Текст книги "Расследования в школе"

7. Слежка

Трагедия Пьер-Поля де Жанвье (ну, то есть моя) заключается в его сверхъестественном интеллекте. Немудрено, что все прочие люди рядом со мной кажутся совершеннейшими недоумками, как, например, несчастный Фарамон, который с самого начала постоянно перебивает урчанием живота все мои гениальные логические рассуждения.

Если это приключение закончится для меня фатально и человечество понесёт невосполнимую утрату, я завещаю науке, помимо своего упитанного тела, ещё и мозг с уникальными способностями, которые наука едва ли сможет объяснить в ближайшее время, да они и для меня самого остаются загадкой. Что же касается моей сестры, Роз-Лиз, то ей я завещаю марки, которые она на днях у меня отняла, но она за это должна вернуть мне «С Земли на Луну»[6]6
  «С Земли на Луну прямым путём за 97 часов 20 минут» – роман французского писателя-фантаста Жюля Верна (1865).


[Закрыть] и линейку… Однако, поскольку я главный герой этой истории, расскажу вам, что было дальше. Человек посредственных способностей Фарамон, снедаемый вполне объяснимой завистью, силится перетащить одеяло на себя и представить моё поведение не в самом выгодном свете. Спешу восстановить справедливость и сказать, что если моим юным спутникам смысл послания неясен, то лично я понемногу начинаю постигать его суть. Ведь не зря моё имя – Пьер-Поль де Жанвье…

Однако я предпочёл промолчать – во-первых, потому что убирал в сумку дорожные принадлежности, а во-вторых, рыцарские чувства велели мне поберечь невинную Матильду от беспокойства, которое, признаюсь честно, охватило мою душу.

Я принял решение как можно быстрее препоручить себя опеке властей. Если моё предположение было верно и месье Корусанта в самом деле похитил неизвестный попутчик, значит, нам всем тоже грозила опасность. Моё бедное сердце сжималось при этой мысли, и, если бы я не боялся нанести ущерб своей репутации непривычным проявлением слабости, то наверняка предался бы слезам.

Фарамон, желая похвастать мускулами неотёсанного мужлана, забрал у Матильды её сумку и стал пробираться через загромождённый коридор вагона. Ах, не таким я представлял себе наше прибытие в славный город Венецию! Вокзал оказался точь-в-точь таким же, как все прочие вокзалы: носильщики, тележки, потемневшая стеклянная стена с часами.

Не обладая грубыми манерами Реми, я, понятное дело, вышел из вагона последним.

– Шевели ластами! – крикнул он мне с платформы в своей обычной изысканной манере.

Пусть первым бросит в меня камень тот светлый ум, кого ни разу в жизни не прищемляло вместе с сумками коварной и прозаичной дверью вагона. Я ощутил на собственном теле физический закон о вытесненном объёме – положение моё было примерно так же плачевно, как положение ломтика ветчины, зажатого между двух кусков хлеба с маслом, но внезапно раздался нечеловеческий крик, и меня наконец выбросило наружу.

– Смотрите! Это он! Ночной пассажир!

Кричала Матильда, которая поднялась обратно на подножку, чтобы меня освободить. И, по правде говоря, было от чего заорать. В нескольких вагонах от нас дверь открылась, и из неё высунулся незнакомый человек. Оглядевшись по сторонам и убедившись, что путь открыт, он проворно соскочил на землю и бегом бросился к дверям вокзала.

– Это он, я его узнала! – выпалила Матильда.

– Ты уверена? – спросил я, демонстрируя чудеса самообладания.

– Совершенно уверена! Фетровая шляпа, чемодан… Это точно он!

– Надо устроить слежку! – объявил Реми. – Он явно имеет отношение к исчезновению месье Корусанта. Помнишь разговор, который слышала Матильда ночью…

– Я никуда не пойду, – сказал я, усаживаясь на сумки. – Не хочу погибнуть здесь, на чужбине, всеми забытый, вдали от родных.

– Да ты чего, Пэ-Пэ! – воскликнул Фарамон. – Ведь это наш единственный шанс отыскать Корусанта!

– Месье Корусанта, – поправил я его, возмущённый столь грубым попранием законов цивилизованного мира.

Я ждал поддержки от Матильды, но она молчала.

– Давайте проголосуем, – предложил Фарамон. – Кто за то, чтобы начать слежку за этим типом?

– Я, – сказала Матильда.

– Я, – сказал Фарамон.

Что мне оставалось делать?

– Ладно, – сдался я. – Я уступаю воле народа, но отказываюсь сделать хоть шаг, если мне придётся самому нести свой багаж.

– Ой, вы посмотрите, какой у нас тут завёлся барин! – возмутился Фарамон, чей унылый настрой пошатнулся под мощными ударами моей непоколебимой решимости. – Ладно, я понесу за тебя сумки, только давайте быстрее!

В области сыска я настоящий гений. Однажды полдня следил за сестрой, и она этого даже не заметила! Правда, следует уточнить, что всё это время я прятался в багажнике машины её дружка, и, если бы кто-то не услышал моих рыданий, я бы, наверное, в тот день насмерть задохнулся…

Но сейчас не об этом. Нам не составило труда отыскать незнакомца в толпе путешественников, направляющихся к выходу: он был гораздо выше всех остальных, и на голове у него красовалась фетровая тирольская шляпа линяло-зелёного цвета, украшенная фазаньим пером.

Однако сюрпризы на сегодня ещё не закончились…

Представьте себе вокзал, который выходит не на площадь, как все обычные вокзалы, а на реку. В суете погони мы чуть не забыли, что находимся в Венеции, и вдруг, пробежав через большой зал, оказались под итальянским небом и словно попали на сувенирную открытку. Перед нами раскинулся Большой канал, ступеньки от вокзала спускались к самой воде, а вдоль берега тянулись зелёные и розовые фасады великолепных дворцов, на фоне которых носилась по воде весёлая флотилия моторных лодок.

– Скорее, скорее, – пыхтел Фарамон, сгибаясь под тяжестью сумок. – Мы его потеряем!

Незнакомец, не замечая за собой хвоста, встал в очередь к вапоретто – это нечто вроде плавучего автобуса, который перевозит людей по Большому каналу.

– Вот гадство, – воскликнул Фарамон. – У нас нет денег.

– Ну и ладно, – тряхнула головой Матильда. – Поедем без билета, это наш единственный шанс.

Чтобы я, Пьер-Поль Луи де Жанвье, поехал на пароходе зайцем – это уже, как говорится, последний кирпич в чаше терпения! Но Фарамон в мгновение ока затащил меня на борт, пароход отдал швартовы, и я оставил на пристани двенадцать незапятнанных лет честной и порядочной жизни.

– Вы с ума сошли! – со свойственной мне страстью протестовал я. – Я принадлежу к старинному уважаемому роду и…

– Тише! Он на нас смотрит, – перебила меня Матильда.

Незнакомца отделяла от нас толпа людей, он занял место на носу вапоретто. Фарамон нацепил нелепые солнцезащитные очки и насвистывал с таким непринуждённым видом, как будто прямо напрашивался, чтобы на нас обратили внимание. Я с болью в сердце взирал на длинную процессию дворцов на берегу, балконов и аркад, отражающихся в зелёной воде, лодочных стоянок, пестрящих деревянными шестами, похожими на полосатые леденцы. Обострённый художественный вкус, которым наградила меня судьба, протестовал против безразличия моих спутников. Учитель исчез – кому же теперь я стану доверять благородные порывы своей юной души? Я стоически глотал слёзы досады. Пожалуй, лишь большой бутерброд с ветчиной и маринованными огурчиками мог утешить меня в сей скорбный час…

Незнакомец на носу вапоретто не двигался с места. Лицо его было скрыто в тени. Интересно, тот ли это самый Мюллер, о котором говорится в послании? Когда пароход сделал остановку, он протиснулся к нам, спрыгнул на причал и тут же затерялся в лабиринте тёмных улочек.

Гонка продолжилась. На этот раз нам приходилось соблюдать дистанцию, чтобы не быть обнаруженными в узеньких калле[7]7
  Calle – узкая улочка (ит.).


[Закрыть]. Фарамон пыхтел, как тюлень, и, чтобы немного облегчить участь товарища, я забрал у него фотокамеру и карту города, которой предусмотрительно обзавёлся.

– Чем ты их набил? – ворчал мой носильщик.

– О, да там только самое необходимое! Несколько рубашек, сменное бельё, бутылка минеральной воды, латинский словарь, набор для ухода за обувью, зонтик, три пары брюк, шерстяные носки, электронная шахматная доска и… Ну… Думаю, в этой сумке больше ничего…

Короткими перебежками мы домчались до аркад. Человек в тирольской шляпе на мгновенье остановился перед витриной газетного ларька и чуть нас не заметил: хорошо, что мы успели укрыться под сводами галереи.

Снова побежали. Внезапно улицы закончились, и перед нами раскинулось огромное небо над площадью Сан-Марко.

Мои спутники застыли, будто пронзённые молнией, и я должен признаться, что у меня самого тоже перехватило дыхание. Учебник по географии я знал наизусть, но реальность превзошла все мои ожидания.

– Смотрите! – воскликнул я.

Высоко на Часовой башне два бронзовых гиганта, вооружённых дубинами, внезапно ожили и ударили по колоколу. В тот же миг над площадью, оглушительно хлопая крыльями, поднялась туча голубей. Их было так много, что небо над собором потемнело.

– Вот спасибо! – воскликнул Фарамон.

В кои-то веки он выразил мнение всей нашей компании.

Однако, когда мы перестали разглядывать небо и огляделись по сторонам, незнакомца уже и след простыл. Он затерялся в толпе, а вместе с ним – и наш последний шанс отыскать месье Корусанта.

8. Финансирование операции

Ненавижу голубей.

По-моему, это одно из самых отвратительных явлений на свете, не считая кори и варёных артишоков. В Венеции существ с крыльями цвета бензина и маленькими алчными глазками так много, что город буквально заражён ими, как проказой, которая подтачивает древние камни и дырявит их, превращая в швейцарский сыр.

Видела бы ты, Люси, как они набросились на меня на площади Сан-Марко! Их там тысячи! Представляю, какой у меня был глупый вид, тем более что я ужасно устала… К тому же мальчишки ведь такие, чуть что – впадают в отчаяние, так что мне вдобавок ко всему пришлось ещё и их приободрять.

– Мы повели себя глупо, – сказала я. – Надо немного осмотреться, а потом идти в консульство. Там нам скажут, что теперь делать.

Мы устроились в каком-то углу. Пьер-Поль пересчитывал сумки, а Реми просто сидел и ничего не говорил.

– Да, мы полные болваны, – пробормотал он наконец. – Ничего, если я закурю?

Я сказала, что ничего, конечно. Я не знала, что он тайком покуривает, и это меня неприятно удивило. Но в остальном для мальчишки он довольно симпатичный. Иногда строит из себя крутого парня, с наглым видом щёлкает пузырём от жвачки, чтобы произвести впечатление – уж не знаю на кого. Во всяком случае, на меня такие фокусы не действуют, неужели не понятно? Иногда кажется, что он хочет сказать что-нибудь хорошее, но не находит слов и тогда стоит такой с открытым ртом, трёт лоб, как будто у доски, так и подмывает ему подсказать…

– Если бы у нас было хоть немного денег, можно было бы купить чего-нибудь пожевать, – мечтательно произнёс он.

Я тоже умирала от голода. Мы со вчерашнего дня ничего не ели, к тому же этот их местный собор ужасно напоминал огромный торт с безе и засахаренными фруктами.

Не успела я ответить, как Реми вдруг подскочил, будто его ужалили.

– Ничего себе! – проговорил он, вытаращив глаза. – Скажи мне, что я сплю и мне это снится!

Укрывшись за столбом аркады, Пьер-Поль тайком поглощал бутерброд длиной с тридцатисантиметровую линейку!

– Хочешь? – пробормотал он, протягивая Реми обкусанную горбушку.

Я думала, тот сейчас ему врежет.

Реми весь побледнел и сказал:

– Так значит, у тебя были деньги, и ты ничего не сказал!

– Ну какие там деньги, так, несколько монеток, – замялся Пьер-Поль. – Честное слово, я собирался вам сказать! Даже смешно, ты представляешь, совершенно вылетело из головы… Мне ведь родители дали немного мелочи на карманные расходы. Хотел приберечь их на крайний случай.

– Крайний случай наступил, – постановил Реми. – Ты сейчас же пойдёшь и купишь нам с Матильдой нормальный завтрак.

– Конечно, конечно, – закивал Пьер-Поль с самым жалким видом. – Я и так планировал это сделать.

Мы разместились в одном из многочисленных кафе на площади, и, несмотря на голубей, это был лучший завтрак за всю мою жизнь. На эстраде играл оркестр, а шоколад оказался таким воздушным, как будто в чашки нам плеснули по облаку. Вот только процесс заказа оказался мучительным: в меню всё было на итальянском.

– Ты уверен, что хочешь именно это? – спрашивал ПьерПоль. – Смотри, здесь есть что-то подешевле, и оно наверняка гораздо вкуснее…

– Нет, – отвечал Реми. – Я хочу именно это.

Можешь себе представить, какой вид был у официанта, когда Пьер-Поль со своим надменным выражением лица воскликнул:

– Да просто нам попался безмозглый работник! Моё знание латыни безупречно!

В итоге мы объяснялись с официантом жестами, пока ПьерПоль делал подсчёты на калькуляторе. На меня напал смех, и я всё никак не могла остановиться. Столько переживаний было в то утро, и теперь казалось, что наше путешествие наконец по-настоящему начинается.

Вот только месье Корусанта с нами не было, и самое позднее вечером нам предстояло сесть в обратный поезд до Парижа…

9. Пэ-Пэ Блещет Умом

– Пэ-Пэ, – сказал я, когда мы покончили с плюшками. – Спасибо за щедрость.

Вообще-то Пэ-Пэ Дежавю – самый большой жмот из всех, кого рождала земля. Он сделал вид, что не услышал меня, и с головой погрузился в путеводитель, пока мы разговаривали с Матильдой.

Матильда – странная девчонка. Я не знаю, как её описать: её хочется защищать, но в то же время ощущение такое, как будто она сильнее нас с Пэ-Пэ, вместе взятых. Когда с ней разговариваешь, она вроде бы совсем тихая, даже робкая. А ещё мне кажется, она всегда заранее знает, что я сейчас скажу, – раньше, чем я сам пойму, что хочу сказать. Конечно, из-за этого я напрочь теряю дар речи и сижу молчу, как пень, у меня так часто бывает с девчонками.

В Венеции шёл карнавал, и на площади было полно арлекинов, графинь в масках и скарамуччей[8]8
  Персонажи-маски итальянской комедии дель арте.


[Закрыть] с длиннющим носом – длиннее, чем у Сирано де Бержерака[9]9
  Сирано де Бержерак – французский драматург, философ, поэт и писатель. А также один из самых знаменитых персонажей французской литературы, герой одноимённой комедии драматурга Эдмона Ростана. Славился не только поэтическим талантом и безрассудной смелостью, но ещё и огромным носом, которого он стыдился и из-за которого не решался признаться в любви.


[Закрыть]. Короче говоря, вокруг творился полный кавардак.

«Жаль, что мы всё это пропустим», – подумал я. Я бы с радостью остался здесь с Матильдой – и чтобы Пэ-Пэ покупал нам пирожные.

Вообще-то я не большой любитель старых камней, но в целом вид тут был ничего. Я бы не удивился, если бы по площади вдруг пролетел Джеймс Бонд в своей летучей гондоле. Но вместо Джеймса Бонда в воздух взметнулся Пэ-Пэ с криком:

– Я, кажется, что-то нашёл!

Он триумфально махал над головой путеводителем и кудахтал от радости – во всём свете так делают только он, курицы и весёлые старушки.

– Ну и что же там? – спросил я.

– Ка-Реццонико. Это старинный дворец, в котором теперь художественный музей.

Я достал из кармана тайное послание и сверил его с путеводителем Пэ-Пэ.

– Старик, ты гений!

– Я знаю, – сказал он. – Жаль, что не все это понимают.

– Но продолжение записки от этого понятнее не становится. «П. Лонги – Иль Питторе – XIXII – Мюллер». Что это такое?

– Дай мне сосредоточиться. Матильда, ведь люди в поезде говорили на немецком, да? Значит, когда они вошли в вагон, мы были ещё в Швейцарии…

– Ты это к чему? – спросил я.

– Я никогда ни в чём не разберусь, если ты будешь меня постоянно перебивать. Таким образом, мы можем скалькулировать, что человек, которого мы преследуем, швейцарец.

– Скалькулировать?

– Ну, вычислить, если так тебе понятнее… И тогда не кажется ли тебе, что в этой записке есть одно несоответствие?

– Нет, – пристыженно признался я. – Никогда не любил задания типа «Найди ошибку».

– А мне кажется, – вмешалась Матильда. – П. Лонги, Иль Питторе, Ка-Реццонико – всё это похоже на итальянские имена.

– За исключением Мюллера, – подхватил Пэ-Пэ. – Это имя скорее немецкое… Если бы месье Корусант был здесь, он бы обязательно напомнил нам о том, что Швейцария представляет собою конфедерацию, состоящую из множества кантонов, в которых говорят на четырёх языках – французском, итальянском, ретороманском и…

– И швейцарском? – предположил я.

– Несчастный Фарамон, – сказал Пэ-Пэ. – Я часто ломаю голову над тем, как ты вообще мог выиграть этот конкурс! Конечно же, четвёртый язык в Швейцарии – немецкий!

Тут я, кажется, стал красным как рак. Ведь Пэ-Пэ, сам того не зная, попал в самую точку. Я с усилием выдавил из себя:

– Как надо, так и смог! Давай лучше впечатляй нас дальше своим умом.

– По-моему, уже и так всё ясно. Остальное легко додумать. Мюллер – это, безусловно, фамилия незнакомца из поезда. По причинам, которые нам пока не известны, у него назначена встреча с неким П. Лонги, итальянцем, в Ка-Реццонико.

– Ну что ж, тогда и нам тоже надо туда, – сказал я, поднимаясь.

– А консульство? А родители?

У Матильды вид тоже был не самый уверенный.

– А про месье Корусанта вы не забыли? – спросил я. – Если эти люди его похитили, мы обязаны их найти. В общем, вы как хотите, а я пошёл в этот самый Ка.

– Твой героизм делает тебе честь, – признал Пэ-Пэ. – Но всё-таки мне представляется, что было бы безопаснее обратиться за помощью в полицию.

– И объясняться с ними на латыни? Представляю, как местные карабинеры[10]10
  В Италии карабинерами называют военную полицию.


[Закрыть] над нами посмеются. К тому же хочу тебе напомнить, что у нас нет паспортов.

– Реми прав, – поддержала меня Матильда. – Надо идти в Ка-Реццонико.

– Как скажете. Но если с нами что-нибудь случится, моя смерть будет на вашей совести!

– Не беспокойся, старик, со мной тебе нечего бояться!

Это сказал я – и потом ещё геройски добавил:

– Ладно, чтобы освободить твои бедные руки, я согласен и дальше нести все сумки сам.

– Правильно, – поддержал меня Пэ-Пэ. – Роли должны распределяться согласно способностям: тебе – физическая нагрузка, мне – умственная.

Пэ-Пэ иногда, конечно, просто неподражаем.

10. Ка-Реццонико

Тут я должен кое-что уточнить. Фарамон и милая Матильда так искренне восхищались моей догадливостью, что это, признаться, немного вскружило мне голову… Мы шли по узким улочкам, сердца наши колотились, предвкушая предстоящие опасности, и сомнения охватили меня лишь в тот момент, когда впереди показался дворец Ка-Реццонико.

Ну конечно, XIXII – это было никакое не имя, а… Как же я, гениальный де Жанвье, не догадался раньше?

– Точно! – воскликнула Матильда, стукнув себя по лбу. – Это ведь римские цифры! Смотрите, тут есть дефис, просто он почти стёрся. Тут написано не XIXII, а XIX – II – это дата. 19 февраля!

– Но 19 февраля – это сегодня! – сказал Фарамон, который вообще всегда очень быстро соображает.

Он бросился бежать, по-обезьяньи болтая руками с моими сумками.

Я галантно замыкал шествие, тяжело дыша и обливаясь потом, несмотря на зимнюю прохладу.

Ка-Реццонико находится на правом берегу Большого канала. Из моего путеводителя следует, что внушительное здание дворца было построено в XVII – XVIII веках, а в настоящее время там хранятся коллекции живописи. Достигнув билетных касс, куда стекалась толпа туристов, мы принялись искать глазами подозрительного Мюллера в тирольской шляпе – других его отличительных особенностей мы не знали.

Однако вокруг были только самые обыкновенные туристы, вооружённые путеводителями, точно такими же, как у меня.

– Ну что ж, – вздохнул Реми. – Придётся набраться наглости и спросить.

Мы провели экстренный военный совет. Наглость – это у нас было по части Фарамона; я же довольствовался тем, что дал ему несколько лингвистических рекомендаций. Всё напрасно. Он вернулся от окошка кассы раздосадованный.

– Ничего не получится, – буркнул он. – Он ни слова не понимает.

– Подожди, я с тобой.

На этот раз кассир должен понять, что имеет дело не абы с кем.

– Ubi est quidam cum capello tyroliano?[11]11
  Где есть какой-то с тирольской шляпой? (искаж. лат.)


[Закрыть] – отчётливо произнёс я на безупречной латыни.

– Scusi, non capisco. Non capisco[12]12
  Простите, я не понимаю. Не понимаю (итал.).


[Закрыть], – забубнил в ответ сотрудник музея на неподражаемом ломаном латинском, свойственном местным жителям.

– Дайте я попробую, – сказала Матильда. – Per favore, signor, cerchiamo un uomo con un cappello tiroliano[13]13
  Скажите, пожалуйста, вы не видели господина в тирольской шляпе? (итал.)


[Закрыть].

– No, non l’ho visto. Ci sono molti turisti oggi, signorina[14]14
  Нет, синьорина, не видел. Сегодня так много посетителей (итал.).


[Закрыть].

– Что он сказал?

– Я не очень хорошо поняла, – прошептала Матильда, прежде чем одарить натянутой улыбкой своего любезного собеседника. Впрочем, он уже переключил внимание на следующего посетителя и её улыбки не увидел.

– Ладно. Тогда давайте искать П. Лонги.

– Хорошо. Но как мы его узнаем?

– По-моему, это очевидно, – сказал я. – Наверняка П. Лонги – крайне подозрительный персонаж. К тому же, поскольку он пришёл сюда на встречу с Мюллером, он будет единственным посетителем во всём музее, который не станет носиться как сумасшедший от одной картины к другой.

Ну и ещё я добавил:

– Только надо, чтобы кто-нибудь присмотрел за сумками. Могу взять это на себя…

– По-моему, ты просто трусишь, – отозвался Фарамон. – Лично я пошёл. Оставайся тут, если хочешь.

Сказано – сделано. Я остался на посту рядом с вещами, а они поднялись по широкой парадной лестнице дворца и исчезли из виду. На мой взгляд, совершенно абсурдная затея.