Текст книги "Записки и воспоминания о пройденном жизненном пути"

В Тронном зале для членов Госдумы были отведены места слева от царского трона; справа стояли члены Государственного совета в раззолоченных парадных мундирах с лентами и орденами; за ними размещался Сенат, а впереди, у трона, густой толпой собрались придворные чины и министры. Члены Государственной думы были в обычной гражданской одежде: украинские крестьяне – в свитках и поддёвках с поясами, иные депутаты от национальных групп – в своих традиционных одеждах. Немногочисленные депутаты от «рабочей курии» и многие другие были просто в пиджаках. Но были среди депутатов Думы и те, кто имели придворные чины. Они явились в соответствующих мундирах. Придворные дамы различных рангов были в парадных туалетах с открытыми плечами и шеей. Среди них было немало пожилых. Стоявшие близ меня депутаты – трудовики, крестьяне, с которыми я уже успел познакомиться на заседаниях фракции, не без любопытства смотрели на придворных в раззолоченных костюмах и, не стесняясь, делились впечатлениями. Высокий украинец говорил своему соседу: «Дивись, яка гладка! Не на наши гроши таки годовани…». Вызывали удивление выхоленные плечи и шеи женщин. О них говорили: «Гладкие, як годованние свині».

В проходе между членами Государственной думы и членами Государственного совета, сопровождаемый придворными чинами разных степеней, несшими царские регалии, шёл Николай II в военной форме и императрица – молодая, стройная дама. Николай, казалось, ни на кого не смотрел, взор его был направлен вперёд, в свободное пространство. Поднявшись по ступенькам к трону, он принял и надел на голову поданную ему корону, сел, взял из рук министра свиток пергамента, развернул его и с разученными приёмами декламации прочитал свою тронную бессодержательную речь, выпячивая всюду собственное «я» и сделав особое ударение на «лучших людей». «Я собрал вас, лучших людей…» и т. д. В момент, когда он закончил последние слова «Да поможет Господь мне и вам!», – грянули с хор оркестры и раздалось «Ура!» среди придворных, правительства и членов Государственного совета; стоявшие же слева депутаты Государственной думы сохраняли безмолвие. Оркестры не прекращали заполнять весь зал оглушительными звуками в предупреждение, как мне казалось, на всякий случай, каких бы то ни было попыток ответа на тронную речь.

Выйдя из дворца, члены Думы спустились с невской набережной на подготовленные речные пароходы и направились по реке к Таврическому дворцу. Был яркий солнечный день. Необычно ранняя, тёплая весна уже одела в свежую зелень Летний сад. На набережных были видны толпы народа, приветствовавшие делегатов Государственной думы. Но вот пароход прошёл под Литейным мостом и, держась ближе к Арсенальной набережной, поплыл мимо Центральной Выборгской тюрьмы, где томились политические заключённые. Через решётки во всех окнах простирались руки.

Заключённые махали платками. Неслись сотни голосов: «Амнистию! Амнистию!». Этот же возглас доносился и с набережной, где собирались всё увеличивавшиеся группы народа, местами стоявшие плотной стеной.

Пароход подошёл к специально устроенной пристани у Потёмкинской улицы. Густые цепи собравшихся петербуржцев громко приветствовали членов Государственной думы, подносили им букеты цветов, раздавались не смолкавшие возгласы «Амнистию!». Трудно было двигаться в плотной толпе возбуждённых людей, теснивших нас со всех сторон. Невыносимо было сознавать, что мы являемся участниками торжества открытия первого в России парламента – Думы, в то время как те, чьими усилиями и самоотверженной борьбой было достигнуто самое рождение этой Думы, сидят за решёткой, изнывают в тюрьмах, несут судебные кары, либо отбывают ссылку за свою деятельность, которая теперь уже перестала быть противозаконной, т. к. она была направлена на завоевание того, что стало новым законом.

Мы вошли во двор Таврического дворца, заполненного всякого рода стражей: военной, полицейской и новыми думскими сторожами. Из вестибюля депутаты, как новые хозяева, разошлись по многочисленным залам дворца. В одном из верхних залов собралась наша многолюдная кадетская фракция. Обсуждался порядок предстоящего первого заседания. По регламенту (повестке) оно ограничивалось только открытием и выбором председателя. Сам собою возник вопрос о том, чтобы Дума в первом же заседании провела закон об амнистии. Но все юристы, включая С. А. Муромцева[120]120
  Муромцев Сергей Андреевич (1850–1910) – юрист, публицист, земский деятель, профессор Московского университета. Один из лидеров кадетов.


[Закрыть], разъяснили, что, прежде всего, должны быть проведены выборы председателя. Только в следующем заседании можно избрать комиссию по выработке в порядке думской инициативы законопроекта об амнистии. С точки зрения закона о Госдуме и парламентской процедуре это было убедительно. Но в то же время было совершенно ясно, что Дума должна единодушно откликнуться на всеобщее ожидание амнистии, что население будет возмущено её равнодушием ко всеобщему его требованию.

После убедительных, спокойных разъяснений таких авторитетных юристов, как Ф. Ф. Кокошкин, В. Д. Набоков[121]121
  Набоков Владимир Дмитриевич (1869–1922) – профессор, юрист, публицист, член ЦК кадетской партии; редактор-издатель «Вестника партии народной свободы» и др. изданий. В 1917 – управляющий делами Временного правительства, после Октябрьской революции эмигрант.


[Закрыть], С. А. Котляревский[122]122
  Котляревский Сергей Андреевич (1873–1940) – профессор, публицист, член ЦК кадетской партии.


[Закрыть] и, наконец, сам С. А. Муромцев, исход предстоящего голосования казался предрешённым в смысле переноса обсуждения вопроса об амнистии до начала нормальной работы Госдумы. Но у меня было совершенно твёрдое сознание недопустимости для Думы не откликнуться сразу на требование об амнистии. Мне всегда было трудно решиться говорить в большом собрании, но тут во мне говорило чувство долга, поэтому при всём понимании необходимости соблюдать процедурные рамки, уже после того, как решено было перейти к голосованию, я настойчиво попросил слова и со всею твёрдостью, на какую был способен, выразил убеждение, что, невзирая на всю вескость юридических соображений, мы должны найти форму для выражения своего единства с населением в требовании народной совести. В книге М. М. Винавера о 1-й Госдуме отмечен этот момент, когда под влиянием выступления самого молодого из членов партии кадетов (моего) уже решённый вопрос был перерешён. И. И. Петрункевичу, как старейшему члену Государственной думы, было поручено взять слово до начала выборов председателя и заявить, что голос народной совести об амнистии громко звучит и Дума его разделяет.

Звонки во всех залах Таврического дворца возвестили об открытии заседания Думы. Ложи правительства были заполнены целиком. По поручению императора Николая II председатель Государственного совета прочёл указ об открытии Думы и предложил приступить к подаче записок по выборам её председателя. Им единогласно был избран С. А. Муромцев. Когда он поднялся на председательское место, с ораторской трибуны раздалась звучавшая глубокой искренностью речь Петрункевича: «Первым словом, которое должно прозвучать с этой трибуны, должно быть выражение голоса всего народа об амнистии!». Весь зал огласился возгласами «Амнистия!», несшимися со всех сторон.

Когда смолкли эти клики, С. А. Муромцев спокойным, но властным голосом предложил думским приставам очистить места и проходы от посторонних лиц. Такими посторонними лицами были высокие чиновные «особы», всякого рода сановники, которых приставы не осмеливались беспокоить. Теперь они были вынуждены подчиниться требованию председателя. Слово Муромцева было глубоко продумано. «Кланяюсь Государственной думе…», – начал он свою речь. Строго взвешивая каждое слово, он обещал хранить и отстаивать достоинство, авторитет и права Думы, развивать её полномочия, вытекающие из её природы, как представительного органа, ответственного перед избирателями, блюсти законные права каждого депутата. Трудно представить себе лучшего, более справедливого, более спокойного, выдержанного и авторитетного председателя, чем С. А. Муромцев. Среди взволнованного моря речей, кипевших страстными обличениями правительства, его произвола и беззаконий, среди бурного выплеска требований о его отставке, гневных взаимных обвинений впервые встретившихся лицом к лицу враждебных социально-политических групп и партий он возвышался, как невозмутимый, твёрдый кормчий, умевший сохранять правильный курс. С момента избрания председателем Муромцев устранился от участия в жизни кадетской парии, вышел из фракции, чтобы полнее представлять всю Думу и исключить поводы к каким бы то ни было обвинениям в неодинаковом отношении и внимании ко всем членам Думы и их группировкам.

После окончательного оформления президиума ряд заседаний был посвящён составлению и принятию ответа на «тронную речь» царя. Государственная дума ответила развёрнутой программой неотложных, коренных законодательных работ, которые она ставила перед собой: установление законов о правах граждан, о неприкосновенности личности, о свободе слова и печати, о праве на проведение собраний, о неотложном принятии закона о земельной реформе, пересмотре бюджета. Это была трудная задача – выработать такую программу которая могла бы быть принятой внушительным большинством.

После многих дней общих прений была выбрана комиссия с пропорциональным представительством в ней фракций, для составления ответа царю. В её состав входил и я. Несмотря на срочность работы по окончательному согласованию единой редакции ответа, у нас уходило очень много времени на обсуждение поправок и предлагаемых новых вариантов. В последнем заседании комиссии окончательное редактирование ответа было поручено В. Д. Набокову, мне и представителю трудовиков И. В. Жилкину[123]123
  Жилкин Иван Васильевич (1874–1958) – сотрудник ряда петербургских газет. Депутат 1-й Государственной думы от Саратова, член ЦК трудовой группы. Осуждён за подписание Выборгского воззвания. После освобождения отошёл от политической деятельности, занимался журналистикой. После Октябрьской революции – в руководстве Союза писателей, сотрудник различных культурно-просветительских учреждений.


[Закрыть]. Просидев над этой работой всю ночь, ранним утром мы отдали её в печать. Главную работу по редактированию выполнил В. Д. Набоков. Он был блестящим мастером слова и опытным редактором, который в течение многих лет вёл вместе с И. В. Гессеном[124]124
  Гессен Иосиф Владимирович (1866–1943) – публицист, адвокат, один из основателей кадетской партии, бессменный член её ЦК. Редактировал издания «Народная свобода», «Речь», «Право». После Октябрьской революции – в эмиграции. С 1921 издавал «Архив русской революции».


[Закрыть] влиятельный прогрессивный общественно-юридический журнал «Право».

Было раннее тёплое утро, когда мы выходили, закончив эту работу, из Таврического дворца. Набоков предложил не расходиться, а проехать в Сестрорецк, чтобы освежиться морским купанием.

Общее собрание Думы приняло согласованный ответ на тронную речь и избрало особую комиссию, которая должна была передать этот ответ по назначению. Прошло немало дней, пока в президиум Думы поступил ответ на его запрос о назначении даты передачи документа. Ответ был крайне негативный. В нём указывалось, что постановление Госдумы должно направляться через соответственные правительственные учреждения. Когда председатель огласил этот ответ, то, по предложению Набокова, было принято решение, в котором отмечалось, что значение принимаемых Думой документов заключается в особой важности их содержания, а не в способе их передачи адресатам. После этого Дума перешла к очередным делам.

К этому времени в Государственной думе уже широко развернулась работа многочисленных комиссий. Инициатором большинства законопроектов была кадетская фракция, поскольку в её рядах находилось наибольшее число депутатов, подготовленных для законотворческой работы. Если в парламентах других стран всю подготовительную работу обычно ведут министерские чиновники, то у нас при вполне обрисовавшейся обструкции со стороны правительства вся черновая работа легла на плечи самих депутатов. Работы было так много, что мы не имели отдыха; приходилось есть на ходу и систематически недосыпать.

Наиболее многолюдной была выбранная Думой с пропорциональным представительством фракций комиссия по решению земельного вопроса, работавшая под председательством М. Я. Герценштейна[125]125
  Герценштейн Михаил Яковлевич (1859–1906) – юрист, профессор политической экономии; гласный Московской городской думы, один из авторов программы кадетской партии.


[Закрыть]. Я был избран в эту комиссию так же, как до этого – в комиссию по подготовке законопроекта об органах местного самоуправления[126]126
  Опыт своей работы в земствах и изучения проблемы местного самоуправления Френкель обобщил в книге «Волостное самоуправление». В 1999 в связи с реформой местного самоуправления книга была переиздана по заказу Министерства региональной политики РФ.


[Закрыть], в комиссию по рассмотрению законопроекта о собраниях.

Основным вопросом, обсуждавшимся в Думе, был вопрос о земельной реформе. Ещё до постановки его в повестку дня правительство направило депутатам специальное сообщение о невозможности проведения земельной реформы за счёт частных владений. В ответ на это Дума приняла декларацию, в которой подтвердила своё намерение добиться принудительного отчуждения земель в пользу малоземельных крестьян. Тем самым окончательно определилась несовместимость позиций правительства и высшего представительного органа по этому коренному вопросу. Дума стремилась к подлинному ограничению самодержавия и справедливому, действительному решению аграрной проблемы. А правящая верхушка рассчитывала обойтись одной только видимостью земельной реформы.

Прения по аграрному вопросу были чрезвычайно бурными и затянулись почти на три недели. Своё мнение высказали свыше 150 ораторов. Существовало два основных проекта аграрной реформы: нашей фракции – «записка 42-х» и фракции трудовиков – «записка 104-х». И в том, и в другом проекте предлагалось создать земельный фонд. Но кадетская фракция выступала за сохранение права собственности на землю, за выкуп её по справедливой оценке и наделение ею крестьян в пределах продовольственной нормы, а трудовики, следуя лозунгу «вся земля всему народу», предлагали наделить крестьян землёю по трудовой норме, а решение вопроса о размерах и условиях оплаты за отчуждение частновладельческих, удельных, казённых, монастырских и прочих владений предоставить самому народу на местах.

Третий проект был предложен самой крайней левой группой депутатов, из представителей социалистических партий. В первом параграфе их «записки 33-х» провозглашалось: «Всякая частная собственность на землю в пределах Российского государства отныне совершенно уничтожается». На заседании Думы 8 июня я выступил с критикой этого проекта и высказался против передачи его на рассмотрение аграрной комиссии. Я считал, что приведённое выше заявление левых послужило бы во вред земельной реформе, т. к. могло запугать население, вызвать в нём страх, что у него отнимут ту землю, которой он располагает, а дадут ли ещё новую, на каких условиях, в каком количестве и какую – это ещё вопрос. В проектах же «42-х» и «104-х» говорилось, что «не только надельные земли, но и купчие земли, которыми крестьяне владеют в пределах трудовой нормы, останутся на условиях такого же владения, как и теперь, в полной неприкосновенности». И мы, кадеты, и трудовики, говоря об отчуждении земель, имели в виду только латифундии, только земельную собственность, превышающую известный максимум земельного владения, такую земельную собственность, которая служит в руках её теперешних владельцев орудием закабаления крестьян, а не орудием поднятия сельскохозяйственной культуры[127]127
  Полный текст выступления 3. Г. Френкеля см.: Государственная дума. Созыв I. Сессия I. Стенографич. отчёты. СПб. 1906. Т. 2. Стб. 1145–1146.


[Закрыть].

Кроме меня, с критикой проекта «33-х» выступили ещё несколько членов кадетской партии и, в конце концов, он был отвергнут огромным, подавляющим большинством Думы[128]128
  В работе В. И. Ленина «Аграрная программа социал-демократии в первой русской революции 1905–1907 годов» в разделе «Кадеты» говорится: «Итак, кадеты против какой бы то ни было формы общественного пользования землёй, против безвозмездного отчуждения, против местных земельных комитетов с преобладанием крестьян, против революции вообще и особенно против крестьянской аграрной революции»; «Особенно значительны в этом отношении прения в 1-й Думе по вопросу о направлении аграрного проекта 33-х (об отмене частной собственности на землю). Кадеты (Петрункевич, Муханов, Шаховской, Френкель, Овчинников, Долгоруков, Кокошкин) бешено нападали на передачу такого проекта в комиссию… кадеты и правые 140 голосами против 78 провалили сдачу проекта в комиссию» (Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 16. С. 358–359).


[Закрыть].

Помимо перечисленных выше, я состоял членом таких постоянных думских комиссий, как комиссия по контролю за выполнением государственного бюджета, по предварительному рассмотрению вносимых Думой запросов и по организации библиотеки для обслуживания депутатов справочными и другими источниками и материалами. Библиотечная комиссия была очень немноголюдна. А дело предстояло нелёгкое: в самый короткий срок не только оборудовать залы для библиотечного фонда и для работы депутатов, но и приобрести все необходимые законодательные, справочные и статистические издания, энциклопедии и пр. Председателем комиссии был М. М. Ковалевский[129]129
  Ковалевский Максим Максимович (1851–1916) – правовед и историк, социолог эволюционистского направления, профессор Московского и Петербургского университетов; академик (1914); издатель журналов «Вестник Европы», «Запросы жизни», газеты «Страна». Один из создателей Партии демократических реформ.


[Закрыть], я же нёс секретарские обязанности. Каждый день утром и в часы перерывов в думских заседаниях я старался быть в библиотечной комиссии, чтобы ускорить работу по заполнению штата платных сотрудников, для изучения заявок на книги и материалы от разных комиссий и отдельных депутатов, для составления списков изданий, подлежащих закупке. Днём обязательно заходил на часок-другой Ковалевский. Меня поражала его изумительная память и знание всякого рода материалов не только по экономической истории, но и по статистике, географии, земельному вопросу и пр. То, что у меня отняло бы целые часы на справки в энциклопедиях и библиографических справочниках, он просто перечислял по памяти с указанием года издания, и тут же давал дополнительные советы на какие источники по данному вопросу следует рекомендовать обратить особое внимание. Всё это он делал без всяких передышек, сразу не теряя времени, невзирая на своё постоянно затруднённое дыхание и несколько отяжелевшие от полноты движения. Работать с ним было легко и приятно, т. к. он вкладывал самый живой интерес во все возникавшие вопросы и проявлял энциклопедическую осведомлённость.

Как секретарь думской фракции, я составлял печатавшиеся в «Вестнике партии народной свободы» еженедельные обзоры деятельности фракции в Думе, в её общих собраниях и во всех комиссиях. Чем негативнее становилось отношение правительственных кругов, особенно правящей верхушки, к Государственной думе, чем враждебнее и непримиримее отвечало правительство на все её запросы по поводу царившего в стране административного произвола и незаконных действий властей, чем грубее и отрицательнее относилось оно к законодательной думской инициативе, тем яснее и настоятельнее становилась задача укрепления связи фракций с населением, поднятия его интереса к работе Думы. Необходимо было добиваться одобрения народом выдвигаемых Думой требований законодательного разрешения земельного вопроса, признания законов о равноправии и о правах граждан.

Многие депутаты выехали в свои избирательные округа, чтобы сделать доклады своим избирателям о требованиях Думы и о затруднениях, которые она встречает в своей деятельности. Я и мои товарищи – депутаты от Костромской губернии сразу же после открытия Думы начали поддерживать общение и связь с жителями Костромы и других городов губернии[130]130
  Из материалов Департамента полиции следует, что, получив б июля 1906 телеграмму из Кинешмы о возможности учинения там погрома, депутаты от Костромы Огородников, Сафонов, Френкель, Замыслов немедленно известили об этом председателя Совета министров Столыпина. К чести последнего тот в тот же день направил телеграмму костромскому губернатору с требованием принятия самых энергичных мер подавления бесчинств в самом их начале. (ГАРФ. ДП. Ф. 102. Д. О. O.1906. Оп. 236. Д. 550. Т. 2. Д. 34).


[Закрыть], приезжавшими в Петербург или жившими в столице на заработках. Потом мы поместили в газетах письмо с обращением к костромичам. Указывая в нём свой адрес, мы сообщали, что каждое воскресенье с 4-х до 7-ми часов вечера мы даём отчёт о своей работе в Думе и подробно знакомим с намечаемыми планами. В Петербурге жило очень много костромичей, среди них сезонные рабочие – паркетчики, плотники, строители, ремесленники-шапочники и др. Уже в первое воскресенье после опубликования нашего письма в газетах на нашу квартиру явилось несколько десятков земляков. Беседа с ними носила очень оживлённый характер. Положение в Думе вызывало большой интерес. Из-за крайней тесноты мы перенесли место встречи с земляками в обширное помещение районного клуба на 6-й Рождественской улице. И это помещение оказалось совершенно переполненным. Это было уже в июне. Я сделал подробный вступительный обзор деятельности Думы за май и начало июня. Последовали многочисленные вопросы и наши разъяснения. В конце состоялись очень толковые выступления костромичей, одобряющих требования и предложения Государственной думы. Явившейся полиции мы заявили, что это вполне законное общение членов Думы со своими избирателями. Отчёт об этих собраниях я поместил в газете «Речь». Однако, когда в следующее воскресенье граждан собралось ещё больше, так что они не смогли поместиться в зале и стояли у открытых окон (зал помещался в первом этаже), совершенно неожиданно, без предупреждения, появились конные жандармы и разогнали всех собравшихся. Нас, депутатов, не тронули, но и не обращали внимания на все наши протесты против незаконных и произвольных действий жандармов. Так оборвалась в Петербурге удачно развивавшаяся попытка мирного общения избирателей со своими посланниками в парламент.

На местах, в далёких от столицы губерниях, дело заканчивалось далеко не так безобидно. Так, в Умани Киевской губернии приехавший из Петербурга депутат Думы – врач по профессии – был арестован во время своего доклада о работе законодателей. Он оставался в тюрьме до роспуска Госдумы, а затем оказался в ссылке в Восточной Сибири и только после Октябрьской революции смог вернуться к своей медицинской работе.

Перед лицом всё более наглядного бессилия Думы у некоторых провинциальных депутатов зарождались чисто обывательские настроения: а нельзя ли помочь делу непосредственным обращением за помощью к самому Николаю II? Говорили, что председатель Думы Муромцев имеет право личного доклада царю и при первом (и единственном!) своём докладе произвёл на Николая II благоприятное впечатление. Как-то рано утром в июне я прогуливался в Таврическом саду. Я не заметил, что по дорожке, ведущей в Таврический дворец, направлялся своей медлительной походкой наш председатель. В тот момент, когда я остановился, здороваясь с ним, подошёл, очевидно, лично знакомый с ним один из членов Думы из Поволжья.

«Сергей Андреевич, – без всяких предисловий обратился он к Муромцеву, – простите, но меня волнует вопрос, – почему Вы не используете своего права личного доклада царю? Может быть, Вы повлияли бы…»

Как всегда невозмутимый, Сергей Андреевич спокойно и не торопясь ответил: «Но, позвольте, допустим, что я получил бы аудиенцию на десять-пятнадцать минут… А придворное окружение, враждебное Думе, воздействует на такого же, как они сами, Николая всё время, все дни. Какое же значение могло бы иметь моё мимолётное воздействие?» Этот ответ был дан с полной серьёзностью, и Сергей Андреевич продолжил свой путь.

7 июля заседание фракции в Государственной думе затянулось до поздней ночи. Когда я проходил по Кирочной улице и вышел на Литейный проспект, моё внимание было привлечено необычным движением войск. Непрерывной цепью двигались пехота и артиллерия в направлении к Таврическому саду. Когда я проходил через Марсово поле, чтобы пройти по Троицкому мосту и попасть в Денежный переулок, где мы жили в то лето, я видел, как войска шли в Павловские казармы. У меня невольно возникла мысль: не к добру так спешно вызваны из лагерей войска. Очевидно было, что правительство что-то замышляет.

Белая петербургская ночь сменилась свежестью раннего утра, когда я входил в свою квартиру. Я рассказал открывшей мне входную дверь жене о зловещем ночном передвижении войск. Учитывая всю обстановку, сложившуюся в отношениях столыпинского правительства с Государственной думой, мы не сомневались, что вызов войск в Петербург связан с решительными действиями правящих кругов против избранной народом законодательной власти. Вышедшие утром газеты подтвердили наши опасения. Указом правительства Дума была распущена с нарушением закона о ней. Срока новых выборов назначено не было.

Строго говоря, в конституциях большинства стран предусматривается право роспуска парламента верховной властью, так что ничего из ряда вон выходящего в этом не было. Но в России в 1906 г. Дума, рождённая революционными событиями 1905 г., только-только приступила к созданию самих основ конституционного строя! Поэтому преждевременный её роспуск означал возвращение к самодержавию и, следовательно, к дальнейшему нарастанию революционной борьбы. Вот почему роспуск 1-й Думы для партии кадетов, выступавшей против революционных мер в достижении демократических свобод и за эволюционный путь развития государства, имел особое значение, требовавшее принятия неотложных мер.

Я отправился в Таврический дворец. Ворота и калитки во двор Государственной думы были заперты и охранялись военными часовыми. Во дворе стояли орудия. Стража заявила, что приказано никого не пропускать во двор. Я встретил на улице нескольких коллег-депутатов, находившихся в таком же недоумённом состоянии, как и я. Посетив на дому некоторых членов президиума фракции, я узнал о намерении организовать сбор членов Думы для обсуждения создавшегося положения и вытекающих из него задач.

Часам к 11-ти было решено организовать обсуждение положения в обстановке, обеспечивающей возможность всестороннего его взвешивания без риска насильственного разгона собрания. Начались переговоры о возможности собраться членам Думы в Выборге. Мне, как секретарю фракции, было поручено договориться о том, чтобы собрание в Финляндии провести совместно с фракцией трудовиков.

Было около часа дня. Вместе с П. Н. Милюковым[131]131
  Милюков Павел Николаевич (1859–1943) – историк, публицист. Один из организаторов партии кадетов, член её ЦК. Редактор газеты «Речь». В 1917 – министр иностранных дел Временного правительства. После Октябрьской революции – эмигрант.


[Закрыть] мы отправились в бюро фракции трудовиков. Мы ехали по довольно пустынным улицам, сохранявшим полное спокойствие. Павел Николаевич с укоризной в голосе посетовал на поразительное равнодушие населения к происходящему:

– Сами камни мостовых на парижских улицах уже устремлялись бы на баррикады. Люди собирались бы, шумели, действовали бы, чтобы отстоять добытую борьбой свободу!

Не так скоро сговорились между собою трудовики. Получив от них сообщение о согласии их ехать в Выборг, мы вернулись на совещание нашей фракции, где уже рассматривались первоначальные проекты общего постановления собрания членов Государственной думы. Высказывались самые различные точки зрения: от предложения «составить эпитафию» по поводу кончины Думы (депутат Гредескул[132]132
  Гредескул Николай Андреевич (1864–1930) – юрист, член ЦК кадетской партии; профессор петербургского Политехнического института. После Октябрьской революции преподавал в ленинградских вузах.


[Закрыть]) до призыва не подчиняться указу о роспуске и продолжать работать и даже умереть, если Думу будут разгонять штыками (депутат Долженков). Однако П. Н. Милюков охладил страсти своим заявлением о том, что кадеты – не революционеры, а члены оппозиционной парламентской партии, поэтому должны подчиниться указу монарха и готовиться к новым выборам. Общее постановление собрания членов Думы выработать так и не удалось.

Тем временем пришло сообщение о согласии предоставить помещение для совещания в Выборге. Нужно было немедленно выезжать. Президиум фракции признал необходимым по избежание возможного задержания на Финляндском вокзале, чтобы С. А. Муромцев, слишком хорошо всем известный по внешности, отправился бы не с указанного вокзала, а проехал бы на извозчике до одной из загородных станций. Мне пришлось передать эту просьбу Сергею Андреевичу. Я застал его дома в его кабинете. Он с обычным своим спокойствием кратко ответил:

– Так, а, ведь, может быть, было бы сейчас нужно, чтобы я был убит или схвачен?

По-видимому, в этом высказанном вскользь замечании отразилось раздумье председателя Думы о том, как, какими действиями могло бы быть разбужено общественное, действенное, активное отношение к насильственному разгону Государственной думы.

На следующий день в большом зале Выборгской гостиницы начались совещания всех приехавших членов Думы. По единодушной просьбе председательствовал Муромцев. Рядом с ним заняли места Ф. Ф. Кокошкин, князь Д. И. Шаховской и князь Пётр Дмитриевич Долгоруков[133]133
  Долгоруков Петр Дмитриевич (1866–1945) – земский деятель. Один из лидеров «Союза земцев-конституционалистов». Член ЦК кадетской партии.


[Закрыть]. В большой тесноте и давке трудно было с полным вниманием относиться к происходящим дебатам. Казалось, что многие речи в сложившейся обстановке были излишни. Бессилие Государственной думы перед насильственным разгоном было очевидным. Ясно было и отсутствие активной поддержки со стороны населения, полное отсутствие надежды на организованный отпор общественных сил правительству. Но в то же время совершенно несомненными были необходимость и долг членов Думы осудить и заклеймить действия правительства как беззаконие и произвол и призвать население не оказывать поддержку такой власти. Это, в конце концов, и было сделано. Единодушно было принято и подписано собравшимися депутатами, составлявшими преобладающее большинство всего состава Думы, обращение к населению, вошедшее в историю как «Выборгское воззвание», за которое все его подписавшие – более двухсот депутатов – были осуждены и понесли кару в виде тюремного заключения и потери политических прав.

Заседание кончилось поздно ночью. К утру был изготовлен экземпляр воззвания для подписи. Кроме профессора С. А. Котляревского, который никак не мог преодолеть мучивших его юридических сомнений с точки зрения государственного права, и ещё кое-кого из представителей местных «лучших людей», все члены Думы, приехавшие в Выборг, поставили собственноручно подписи под этим обращением, взывавшим лишить доверия и поддержки правительство, незаконно разогнавшее выборный орган, до тех пор, пока не будет выполнен закон о созыве новой Государственный думы.

Возвращаться в Петербург решено было не поодиночке, а всем вместе, организованно. Для этого отъезд отложили до следующего дня. Подлинная причина задержки не могла тогда быть разъяснена. А она состояла в следующем. Прибывшие из Петербурга представители социал-демократического комитета сообщили, что в столице готовится манифестация встречи на Финляндском вокзале возвращающихся депутатов Думы под лозунгами об отмене указа о её разгоне. Потому-то и необходимо было прибыть на Финляндский вокзал не разрозненно, а в значительном составе, представляющем президиум Думы и её влиятельные фракции. Один из приехавших внедумских авторитетных социал-демократов доверительно сообщил, что к прибытию поезда придёт не менее 40 тысяч рабочих Шлиссельбургского тракта. Поскольку парламентские средства защиты парламентского строя и прав Государственной думы были уже исчерпаны, то депутаты не должны были отнимать у внедумских сил возможности проявить поддержку народным избранникам.

Отъезд состоялся в конце следующего дня. Члены трёх подписавших «Выборгское воззвание» фракций (кадетов, трудовиков и социал-демократов) проявили выдержку и дисциплинированность. Раньше всех поспешили уехать только Котляревский и Михаил Стахович[134]134
  Стахович Михаил Александрович (1857–1915) – земский деятель, публицист, кадет, один из организаторов «Союза 17 октября», в дальнейшем член Государственного совета.


[Закрыть]. Но, когда поезд точно в назначенный час прибыл в Петербург и члены Государственной думы вышли на платформу, там не было никаких признаков готовящейся встречи. Было только несколько больше, чем обычно, «стражей порядка». Построившись внушительной группой, мы вышли на совершенно пустую привокзальную площадь и медленно прошли по Симбирской и Нижегородской улицам. На последней я услышал единственный возглас приветствия Государственной думе из уст ехавшего в извозчичьей пролётке земца В. В. Хижнякова. Но не успел он закончить возглас «Да здравствует Государственная дума!», как с двух сторон на пролётку вскочили откуда-то появившиеся охранники и куда-то увезли его. Члены Думы проследовали через Литейный мост и ввиду совершенного отсутствия каких бы то ни было признаков обещанной «внушительной мощи внедумских сил» мирно разошлись.

После возвращения из Выборга я пробыл в Петербурге ещё недели две. Было несколько совещаний членов нашей думской фракции. Одно из них, между прочим, было организовано в Териоках на даче, в лесу. Хотя место и час совещания держались в секрете, всё же на нём появился фотограф Булла, которого некоторые подозревали в связях с охранкой. Он сделал для нас снимок, хранящийся у меня до сих пор. Теперь он уже стал подлинно историческим.

Вернувшись в Кострому, я продолжал вести активную работу в местной ячейке кадетской партии, а в октябре 1906 г. был кооптирован в состав её ЦК.

Вынужденный в течение некоторого времени оставаться дома, так как формально, по требованию губернатора, управа не могла считать меня земским служащим, я усиленно занимался подготовкой к печати текущих выпусков «Врачебно-санитарного обозрения Костромской губернии». В то же время с большим интересом и вниманием я собирал и изучал все доступные материалы о холерной эпидемии, принявшей в то время исключительно большой размах в Петербурге. Насколько это было возможно в Костроме, я изучал также исторические материалы о холерных эпидемиях в России с 1829 г. Среди появившейся в то время литературы о холере особенно выделялась общественно-гигиеническим направлением чрезвычайно талантливо написанная книга Н. Ф. Гамалеи[135]135
  Гамалея Николай Федорович (1859–1949) – микробиолог, почётный член АН СССР, академик АМН СССР. Открыл бактериолизины, возбудителя холеры птиц, значение дезинсекции для ликвидации сыпного и возвратного тифов.


[Закрыть].