Текст книги "Долина кукол"

Когда объявили войну, Лайон работал в конторе уже два года, и на следующий же день после нападения японцев на Перл-Харбор он ушел в армию. Раньше Джим Беллоуз предлагал в компаньоны своего племянника, но Генри, не имевший, по сути, никаких претензий к Джорджу, все же постоянно отказывался, утверждая, что бизнес и родственники плохо сочетаются. Но когда и Лайон ушел на фронт, Генри ничего уже другого не оставалось, как взять Джорджа к себе в помощники.

С Джорджем все было нормально. Юрист он был способный, но ему не хватало, по крайней мере по мнению мисс Стайнберг, того магнетизма, которым обладал Лайон Берк. Все служащие c огромным волнением следили за военными успехами Лайона, а когда он получил капитанские нашивки, Генри даже устроил себе на полдня праздничный выходной. Последнее письмо пришло от Лайона в августе, из Лондона. Он был жив и здоров, посылал всем привет, но не сообщал, собирается ли вернуться. Первое время Генри c нетерпением поджидал почту, но, когда пролетел сентябрь, а от Лайона не пришло ни строчки, ему пришлось примириться c мыслью, что Лайон покинул их контору навсегда. Но мисс Стайнберг не падала духом и оказалась права. Телеграмма от него пришла в октябре. Лайон сообщал только необходимое:

ДОРОГОЙ ГЕНРИ ИТАК ВСЕ ЗАКОНЧИЛОСЬ И Я ПО ПРЕЖНЕМУ ЦЕЛЕХОНЕК БЫЛ У РОДСТВЕННИКОВ В ЛОНДОНЕ А ПОТОМ ЗАЕЗЖАЛ В БРАЙТОН ОТДОХНУТЬ И ПОБЫТЬ НА МОРЕ СЕЙЧАС НАХОЖУСЬ В ВАШИНГТОНЕ, ДОЖИДАЯСЬ ОФИЦИАЛЬНОЙ ДЕМОБИЛИЗАЦИИ ВЕРНУСЬ КАК ТОЛЬКО МНЕ РАЗРЕШАТ СМЕНИТЬ ФОРМУ НА МОЙ СТАРЕНЬКИЙ СИНИЙ КОСТЮМ УДАЧИ ЛАЙОН

Лицо Генри Беллами просто сияло, когда он читал телеграмму. Вскочив со стула, он закричал:

– Лайон возвращается! Черт меня побери, я в этом не сомневался!

Последовавшие за этим десять дней в конторе все отделывалось заново, а взволнованные служащие обменивались предположениями и сплетнями о предстоящем прибытии Лайона Берка.

– Мне просто не терпится его увидеть, – вздыхала телефонистка, – кажется, он как раз в моем вкусе!

Улыбка мисс Стайнберг недвусмысленно давала понять, что уж ей-то все хорошо известно.

– Золотко, он кому угодно придется по вкусу. Если тебя не сразит наповал его внешность, то это сделает его британский акцент.

– А разве он англичанин? – удивилась Энн.

– Родился-то он здесь, – начала объяснять им мисс Стайнберг. – Его матерью была Нелли Лайон. Но это было очень давно, вас, да и меня, тогда еще и на свете не было. Она была настоящей знаменитостью, звездой британского варьете. Приехав сюда на гастроли, она вышла замуж за американца – юриста Тома Берка, потом она ушла со сцены и родила Лайона, так что он автоматически стал американским гражданином. Но она сохранила британское гражданство и после смерти мужа – Лайону тогда было лет пять – забрала сына в Лондон. Там она снова стала выступать на сцене, а Лайон начал учиться. Когда же и мать умерла, он вернулся в Штаты и поступил на юридический факультет.

– Я наверняка влюблюсь в него по уши, – вставила молоденькая секретарша.

– Все девушки, которые у нас служили, – пожала плечами мисс Стайнберг, – рано или поздно влюблялись в него. Но мне не терпится, Энн, посмотреть, какова будет его реакция, когда он познакомится c тобой.

– Со мной? – Энн вздрогнула.

– Вот именно. В вас обоих есть нечто общее. Какая-то неприступность, даже надменность. Только Лайон сразу ослепляет вас своей улыбкой, и это поначалу сбивает c толку. Начинаешь думать, что он такой открытый. Но это только кажется, к себе до конца он никого не подпускает. Никому еще это не удавалось. Даже мистеру Беллами. В глубине души он немного его побаивается, и вовсе не из-за его внешности и манеры держаться. Просто Лайону все сразу удается. Попомните мое слово, он в конце концов станет хозяином в этом городишке. Я наблюдала, как наш мистер Б. проворачивал свои блестящие операции, но ему это давалось ой какой кровью: ведь всем известно, как он ловок, и все уже наготове. А стоит появиться Лайону c его британским шармом и внешностью киногероя – и, нате вам пожалуйста, он как на блюдечке заполучает все, что его душеньке угодно. Но со временем начинаешь соображать, что ведь никто не знает его по-настоящему, и вскоре складывается такое впечатление, что ему просто на все и на всех наплевать. Кроме его работы, конечно, вот ради нее он пойдет на все. Но что бы вы о нем ни думали, вы все равно будете его обожать!

Вторая телеграмма пришла в пятницу утром десять дней спустя:

ДОРОГОЙ ГЕНРИ ЗАВТРА ВЕЧЕРОМ ГОТОВЬ МОЙ СИНИЙ КОСТЮМ ПРИЕЗЖАЮ В НЬЮ-ЙОРК ПРЯМО К ТЕБЕ НА КВАРТИРУ НЕ МОЖЕШЬ ЛИ СНЯТЬ МНЕ НОМЕР В ГОСТИНИЦЕ СОБИРАЮСЬ НАЧАТЬ РАБОТАТЬ С ПОНЕДЕЛЬНИКА УДАЧИ ЛАЙОН

Генри Беллами ушел c работы пораньше, чтобы отметить это радостное событие. Когда Энн заканчивала разбирать почту, у ее стола остановился Джордж Беллоуз.

– А не сходить ли и нам сейчас куда-нибудь посидеть по этому поводу? – поинтересовался он как бы между прочим.

Энн не сумела скрыть свое удивление, ведь все ее общение c Джорджем заканчивалось утренним обыденным «здравствуйте». Правда, он иногда еще раскланивался c ней.

– Я приглашаю вас на ланч, – поспешил объяснить Джордж.

– Я очень сожалею, но я уже договорилась c нашими девушками пообедать вместе в одной закусочной неподалеку.

Джордж помог Энн надеть пальто.

– Какая жалость! – посетовал он. – Может быть, это наш последний шанс. – Он печально улыбнулся и удалился к себе в кабинет.

Во время обеда Энн лишь вполуха слушала беспечную болтовню своих коллег о Лайоне Берке, рассеянно размышляя над тем, почему она все-таки отклонила приглашение Джорджа. Почему она это сделала? Из-за опасений по поводу того, к чему это могло бы привести? Неужели ее так испугало какое-то приглашение вместе пообедать? Какая чушь! Может быть, она так поступила из-за уважения к Аллену Куперу? Вряд ли, хотя Аллен действительно единственный мужчина, c которым она здесь, в Нью-Йорке, встречается, и он очень хорошо к ней относится. И это, безусловно, дает ему право рассчитывать на определенную преданность c ее стороны. Энн стала вспоминать тот день, когда Аллен, полный решимости заключить c ними какой-то договор, буквально ворвался к ним в контору. Как Энн выяснила позже, речь шла о страховке. Генри был в тот день не похож на себя, как-то необычайно холоден, и моментально избавился от Аллена. И проделал он все это c такой скоростью, что вызвал у Энн невольное сочувствие к пострадавшему. Провожая Аллена к выходу, она шепнула: «Желаю вам побольше везения в другой конторе», – и тот, как ей показалось, даже вздрогнул от неожиданной теплоты, прозвучавшей в ее голосе. А через два часа у нее на столе зазвонил телефон.

– Говорит Аллен Купер. Вы помните меня? Да, тот самый настырный страховой агент. Вы знаете, мне очень хотелось сообщить вам, что по сравнению c тем, что меня ожидало потом, прием, который оказал мне Генри, можно назвать просто отцовским. К тому же у Генри я встретил вас.

– Вы хотите сказать, что у вас так ничего и не получилось? – Энн было его искренне жаль.

– Увы! Везде получил от ворот поворот. Сегодня, наверное, не мой день, но, может быть, согласитесь скрасить его, приняв приглашение выпить со мной бокал вина?

– Но я…

– Не пьете? Я тоже. Тогда пусть это будет ужин.

Вот так все и началось… и продолжалось. Аллен был очень мил и обладал к тому же прекрасным чувством юмора. Энн считала его скорее своим другом, нежели ухажером и поэтому, встречаясь c ним после работы, не спешила домой, чтобы надеть что-нибудь понаряднее. И вообще, ему, кажется, было все равно, во что она одета. Он всегда был так трогательно благодарен, когда она соглашалась встретиться c ним. Как правило, они ходили в маленькие незаметные ресторанчики, где она всегда выбирала в меню самое дешевое блюдо. Она хотела сказать ему, что будет платить за себя сама, но боялась, что этим заставит его почувствовать себя еще большим неудачником.

На роль страхового агента Аллен явно не подходил, для этой профессии он был слишком мил и робок. Он расспрашивал ее о Лоренсвиле, об учебе в школе, он хотел знать все, что происходит у них в конторе. И чувствовалось по этим вопросам, что для него во всем мире нет более интересной и пленительной девушки, чем она.

Одной из причин, почему Энн продолжала встречаться c Алленом, была и та, что он от нее ничего не требовал. Правда, иногда в кино он брал ее за руку, но, прощаясь, даже не пытался ее поцеловать. К чувству облегчения, которое она при этом испытывала, примешивалось какое-то странное ощущение собственной неполноценности: значит, она не сумела возбудить страсть в бедняжке Аллене. Но Энн не торопила события, такое положение ее устраивало. При мысли о его поцелуях ей снова становилось так же противно, как когда она целовалась c Уилли Гендерсоном из Лоренсвиля, это испытываемое ею отвращение заставляло ее снова и снова сомневаться в своей способности по-настоящему любить. Наверное, она не такая, как все, либо c ней что-то не в порядке физически, или же ее мать права, говоря, что страсть и романтическая любовь существуют лишь в романах.

В конце рабочего дня Джордж Беллоуз снова задержался у ее стола.

– Я пришел сделать еще одну попытку, – сказал он. – А как насчет шестнадцатого января? Не может быть, чтобы у вас все уже было расписано на такой большой срок вперед.

– Но ведь до этого дня еще целых три месяца!

– Да я буду просто счастлив, если раньше этого времени представится какая-нибудь другая возможность. Но только что звонила Хелен Лоусон, орала в трубку, требовала позвать Генри, и я сразу вспомнил, что премьера ее программы состоится шестнадцатого.

– Совершенно верно, репетиции программы «Все звезды» начинаются на следующей неделе.

– Прекрасно. Вы как, принимаете мое приглашение или нет?

– С огромным удовольствием, Джордж. По-моему, Хелен Лоусон просто великолепна. Раньше премьеры всех ее программ проходили в Бостоне. Я была совсем еще девочкой, когда отец водил меня на спектакль «Мадам Помпадур», в котором она выступала.

– Значит, мы договорились. Да, один момент, Энн. Когда начнутся репетиции, Хелен наверняка будет врываться сюда довольно часто. И если у вас c ней дело дойдет до личных бесед, пожалуйста, не начинайте все c любезностей типа: «Я вас просто обожала, когда была девочкой». Она может вас за это даже пристукнуть.

– Но я действительно тогда была маленькой девочкой, как это ни странно, хоть и прошло всего десять лет. Но и тогда Хелен была уже вполне взрослой женщиной, лет так тридцати пяти.

– Но у нас все ведут себя так, как будто ей не больше двадцати восьми.

– Джордж, вы, конечно, шутите! Естественно, над Хелен Лоусон время не властно. Она настоящая звезда, и ее талант и индивидуальность делают ее еще более привлекательной. Но я не сомневаюсь, что она достаточно умна, чтобы не считать, что у нее по-прежнему внешность молоденькой девушки.

– Давайте условимся, – пожал плечами Джордж, – что я позвоню вам лет через двадцать и спрошу вас опять, что вы думаете по поводу возраста. Уверенность большинства в том, что они выглядят на двадцать восемь, и есть, по-моему, та самая заразная болезнь, которой они заболевают, когда им исполняется сорок. На всякий случай, Энн, постарайтесь все-таки не затрагивать эту тему в присутствии Хелен и, пожалуйста, не забудьте сделать отметку у себя в календаре насчет шестнадцатого января. А пока желаю хорошего уик-энда, отдохните хорошенько, поскольку в понедельник, когда, чеканя шаг, домой вернется наш герой-победитель, здесь будет настоящее столпотворение.

Телефонистка в этот день пришла на работу в новом, плотно облегающем фигуру платье из модной шотландки, и высоченный начес младшей секретарши взметнулся вверх еще сантиметров на пять. Даже мисс Стайнберг заявилась в костюме, фасоном напоминавшем форму морского офицера. Такие костюмы считались модными весной прошлого года. Энн сидела в своем крошечном уголке приемной у кабинета Генри, пытаясь сосредоточиться на поступившей почте, но, как и все в это утро, нет-нет да и поглядывала на входную дверь.

Лайон Берк приехал в одиннадцать часов, и, несмотря на слухи и сплетни о нем, Энн оказалась все-таки неподготовленной к появлению человека c такой поразительной внешностью.

Генри Беллами был высокого роста, но Лайон был еще выше, сантиметров, наверное, на восемь. Волосы у него были черные, как у индейца, а в кожу, казалось, навечно въелся темный загар.

Генри стал водить Лайона по конторе, представляя ему служащих, его просто распирало от нескрываемой гордости за него. Пожимая Лайону руку, телефонистка вся залилась краской смущения, младшая секретарша жеманно заулыбалась, а мисс Стайнберг от возбуждения чуть не замурлыкала.

Впервые в жизни Энн была рада своему строгому старомодному воспитанию, позволившему ей сохранить внешнюю сдержанность. Она чувствовала, что лицо ее даже не дрогнуло, когда Лайон взял ее руку, но внутренне она вся затрепетала.

– Генри все время писал мне о вас, и теперь, когда мы встретились, я начинаю его понимать.

Британский акцент бесспорно делал его еще неотразимее. Энн пробормотала в ответ какую-то любезность и вздохнула c облегчением, когда Генри потащил Лайона в отделанный заново специально к его возвращению кабинет. Но Генри потребовал, чтобы она шла вместе c ними.

– Потрясающе! – сказал Лайон. – И сколько же мне придется за все это отрабатывать?

Он опустился в кресло и как-то лениво улыбнулся. Энн сразу же стало ясно, что имела в виду мисс Стайнберг, говоря о нем. Лайон Берк действительно улыбался всем, но его улыбка совершенно ничего не выражала.

Генри так и сиял, можно было подумать, что к нему вернулся его долгожданный сынок.

– Можешь оставаться по-прежнему бездельником и лодырем, я все равно распоряжусь каждый год заново отделывать твой кабинет. Все, переходим к делам! Энн, Лайону нужна квартира, и, пока он ее не найдет, он поживет у меня.

Видя ее недоумение, Генри пояснил:

– Вы не поверите! Я так и не смог снять для него гостиницу!

Ее это ничуть не удивило, но было непонятно, при чем тут она.

– Я хочу, чтобы вы подыскали ему квартиру, – сказал Генри.

– Вы хотите, чтобы этим занялась я?

– Конечно, у вас все непременно получится, – убеждал ее Генри. – Это и есть «быть не просто секретаршей».

На этот раз смех Лайона прозвучал вполне искренне.

– Да она просто красавица, Генри! Все точно так, как ты описывал, но она же тебе не фокусник Гудини. – Лайон подмигнул Энн. – Наш Генри ведет жизнь отшельника. Сильно сомневаюсь, что он пробовал сам подыскать себе в Нью-Йорке квартирку.

Генри отрицательно покачал головой:

– Послушай, милый, девушка, стоящая перед тобой, приехала сюда всего два месяца назад и не смогла бы отличить Седьмую авеню от Бродвея. Но она сумела в один и тот же день снять квартиру и не только получить у меня работу, но и заставить меня ходить по струнке.

– Но вряд ли мой маленький закуток можно назвать квартирой…

Прямой взгляд Лайона привел ее в замешательство.

– Моя дорогая Энн, на войне мне доводилось спать в настоящих развалинах, а после них все, что имеет крышу, покажется мне не менее шикарным, чем отель «Ритц».

– Ну, Энн, придумайте что-нибудь, – убеждал ее Генри. – Попробуйте поискать в Ист-Сайде. Ему нужна меблированная квартира c гостиной, спальней, ванной и кухней. Долларов за сто пятьдесят в месяц, но, если понадобится, Энн, можете договориться и за сто семьдесят пять. Начинайте искать сегодня же, прямо сейчас. Завтра на работу можете не выходить, потратьте на это столько времени, сколько потребуется, но без квартиры не возвращайтесь.

– Генри, так мы можем ее больше вообще никогда не увидеть, – предостерег его Лайон.

– Я ставлю на Энн. Она наверняка что-нибудь сообразит.

Квартира Энн находилась на третьем этаже старого кирпичного дома, но сегодня эти два лестничных пролета показались ей непреодолимыми. Стоя внизу у входа, Энн медленно перебирала события прошедшего дня. Весь день она провела, бегая по квартирам, указанным в объявлениях на страницах «Нью-Йорк таймс», которую она сейчас держала в руке. Но напрасны были ее усилия, все квартиры оказались уже заняты. Ноги ломило от усталости, так как утром она ушла, одевшись для сидения в конторе, а не для того, чтобы носиться по городу. Завтра она отправится пораньше и обязательно в туфлях без каблуков.

Прежде чем начать взбираться по лестнице, Энн постучала в дверь квартирки Нили, но там было тихо. Она поплелась вверх по шаткой лестнице и, войдя наконец к себе, c блаженной радостью услышала, как привычно шипит пар в старенькой батарее. Что бы ни говорил Лайон Берк о своем согласии на любую квартиру, она никак не могла представить его в квартире, подобной ее собственной. Нельзя сказать, чтобы ее комната была очень плоха, во всяком случае она чистенькая и удачно расположена. Но по сравнению c ее просторной спальней в Лоренсвиле эта комната кажется просто ужасной! Вид продавленной кровати намекал на то, что ее хватит еще на годик, не больше. Иногда Энн пыталась прикинуть, сколько же людей пользовались ею за все это время – несколько сотен, никак не меньше. Но они были ей неизвестны, и именно эта анонимность позволяла ей считать кровать своей. До тех пор пока она платит за эту квартиру, она имеет полное право считать все в ней своей собственностью. И маленькую побитую тумбочку у кровати, покрытую сетью царапин и прожженных сигаретами пятен, и комод c тремя ящиками, которые нельзя было плотно задвигать, так как они тогда застревали и при сильном рывке от них отлетали ручки, и разбухшее кресло, сиденье которого так и пучило от рвавшихся наружу пружин.

Квартиру, конечно же, можно было сделать понаряднее, но к концу недели денег уже не оставалось, а она дала себе слово не прикасаться к пяти тысячам, лежавшим у нее в банке. К тому же Энн еще не расплатилась c магазином «Блумингдейл» за купленные там черное платье и легкое черное пальто.

Услышав стук в дверь, Энн крикнула, не поворачивая головы:

– Я дома!

Вошла Нили, плюхнулась в кресло, которое жалобно застонало и чуть не разродилось всеми своими пружинами.

– А зачем тебе объявления в «Таймс»? Ты что, собираешься переезжать?

Услышав от Энн рассказ о том, какую задачу ей задали, Нили громко расхохоталась:

– А балкон во всю стену да еще четыре кабинета ему не надо?

И тут же позабыв обо всем как о деле невыполнимом и, следовательно, не стоящем дальнейших разговоров, Нили перешла к тому, что действительно считала вопросом первостепенной важности.

– Энн, так удалось сегодня поговорить об этом?

«Это» подразумевало некоторую услугу, которой вот уже две недели добивалась Нили от Энн.

– Нили, ну послушай, мне это не очень удобно! Особенно сегодня… в день возвращения Лайона Берка.

– Но нам во что бы то ни стало надо попасть в программу «Все звезды». Совершенно не могу понять почему, но Хелен Лоусон понравился наш номер. Нас уже три раза вызывали на прослушивание, и она всегда при этом присутствовала. И если Генри замолвит за нас словечко, дело в шляпе.

«Мы» включало саму Нили и еще двух парней, выступавших c нею в одном номере. Настоящее имя Нили было Этель Агнесса О’Нил («Ну просто застрелиться можно», – сетовала Нили при первом знакомстве c Энн), но прозвище Нили прилипло к ней еще в раннем детстве, а поскольку она была одной из участниц танцевального трио «Гаучерос», необходимость что-либо предпринимать в связи c этими высокопарными именами отпала сама собой.

Поначалу они просто кивали друг другу в знак приветствия, встречаясь внизу в вестибюле, но постепенно их знакомство перешло в настоящую дружбу.

У Нили был курносый носик, огромные карие глаза, веснушки и вьющиеся каштановые волосы. Она походила на искрящегося радостью жизни экспансивного подростка, но этот подросток уже c семи лет разъезжал по стране c труппой бродячего варьете.

Нили действительно была еще совсем девочка, и невозможно было поверить, что она актриса. Но однажды вечером Нили затащила Энн на свое выступление в клубе одной из центральных гостиниц, и там c ней произошла неожиданная для Энн метаморфоза. Толстый слой грима скрыл веснушки, а вычурное, в блестках платье вдруг придало ее детской фигурке зрелые формы. Номер был скучноват и до тошноты знаком. Двое мужчин в потертых сомбреро и узких штанах раскачивали бедрами, притопывали каблуками и пощелкивали пальцами, что должно было заставить вас поверить, что танцуют некий испанский танец. Еще в Лоренсвиле Энн не раз видела подобные представления, но никого, подобного Нили, она еще не встречала. Ей трудно было судить, великолепна ли Нили в этом номере или потрясающе бездарна, но она явно не вписывалась в общий ансамбль «Гаучерос». Нет, она, конечно же, танцевала и кружилась c ними в одном ритме, так же, в такт c ними, раскачивалась, но вы замечали только одну ее, остальных как будто и не было на сцене. Все следили только за ней.

Но, усевшись опять в продавленное кресло и сняв костюм и грим, Нили вновь превратилась в восторженную девочку-подростка. Для Энн она стала первой и единственной подругой.

– Мне очень жаль, Нили, что я ничем не могу тебе помочь. Я не могу беспокоить мистера Беллами своими личными делами, ведь наши отношения чисто деловые, – оправдывалась Энн.

– Ну и что c того? Всем здесь известно, что когда-то он был любовником Хелен Лоусон и она по-прежнему считается c его мнением.

– Кем он был?

– Ее любовником, ее мужиком. Не говори мне, пожалуйста, что ты впервые об этом слышишь.

– Но, Нили, кто это рассказал тебе такую чушь?

– Чушь? Вот так штука! Ты что, хочешь сказать, что тебе этого никто не рассказывал? Было это давно, и c тех пор она уже трижды выходила замуж, но много лет все только и говорят, что про этих ее трех мужей, они-то были знаменитости. Как по-твоему, чего это я к тебе прицепилась насчет разговора c Генри Беллами? Может быть, завтра ты сумеешь напомнить ему о нас?

– Меня весь день завтра не будет, мне надо искать квартиру. И потом, Нили, я тебе уже говорила, мне неудобно смешивать работу и мои личные дела. Это не принято.

– Твои изысканные манеры, Энн, по-моему, тебе еще многое напортят, – глубоко вздохнула Нили. – Если уж чего-то добиваешься, то надо идти напролом, никуда не сворачивая. Идешь и просишь то, что тебе нужно.

– Ну а если получишь отказ?

Нили пожала плечами:

– Подумаешь! Хуже-то не будет. По крайней мере, шансы поначалу были равны, глядишь, и получилось бы.

Энн не могла не улыбнуться такой железной логике. Нили не получила вообще никакого образования, но в ней чувствовалась врожденная сообразительность беспородной дворняжки, сочетавшаяся c какой-то неординарностью, – так один щенок вдруг чем-то выделяется из целого помета. Она действительно была так же неуклюжа, прямолинейна и неудержима, но во всей ее наивности неожиданно проглядывало определенное знание жизни.

Первые семь лет своей жизни Нили провела в разных приютах. А потом ее сестра, которая была на десять лет старше, познакомилась c Чарли, актером из номера «Гаучерос», и вышла за него замуж. Было решено делать номер втроем, и она вытащила Нили из унылого однообразия приютской жизни и обязательной учебы и приобщила ее к кочевой жизни труппы третьеразрядного варьете. Учеба для Нили на этом закончилась, но во время многочисленных поездок в труппе всегда находился человек, желавший научить Нили чтению или арифметике. Из окон поездов она изучала географию, а истории поднабралась у гастролеров-европейцев, время от времени выступавших c их труппой. А о неожиданном приходе инспектора из отдела по образованию их всегда мог предупредить какой-нибудь добренький привратник.

В четырнадцать лет Нили, знавшей до мелочей весь номер, пришлось заменить в нем сестру, поскольку та ждала ребенка, и вот теперь, спустя три года, проведенных в безвестности, все «Гаучерос» решили испытать судьбу, попробовав выступить на Бродвее.

– Может, я сумею поговорить об этом c Джорджем Беллоузом, – задумчиво сказала Энн, подправляя наложенную еще утром косметику, – ведь он пригласил меня на премьеру «Всех звезд».

– Ну, это все равно что идти окольным путем, – сказала Нили, – но и на том спасибо. – Нили наблюдала, как Энн переодевается в твидовый костюм. – Вечером опять c Алленом встречаешься?

Энн утвердительно кивнула.

– Я сразу догадалась, потому что, когда ты идешь куда-нибудь c Беллами, ты каждый раз надеваешь черное платье. Мамочки мои, неужели оно ему еще не надоело?

– Да он на меня в это время и не смотрит. Наши встречи чисто деловые.

– Хо-хо! – фыркнула Нили. – Это надо ж! В вашей шарашке явно не соскучишься, по сравнению c ней наш шоу-бизнес, похоже, просто тоска зеленая! С Джорджем ты ходишь на премьеры, c мистером Беллами шикарно ужинаешь в «Двадцать один», и своего Аллена ты также подцепила у себя на работе. Да еще теперь этот Лайон Берк! Подумать только, Энн, у тебя теперь четыре ухажера, а у меня вообще ни одного!

– Мистер Беллами вовсе мне не ухажер, – засмеялась Энн. – Премьера состоится не раньше января, а для Лайона Берка я всего лишь агент по найму квартир. А Аллен… как тебе сказать, мы просто встречаемся как приятели.

– И все равно это в четыре раза больше того, что имею я. Я никогда ни c кем по-настоящему не встречалась. Мой шурин и Дики – его партнер по номеру – единственные знакомые мне мужчины, но Дики гомосек. Моя так называемая светская жизнь заключается в том, чтобы сходить посидеть в закусочную Уэлгрина и потрепаться там c такими же безработными актерами.

– Неужели ты не могла познакомиться c каким-нибудь актером? Он водил бы тебя в разные места.

– Как бы не так! Ты, видимо, не больно в них разбираешься, раз задаешь подобный вопрос. Дождешься от них, как же! Да они и пяти центов не потратят, чтобы купить девушке стакан кока-колы. Дело не в том, правда, что они такие дешевки, но они так часто сидят без работы, что им приходится быть жмотами. Большинство из них работают по ночам – носильщиками, лифтерами, портье, кем угодно, только чтобы днем иметь возможность искать актерскую работу и встречаться c антрепренерами.

– Ты скоро снова уезжаешь на гастроли? – поинтересовалась Энн, вдруг осознав, как ей будет скучно без Нили.

– Надеюсь, что нет. Сестра рассказывает, что их сынишка уже начинает узнавать своего папочку, и поэтому Чарли работает изо всех сил, соглашаясь на любые выступления в разного рода клубах. Но Дики начинает уже беситься, поскольку на гастролях можно заработать побольше. Нас сейчас приглашают в турне по ночным клубам Буффало, Торонто и Монреаля. Чтобы не ехать туда, нам необходимо заполучить приглашение выступать во «Всех звездах». Программы c Хелен Лоусон всегда имеют успех, и мы смогли бы остаться в Нью-Йорке на весь сезон, а то и дольше. За это время мне, наверное, удалось бы познакомиться c приличным парнем и выйти за него замуж.

– Ты только по этой причине хочешь участвовать в ее программе? Неужели только для того, чтобы познакомиться c кем-нибудь и выйти замуж?

– Вот именно. Тогда я стану важной дамой и буду миссис Важная Персона. У меня будет свое жилье, друзья, и все в округе будут знать, кто я такая.

– Ну а любовь? Не так-то легко встретить человека, которого сможешь полюбить.

– Послушай, – сморщила носик Нили, – я полюблю того, кто полюбит меня. Энн! Если бы ты только смогла поговорить обо мне c мистером Беллами…

– Ладно, Нили, – не смогла сдержать улыбки Энн, – постараюсь при малейшей возможности. Кто знает, из тебя может получиться новая Павлова!

– А это еще кто такая?

– Она была величайшей балериной.

– Ну, это не про меня – все эти разговоры о звездах, – расхохоталась Нили. – Нет, знаешь, мне кажется, я смогла бы стать звездой, правда не c этим номером. Когда я выхожу на сцену, со мной действительно вдруг что-то такое происходит. Танцую я неплохо, но уверена, что, если бы мне хлопали погромче, я бы просто запорхала как птичка. Голос у меня не очень сильный, но, если бы я почувствовала, что нравлюсь зрителям, я бы запела, как оперная примадонна. Когда я на сцене, у меня возникает такое чувство, ну знаешь… как будто весь зал меня обнимает. Ну, ты меня понимаешь… Я уже рассказывала об этом Чарли и Дику, но они считают меня сумасшедшей, потому что сами они ничего подобного не испытывают.

– Нили, может, тебе стоит пойти учиться в какую-нибудь студию актерского мастерства? Тогда у тебя появится шанс пробиться наверх.

Нили c сомнением покачала головой:

– Эти шансы весьма невелики. В нашем деле я встречала слишком много проработавших всю жизнь актеров, которые любили поговорить о том, как они чуть-чуть не стали знаменитостями.

– Но сейчас ты говоришь о людях, которые оказались недостаточно талантливыми, – настаивала Энн.

– Послушай, в шоу-бизнес идут не потому, что их устраивают время работы и хорошие бабки. Любая крошка считает, что уж она-то сумеет обязательно вырваться наверх. Но на каждую Мэри Мартин, Этель Мерман и Хелен Лоусон найдутся тысячи других актрисуль – героинь эпизода, которые, работая в низкопробных бродячих труппах и перебиваясь там c хлеба на воду, так и не смогли стать в один ряд c этими блистательными звездами.

Энн молчала, на столь железную логику было трудно что-либо возразить. Она в последний раз тронула лицо, подправляя макияж, и сказала:

– Хорошо, Нили, я сделаю все, что смогу, по поводу разговора c мистером Беллами. Но, кто знает, может, ты и без него сумеешь попасть в эту программу. Вы, должно быть, кому-то очень понравились, раз вас уже трижды вызывали на прослушивание.

– Это-то для меня и остается загадкой, – опять громко расхохоталась Нили. – Действительно, зачем они снова и снова нас вызывали? Как мог наш дурацкий номер понравиться Хелен Лоусон? Разве что все остальные танцевальные группы в этом городишке вдруг заразились оспой или другой какой болячкой. Пойми, если бы я была уверена, что номер у нас классный, я бы к тебе так не приставала. Я никак не соображу, почему Хелен Лоусон вдруг нами заинтересовалась. Мне кажется, что она положила глаз на Чарли. Говорят, ей сойдет любой, на ком есть штаны, а Чарли, хоть умником его и не назовешь, смотрится вполне подходяще.

– Но что же он будет делать, если он ей на самом деле приглянулся? Ты забываешь о своей сестре.

– Это все ерунда! Конечно же, если надо будет, он переспит c Хелен Лоусон, – невозмутимо ответила Нили. – Он решит, что идет на это в некотором роде и ради моей сестры. Но не думаю, что он получит много удовольствия, трахая Хелен Лоусон, ведь она далеко не красавица.

– Нили, неужели ты хочешь сказать, что не попробуешь этому помешать? Сестра тебе этого никогда бы не простила.

– Ты, Энн, не только ведешь себя как девственница, но и рассуждаешь как проповедник. Послушай, я тоже девственница, но прекрасно знаю, что для мужчины секс и любовь – вещи совершенно разные. Во время гастролей Чарли, бывало, останавливался в самых дешевых гостиницах, а две трети заработка отправлял моей сестре, чтобы она c ребенком ни в чем не нуждалась. Но это вовсе не мешало ему время от времени приударить за какой-нибудь красоткой из нашей труппы, ему просто хотелось заняться сексом… и это не имело ничего общего c той любовью, которую он испытывает к Китти и их ребенку. Я сохраняю свою девственность только потому, что мне хорошо известно, как высоко ее ценят мужчины, а я хочу, чтобы меня полюбил кто-нибудь так, как Чарли любит Китти. Но у мужчин, конечно же, все по-другому, нельзя же действительно рассчитывать, что тебе попадется девственник.