Текст книги "Сибирь научит. Как финский журналист прожил со своей семьей год в Якутии"

«Уазик»

В Сибири не выжить без советского внедорожника, у которого просвет почти как у трактора.

Республика Саха (Якутия), Тёхтюр

Признаюсь честно: переезд в Сибирь был замечательным предлогом, чтобы наконец-то купить себе легендарный советский внедорожник, известный под названием «УАЗ-буханка», или официально «УАЗ 2206». В Финляндии его знают давно, так как «буханки» использовались в армии. В России этот богатырь заслужил свое прозвище за невероятную форму корпуса кузова, противоречащую всем законам аэродинамики, сходство с человеком дополняют круглые фары, похожие на глаза.

Удачный дизайн был разработан в 1958 году, и с тех пор Ульяновский автозавод поставил эти машины на серийное производство. И до сих пор их выпускает, потому что России нужны такие транспортные средства. Несмотря на то, что производят его на Волге, это чисто сибирский автомобиль, которому не нужны дороги – он пройдет там, где другие не пройдут.

Первоначально его разрабатывали для армейских нужд. В России даже те «уазики», которые используют на гражданке, долгое время надо было регистрировать в Министерстве обороны на случай мобилизации. Сегодня «буханка» широко используется в сельской местности как машина «Скорой помощи», ее еще называют «таблетка». И чего только из нее не делают! Это и грузовик, и мини-автобус, и вездеход для охотника, и тракторы, и даже бронированная модель. Бронированная модель мне тут очень бы пригодилась, так как обычный «уазик» вряд ли выдержал бы европейский краш-тест. Водитель и «смертник» сидят практически на «носу» автомобиля, а мотор находится как раз между ними. Есть поговорка, что в «буханке» от смерти отделяют 1,5 сантиметра, то есть толщина кузова.

В первую же неделю в Якутии я сразу занялся поиском «уазика». Просматривал объявления в интернете, ходил на якутский авторынок, что на практике означало частников, расположившихся на обочине пыльной дороги. Я мало что понимаю в машинах, поэтому взял с собой молодого механика, приятеля сына главы сельской администрации. Мы с ним посмотрели пару вариантов. Он в «уазике» о чем-то поговорил на якутском с продавцом и посоветовал мне остановиться на этом красавчике 2013 года выпуска.

Это далеко не музейный экспонат: вместо доисторического карбюратора – мотор с СНВТ (система непосредственного впрыска топлива), АБС (антиблокировочная система) и усилителем рулевого управления. Кузов приподняли и усилили, что очень важно на зимних дорогах Якутии. Впереди поставили светодиодные фары, колеса украшали блестящие хромированные диски с хабами, чтобы переключать их на полный привод. Свежий воздух – из люка в крыше, и даже был ремень безопасности! На ветровом стекле две пробоины от пуль, но это меня не смущало.

С кем я ни говорил, все местные меня предостерегали: «уазик» берут именно за его проходимость, эффективность и вместительность, но качество запчастей двигателя сегодня намного хуже, а металл кузова мягкий, как у консервной банки. «Ты в него столько денег вложишь, лучше уж сразу иномарку купи!» – советовал мне односельчанин.

Он очень хвалил «Тойоту», это сейчас и правда самая популярная марка машины в Якутии. Автомобильный рынок Сибири стал угрожающе западным, точнее восточным. Большинство частных автомобилей в восточной части России привозят из Японии, где закон заставляет отказываться от старых машин. Попытки российских властей запретить импорт автомобилей с правосторонним рулем привели в восточной части России к сильным протестам. В Якутске столько машин, задуманных под левостороннее движение, что пассажир быстро привыкает садиться на левое сиденье, и в ситуации обгона «место труса» вполне оправдывает свое название.

«Тойота» меня не впечатлила, я отказывался верить в сплетни об «уазике». Я заплатил 350 000 рублей продавцу, который приехал продавать свой драндулет из Верхневилюйского улуса, за 700 км. Он с сыном главы администрации, на имя которого зарегистрировали машину для облегчения бюрократической волокиты, быстро оформил все документы. Через две недели продавец мне позвонил. У него ко мне была особая просьба: если мне кто позвонит и спросит про машину, я должен сказать, что купил ее за меньшую цену. Мужчина продал машину по доверенности, и настоящий владелец, очевидно, не знал настоящую цену. Я что-то пробурчал в трубку и отключился. К счастью, никто мне так и не позвонил.

Мечта моя сбылась. Осталось только разобраться с бесчисленными кнопками на панели управления и научиться водить эту бандуру. К счастью, к мотору легко добраться, не вылезая из машины, даже не слезая с сиденья водителя. Отличительная особенность российских автомобилей – меняющееся качество запчастей. Ручки дверей ломались, и, чтобы выйти, мне периодически приходилось вылезать с водительского места в салон на карачках. Правое зеркало и солнцезащитный козырек при большой тряске резко падали, что могло быть довольно опасно при движении. Меня смущал шум мотора, но один местный попутчик убедил меня, что это отличительная особенность «уазика». И сказал, что в моем еще на редкость слабо воняло бензином.

Правда, в течение первого месяца в машине проявились некоторые недостатки. При переключении передач раздавался неприятный звук. Я отвез машину в ремонт, мне поменяли сцепление, радиатор и головки осей. Три недели спустя «уазик» заглох посреди дороги в Якутск, и мне пришлось на буксире везти его в ремонт. Там выяснилось, что у машины сложная проблема с электрикой, которую не удалось исправить в первый раз. Я вернул машину в тот же автосервис на «гарантийный ремонт», в результате заплатил за одну и ту же работу дважды. Месяц спустя сгорел предохранитель. К счастью, машина заглохла уже в нашей деревне, в 50 метрах от гаража администрации. Там, в подпольном баре быстро нашлась компания вдрызг пьяных мужиков, которые затолкали мое авто в гараж на ремонт.

Алик, водитель местной администрации, постепенно стал моим доверенным механиком. Он и так был моим любимым жителем Тёхтюра, потому что любил пожаловаться, а это все же честнее, чем поддельная улыбка, – это показывает доверие к слушающему, в отличие от молчания.

Алик с юмором относился ко всем моим передрягам, связанным с ремонтом «уазика». Когда я жаловался на тормоза, он успокаивал меня тем, что в «уазике» тормоза вообще не важны. Когда я ремонтировал машину в городе, Алик был уверен, что меня «снова» обманули. Однажды он заподозрил, что в сервисе у меня вынули планетарку и поменяли ее на более плохую. Это невозможно доказать, потому что никто не фотографировал машину снизу до ремонта.

Найти запчасти в Якутске вообще не проблема, это просто рай для «уазика». Занимается этим бизнесом приятная молодая пара, русские, они исполняют самые изысканные пожелания клиента и очень сочувствовали моей жене, когда она приходила за запчастями с детьми. Незамысловатый логотип магазина – круглая симпатичная буханка – «уазик».

В результате моя машина стала намного лучше, чем когда ее покупал. На начальные инвестиции я потратил более 30 000 рублей, что вполне нормально. Никто и не ожидал, что «уазик» на момент покупки будет в полной боевой готовности. На машинах, которые приходят прямо с завода, как правило, меняют огромную кучу деталей. Зато теперь не нужно проходить годовой техосмотр автомобиля, а только ремонтировать, когда что-то ломается.

Мы очень довольны находкой – настолько, что мне становилось грустно от мысли, что придется оставить «уазик» в Сибири, когда будем уезжать. Это идеальная машина для всей семьи. Она просторная, в ней умещаются девять человек, при этом не надо открывать новую категорию в правах, как на автобус. Сиденья можно убрать, тогда поместится мебель или вся семья, если их плотно усадить в ряд. Внешне машина выглядит как очаровательная смесь хиппи-фургона и остатков советского мира. Светло-серый цвет в документах романтично называется «цветом белой ночи». Окна украшали фиолетовые шторки, а на ветровое стекло мы повесили обязательный в Якутии атрибут – амулет удачи из конского волоса.

Дети быстро полюбили «папину машину мечты». Они визжали от восторга, когда машина подпрыгивала на колдобинах, как на трамплине, благодаря упругой подвеске, а когда стояла, использовали ее для лазанья. Мой младший сын заслужил свою долю наследства, назвав «уазик» просто «лучшей машиной в мире».

Больше всего мне нравилось в «уазике» ощущение контроля, которое он дает. Расстояние до земли 30–50 см, четыре мощных колеса, 112 лошадиных сил с крутящим моментом в 208 ньютон-метров – такая машина из любой ямы вылезет. А на случай, если не вылезет, я купил себе 121-сантиметровый домкрат. Мы тренировались, ездили по бездорожью в ближайшей тайге и по сугробам. Машина – как рыба в воде на грязных проселочных дорогах. С приходом весны мы проделали 300-километровый путь по ледяной дороге на реке – к знаменитому национальному парку Ленские Столбы, охраняемому ЮНЕСКО. Периодически дорога шла по берегу, снег на котором под лучами солнца растаял и превратился в грязное месиво, но наш «уазик» без проблем преодолел и это.

Правда, для езды по городу эта машина немного неуклюжа. Выезжать задом в узких проулках довольно сложно. Жесткое переключение скоростей и вдавливание в пол сцепления – прекрасный способ нарастить мускулатуру. Сиденье в машине настолько высоко, что, запрыгивая туда, рискуешь порвать штаны.

На трассе машины «Тойота» периодически делали «уазику» показательные обгоны, но когда японская машина вдруг подводила, на помощь ей приходил иностранный хозяин русского «уазика». По дороге на Ленские Столбы я лично вытащил из грязи «Тойоту» местного жителя. В съемках якутского фильма про зомби я спасал машину режиссера из снежного завала. Но приятнее всего было выручить Алика, когда его «Тойота» заглохла в 40 километрах от Тёхтюра и я привез его домой на буксире.

УАЗ специально сделан для российских цен на бензин: 100 км – это 10–15 литров бензина, зимой расход в 1,5 раза больше. В Якутии горючее вполовину дороже, чем в том же Петербурге, да и в современные модели уже не заливают дешевый 76-й бензин, а берут 92-й. Заправиться – это отдельная тема: в «уазике» два бака, и на заправке приходится вертеться то одним боком, то другим. Несмотря на то что он жрет столько бензина, или, наоборот, благодаря этому в России «уазик» получил сертификацию экологического класса «Евро‑4». Подозреваю, что у него все-таки мало общего с европейским стандартом.

Моя жена очень быстро заделалась заправским водителем. Когда она села за руль, ее сразу зауважали, так как «уазик» – мужской транспорт. Для местных самым веселым было, когда я сидел рядом на сиденье труса. Правда, однажды гаишники конфисковали у жены машину. Это случилось на одном из проверочных пунктов при въезде в Якутск, когда я был в командировке.

Объяснение подобного изъятия собственности постоянно менялось: вначале дело было в отсутствии детского сиденья, потом в отсутствии страховки (которая не отсутствовала), в отсутствии перевода прав на русский язык и, наконец, в отсутствии паспорта. Вначале жену доставили в полицию на допрос, а потом вызвали в суд. Ей пришлось три дня собирать различные документы в учреждениях в разных частях города, прежде чем она смогла вернуть машину. Разозлившись на то, что у нас отобрали машину, мы стали искать пути, как попасть в Якутск, избежав проверок на въезде. Путь этот шел прямо по грязному полю, но для «уазика» это не помеха. Пусть полиция теперь локти кусает!

Осень

Октябрина

Скачки маленьких финнов по стогу сена напугали сибирячку.

Республика Саха (Якутия), Тёхтюр

Человек, с которым мы ближе всего познакомились, когда приехали в Тёхтюр, без сомнения, хозяйка, которая сдавала нам дом, 76-летняя вдова Октябрина. Родом она из соседнего улуса, Олекминского (Өлүөхүмэ), но по работе много лет жила на севере Якутии. Ее муж был родом из Тёхтюра, и, выйдя на пенсию, супруги перебрались в его родное село. Муж умер несколько лет назад, и Октябрина жила одна. Одна ее дочь с ребенком живет в Якутске, вторая в Питере.

Вначале Октябрина была с нами очень мила, давала нам картошку и лечила воспалившиеся волдыри наших сыновей, советовала, где что купить. Но быстро выяснилось, что конфетно-букетный период продлится не дольше месяца. Октябрина относилась к той довольно обширной группе российских хозяек, которые следят, чтобы, несмотря на договор аренды, они имели полную власть давать указания по всем вопросам, касающимся дома.

Октябрина нам говорила, что переедет к дочери в Якутск, но вместо того поселилась в маленьком доме своих старых родственников на другом конце села. Оттуда она легко могла заявиться к нам с налетом. На плите у нас ей удалось найти крошки еды, хотя мы-то считали, что мы сразу же все убирали. Она ругалась за разбросанные на полу игрушки и заодно на наши методы воспитания. Говорит, что в Якутии детям разрешают озорничать только до пяти лет, а потом наступает жесткая дисциплина. Из-за хозяйки радость от пребывания в доме у моей жены начала резко падать.

Наш контраргумент на обвинение в неуборке – тараканы, поселившиеся в доме еще при Октябрине. Октябрина сказала, что они от соседей прибежали и теперь от них невозможно избавиться. Но мы все же решили попробовать. Самым простым способом было бы проморозить помещение, но из-за батареи это, к сожалению, было невозможно. В Якутске на стене одного дома мы увидели объявление фирмы по дезинфекции. Перед отъездом на каникулы мы вызвали фумигатора. Надо было освободить все поверхности, продукты и одежду вынести на улицу или убрать в шкаф. Из Якутска на рейсовом такси приехал молодой русский парень, надел слишком маленький для него защитный костюм, на голову противогаз и полтора часа обрабатывал дымом стены, полы и комнаты. После этого мы еще шесть часов не должны были заходить в дом. Жена растопила баню, чтобы было приятней ждать. Травильщик тоже пошел с нами в баню дожидаться машины в Якутск, выпил пива и рассказал о жизни в Якутии. Он переехал сюда из Центральной Сибири, из Красноярска, один приятель нахваливал, что тут можно хорошо заработать. Теперь он за гроши травил тараканов и ужасался якутским ценам. «Люди тут только о деньгах и думают», – жаловался он.

Мы так и не знаем, чем этот товарищ опрыскивал наши углы, но после этого тараканы стали дохнуть и, наконец, вовсе исчезли. Мы выжили, но отсроченный эффект от химической войны даст еще о себе знать. Жизнь в доме не прервалась, просто на освободившееся место тараканов с наступлением зимы пришли мыши. Это было для нас не в новинку – в Хельсинки мы живем в деревянном доме, там тоже есть мыши. Жена безжалостно принялась травить и тёхтюрских.

Кроме чистоты для Октябрины еще очень важна бережливость. То, что мы покупали фильтрованную воду, было для нее чистым безумием. Она не казалась бедной, но почти всюду она видела слишком завышенные цены и обман. В Покровске, в административном центре нашего улуса, она показала мне магазины, в которых можно по дешевке купить товары со скидкой. А еще мы защищали двор от животных, которые все время норовили туда пробраться, пока однажды соседские коровы не пришли жрать замерзшее сено прямо под нашими окнами. Мы пошли их прогонять, и тут вдруг выяснилось, что Октябрина уже продала траву у нас во дворе. А запивали ее коровы, жадно хлебая из бочек питьевую воду, которую мы заказывали у водовоза.

Крайняя бережливость Октябрины проявилась еще и в ее полном нежелании решать проблему с газовым отоплением – ремонт стоил целых 700 рублей. «Скажите старухе, что это надо починить, чтобы все работало безопасно. И если появится еще какая-нибудь проблема, ей не говорите, сразу звоните мне», – настаивал газовщик.

Октябрину страшно шокировали три события подряд, случившиеся в октябре. Вначале я притащил на другую половину двора несколько стволов, чтобы распилить потом на дрова для бани, – жена из разговора с Октябриной поняла, что так надо было сделать. Оказалось, это страшная ошибка: бревна были чьи-то и их нельзя было трогать. Не успев напилить, я отнес их назад, но ошибка была совершена, и отношение Октябрины к нам заметно охладело.

После этого наши дети баловались в стогу сена в сарае. «Как я теперь сено продам? Оно же теперь все грязное!» – причитала Октябрина, увидев рассыпанный стог. Мы пообещали все собрать, как было. Третье несчастье – калитка на заднем дворе. На калитке есть защелка, но Октябрина для надежности еще и подвязывает ее проволокой. Я снял проволоку, так как мы иногда проходим тут в детский сад. «Вы что, не верите, что эту калитку нельзя открывать?» – в ярости кричала на нас Октябрина, заметившая исчезновение проволоки.

Принесли дрова, испачкали сено, пользовались задней калиткой – все это подорвало Октябринино чувство безопасности, ее доверие к нам больше никогда не вернулось. «Зря я вас в дом пустила», – сожалела она в голос. И дело не в том, что мы исключительно плохие жильцы, а в том, что Октябрине не угодишь. Она и на предыдущих жильцов нам жаловалась, их преступление было в том, что они выбрасывали остатки еды в туалетную яму. «Им я больше никогда не сдам», – клялась Октябрина. Эти чувства взаимны – женщина, жившая в доме до нас, сказала моей жене, что жить в доме Октябрины им не особо понравилось.

По какой-то причине визиты Октябрины к нам все-таки стали реже. Не знаю, повлияла ли на это статья, которую опубликовал мой работодатель, газета Helsingin Sanomat, и в которой я рассказывал про тараканов и что они, по словам нашей хозяйки, от соседей перебежали. Статью перевели в интернете на русский и распространили по Якутии. «Отлично, вдвойне подставил!» – веселился какой-то комментатор в Сети.

В конце концов под самое Рождество выяснилось, что якутского рукопожатия мало для договора аренды. Октябрина подняла арендную плату на 40 %. «Ну, что будете делать? Остаетесь?» – любопытствовала она. Я сказал, что у нас не так много вариантов. И увеличение аренды с 70 до 100 евро (4900 до 7000 рублей) пока не сильно подкашивало наш бюджет. Изначально Октябрина постеснялась попросить у нас больше денег за аренду, потому что по своей бережливости думала, что все равно бы считали эту плату слишком завышенной.

В отношениях с Октябриной у нас случился интересный эпизод. Хотя она и непростой человек, но временами она очень нам помогала. Октябрина не захотела продлевать с нами договор аренды, но согласилась на мою просьбу зарегистрировать нас в доме. К сожалению, из-за произвола местных органов ей пришлось об этом пожалеть, о чем расскажу позже.

При нашей последней встрече Октябрина неожиданно открылась и рассказала, что ее дядя погиб в финском плену. В начале 1990-х Октябрина с родственниками ездила в Финляндию искать могилу дяди, но не нашла. О Финляндии она уже тогда составила себе четкое представление: «Однообразный лес и поля, редкие дома, серое небо. Мне ваша страна не понравилась», – заявила она в своем прямолинейном стиле.

Моржи

Лицом к лицу с 70 000 клыкастых красавцев на Чукотском полуострове.

Чукотский автономный округ, Анадыр, Лаврентия, Лорино, Энурмино, Кенгисвун

Впереди меня ждала самая долгая и трудная поездка за все мое пребывание в Сибири. Путь мой лежал к северо-восточному углу материка, на сказочный Чукотский полуостров, что на Беринговом проливе.

В Анадыре, столице Чукотского автономного округа, я безнадежно пытался попасть на рейс в самый северо-восточный райцентр округа, в Лаврентию. Это было непросто, потому что билеты на самолет «Чукот Авиа» заранее в интернете купить невозможно. В аэропорту мне пришлось стоять в длинной очереди, служащий выбирал счастливчиков на посадку по своему усмотрению. И выбор его никак не падал на меня.

Не было бы счастья, да несчастье помогло. Уже на следующий день я плыл на ржавом пассажирском судне «Капитан Сотников». Оно ходит из Анадыря в село Лаврентия несколько раз в год, и так совпало, что именно в тот день оно отправлялось в свой последний трехдневный рейс.

Берингово море просто кишело жизнью. Около набережной столицы Чукотского автономного округа резвились игривые белухи. На следующее утро мы видели спины серых китов и хвосты горбачей. Затем один из серых китов стал совершать многометровые прыжки в воздухе. Киты Тихого океана летом приплывают сюда, на север.

Берег поднимался крутой горой, припудренной снегом. Тут начинался сказочный Чукотский полуостров – последняя полоса Евразии рядом с Аляской, где день становится вчерашним, так как всего в ста километрах отсюда проходит линия перемены дат и Дальний Восток переходит в крайний Запад. Жизнь местного коренного населения подробно изучал финский мореплаватель и первооткрыватель Адольф Норденшельд, его корабль «Вега» на год застрял во льдах на северном берегу полуострова в 1878–1879 годах. Норденшельд воспользовался исключительной возможностью познакомиться с чукчами и их самобытной культурой. Финский этнограф Сакари Пялси[24]24
  Сакари Пялси (1882–1965) – финский археолог, этнограф, писатель.


[Закрыть] обогнул полуостров ровно за сто лет до меня, в 1917 году, как раз когда в Петербурге сменилась власть. Он рассказал про удивительные обычаи местных жителей – например, как старший сын убивал своего отца, когда тот уже достиг преклонного возраста и должен был уйти, на специально организованном празднике.

Единственная цель моей поездки была встретиться лицом к лицу с Odobenus rosmarus[25]25
  Морж.


[Закрыть], крупнейшими ластоногими Северного Ледовитого океана, по-русски – моржами. Вес взрослого самца может достигать полутора тонн, длина – четырех с половиной метров. Продолжительность жизни – 40 лет. Жизнь зубастых красавцев, исконных обитателей Арктики, тесно связана со льдом. Моржей тут хватает: между Аляской и Чукоткой зарегистрирована самая крупная популяция, около 225 000 клыкастых особей.

Лучший способ увидеть много моржей за раз – отправиться на их лежбище. Осенью они тысячами собираются в определенных местах. Большая часть таких мест – на северном побережье мыса Чукотка, на Чукотском море, это самая восточная полоса Северного Ледовитого океана. Там, на берегу, находится их крупнейшее лежбище, чукчи называют его Кенгисвун, что означает «место, где много моржей».

К моржам не так-то легко подобраться. Почти весь Чукотский автономный округ – пограничная зона, куда мне нужно было особое разрешение. Разрешение вообще выдается бесплатно, но получить его можно только через турфирму. Местный туроператор Евгений Басов взял за услугу целых 50 000 рублей. Вторая головная боль – логистика, так как дорог тут нет.

Но, к счастью, я был уже на корабле. К счастью или нет – это еще вопрос. Чем ближе к Берингову проливу, тем сильнее ветер. В Мечигменской губе ветер уже штормовой и поднимал за бортом многометровые волны. Маленький кораблик взлетал вместе с волнами, ударялся о воду – и я вместе с ним на койке в носовой каюте. Я вышел в салон посидеть вместе с двумя оставшимися пассажирами, чтобы, бледнея от качки и страха, полюбоваться на бушующее море. Кроме плохого самочувствия всех грыз один вопрос: когда это закончится?

Наконец, мы прибыли в немного более защищенный от волн залив Лаврентия. Цель нашей поездки, административный центр Лаврентия, брезжил в двух километрах, но волны были такие сильные, что ждать швартовки пришлось 18 часов. Рано утром капитан пришел сгонять всех с постелей – старый русский обычай: долго ждать, потом бегом бежать. За пассажирами прибыла металлическая лодка.

В Лаврентии снова пришлось ждать. Мне надо было лететь дальше, на северный берег, в деревню Энурмино, но ближайший вертолет ожидали только через пять дней.

Я хотел съездить в Лорино – китобойную столицу Чукотки, что в 40 км от Лаврентии. Коренные народы имеют право на охоту на кита для своих нужд. Многим деревням разрешено забивать пять серых китов в год, а в Лорино – до 50, потому что их мясом кормят не только жителей, но и песцов местной зверофермы.

На охоту меня не взяли, зато свозили на лодке полюбоваться на китов около деревни. Горбатый кит вздымал огромный хвост прямо перед нашей лодкой, и мы видели серого кита, который под конец занервничал и стал выпрыгивать из воды в воздух на несколько метров.

И когда я в день отлета вернулся в Лаврентию и приехал в аэропорт, рейс отменили из-за плохой погоды. То же самое повторилось и на следующий день. Погода на Чукотском полуострове капризна, и рейсы постоянно отменяют, в отличие от Аляски, которая совсем рядом.

На следующий день погода была нормальная, но вертолет улетел больничным рейсом, сломался и остался ждать запчастей из Анадыря. Когда запчасти прибыли, наступили выходные, и все аэропорты Чукотки закрылись, хотя погода была отличная.

После выходных погода снова испортилась. И лишь в среду вертолет наконец-то улетел. Вначале он залетел в другую деревню, но на обратной дороге сломался. Нам, желавшим попасть в Энурмино, сообщили, что снова надо ждать запчастей из Анадыря. Я ушел из аэропорта, чтобы через два часа услышать, что вертолет все-таки слетал в Энурмино без меня. Ему приказали лететь за больным, и тут развалюха сама чудесным образом починилась.

Я был уверен, что мне было суждено навсегда остаться в Лаврентии. На следующее утро я притащился в аэропорт больше из чувства долга. «Вылетающие, Энурмино!» – весело объявила служащая аэропорта. Вначале вообще никаких рейсов, а потом два дня подряд.

Вертолет час качался над снежными горами, и вот внизу показался Северный Ледовитый океан. Продолговатый Энурмино с его серыми зданиями распластался на узкой отмели между морем и пресноводной лагуной, именно в таком месте располагались чукотские деревушки, описанные всемирно известным писателем Юрием Рытхэу[26]26
  Юрий Рытхэу (1930–2008) – чукотский писатель, переводчик.


[Закрыть]. Меня ждал единственный квадроцикл села и его владелец – Стас Таеном. 36-летний Стас – директор котельной и местный успешный предприниматель. Секрет его успешности прост: он не пьет и вкладывает отпускные в свой квадроцикл.

Мы взобрались на квадроцикле на болотистый хребет. В высшей точке перевала мы остановились полюбоваться видами: на другой стороне была деревня, а за ней – море, с другой стороны – морской залив, окруженный скалистыми берегами – Кенгисвун. Мы спустились в долину, выключили мотор и пешком пошли по песчаной отмели. «Ложись!» – шепнул мне Стас. Мы залегли в окоп, выкопанный у подножья холма. Потом осторожно выглянули оттуда.

Вид был потрясающий. Километровый песчаный пляж был густо усеян морщинистыми круглоголовыми моржами с огромными клыками. Бурлящая бесформенная масса напоминала гнездо огромных червей, из которого доносились лающие, рыгающие звуки и крепкий запах мочи и псины. Масса пребывала в постоянном движении. Одни моржи спали, уложив клыки на бок, другие ворочались, третьи неуклюже ковыляли на четырех ластах вокруг или прямо по головам товарищей. За береговой линией открывалось беспокойное Чукотское море.

Чтобы увидеть моржей, надо ехать довольно далеко, туда, где нет людей. Всего в мире насчитывается около 250 000 особей, большая часть из которых обитает в Беринговом проливе.

Жизнь моржей – вечное скитание за льдинами и в поисках еды. Зимуют они южнее, в Тихом океане, в Беринговом море. Летом приплывают в Северный Ледовитый, и осенью у них как раз небольшая передышка, чтобы полежать на берегу. Кенгисвун – самое большое лежбище. Сюда приходят порядка 118 000 особей, то есть половина всех моржей мира. Сегодня тут было около 70 000 моржей, пока это рекорд осени. На этой планете человек редко оказывается в меньшинстве среди диких животных его величины или даже больше. И это одновременно некомфортное и головокружительное ощущение на Кенгисвуне испытываешь каждый день.

Из-за бугра отмели показалась голова, круглая блестящая морда с беспокойно озирающимися вытаращенными красными глазами. В ней было что-то очень человеческое, если бы не два длинных изогнутых клыка, жутковато торчащих в углах рта. Когда взгляд моржа ловит приближающегося человека, в глазах у него вспыхивают ужас и паника. Животное отпрыгивает подальше, натыкается на соседа, который тоже поворачивается и будит спящего рядом.

Человек должен был бы бояться моржей, тем более если их собралось 70 000 в одном месте. Полуметровые клыки – это мощное оружие, одного поворота головы моржу достаточно, чтобы нанеси человеку серьезные раны. Но, как ни странно, это моржи всех боятся. Приближаться к ним надо незаметно, согнувшись или ползком, иначе они испугаются, кинутся бежать по головам других.

«Они всего боятся: людей, медведей, ветерка и товарищей. Они легко пугаются и этим очень опасны друг для друга», – объяснил мне русский исследователь моржей Максим Чакилев.

29-летний Максим провел с моржами на берегу уже шесть осеней. Он не сибиряк, он веселый деревенский парень с западной части Урала. Его мать – коми, тоже финно-угорский народ. Чакилев изучал в Перми биологию, но судьба забросила его в арктические моря, за пять тысяч километров от дома, и он стал изучать моржей. Живет он в исследовательской избушке – видавшей виды деревянной хижине, которая несколько опасно стоит посреди лежбища. Из ее единственного окна можно беспрерывно наблюдать за передвижениями моржей. И они все время в десяти метрах от двери.

Иногда моржи храбро подходят ближе. Два года назад моржи ввалились в прихожую, все разворотили и погрызли резиновую лодку Чакилева. Каждый год он периодически оказывается в осаде – моржи повсюду. Поэтому надо иметь достаточно запасов продуктов и воды. Ходить по нужде в прихожей.

Мы поселились в избушке, но там было прохладно. Печь растопить нельзя – южный ветер будет дуть дымом животным в морду. Здесь жили по законам моржей. Вечером концерт соседей за стенкой продолжился, Чакилев скоро уснул, а Стасу, наоборот, не спалось. Видимо, его кровь охотника за моржами слишком кипела среди десятков тысяч клыкастых ребят. Он то и дело вставал с койки и ходил оттягивать в сторону стучащих о стены моржей.

На следующий день количество моржей уменьшилось. Моржи передвигаются стадами, самцы своими, самки с детенышами – своими. Обычно стадо отдыхает несколько дней на берегу, а потом идет в море искать пропитание. Поэтому на Кенгисвуне постоянное движение моржей. Отсюда они уплывают за едой за сто километров, важнейшее место кормежки – между Чукотским полуостровом и Аляской. С помощью пушистых усиков-вибрисс моржи отыскивают на дне ракушки и других моллюсков. Море здесь мелкое, и нырять моржу легко. Он погружается на глубину 80 метров и может находиться под водой полчаса.

На празднике моржей все то же, что и у людей: шум, толкучка, вонь. К чести животных надо заметить, что они не спариваются на берегу, а стыдливо делают это в воде, да и то в январе.

«Подвинься, болван!» – наверное, это самое частое, что говорят моржи, если бы мы понимали их язык. Моржи издают два типа звуков. Основной звук – что-то среднее между лаем и стоном. Второй звук – хрюкающее ворчание, когда животное переводит дух.