань, обращенные прямо к нему. Его обвиняли в том, что двадцать человек повесили только для того, чтобы закамуфлировать под арестантский бунт освобождение Йесса Бьорна. Он крикнул в ответ, что сожалеет о гибели людей, но надо осуждать не его, а тех, кто совершил такие злодеяния. От этого ярость кричавших только возросла.

Асад заткнул уши. Он хотел посвятить свои последние мгновения воспоминаниям о том счастье, которое ему выпало в жизни, и мыслям о том, что ему предстоит теперь. Вскоре он перестанет быть частью этого мира, и что тогда станет с Марвой и девочками? В какой ад он их привел?

За дверью снова раздался звон ключей.

Асад все еще стоял на коленях в молитвенной позе, когда вокруг него на пол камеры упал холодный свет из коридора.

Вошел Галиб с мертвенно-бледным лицом и тяжелым дыханием, наполненным чесночной отрыжкой, и резко пнул его по ребрам носком сапога.

– Вставай, собака! – крикнул он, в это время в камеру втолкнули пожилого узника, солдат держал у его затылка пистолет. Когда узник увидел, как на полу корчится Асад, в глазах его вспыхнул страх.

«Они хотят, чтобы я видел, как они убивают этого бедолагу, – мелькнуло в голове у Асада. – Хотят сломить меня, показав смерть другого человека».

Галиб опять пнул его.

– Знай, что я заставлю тебя сказать все, прежде чем ты получишь петлю на шею. Я пробовал помочь тебе, чтобы облегчить твои страдания, но все кончилось.

Он дал знак солдату, и тот сильным ударом в спину пригвоздил узника к стене камеры.

– Можешь войти, – крикнул Галиб, и в камеру вошел мужчина с телекамерой.

– Выйди и встань снаружи, – сказал он солдату, который немедленно выполнил приказ.

Только теперь Асад понял, какое высокое положение в тюремной иерархии занимает Галиб.

– У нас больше нет оператора, который был в прошлый раз, ты сам это знаешь, а он, кстати, был хороший человек. Теперь познакомься вот с этим. Он приехал издалека и исключительно для того, чтобы встретиться с человеком, который убил его брата.

Асад поднял взгляд и увидел обращенные на него глаза, полные ослепляющей ненависти. Был ли смысл говорить, что не он убил его брата? Никакого смысла.

Оператор поднял камеру на уровень глаз и начал съемку.

– Готов ли ты полностью признаться, Заид аль-Асади? Ты принимал участие в работе миссии ООН?

Асад потрогал ребра и медленно поднялся, глядя прямо в объектив телекамеры.

– Нет, я не принимал в этом участия. И я очень хочу, чтобы и ты, и все дьяволы этой проклятой страны горели в аду, – ответил он, делая ударение на каждом слове.

Галиб повернулся к оператору.

– Это сотри, – спокойно сказал он и вынул из кобуры пистолет. – Иди сюда, – сказал он пожилому узнику, стоявшему в углу. Потом повернулся к Асаду. – Мы слышали, как Мохаммед кричал, что вырвет у тебя глаза и задушит тебя. У Мохаммеда есть на это серьезные причины, потому что двое членов его семьи оказались на виселице из-за тебя и вашего нападения. – Потом он опять повернулся к узнику. – И вот теперь я даю тебе возможность выполнить все твои клятвы, Мохаммед.

Асад посмотрел в мертвые глаза узника. Тот производил впечатление зомби, лишенного воли и какого-либо желания сопротивляться.

– Делай, что тебе говорят, – прошептал Асад. – Но ты должен знать, что потом он станет твоим палачом. И прости за то, что я совершил помимо своей воли.

Галиб улыбнулся:

– У нас с Мохаммедом договоренность. Он помогает мне с тобой, а я помогаю ему потом. Это так, Мохаммед?

Мужчина слабо кивнул. Почерневшая полоса крови от шеи вниз, к краю рубашки, показывала, что договоренность не была добровольной.

– Мы причиним тебе очень сильную боль, если ты откажешься говорить что нужно, Заид. И эту боль мы причиним также и твоей семье, когда тебя не будет в живых и ты не сможешь защитить ее. Поэтому лучше тебе сотрудничать с нами, только это спасет их.

Он сунул руку за пазуху и вынул маленькую коричневую бутылку.

– Это концентрированная фосфорная кислота, Заид. Очень скоро ты будешь просить о пощаде и умолять, чтобы тебя послали на виселицу как можно скорее. Этой же кислотой мы изуродуем лица твоей жены и твоих дочерей, если ты не заговоришь. Так мы получим сейчас твое признание?

Асад покачал головой:

– Я могу сказать лишь то, что заслужил такую судьбу, а мои родственники ничего плохого не сделали. Поэтому прошу тебя во имя Аллаха пощадить их. Застрели меня, и дело с концом.

Галиб апатично посмотрел на него и протянул бутылку узнику, который понуро, с испуганным лицом подошел и взял ее.

Галиб опустил пистолет и прицелился в промежность Асада.

– Ты испытаешь адские муки, если я выстрелю. Поэтому говори, или мы начинаем.

Асад стиснул зубы. «Меня этот зверь не сломит. Ни моя семья, ни другие люди никогда не увидят, как я буду молить его о пощаде», – решил он.

Галиб пожал плечами:

– Начни со спины, Мохаммед. Мы заставим эту лягушку квакать.

Асад сжал кулаки, когда узник схватил его за шиворот и плеснул кислоту. Несколько капель попало на рану, полученную во время истязаний, и от страшной боли Асад закатил глаза.

– Друг мой Мохаммед, не делай этого, – простонал он, и упали следующие капли.

Асад откинул голову и начал усиленно дышать, от запаха горящего мяса стоявший сзади узник закашлялся.

Через секунду он бросится на Галиба и избавит себя от дальнейших страданий.

– Что ты тут копошишься, – командным тоном сказал стоявший перед ним дьявол. – Лей все сразу, посмотрим, выдержит ли он. Вспомни, о чем мы договорились, Мохаммед, потому что иначе…

В тот момент, когда Галиб направил пистолет в сторону Мохаммеда, чтобы показать, как надо правильно действовать, ситуация резко изменилась.

– Maleun Yakun Saddam wakul kalaabuhu! – крикнул узник позади него («Будь проклят Саддам и все его псы!»).

И раньше чем Асад кинулся на их общего палача, узник плеснул кислотой прямо на руку Галиба, в которой тот держал пистолет.

От боли Галиб рефлекторно нажал на спусковой крючок, и узник позади Асада упал на пол.

Галиб с обезумевшими глазами перехватил пистолет другой рукой и стал изо всех сил стирать кислоту с одежды.

Узник прижал одну руку к своей промежности, а другой перекинул бутылку Асаду.

Оператор крикнул, но опоздал, и, прежде чем Галиб понял, в чем дело, Асад схватил бутылку и плеснул содержимое ему в лицо.

Крика не было. Казалось, случилось короткое замыкание, и тело парализовало. Не теряя времени, Асад схватил пистолет Галиба, выдернул из его руки и направил на оператора, который поднял камеру и приготовился бросить ее в Асада.

Асад выстрелил в него раньше, чем тот успел отреагировать, и оператор как тряпка рухнул на пол в лужу собственной крови. Выстрел разбудил в Галибе инстинкт самосохранения, и через мгновение он стоял с кривым кованым ножом в руке и криками призывал охранника из коридора.

Асад приготовился выстрелить в него, но раненый Мохаммед оттолкнул его и бросился на Галиба.

– Что здесь происходит? – крикнул охранник.

Он вбежал в камеру, но больше ничего не успел сделать, лишь удивленно воззрился на смертельную рану в своей груди, которую нанес ему Асад выстрелом из пистолета. Охранник осел на пол.

Асад перешагнул через него, закрыл дверь камеры и повернулся к сражавшимся на полу в тот момент, когда узник поднял нож над Галибом и опустил ему в промежность.

Мохаммед и Галиб мгновение лежали неподвижно, обхватив друг друга, потом узник посмотрел на Асада с чувством страдания и ясности во взгляде.

– И ты, и я – мы оба умрем, – сказал он. – Сейчас придут солдаты, и свершится воля Аллаха.

– У тебя серьезная рана? – спросил Асад, приложив ухо к двери камеры. Насколько он мог судить, звуки исходили только из соседних камер. Узники там явно решили, что происходит казнь Асада и Мохаммеда, в каком-то смысле так оно и было.

Асад посмотрел на своего товарища, который с большим трудом поднялся с пола, кровавое пятно на его одежде становилось все больше и больше. Руки у него дрожали.

– Если мне повезет, я умру от потери крови раньше, чем они придут, – прошептал он.

Асад указал на два тела, лежавшие на полу:

– Мы возьмем их одежду. Ты наденешь костюм оператора и возьмешь его камеру. Но торопись, времени в обрез.

Асад сделал паузу и посмотрел на остальных. Во время его рассказа никто не проронил ни звука.

– Вот так мы и освободились. На всякий случай я держал за пазухой пистолет Галиба, чтобы иметь возможность выстрелами пробить себе дорогу, но одежда Галиба и видеокамера, которую нес на плече Мохаммед, открыла нам все двери. Окриком мы приветствовали солдат на стене и дежурного у ворот, и те нам отвечали. Нашим лучшим помощником стала темнота.

В одежде оператора мы нашли ключи от «шкоды», за воротами обнаружилась только одна такая машина. Она не была очень быстрой, но прошло много времени, прежде чем они отреагировали, поэтому мы успели уехать достаточно далеко.

Асад замолчал и бросил взгляд на Гордона. Тот слушал не двигаясь, в лице у него не было ни кровинки.

– Тебе плохо, Гордон? – спросил он.

Тот кивнул, устремив взгляд в пустоту.

– Я не понимаю как… Что это ты…

– А что стало со вторым узником, Асад? – спросил Карл.

Асад отвел взгляд.

– В нескольких километрах от тюрьмы он попросил меня остановиться. Он сказал, что больше не может. И когда я посмотрел на него, все вокруг было залито кровью. Пассажирское сиденье, его брюки, обувь, пол.

– Он умер? – спросил Карл.

– Да. Он открыл дверцу и вывалился на землю. Когда я обошел машину, он был уже мертв.

– Но что же с Галибом? – Роза смотрела на газетные вырезки, лежавшие перед ней. – Он вполне живехонький на этой фотографии.

Асад пожал плечами:

– Это была моя самая большая ошибка. Мы ушли, когда он был при смерти, но мы не прикончили его.

– А твоя жена и дети?

– Я очень тщательно искал, но Фаллуджа – большой город, они как сквозь землю провалились. Я потратил все свои деньги на подкупы, чтобы что-то узнать, но это не помогло. И тут вмешалась делегация ООН. До них дошла информация о случившемся, и они отправили меня домой. Мое пребывание здесь было взрывоопасным, так они объяснили.

– Но ты знал, что Галиб жив, до того, как увидел его на этих фотографиях? – спросила Роза.

– Да. Прошло не очень много времени после возвращения в Данию, как мой тесть связался со мной через скайп и сказал, что дела плохи. Что Абдул-Азим, как его тогда называли, выжил, а Марва и дочери у него в заложниках. Мой тесть хотел, чтобы я вернулся и сдался, тогда они стали бы свободными, и я, конечно, задумался об этом. Но они убили старшего брата Марвы, это разбило сердце тестю, он возненавидел негодяя и изменил свое решение.

– Он больше не советовал возвращаться? – спросила она.

– Он сказал, что делом моей жизни должна стать месть Галибу: мне нужно найти и убить его. Он считал, что это единственный способ вернуть девочек.

– С тех пор прошло шестнадцать лет, почему так долго?

– Когда в 2003 году схватили Саддама Хусейна, в Ираке все развалилось. Многие сунниты ушли в подполье. Фаллуджа была подвергнута бомбардировкам. Я узнал, что Галиб перешел в суннитское ополчение, получил повышение и перебрался в Сирию. И тогда я потерял надежду когда-либо увидеть свою семью.

– Кто это тебе сказал?

– Он сам. Он послал письмо моему тестю, которое тот должен был передать мне.

– И что там было написано?

Возникла та пауза, которую так хорошо знал Карл по своим поездкам к родственникам жертв дорожно-транспортных происшествий. От момента, когда ему открывали входную дверь, и до момента, когда осознание безмерной катастрофы отражалось на лицах родственников, мир словно замирал. Таким был сейчас и взгляд Асада, и пауза, за которую он спрятался, была такой же душераздирающей. Сколько времени прошло с тех пор, как он последний раз произнес то, что там написано? Каких усилий стоило Асаду не думать об этом каждую секунду жизни? Ответ можно было отчетливо прочитать у него на лице.

Об этом письме Галиба он явно никогда не рассказывал другим людям.

Асад несколько раз откашлялся.

– Что там было написано? – Он снова помедлил. Посмотрел в потолок блестящими глазами и проглотил слюну. Потом наклонился вперед, глубоко вдохнул и положил руки на колени, словно заряжая всю систему адреналином. – Там было написано, что он позаботился избавить Марву от нашего третьего ребенка, что после этого он каждый день насиловал Марву и моих дочерей и что сразу после родов он убивал новорожденных. Что он ждал меня и что он гарантирует мне: конец мой будет ужасным.

Все трое сидели, не смея сказать ни слова, и смотрели на Асада.

– Вероятно, именно это он хочет осуществить сейчас, – тихо сказал он минуту спустя. – А я-то думал, что их уже нет в живых.

Карл был потрясен. И над этим человеком он много раз подшучивал? Вместе с ним они столько хохотали и обсуждали насущные проблемы? Его прошлое было таким тяжелым, что Карл вообще не понимал, как он мог жить.

Карл представил себе свою любимую Мону с новорожденным на руках. Его первым ребенком. Эта хрупкая жизнь, чуждая ужасам мира, которую он всеми силами хотел защитить от действительности. Но мир был жесток, и эта история…

Карл посмотрел Кучерявому прямо в глаза. Каким образом Асаду удалось себя сохранить, оставшись полноценным человеком? Но может быть, он вовсе и не был полноценным. Может быть, это была лишь игра, видимость.

Карл открыл ящик стола и стал искать сигареты, которые, как он знал, там лежали. И хотя коллеги и Мона не одобряли его курения, сейчас это было единственным, что могло вывести его из состояния паралича.

– Не хлопочи, Карл, – сказала Роза. – Если ты ищешь сигареты, то тебе придется обратиться на Западный мусоросжигательный завод. Боюсь, что от них остался лишь дым, so to speak[24]24
  Так сказать (англ.).


[Закрыть].

Она улыбнулась. И Карл решил, что эту улыбку он ей еще припомнит. Потом он повернулся к Асаду.

– Послушай меня, дружок, – произнес он. – Сейчас я поднимусь к Маркусу и объясню ему, почему мы здесь собрались, причем одновременно, и попрошу все те отгулы, которые мы накопили за предыдущие годы. Также сообщу ему, что нам потребуется компенсация транспортных расходов и суточные. Итак, давайте договоримся, что для начала мы возьмем четырнадцать дней?