Текст книги "Макиавелли"

3
Макиавелли-дипломат

В 1522 г., то есть за пять лет до смерти, тяжело переживая вынужденную отставку, но все еще надеясь вернуться к делам, Макиавелли написал докладную записку, или, точнее, вадемекум,[37]37
  «Послание Раффаэлло Джиролами, отправленное 23 октября, в день его отъезда в Испанию к императору» (Memoriale a Raffaello Girolami, quando ai 23 d’ottobre partì per la Spagna all’Imperatore). Авт.


[Закрыть] адресованный некоему Раффаэлло Джиролами, которому предстояло отправиться с первой в его карьере миссией в Испанию. В этом сочинении «не от самодовольства, а из симпатии» он делится со своим молодым коллегой знаниями о ремесле дипломата, то есть искусстве выведывать всевозможные сведения, чтобы добиться уважения в своей стране, и осторожно высказывать свои суждения, ссылаясь на «искушенных людей, которые служат при дворе…», чтобы избежать упреков в неподобающем oratore (ит. «посланнику») высокомерии.

Но до этого момента еще далеко. В 1498 г. Макиавелли – начинающий дипломат, состоящий на должности секретаря. Собственно, под именем «флорентийского секретаря» он и войдет в историю, и под этим именем будут изданы его сочинения. Он подчиняется одновременно Совету десяти и Синьории и руководит Второй канцелярией, за что получает жалованье в 128 золотых «больших, или широких» флоринов (fiorini larghi) – не путать с «малыми» («запечатанными») флоринами, которые стоили на треть меньше. «Малыми» флоринами расплачивались с двумя его помощниками… Впрочем, для нас важно лишь, что Макиавелли был поставлен под начало сразу двух важнейших властных структур Флорентийской республики и вместе со своим бывшим наставником Адриани, секретарем Первой канцелярии, занялся проведением и оформлением внешней политики,[38]38
  Должность секретаря Первой канцелярии считалась более престижной и лучше оплачивалась; именно Первой канцелярии принадлежало решающее слово в вопросах внешней политики, но на деле функции Первой и Второй канцелярий не были четко разграничены, и они обе в своей работе опирались на один и тот же чиновничий аппарат. Авт.


[Закрыть] которая диктовалась Синьорией и Советом десяти.

Пизанский узел

Вскоре обострился пизанский вопрос и, как заноза, не давал Флоренции покоя. Именно с ним связано крупное дело, в котором проявился талант Макиавелли. Об этом свидетельствуют многочисленные письма, сохранившиеся в архивах Совета десяти и Второй канцелярии. Но важность этого дела состоит еще и в том, что конфликт с Пизой дал ему повод к написанию первого политического сочинения, «Рассуждения для Совета десяти о положении дел в Пизе» (Discorso fatto al magistrato de’ Dieci sopra le cose di Pisa). По мнению Макиавелли, чтобы овладеть Пизой, надо было или осадить город и взять его измором, или штурмовать, предварительно разрушив городские стены пушечными выстрелами, частично или полностью. Он склонялся к тому, чтобы обложить Пизу сорока– или пятидесятидневной осадой, а затем один или два раза обстрелять из пушек. Тогда можно будет выпустить максимальное число жителей – женщин, детей, стариков, – потому что, оставаясь в осажденном городе, каждый так или иначе может участвовать в обороне. После этого останется только с трех сторон ударить из пушек и взять город штурмом.

Пизанский вопрос, ставший темой первых размышлений Макиавелли об искусстве войны, был важнейшим для Флорентийской республики.

Нельзя не признать, что Пиза почти полностью утратила политическое значение, которым обладала в Средние века. Кладбище Кампо-Санто, кампанила (Пизанская башня) и Баптистерий были ярким свидетельством былой славы древнего города. В 1324 г. Пиза уступила Сардинию Арагонской короне, и с тех пор ее владения ограничивались собственно Пизанским контадо. Сумбурный XIV в. прошел под знаком беспощадной борьбы между факциями за власть в коммуне, и в результате в 1406 г. флорентийцы под командованием Джино Каппони захватили город (победе их способствовало предательство предводителя народа Джованни Гамбакорты, открывшего городские ворота). Для Флорентийской республики определяющим в экономическом плане было географическое положение Пизы: город стоял на реке По вблизи морского побережья. Долгое время Пиза оставалась главным портом Тосканы, пока эта роль не перешла к Ливорно, еще более удачно расположенному. Тем не менее Пиза оставалась богатым процветающим городом под защитой мощных оборонительных сооружений. Она открыто противостояла давлению своей могущественной соседки и использовала любую возможность, чтобы подорвать ее влияние. Такую возможность в ноябре 1494 г. ей предоставил Карл VIII своим появлением на Апеннинском полуострове. Пиза приняла французов с распростертыми объятиями и, пока французская армия стояла в городе, провозгласила независимость: Карл не возражал, не увидев в этом ничего предосудительного. Флоренция попыталась добиться от него возвращения Пизы под власть республики мирными дипломатическими средствами, но флорентийцы слишком затянули с решением и упустили время. 20 ноября Карл отбыл из Флоренции, получив займы под гарантии возвращения завоеванных территорий флорентийского контадо. Земли возвращены не были, Карлу пришлось отдавать долг, и пизанское дело отошло на второй план. Оставался единственный выход: война.

Однако все обстояло не так просто. Хотя Карл поддержал восстание пизанцев, во Флоренции существовала давняя традиция дружеских отношений с Францией: многие крупные флорентийские купцы, и не только Медичи (впрочем, обанкротившиеся в 1494 г.), вели дела и в Лионе, и в Париже, и в других французских городах. Профранцузская партия пользовалась большим влиянием. Савонарола открыто выступил на стороне Франции против папы Александра VI, и в 1497 г. разгневанный понтифик отлучил его от церкви. В 1495 г. Александр VI возглавил коалицию, официально объединившуюся для борьбы с Турцией, но на деле направленную против Франции. В истории она известна под названием Венецианской лиги. В нее вошли Папская область, Венецианская республика, герцогство Миланское, но также ее поддержала Священная Римская империя и Арагонская корона. Венецианская лига de facto напрямую угрожала Флоренции. В сложившейся ситуации руки флорентийской дипломатии были связаны, но смерть Карла VIII, последовавшая 7 апреля 1498 г., и казнь Савонаролы 23 мая того же года в корне изменили дело. Венецианская лига распалась 24 ноября 1497 г., и больше уже ничто не мешало итальянским городам-государствам направить свои посольства во Францию с предложением мира, тем более что новый король Людовик XII искал дружбы папы, так как желал аннулировать свой брак и жениться на вдове Карла VIII.

Оставался еще нерешенным пизанский вопрос, по поводу которого «великие державы» не могли прийти к согласию. Однако расстановка сил в корне изменилась. Папа, выступавший раньше против возвращения Пизы Флоренции, был готов дать свое согласие. Его поддерживал умный и коварный Лодовико Сфорца по прозвищу Моро, бывший кондотьер, который стал герцогом Миланским, отобрав власть у Висконти, правивших герцогством с 1277 г. Макиавелли знал в подробностях историю герцога Лодовико и не раз возвращался к ней в своих сочинениях… В ту пору Моро больше всего боялся, что Пиза перейдет к венецианцам, бывшим на тот момент его врагами и конечно же выступавшим против восстановления в Пизе власти Флоренции. На кого в этой ситуации могли опираться флорентийцы? Безусловно, ни на Геную и Сиену, вечных врагов Флорентийской республики, ни на граничащую с ней Лукку и Фаэнцу. Единственными надежными друзьями в этом случае были Бентивольо, с 1401 г. правившие Болоньей, и «львица Романьи», грозная графиня Имолы и Форли Катерина Сфорца (1463–1509), которая стала для Макиавелли образцом политика и человека.

Началась война; она шла с переменным успехом. Сначала флорентийцы потерпели поражение от пизанцев в битве при Сан-Реголо. Стало очевидно, что Флоренция, город торговцев и ремесленников, никогда не станет мощной военной державой. Стало быть, следовало обратиться к профессионалам. 1 июня 1499 г. был заключен договор со знаменитым кондотьером Паоло Вителли; также призвали на помощь армию Моро. Дело пошло на лад: Вителли отвоевал у пизанцев часть их территории с городками Бути, Викопизано, Либрафатта. Успехи флорентийской армии вызвали беспокойство у венецианцев, в рядах которых сражались двое членов клана Медичи, Пьеро и Джулиано… Фаэнца беспрепятственно пропустила их через свою территорию, в октябре они уже овладели крепостью Биббьена и угрожали непосредственно Флоренции. Срочно был вызван уже проверенный в боях Вителли, он на всю зиму запер несчастных венецианцев в крепости. В этих условиях лучшим выходом для всех был мир. При посредничестве герцога Феррарского мир был заключен, но условия не устроили никого: Флоренция получала часть пизанской территории, но при этом должна была выплатить Венеции сумму, которая казалась непомерной флорентийцам и смехотворно малой венецианцам, дорого заплатившим за эту войну.

Макиавелли и прекрасная правительница Форли

А как в это время обстояли дела у Макиавелли? Он был начинающим политиком, на что ему недвусмысленно указали, отправив улаживать пустяковое дело к некоему Якопо д’Аппиано, правителю Пьомбино, кондотьеру, который был нанят Флорентийской республикой и теперь требовал увеличения жалованья. Эта миссия длилась один день. Следующее поручение было серьезнее: 12 июля его направили с посольством к побочной племяннице Моро Катерине Сфорца Риарио. В ту пору она состояла уже в третьем браке; за своего третьего мужа, флорентийского посла в Форли Джованни ди Пьерфранческо Медичи она вышла тайно (от него она родила сына, знаменитого кондотьера Джованни далле Банде Нере). Оба первых мужа правительницы Форли были убиты (Джироламо Риарио в 1488 г., а Джакомо Фэо, секретарь ее первого мужа, в 1495 г.), но она смогла за них отомстить. В знаменитой главе «О заговорах» из «Рассуждений о первой декаде Тита Ливия» (кн. III, гл. VI) Макиавелли повествует о том, как повела себя Катерина Сфорца после того, как 14 апреля 1488 г. Франческо д’Орсо убил ее мужа Джироламо Риарио.[39]39
  См. также «Историю Флоренции» Макиавелли, VIII, 34. Авт.


[Закрыть] Этот рассказ немало способствовал рождению легенды о ней:

В Форли заговорщики убили своего князя, графа Джироламо, и овладели его женой и малолетними детьми; для своего обеспечения им казалось необходимым овладеть цитаделью, но комендант не соглашался сдать ее. Тогда мадонна Катерина (так звали графиню) обещала заговорщикам приказать коменданту сдаться, если они отпустят ее в цитадель, в залог же она оставляла им детей. Положившись на это, они отпустили ее; но едва она вошла в крепость, как, войдя на стену, обратилась оттуда к ним с упреками и угрозами за убийство мужа; чтобы они не рассчитывали на детей ее, которые остались у них заложниками, она показала им свои детородные органы, сказав, что о детях не заботится, потому что может наделать новых. Заговорщики, не зная, что делать, и поздно увидав свою ошибку, искупили ее вечным изгнанием.

Восхищаясь Катериной Сфорца, Макиавелли все же трезво оценивает ее действия. В «Государе» (гл. XX) он упоминает ее имя, чтобы продемонстрировать, сколь призрачны надежды тех, кто, как Катерина Сфорца, рассчитывает на крепостные стены, пренебрегая «мнением народа»:

Поэтому лучшая из всех крепостей – не быть ненавистным народу: какие крепости ни строй, они не спасут, если ты ненавистен народу, ибо, когда народ берется за оружие, на подмогу ему всегда явятся чужеземцы. В наши дни от крепостей никому не было пользы, кроме разве графини Форли после смерти ее супруга графа Джироламо; благодаря замку ей удалось укрыться от восставшего народа, дождаться помощи из Милана[40]40
  Катерину Сфорца освободили войска, которые ее дядя Лодовико Сфорца послал ей на выручку. Авт.


[Закрыть] и возвратиться к власти; время же было такое, что никто со стороны не мог оказать поддержку народу; но впоследствии и ей не помогли крепости, когда ее замок осадил Чезаре Борджа и враждебный ей народ примкнул к чужеземцам. Так что для нее было бы куда надежнее, и тогда и раньше, не возводить крепости, а постараться не возбудить ненависти народа.

Здесь явная отсылка к вспыхнувшему 15 декабря 1499 г. восстанию жителей Форли, которых прекрасная правительница душила налогами и в поддержку которым и выступил Чезаре Борджа… В трактате «О военном искусстве» (кн. VII) Макиавелли настроен уже менее критично, и вина графини в сдаче города уже не столь очевидна: «Скверно построенная крепость и бездарность коменданта погубили мужественную графиню, решившую сопротивляться войску, на борьбу с которым не отважились ни король Неаполя, ни герцог Милана». Доброе имя графини было спасено: «Усилия ее, правда, не имели успеха, но борьба принесла ей великую честь, вполне заслуженную ее доблестью. Свидетельством этому является множество стихотворений, сложенных тогда в ее похвалу». До нас не дошло других свидетельств о существовании этих стихотворных сочинений (кроме разве что баллады Марсилио Компаньона), но начало легенде было положено…

Как мы видим, Катерина Сфорца обладала сильным характером, о чем свидетельствует и ее портрет кисти Лоренцо ди Креди. В 1499 г. ей было тридцать шесть лет, она достигла расцвета своей красоты и была готова пустить в ход все средства для достижения собственных целей, а Макиавелли был неискушенным в делах новичком, и она, верно, подумала, что ей будет легко с ним справиться. Предмет торга напрямую не затрагивал ее интересов; речь шла о ее сыне кондотьере Оттавиано Риарио (кондотта была их семейным ремеслом). В прошлом году Флоренция выплатила ему за услуги 15 000 флорентийских золотых флоринов, что составляло непомерную сумму. В этом году республика снова собиралась нанять его, но «только» за 10 000 флоринов (официально Флоренция не находилась в состоянии войны). Кроме того, по договору он должен был явиться на службу с пятьюстами пехотинцами. Наем кондотьеров относился к внешнеполитическим делам и находился в ведении Совета десяти (Dieci di Balia), при котором Макиавелли и состоял секретарем. Миссия была трудной; главным в этом деле было не рассориться с матерью кондотьера, чьи владения с крепостями Форли и Имола занимали стратегическое положение у границ Тосканы, а сама правительница имела в те времена прочные связи по всей Италии. Ему также предстояло выполнить еще одну, весьма прозаичную, но при этом первостепенную задачу: закупить боеприпасы. Часть из них Макиавелли приобрел в десяти километрах от Форли, в форте Кастрокаро, но этого было недостаточно, и он рассчитывал докупить остальное в Форли. Прибыв туда 15 июля, он застал в крепости посланника миланского дядюшки Катерины Моро, Джованни Казале, человека скрытного и лицемерного, который приехал в поисках наемных солдат для герцога, обеспокоенного тем, что от него один за другим отворачиваются его старые союзники, и в их числе папа римский и… Флоренция. Был и еще один повод для беспокойства: с севера вновь угрожали французы, вот-вот должна была начаться вторая Итальянская война. Переговоры проходили трудно: за неделю пребывания Макиавелли имел четыре беседы с графиней, по результатам которых он отправил четыре письма от 17, 18, 23 и 24 июля 1499 г. Эти беседы (как явствует из первого письма) сопровождались строгим ритуалом: сначала официальная аудиенция, на которую графиня являлась в костюме регентши, затем переговоры с секретарем Антонио Балдраккани. На всех встречах непременно присутствовал, не произнося ни слова, Казале. Макиавелли охватило беспокойство: Казале, пользовавшийся большим доверием графини, не отпускал ее ни на шаг («он может склонить колеблющийся ум куда захочет»), а тем временем из крепости уходило с каждым днем все больше солдат… Катерина забрасывала молодого дипломата написанными в успокоительном тоне и очень противоречивыми посланиями. Наконец сошлись на 12 000 флоринов жалованья для юного Оттавиано.

Казалось бы, дело было улажено. Однако в момент подписания договора безжалостная правительница Форли потребовала добавить в документ дополнительное и трудновыполнимое условие: Флоренция должна была взять на себя обязательство прийти ей на помощь при нападении кого-нибудь из ее беспокойных соседей: Макиавелли был уполномочен дать только устные обещания, и ей это было известно. Он вспыхнул гневом, немедленно откланялся и покинул город. Во Флоренции его никто не упрекнул за случившееся – республика вела переговоры со своим старым и куда более мощным союзником, Францией. Что до миланского дядюшки, враждовавшего одновременно и с венецианцами, и с французами, и с флорентийцами… его положение становилось все менее завидным, а альянс с его племянницей – все менее привлекательным. Как бы то ни было, Макиавелли запомнил навсегда этот урок беспринципности и коварства, хотя и сохранил к правительнице Форли уважение, которое не уменьшилось с годами. Тем самым он продемонстрировал черту характера, которая проявится еще не раз, – способность, находясь на государственной должности и выполняя дипломатические поручения, сохранять редкую по тем временам независимость ума.

К его возвращению во Флоренцию накопилось много работы, о чем его предупреждали еще во время пребывания в Форли. Дела в Пизе совсем не ладились. Отряды Паоло Вителли встали лагерем под мощными пизанскими стенами. 6 августа они обстреляли укрепления из пушек, обрушили их «на сорок саженей» и захватили важную часть фортификационных сооружений – бастион Стампаче (неподалеку от существующих по сей день ворот Порта-а-Маре). В Пизе началась паника, поговаривали о сдаче, некоторые жители покидали город. К всеобщему изумлению, Вителли не воспользовался своим преимуществом и отвел войска от стен города! Флоренция недоумевала. Синьория завалила его депешами с призывом идти на город. Некоторые из них, судя по записям в реестре, исходили от Макиавелли, однако дело не двигалось с места. Вителли медлил, в лагере распространилась малярия; он сам заболел, а начавшиеся проливные дожди никак не улучшили ситуацию. Во Флоренции это вызывало раздражение: всю вину за разорительную провальную политику возлагали на Совет десяти. Осада Пизы не могла продолжаться вечно. Надо было принимать крайние меры. Решили, что тут не обошлось без предательства, тем более что недолгое время Вителли состоял на службе у Пизанской республики. Во дворце Синьории состоялся совет; Макиавелли, как известно из его писем,[41]41
  «O per non havere voluto, sendo corropto, o per non havere potuto, non avendo la compagnia, ne sono nati per sua colpa infiniti mali ad la nostra impresa, et merita l’uno o l’altro errore, o tuct’a due insieme che possono stare, infinito castigo». («Или по злому умыслу, если он был подкуплен, или от неумения, если войско его было недостаточно велико, он причинил нашему предприятию неисчислимый вред, и обе эти причины (одна не исключает другую) заслуживают беспримерного наказания».) Из письма Макиавелли, посланного в первых числах октября одному из секретарей Лукки. Авт.


[Закрыть] принимал участие в обсуждениях. Было решено вызвать Вителли в маленький городок Кашину, откуда поступали указания в лагерь осаждавших. Кондотьера заключили под стражу за то, что он изменил тактику без ведома Синьории. Его схватили вместе с братом Вителоццо Вителли, которому удалось бежать. Потом его привезли в Палаццо-Веккьо,[42]42
  В этом дворце располагалась Синьория; название Палаццо-Веккьо закрепилось за ним после того, как Медичи перебрались в Палаццо-Питти. Авт.


[Закрыть] где пытали целый день. Вителли так и не сознался в предательстве, но тем не менее был без суда и следствия тут же обезглавлен. Во Флоренции народ не любил проволочек и применял энергичные меры, и потому гонфалоньер Гуаскони удостоился похвал за то, что без промедления завершил это дело. Надо сказать, что Паоло Вителли был одним из самых популярных в Италии кондотьеров. Человек достойный, он происходил из семьи правителей Читта-ди-Кастелло, оба его брата, Камилло и Вителлоццо, также стали известными кондотьерами. Конечно, Паоло не был добрым самаритянином: пленив пятерых венецианцев, которые воевали на стороне Пизы, он велел отрубить им кисти рук, повесить на шею и в таком виде отправил в осажденный город. По сути, его казнь относилась к издержкам профессии: так, в 1431 г. в ходе войны Венецианской республики с Миланом Венеция после битвы при Кремоне, не задумываясь, казнила прославленного кондотьера Карманьолу за то, что он «промедлил» с вступлением в бой. Надо сказать, что Карманьола долгое время служил герцогам Миланским Висконти. Можно ли в этих двух случаях говорить о предательстве? Нам трудно об этом судить, ведь Макиавелли жил в обстановке общего недоверия к наемникам, готовым в любую минуту, не колеблясь, переметнуться в лагерь противника. Однако, рассуждая о конце Карманьолы, он называет только одну причину его казни: «Карманьола был известен им как доблестный полководец – под его началом они разбили миланского герцога, – но, видя, что он тянет время, а не воюет, они рассудили, что победы он не одержит, ибо к ней не стремится, уволить же они сами его не посмеют, ибо побоятся утратить то, что завоевали: вынужденные обезопасить себя каким-либо способом, они его умертвили» («Государь», гл. XII). Таким же образом он объясняет и казнь Вителли: «Если бы он взял Пизу, разве не очевидно, что флорентийцам бы от него не отделаться? Ибо, перейди он на службу к неприятелю, им пришлось бы сдаться; останься он у них, им пришлось бы ему подчиниться» («Государь», гл. XII). Иными словами, рассуждая логически, есть только одно решение: убийство… Во имя того, что мы назовем, прибегнув к анахронизму, государством, в данном случае во имя города-государства – политической модели того времени.