Текст книги "Как я была принцессой"

20

На улице уже стемнело, когда Тенку Зейна, тетя Бахрина, пришла за мной. Из распахнутой двери комнаты в коридор доносились какие-то арабские песнопения.

Вслед за Тенку Зейной я прошла через холл в другую комнату, на ходу поправляя платок. Там не оказалось никакой мебели – только толстый персидский ковер на полу. Она жестом предложила мне сесть на него, показала, как надо скромно поджать под себя ноги, и молча поправила юбку так, чтобы не было видно ни кусочка тела. Вдоль стены в комнате сидело еще несколько женщин – тетки и кузины Бахрина.

В дверях показалась высокая фигура в тюрбане, и я узнала одного из имамов.

– Сайа терима, – сказал он мне.

Я вежливо улыбнулась и кивнула в ответ.

– Сайа терима, – повторил он, немного раздраженно.

Я смутилась и опять кивнула.

Тенку Зейна нервно хихикнула и сделала какой-то жест рукой.

– Сайа терима, – повторила я, наконец сообразив, что от меня требуется.

По комнате пронесся явственный вздох облегчения. Очевидно, я поступила правильно.

Имам протянул мне какой-то документ на арабском. Я поняла только цифру «25» в одной из строчек. Кто-то вложил мне в пальцы ручку. Наверное, я должна расписаться, но только где?

Меня опять выручила тетя Зейна, которая ткнула в документ пальцем, после чего я вывела в нем свое имя. Сразу же после этого имам удалился, и Тенку Зейна последовала за ним. Не понимая, когда же начнется моя свадьба, я оглянулась на родственниц Бахрина в надежде найти моральную поддержку, и они все приветствовали меня радостными улыбками и кивками.

«Большой прогресс, – подумала я. – Его семья уже улыбается мне».

Из коридора послышался какой-то шум, и в дверях показался Бахрин.

– Пошли, Ясмин, – позвал он.

– Сейчас начнется церемония? – спросила я.

– Какая церемония? – удивился Бахрин.

– Перестань шутить, – потребовала я. – Сколько еще все это будет продолжаться?

– Но мы уже женаты, – сообщил мне жених.

– Как женаты? Этого не может быть… Ведь нас никто ни о чем не спрашивал, и мы не произносили клятвы… Я тебя вообще почти не видела сегодня, – растерянно пролепетала я.

– У нас это не принято, – терпеливо, словно дурочке, объяснил мне Бахрин. – Я произнес все клятвы в столовой и взял тебя в жены. Ты здесь сказала сайа терима, то есть согласилась с предложенной за невесту ценой.

– С ценой? – прошипела я, с трудом сдерживаясь.

– Да, двадцать пять долларов, как указано в свидетельстве о браке. Ты его подписала. Вообще-то по законам Тренгану полагается всего пятнадцать, но ты так красива, что я решил поднять цену, – пошутил он. – Пошли, нас все ждут. – Он вывел меня в коридор и подтолкнул в сторону гостиной. – Попробуешь орехового соуса. Я специально заказал его для свадебного ужина, потому что ты его любишь.

Я уже даже не пыталась что-либо понять. Похоже, мое присутствие на собственной свадьбе совершенно не требовалось. Странно только, зачем понадобилось наряжаться и столько волноваться?

Свадебного ужина я почти не запомнила. Все разговаривали через мою голову по-малайски, и лишь изредка кто-нибудь переводил мне пару фраз. Насколько я поняла, речь шла в основном о наших будущих детях и о том, какой хорошей матерью я стану. Кроме того, оживленно обсуждалось завтрашнее торжество – утверждение принца в правах наследника. Вся королевская семья, включая и меня, должна была присутствовать на церемонии.

Гости разошлись довольно рано, и в доме остались только мы, слуги и Тенку Залия.

Бахрин намекнул, что пора спать, и я, подойдя к свекрови, улыбнулась и благодарно поцеловала ее в щеку. Похоже, такой физический контакт стал для нее полной неожиданностью, но она тоже улыбнулась, ласково потрепала меня по щеке и, пожелав нам спокойной ночи, ушла к себе.

21

Ну вот я и замужняя женщина. Я улыбнулась своему отражению в зеркале и вытащила шпильки, удерживающие волосы на макушке.

Бахрин ушел в ванную, дав мне время переодеться в шелковую, нежно-розовую ночную рубашку и пеньюар с кружевными вставками, которые я купила специально для нашей первой ночи. Комплект стоил целое состояние, но я не пожалела денег: мне хотелось быть самой красивой для Бахрина.

Наконец он вышел из ванной в легкой пижаме и, не говоря ни слова, уставился на меня так, точно видел впервые. Я почувствовала себя неловко, будто меня оценивал незнакомец.

Потом Бахрин улыбнулся, но выражение его глаз оставалось холодным.

Стараясь развеять странное напряжение, я поднялась со стула и протянула к нему руки. Он подошел ко мне совсем близко и, положив ладонь на мой затылок, запрокинул мне голову, как мне показалось, для того чтобы поцеловать. Я немного расслабилась, когда услышала его шепот:

– Моя красавица-жена…

Вдруг его пальцы с силой впились мне в волосы, он несколько раз обмотал их вокруг руки, резко потянул вниз и выкрикнул мне прямо в лицо:

– Теперь ты принадлежишь мне, ты это понимаешь? Ты принадлежишь мне!

– Пожалуйста, не надо! Мне больно, милый, – взмолилась я и попыталась освободиться.

В ответ на это он заставил меня еще сильнее запрокинуть голову, а другой рукой грубо схватил за запястье.

– Это не смешно! Пожалуйста… Мне больно! Отпусти меня, – продолжала упрашивать я.

– Я могу делать с тобой все что угодно. Ты принадлежишь мне! – прошипел он мне в ухо и изо всех сил толкнул меня на кровать так, что я упала на спину.

Я начала всхлипывать, но Бахрин дал мне пощечину и приказал замолчать. Он схватил мои руки и заломил их у меня над головой, а потом начал срывать с меня ночную рубашку, безжалостно разрывая тонкое кружево. Он обращался со мной так, словно я была не его любимой женщиной, а неодушевленной вещью. Резной край кровати больно врезался мне в спину, и я застонала и еще раз попросила отпустить меня. Вместо ответа он еще несколько раз ударил меня по лицу и грубо приказал заткнуться.

А потом он с силой вошел в меня и начал насиловать. Мне казалось, я слышу свой беззвучный крик: «Все должно было быть совсем не так!»

Я плакала, но не смела позвать на помощь. Огласка и позор пугали меня еще больше, чем необъяснимая ярость Бахрина.

– Пожалуйста, перестань, мне больно, – умоляла я, но он не слышал и не останавливался.

Снова и снова он входил в меня, будто разрывая пополам, и при этом безостановочно шептал в ухо, что теперь я принадлежу ему, что я его жена, его красавица-жена. У меня это не укладывалось в голове. Я больше не видела лица, нависшего надо мной. Весь окружающий мир превратился в сгусток боли, унижения и страха.

Закончив, Бахрин грубо столкнул меня на пол и, сказав, что я похожа на чучело, велел привести себя в порядок. У него было холодное и жесткое выражение лица человека, который только что выполнил необходимую, но неприятную работу. Я не могла сказать ему ни слова, мозг отказывался служить, мысли путались и меня сильно тошнило. Едва добравшись до ванной, я наклонилась над унитазом, и меня вырвало.

Потом я умылась и, превозмогая непрекращающуюся тошноту, посмотрелась в маленькое зеркало над ванной: на щеках остались отпечатки ладоней, а на запястьях – красные следы его пальцев. Собственное тело казалось мне чужим и грязным. Я осторожно провела рукой по спине и нащупала ссадины там, где в нее впивался острый, резной край кровати. Ночная рубашка, купленная в предвкушении медового месяца, была изорвана в клочья, как и все мои надежды.

Не знаю, как долго я проплакала, сидя на унитазе. Мне было страшно, и я не решалась анализировать поведение Бахрина. Я только старалась утешить себя, мысленно повторяя, что все дело в напряжении из-за свадьбы или во временном помешательстве. Все будет в порядке, как заведенная приговаривала я, все будет хорошо, все образуется. Сейчас надо просто переждать эту ночь.

Когда я вышла из ванной, свет в спальне уже не горел. Ощупью, стараясь не дышать, чтобы не разбудить Бахрина, я добралась до кровати и поняла, что напрасно беспокоилась: он спал, повернувшись на левый бок, и уже громко храпел. Я переоделась в другую ночную рубашку, прилегла на самый краешек кровати, как можно дальше от мужа, и сжалась в комок. «Не плачь. Нельзя плакать, – уговаривала я себя, стараясь дышать ровно. – Я теперь замужняя женщина».

Да, я стала замужней женщиной. Семнадцатилетней замужней женщиной, только что получившей важный урок. Урок, смысла которого я пока не поняла.

22

Мой первый день в королевской семье начался в четыре тридцать утра, когда слуга постучал в дверь спальни и разбудил нас с Бахрином. Я проснулась и осторожно, еще не зная, чего ожидать, оглянулась на мужа. Но беспокойство оказалось напрасным – Бахрин быстро, хоть и немного рассеянно улыбнулся мне. Вся его вчерашняя злость испарилась без следа. Похоже, этим утром его беспокоило только одно: как с наименьшими потерями провести свою молодую жену через все мели и рифы королевского этикета. Сегодня Мизана должны были официально объявить наследником престола, и всем старшим членам королевской семьи, включая и новобранцев, полагалось присутствовать на церемонии.

Бахрин ни словом не упомянул о нашей более чем странной первой ночи, и я тоже не решилась коснуться этого предмета. Сегодня утром все произошедшее казалось настолько нереальным, что я решила бы, что все это мне приснилось, если бы болезненные ссадины на спине не свидетельствовали об обратном. Я была так растеряна и подавлена, что пока не осмеливалась потребовать от мужа объяснений. Сейчас самым главным было прожить этот день, в который мне предстояло встретиться со всей своей новой семьей в полном составе. То, что случилось этой ночью, больше никогда не повторится, упрямо твердила я себе. Не надо сейчас об этом думать. Надо запереть эти мысли в каком-нибудь дальнем уголке мозга и вернуться к ним позже, когда у меня будут силы во всем разобраться и понять, где я ошиблась. А пока придется прятать свою боль и растерянность за вежливой улыбкой и стараться заслужить одобрение мужа. В конце концов, «главное – это соблюсти приличия», как неоднократно говорил мне Бахрин.

К моему большому огорчению, на свою первую дворцовую церемонию я отправилась, больше всего напоминая своим видом разряженную рождественскую елку. Бахрин с матерью в один голос потребовали, чтобы я была «прилично» одета, и, следовательно, мне пришлось нацепить на себя кружевной свадебный баджу-курунг и все драгоценности, которые накануне подарил мне Бахрин.

Пока я одевалась, он снабжал меня наставлениями, инструкциями и советами, касающимися протокола и этикета.

«Не забывай целовать руку всем старшим членам семьи, – напомнил он первым делом. – Это очень важно».

«Никогда не гляди прямо в глаза мужчине, если он не член семьи, а когда идешь, опускай глаза и смотри только под ноги», – продолжал возлюбленный, а я кивала, делая вид, что понимаю. «Если я буду смотреть под ноги, то как увижу, куда мне идти?» – хотелось уточнить мне.

«Никогда не скрещивай ноги, а уж если скрестила, то лодыжки должны быть плотно прижаты друг к дружке». Я мысленно постаралась представить себе эту картину и порадовалась, что еще сохранила достаточную гибкость.

«Ни в коем случае не протягивай никому левую руку», – строго изрек Бахрин. Я решила, что на всякий случай все время стану держать левую руку за спиной. Должна добавить, что, пока я окончательно не отвыкла пользоваться этой коварной конечностью, мне пришлось нелегко и я успела заработать небольшое искривление позвоночника.

«Никогда не повышай голоса и на людях говори как можно тише», – гласила следующая инструкция.

«Перед сидящим человеком нельзя проходить, выпрямившись в полный рост. Надо немного согнуться, вытянуть вперед правую руку и наклонить голову так, чтобы она была на уровне сидящего». Я попыталась мысленно нарисовать себе эту позу и невольно вспомнила о Чарлзе Лотоне в роли Квазимодо. Слава богу, что я не отличаюсь высоким ростом, а не то пришлось бы мне доживать с горбом на спине.

«Не делай широких шагов при ходьбе и вообще старайся, чтобы ноги всегда тесно соприкасались», – перевел Бахрин пожелание Тенку Залии. Может, в таком случае мне лучше вообще не ходить, а передвигаться прыжками, плотно сдвинув колени?

«Садиться можно только после того, как сели все старшие родственники. Первой садиться можно только в присутствии тех, кто не принадлежит к королевской семье. В этом случае они сами должны стоять, пока ты не сядешь». Мне оставалось только надеяться, что на груди у всех присутствующих будут висеть этикетки с их именами и титулами.

«Не крутись и не ворочайся на стуле и не пытайся разговаривать со мной во время церемонии – в зале будет полно телевизионных камер». Отлично! Значит, в истории навеки останется видеозапись моего позора.

И последнее: «Не нервничай. Ты прекрасно выглядишь. Просто делай, что я тебе говорю, и все будет хорошо».

«Лучше всего вставьте мне в спину батарейки, а потом управляйте мною при помощи пульта», – хотела язвительно предложить я, но так и не набралась храбрости.

Итак, меньше чем через двенадцать часов после собственной свадьбы я с судорожно поджатым от страха желудком, в сопровождении свекрови и мужа, отправилась во дворец Истана Мазия. «Интересно, что должна делать новоиспеченная принцесса, если чувствует, что ее сейчас стошнит?» – думала я, садясь в машину и поправляя платок, прикрывающий волосы.

Улицы, ведущие в центр города, были забиты народом и богато убраны. Через регулярные промежутки на них установили временные арки, украшенные портретами Султана Махмуда и его первой супруги Тенку Ампуан Бария. Эти фанерные арки, воздвигнутые за счет частных компаний и государственных учреждений, казалось, соревновались между собой в пышности и безвкусице. Надписи из разноцветных лампочек сверкали, подмигивали и желали великому правителю долгих лет жизни и счастливого царствования. Кроме того, на каждом фонарном столбе развевалось по нескольку вымпелов и флагов, а воздух постоянно оглашался воем сирен, возвещающих о прибытии на торжественную церемонию очередного политического деятеля, дипломата или члена королевской семьи.

Мы вышли из машины у ворот Истана Мазия, элегантного дворца в георгианском стиле, построенного прадедом Бахрина и ныне используемого только для торжественных церемоний, свадеб и парадных банкетов. Когда-то он являлся главной королевской резиденцией, но в конце семидесятых был сильно перестроен и расширен, что не лучшим образом сказалось на его внешнем виде. Сейчас все его балконы и портики были скрыты под пышными гирляндами традиционных королевских цветов – белого и ярко-желтого, а над парадным двором натянули тент и превратили его в столовую на открытом воздухе. Пока приглашенные гости станут обедать в прохладных залах, оборудованных кондиционерами, сюда вынесут угощение для публики попроще.

Когда мы подходили к крыльцу, Бахрин на секунду замедлил шаг и показал на четвертое слева окно на втором этаже. «В этой комнате я родился», – гордо сообщил он. Мне очень хотелось поподробнее расспросить об этом факте его биографии, но такой возможности не представилось. Мелко семеня и ужасно нервничая, я уже входила вслед за Бахрином и его матерью в главный дворцовый вестибюль.

Большой холл украшали портреты почивших султанов, огромная хрустальная люстра и современные копии старинных итальянских кресел, расставленных по периметру. Головы всех толпившихся в вестибюле гостей немедленно повернулись в нашу сторону, и пока по широкой лестнице мы поднимались наверх, я слышала сопровождающий нас приглушенный шепот. Огромные двери, ведущие в тронный зал, были сделаны из прекрасного кайу-шенгай – драгоценного местного дерева красновато-коричневого оттенка, и сплошь покрыты изумительной резьбой, изображающей государственный герб Тренгану в окружении цветов и листьев.

Сам тронный зал способен был вместить как минимум полторы тысячи человек. Канареечно-желтый пушистый ковер на полу и стены, скрытые решетчатыми панелями с позолоченной резьбой, буквально ослепляли. С потолка, сплошь покрытого гипсовым цветочным орнаментом, десяток хрустальных люстр бросали разноцветные отблески на лица собравшихся. Посреди зала ровными рядами стояли несколько сотен стульев, обитых светло-оливковой кожей. Стулья с самыми высокими спинками предназначались для членов семьи и иностранных послов, облачившихся для церемонии либо в мундиры, либо в национальную одежду, либо в традиционные утренние костюмы с жилетами и высокими воротничками. Женщины, тоже в национальных костюмах или в вечерних туалетах, буквально утопали в драгоценностях, что показалось мне довольно странным для восьми часов утра.

Рассадка гостей была тщательным образом продумана. На каждом стуле лежала карточка с королевским гербом и аккуратно вписанным именем. Моя гласила: «Леди Ясмин Тенку Бахрин». Не только вся моя жизнь, но и имя стало другим за одни прошедшие сутки. Для тех, кто собрался сегодня во дворце, никакой Жаклин не существовало.

Напротив стульев на возвышении, на которое вели семь символических ступеней, под вышитым золотом желтым балдахином из сотканной вручную шелковой ткани сонкет стояли два трона с высокими спинками, обитые ярко-желтым бархатом. Справа был устроен еще один помост, пониже, на котором должны были расположиться дяди и братья султана. Третье возвышение в дальнем конце зала предназначалось для нобата – королевского оркестра.

Звук длинных труб и барабанная дробь оповестили всех о появлении в тронном зале Султана Махмуда и его супруги, Тенку Ампуан. Все собравшиеся поднялись на ноги, и в зал вошла королевская чета в сопровождении слуг и помощников. Только когда султан с супругой сели, мы опять опустились на стулья. После зачтения манифеста принц Мизан был официально представлен гостям и вслед за тем объявлен наследником престола.

Мизан, казалось, немного волновался, но держался очень прямо. Для церемонии он надел традиционный баджу-мелаю, а на голове у него был желтый танджок – украшенный драгоценными камнями тюрбан. Завершали королевский наряд церемониальный крис, то есть кинжал, который носят на поясе за сампином, желтые носки и лакированные черные туфли. На остальных мужчинах королевской семьи были похожие костюмы разных цветов; многие надели орденские ленты через плечо и медали, говорящие об их чинах и титулах.

Коронация Тенку Ампуан Барии и Султана Махмуда должна была состояться только в конце этой недели как заключительный аккорд семидневных торжеств, поэтому они еще не могли дополнить свои парадные костюмы из желтого сонкета коронами, изготовленными для этого случая в Лондоне личными ювелирами королевы Елизаветы. Тем не менее тиара Тенку Ампуан из белых бриллиантов поражала воображение, как и ожерелье, и прочие драгоценности.

Вся процедура заняла больше трех часов; за это время принц не произнес ничего похожего на присягу или клятву верности султану и вообще ни разу не обратился прямо к нему; отец ни разу не посмотрел на сына и не кивнул ему; только в самом конце Мизан, опустившись на колени, поцеловал правителю руку в знак покорности. Из всех сидящих на возвышениях только Тенку Ампуан позволила себе приветливо улыбнуться нам в тот момент, когда по окончании церемонии мы покидали зал, сопровождаемые слугами и ревом труб.

Только опять оказавшись в вестибюле, я немного расслабилась и с облегчением вздохнула. Кажется, мое первое появление в свете сошло вполне благополучно. Среди толпящихся в вестибюле людей я заметила тетю Розиту и Тенку Ибрагима и осторожно помахала им рукой. Какая-то пожилая пара в парадном одеянии приближалась к нам. Следуя примеру свекрови и Бахрина, я поклонилась и поцеловала им руки, а потом с вежливой улыбкой слушала разговор, в котором не понимала ни слова.

Кто-то потянул меня за рукав, я обернулась и увидела улыбающуюся незнакомую женщину. Решив, что теперь-то я знаю, что делать, я присела в реверансе и поцеловала ее руку. Только когда женщина смущенно захихикала, а все окружающие недоуменно уставились на нас, я поняла, что совершила ошибку. Бахрин, видевший, что произошло, дернул меня за руку и прошипел прямо в ухо:

– Что ты делаешь?! Она даже не из королевской семьи. Это просто жена датука, придворного!

– Откуда мне знать? – сильно покраснев, прошептала я в ответ. – Я думала, это какая-то тетушка.

– Никогда больше так не делай, – потребовал Бахрин. – Ты ставишь меня в идиотское положение.

Расстроенная и смущенная, я постаралась слиться с обоями и стояла так, пока к крыльцу не подъехал наш автомобиль. В душе я клялась себе никогда больше не допускать подобных промахов. Я научусь вести себя так, чтобы Бахрин мог гордиться мною. Вот только сегодняшней короткой лекции оказалось явно недостаточно для того, чтобы я уверенно чувствовала себя в высшем свете.

Преображение Жаклин началось. Ее место постепенно занимала леди Ясмин Тенку Бахрин.