Текст книги "Макиавелли"

26 сентября двор по-прежнему оставался в Блуа. Финансовое состояние Макиавелли было плачевным, и он извещал об этом Синьорию: «Я живу на постоялом дворе, содержу трех лошадей и не могу обходиться без денег!» В Италии события развивались стремительно, опасность была все ближе. Герцог Валентино занимал все новые территории, и вскоре стало известно, что он без боя захватил города Римини и Пезаро у самых границ Тосканы. Это образумило Синьорию, и она объявила о немедленной отправке большой суммы денег для швейцарцев и прибытии нового посла Пьерфранческо Тозинги, который должен был выехать во Францию 16 октября. После отъезда Франческо делла Каза Макиавелли обрел свободу действий. Получив добрую весть, он вскочил на коня, поскакал к кардиналу Руанскому, который находился в 8 лье (35 километрах) от Блуа, и тут же сообщил ему о «вероятном» прибытии нового представительного посольства. Несколько раздраженный этой театральной сценой с участием юнца, которого Флоренция направила к нему послом, кардинал, приняв к сведению сказанное, отвечал ему с известной долей сдержанности: «Ты сообщил нам об этом. Это правда. Но мы умрем до приезда твоих послов… Однако мы сделаем все, что потребуется, чтобы кое-кто другой умер раньше нас…» Этот разговор состоялся 11 октября. В Нанте, куда перебрался двор, Макиавелли с радостью сообщил по-настоящему хорошую новость: аванс в 10 000 флоринов в счет невыплаченного жалованья (в размере 35 000 флоринов) был официально отправлен швейцарцам. Это стало реальным шагом навстречу союзнику. Французы оценили его по достоинству и немедля послали к герцогу Валентино сказать, чтобы он более не чинил урон флорентийцам, что герцог крепко запомнил. Во время одной из бесед по поводу опасной политики Чезаре Борджа между Макиавелли и кардиналом произошел знаменитый диалог: кардинал утверждал, «что итальянцы мало смыслят в военном деле». Макиавелли, как истинный итальянец, почувствовал себя уязвленным и отвечал ему, «что французы мало смыслят в политике, иначе они не допустили бы такого усиления Церкви».[48]48
  Государь. Гл. III. Авт.


[Закрыть] Однако в своей дипломатической переписке он проявлял больше сдержанности и призывал Синьорию быть осмотрительнее и забыть об оскорблениях, так как судьба Флорентийской республики зависела теперь от Франции, которая была единственной державой, способной навести порядок на Апеннинском полуострове, обуздав папу, императора, венецианцев и миланцев.

Остаток долга обещали выплатить «без отлагательства». Это вызывало раздражение, но в целом положение Макиавелли при дворе укрепилось. Он устал и помышлял только о возвращении домой. Судьба не пощадила его: еще за месяц до отъезда умер отец; потом, уже в его отсутствие, умерла сестра Примавера, супруга Франческо Верначчи. Надо было приводить «дела» в порядок («restano le cose mie in aria e senza essere ordinate», ит. «дела мои пришли в расстройство и пребывают в полном беспорядке»), заниматься наследством и думать о положении семьи. Макиавелли испросил у Синьории разрешение приехать на месяц во Флоренцию. Была и другая причина вернуться домой: верный его соратник и помощник Агостино Веспуччи, двоюродный брат Америго, писал, что «некоторые силы» во Флоренции добиваются его ухода с поста секретаря. Наконец, был и более приятный повод, заставлявший его торопиться с возвращением домой, в лице Мариетты Корсини, на которой он женится в августе 1501 г. А пока надо было ехать вместе со двором Людовика XII в Тур, куда он прибыл 21 ноября. В ожидании приезда Тозинги, который медлил в пути, Макиавелли направлял во Флоренцию свои последние, весьма взвешенные советы, пытаясь убедить Синьорию в необходимости использовать любые средства для сохранения союза с Францией. Тозинги был хорошим другом, и Макиавелли писал и ему, посвящая в детали «устройства» французского двора. В конце декабря пришло столь долгожданное предписание возвращаться во Флоренцию. Он отправил последнее письмо Синьории, в котором сообщалось о приезде немецкого посла с предложением мирного договора между двумя державами и создания коалиции в условиях угрозы вторжения турок в Европу.[49]49
  К этому моменту они захватили крепости Корон и Модон на Пелопоннесском полуострове (ныне Корони и Метони). Авт.


[Закрыть] И наконец он отправился в обратный путь и 14 января 1501 г., через полгода после начала посольства, вернулся домой.

«О природе галлов»

Что вынес он из этого долгого и трудного путешествия? Возможно, знание французского языка, поскольку его написанные по-итальянски письма пестрят французскими выражениями и отдельными словами («Il Cardinal rispose che non era rien»), хотя устное общение сторон велось на латыни, языке международных контактов того времени, усвоенной весьма приблизительно, для которой было характерно свободное обращение с синтаксисом, о чем свидетельствуют многие дипломатические послания. Но также и некую картину французской жизни, которая возникает между строк в трактате 1501 г. «Рассуждение о мире между императором и королем» (Discursus de pace inter Imperatorem et Regem). Французский король, с которым он близко общался в течение долгих месяцев кризиса в отношениях Франции и Флорентийской республики, был в его представлении гарантом единства страны, «ни с кем не сравнимый порядком в своем королевстве», и потому если кто думает, что «французские провинции и князья готовы поднять восстание, то он глубоко заблуждается». Картина французской жизни еще пополнится новыми богатыми впечатлениями во время последующих миссий (в 1504, 1510 и 1511 гг.). Но именно во время первого своего посольства во Францию он воспылал ненавистью к проволочкам и нерешительности, отражение которой мы встречаем и в «Государе», и в «Рассуждениях о первой декаде Тита Ливия». Потому что именно из-за склонности к промедлению у французов сложилось нелестное представление о флорентийцах: «Они почитают вас за людей пустых и бесполезных», так как имеют уважение только к тому, «кто вооружен и готов им что-нибудь дать», и видят, что республика «не имеет ни оружия, ни власти хоть что-нибудь им дать». И следовательно, итальянские княжества и республики, если они хотят выжить в противостоянии с национальными государствами, должны рассчитывать на собственную военную силу и всячески укреплять ее.

Сразу же после первого посольства во Францию, в период с 1500 по 1503 г., Макиавелли написал короткий и весьма язвительный трактат «О природе галлов» (De natura Gallorum), за которым последуют и другие сочинения, посвященные исключительно Франции. В нем автор выражает весьма недвусмысленно свой взгляд на французов: они «непостоянны и легковесны». «Они ослеплены своим могуществом и сиюминутными интересами», «скорее мелочны, чем осторожны» и во всем ищут выгоду. «Француз, которого просят об одолжении, сначала думает о том, какую выгоду он сможет от этого получить». Очевидно, что французы, о которых пишет Макиавелли, были придворными Людовика XII. Он также быстро уловил настрой монарха и его стремление свести отношения французского королевства с Флорентийской республикой к вассальной зависимости на феодальный манер. И это подспудное подчинение Флорентийской республики вызывало неприятие у ее «посла».

Кроме того, Макиавелли понял, как много значит умение правильно рассчитать баланс сил. В отношениях с французами, когда речь заходит о деньгах, приходится, чего бы это ни стоило, уступать:

Чтобы сохранить дружбу этого величества, надо решиться и заплатить те деньги, которые они, как говорят, заплатили за Синьорию швейцарцам и другим наемникам, стоявшим у стен Пизы. Они успели так нам надоесть с этими деньгами, что, по нашему разумению, нет другого выхода, как только заплатить, так как это величество будет на вас злобиться и за сто франков.[50]50
  Письмо из Мелена от 14 сентября 1500 года. Авт.


[Закрыть]

Возвращение

Во Флоренции, куда доходили слухи о трудностях, с которыми столкнулся Макиавелли, его авторитет значительно возрос, как писали в письмах его близкие. Его послания ценили, а его друг Буонаккорси, который, как и он, служил в канцелярии, ловил общие настроения и пересказывал все хвалебные отзывы о нем. Вышеназванный Бьяджо Буонаккорси, по нашим сведениям, появился в жизни Макиавелли именно в этот период, навсегда остался надежным другом и не отвернулся от него даже в годы опалы. Буонаккорси служил под началом Макиавелли, был эрудитом, историком и, ежедневно фиксируя свои наблюдения повседневной жизни, составил записки под названием «Хроники наиболее важных успехов, достигнутых в Италии, в частности во Флоренции, в период с 1498 до 1512 г.» (Diario de’successi piu importanti seguiti in Italia, et particolarmente in Fiorenza, dell’anno 1498 in fino all’anno 1512). Это сочинение долго ходило в списках и наконец вышло в 1568 г. во Флоренции, в знаменитом издательстве Giunti. Он писал Макиавелли не только о положении дел во Флоренции, но и рассказывал – лил бальзам на душу, – с какой симпатией к нему относятся сослуживцы по канцелярии и как ждут его возвращения.

По прибытии во Флоренцию Макиавелли получил только две недели отпуска, после чего ему было поручено новое трудное дело – миссия в Пистою, небольшой зависимый от Флоренции городок, расположенный в двенадцати лье (53 километрах) от нее. Как и во многих подобных городах Италии, в Пистое было две враждующие партии, или клана: Канчелльери и Панчатики. В августе 1500 г., во время пребывания Макиавелли во Франции, Канчелльери, воспользовавшись трудностями, которые переживала Флоренция, снова развязали гражданскую войну и изгнали Панчатики из города. Эти события грозили обернуться серьезными последствиями для Флоренции, так как пистойские факции опирались на поддержку флорентийских кланов: Панчатики делали ставку на Медичи, а Канчелльери – на пополанов, соперничавших с аристократией. Но что еще опасней, эта вражда местных кланов выплеснулась за пределы Тосканы: правитель Болоньи Джованни Бентивольо благоволил Канчелльери, тогда как Панчатики пользовались расположением Вителли и Орсини, которые, в свою очередь, пеклись о судьбе молодого правителя с большими амбициями, бывшего церковного сановника Чезаре Борджа… К тому же стычки между противниками вышли за пределы Пистои, и в окрестностях города уже орудовали вооруженные банды. Такого Флоренция не могла потерпеть. 2 февраля 1501 г. республика откомандировала Макиавелли в качестве комиссара в Пистою, наделив его широкими полномочиями. Миссия его была простой: он должен был оценить сложившуюся обстановку и принять надлежащие меры. Ему хватило совсем немного времени, чтобы понять суть дела и попросить у Синьории войска «для замирения партий в Пистое». Его просьба была удовлетворена, и в город из Флоренции прибыл большой отряд под командованием нескольких комиссаров, среди которых был и двоюродный брат Макиавелли, его тезка Никколо… К апрелю ситуация успокоилась. В результате Макиавелли извлек из этих событий важный урок: если в Пизе дело решалось оружием, то в Пистое следовало использовать противоречия между кланами. Но он не строил иллюзий: вражда Канчелльери и Панчатики длилась долгие годы, и единственное, что можно было сделать в этих обстоятельствах, – это временно охладить пыл противников.[51]51
  В 1502 г. Макиавелли написал сочинение, посвященное этому историческому эпизоду, «Пояснения о мерах, принятых Флорентийской республикой по замирению Пистои» (De rebus pistoiensibus). Авт.


[Закрыть]

Макиавелли, которого Совет десяти посылал повсюду гасить возникающие конфликты, был назначен на должность секретаря после падения Савонаролы и отстранения от должности его ставленника Алессандро Браччези. Иными словами, это назначение стало возможным благодаря отчуждению от власти партии сторонников Савонаролы (партии «плакальщиков» – piagnoni), и решение о его избрании исходило от широкой коалиции, которая и свергла пророка. Но к моменту миссии в Пистою он еще не воспринимался как ее приверженец; на этом этапе своей карьеры он отличался абсолютным «идеологическим» нейтралитетом, хотя уже тогда, во время первых посольств, смог понять, сколь ограниченна в своих способностях аристократия, на которую он был вынужден работать в качестве простого секретаря.

4
Макиавелли и его герой, великий Цезарь Борджа

В воздухе по-прежнему витала скрытая угроза, порожденная соперничеством между французской короной и папским государством, территориальными притязаниями папы, который намеревался вступить в военное противостояние с великими национальными государствами того времени. Именно эти обстоятельства, способные поставить под удар само существование Флоренции, позволили Макиавелли познакомиться поближе с одним из персонажей, оказавших на него глубочайшее влияние, и соприкоснуться с тем феноменом, который он в своем трактате «О княжествах» (De Principatibus) назовет «новый государь»: с Чезаре (Цезарем) Борджа, вместе со своим отцом понтификом будоражившим итальянскую политическую жизнь, правила которой он никогда не соблюдал.

Когда сын папы римского зовется Цезарем…

Сын кардинала Родриго Борджа и куртизанки Ваноцци Каттанеи был человеком непростым. В детстве он был или, по крайней мере, считался вундеркиндом, судя по тому, что в возрасте семи лет его назначили апостольским протонотарием. Затем он сменил большое число церковных или околоцерковных должностей: был казначеем кафедрального собора Картахены, архидиаконом собора Таррагоны, каноником собора Лериды, все это до достижения тринадцатилетнего возраста. В шестнадцать лет, в 1491 г., по милости папы Иннокентия VIII он становится епископом Памплоны, что не помешало ему пройти курс наук сначала в Перудже, затем в Пизе. Но Родриго Борджа вскоре избрали папой под именем Александра VI, и 26 августа 1492 г., в день интронизации, его сверхталантливый сын стал архиепископом Валенсии. В 1493 г., в восемнадцать лет, он уже был кардиналом, а в 1495 г. – папским наместником и легатом в Орвьето!

Однако амбиции этого одаренного юноши лежали совсем в другой плоскости, а между тем в Италии, которая еще не освободилась от влияния кондотьеров, атмосфера была по-прежнему пропитана духом героизма. Так, историки того времени, вовлеченные в политическую жизнь своих городов-государств, постоянно приводили в пример какого-либо героя, которого они предлагали в качестве образца для подражания тем из своих современников, кто намеревался сделать политическую карьеру. Этим героем мог быть Цезарь, Публий Корнелий Сципион, Моисей… и всех этих великих, благородных героев можно было увидеть на фресках, которыми властители того времени украшали свои парадные залы. Об этом увлечении героями древности свидетельствуют также труды, посвященные «великим людям» Античности, самым знаменитым из которых является «Книга о знаменитых мужах» (De viris illustribus) Петрарки. Хорошо известны также ученые споры на тему героев и героизма в Италии эпохи Возрождения – такие, как спор между Поджо Браччолини и Гуарино Веронезе по поводу исторической роли Сципиона и Цезаря, причем первый считал самым великим человеком в римской истории Сципиона, второй склонялся в пользу Цезаря. Не говоря уже о популярности «Сравнительных жизнеописаний» Плутарха, переведенных в свое время Салютати и постоянно переиздаваемых, экземпляр которых Макиавелли разыскивал в 1502 г.

Если вас зовут Цезарь, а ваш отец выбрал себе имя Александр, вам на роду написано стать завоевателем – по крайней мере, потенциальным. Но, когда волею судеб вы стали духовным лицом высокого ранга, все, очевидно, сложнее. Впрочем, для «Цезаря» нет ничего невозможного, и в августе 1498 г. папская консистория сняла с Чезаре пурпурную кардинальскую мантию. Сразу же после этого он отправился с миссией в Шинон, где оказал Людовику XII неоценимую услугу, о которой тот никогда не забудет, несмотря и вопреки всяческим дипломатическим осложнениям. Отсюда берет начало и их несомненная близость, о которой герцог Валентино упомянул в разговоре с Макиавелли, назвав короля «хозяином bottega» (ит. «лавочки»). В благодарность король не стал противодействовать стремлению Чезаре подчинить себе самый настоящий феод, приобретенный силой оружия, как делали в старину, и проложил ему дорогу в миланское герцогство. Затем будет Романья, которую он мечтал присоединить к папскому государству (dominio его отца) и превратить его в государство в полном смысле слова, сравнимое с национальными государствами, которые своим могуществом безоговорочно превзошли города-государства, каким бы внешним блеском те ни отличались. В сентябре 1499 г. Чезаре Борджа захватил Имолу и Форли. В 1500 г. в его распоряжении уже пятнадцатитысячное войско, и Чезена сдалась ему без сопротивления. Более того, просвещенная Италия (Пьер Франческо Юстоло из Сполето, Серафино Чимино из Аквилы и др.) возносила ему хвалу. 26 апреля 1501 г. пала Фаэнца, затем Пезаро и Римини. И вот уже Чезаре Борджа, как и подобает завоевателю, готов стать герцогом Романьи!

Встреча

Как раз в тот момент, когда Макиавелли пытался распутать клубок региональных противоречий, где одной из ставок в игре являлась Пистоя, произошла его первая встреча с политической фигурой, наложившей на него глубокий отпечаток и обеспечившей ему прочную славу бесчестного человека в глазах потомков. В то время Валентино был занят тем, что с благословения своего отца отвоевывал себе владения в Романье, изнемогавшей под гнетом невзгод, которая, если верить Данте, и в «Аду» (XXVII) и в «Чистилище» (XIV) предстает символом жестокости и бесконечных столкновений между мелкими и крупными тиранами. В сущности, эта провинция, если иметь в виду la Romagna larga (большую Романью), являлась ключевой территорией для контроля за Апеннинским полуостровом, но из-за географического положения и крайней раздробленности на отдельные владения, ожесточенно боровшиеся между собой, ее было трудно завоевать и еще труднее удержать. Однако положение дел менялось, и обладание этой провинцией стало теперь еще более важным. Дело в том, что Романья стремилась отойти от ferocitas (лат. «жестокостей»), подобных тем, что описаны у Данте, и при ее дворах царствовали теперь litterae humaniores (лат. зд.: «светские гуманитарные науки и их представители»): в Римини – Альберти, в Чезене – собравший великолепную библиотеку Малатеста, в Форли – Кодро и Мелоццо, в Урбино – Лаурана и династия Монтефельтро… К этому всему прибавлялось желание Александра VI придать образу папы масштабность, достойную великого Цезаря, и заново воплотить в жизнь идею romanitas (римского мира) (унаследованную и папой Юлием II), то есть вернуть авторитет институту папства в христианском мире (перед лицом турецкой угрозы), опираясь на реальную светскую власть и военную мощь. Орудием romanitas должен был стать новый Цезарь!

Впрочем, для большей уверенности в успехе Александр VI официально пожаловал ему титул герцога Романьи. Чезаре Борджа предстояло оправдать этот титул, пока еще лишенный содержания. Весной он подошел к населенному отважным народом небольшому городку Фаэнца, который в итоге ему покорился. Затем он двинулся на Болонью. На этот раз его ждал более лакомый кусок. У Бентивольо, синьоров этого города, были неплохие боевые заслуги, и, что важнее всего, они могли рассчитывать на поддержку французов. Ответ Людовика XII, впрочем, не заставил себя ждать: руки прочь от Болоньи. Борджа плохо перенес этот удар, но был вынужден подчиниться. Его следующей жертвой стал Пьомбино, защищенный естественной преградой; он располагался на берегу моря и был очень привлекательной добычей в стратегическом отношении. Одна проблема: чтобы подойти к нему, нужно было перейти через Апеннины и, естественно, пересечь территорию, принадлежащую Флоренции. И вот Борджа попросил на это разрешения у Синьории и, не дожидаясь ответа, отправился в путь, пытаясь усыпить бдительность флорентийцев умиротворяющими посланиями. Но как только горы были пройдены, тон изменился: Валентино потребовал, чтобы Флоренция финансировала его кампанию и заключила с ним официальное соглашение. Учитывая эти обстоятельства, Синьория, естественно, уклонилась от ответа, что вызвало гнев захватчика, который, обладая полной свободой действий, расположился у Кампи-Бизенцио, на расстоянии немногим больше 3 лье (13 километров) от Флоренции. Однако Борджа не стал нападать на крепость и ограничился тем, что в течение долгого времени разорял контадо.

Положение Флоренции было безвыходным: «правительства» менялись, как и было заведено, каждые два месяца, из-за чего политика города была в целом абсолютно непоследовательной. К тому же сторонники Медичи и аристократы уже поднимали голову. Что касается Пьеро Медичи, который не считал себя изгнанником на веки вечные, он терпеливо ждал на границе Болоньи, пока ситуация во Флоренции не изменится в его пользу. При этом среди сторонников Валентино за него были готовы выступить жаждущий мести Вителлоццо Вителли и род Орсини. Для спасения того, что еще можно было спасти, оставалось одно – вести переговоры. Было дано согласие на заключение союза и финансирование похода Борджа… Но случилось неожиданное: в начале мая Людовик XII неожиданно запретил Валентино чинить обиду Флоренции. Надобности в союзе больше не было: республика не заплатила Борджа ни флорина! И тогда 17 мая, не получив от флорентийцев поддержки, он направился в Пьомбино, разоряя все, что можно, на своем пути.

Флорентийцы хорошо понимали, что на сей раз едва избежали опасности. Они задумались над тем, как сделать институты власти стабильными, чему мешала система постоянной жеребьевки при получении должностей. Что касается жителей Пистои, они конечно же воспользовались временным ослаблением Флоренции, чтобы возобновить свои распри. Макиавелли к этому времени уже стал помимо собственной воли лучшим специалистом по усмирению этих раздоров, и его отправили в Пистою. Он хорошо владел ситуацией и провел там всего два дня. Кажется, на дипломатическом поприще он становился незаменимым человеком. Его посылали повсюду; он ехал в Кашину, в Сиену (18 августа), даже не зная точно, чем ему придется заниматься. В октябре он снова прибыл в Пистою, чтобы подготовить возвращение семейства Панчатики, что было важным делом, потому что эта богатая семья торговцев сукном была обязана большей частью своего состояния торговле с… Францией. Что касается возмутителя спокойствия Валентино, то 3 сентября 1501 г. ему удалось наконец овладеть Пьомбино, и было неизвестно, как далеко простирались его честолюбивые планы. Веспуччи, посол в Риме, один из сотрудников Макиавелли, в конце августа прислал ему несколько тревожных писем, в которых упоминал о видах Цезаря на Камерино и Урбино. Единственными, кто мог сдерживать семейство Борджа, были французы. На тот момент они пребывали в Неаполитанском королевстве (которое поделили с испанцами), и лучшей защитой от происков тандема Борджа, отца и сына, было войти с ними в союз. 16 апреля 1502 г. этот союз был без особых трудностей заключен, поскольку французы опасались, как бы Флоренция не присоединилась к планам Максимилиана, «короля римского», которому снова не сиделось у себя в Германии: он подумывал о том, чтобы двинуться в Италию. Флорентийцы полагали, что можно сделать новую попытку овладеть Пизой, и послали туда артиллерию. В итоге сражение вновь было проиграно. Несмотря на союз с французами, влияние Флоренции в регионе падало по мере того, как разорялось ее контадо. 4 августа Вителлоццо Вителли, как и следовало ожидать, поднял восстание в Ареццо, туда помчался Валентино, а вслед за ним, естественно, Пьеро Медичи. Богатая аретинская Валь-ди-Кьяна (долина реки Кьяна) трещала по всем швам: городки Монте-Сансавино, Кортона, Кастильоне, Ангьяри, Борго-Сансеполькро сами сдались тому, в ком Макиавелли видел военачальника «по воле Неба и Судьбы».

Валентино, впрочем, бесстыдно заявлял, что не имеет никакого отношения к этому отделению аретинских городков: все это якобы дело рук Вителлоццо, движимого личной местью! Как будто ничего не значил тот общеизвестный факт, что войска, замеченные в Ареццо, были из тех, что Чезаре отобрал и подготовил к осаде Камерино. Эту крепость он, впрочем, незамедлительно захватил, не преминув любезно попросить Гуидобальдо, герцога Урбино, одолжить ему солдат и артиллерию, чтобы завершить экспедицию. А после того, как эта армия заняла крепость Камерино, Валентино понесся во весь опор, не позволив, по словам Гвиччардини, армии набраться сил, на… Урбино, оставшийся без всякой защиты. Герцог Урбино едва успел спастись бегством.

Чезаре Борджа стал сторонником молниеносной войны по необходимости, чтобы опережать интердикты Людовика XII, который сильно препятствовал его территориальным притязаниям. При этом, прежде чем отправиться в Урбино, он счел необходимым в письме обратиться к Флоренции с просьбой прислать ему серьезного человека, с которым он мог бы обсудить весьма важные дела. Флоренция, которой более чем когда-либо было важно знать, что замышляет Валентино, отправила к нему внушительное посольство: влиятельного епископа из Вольтерры Франческо Содерини в сопровождении исключительно одаренного секретаря Никколо Макиавелли. Эти двое, отличные наездники, выехали из Флоренции утром 22 июня 1502 г. и в тот же вечер прибыли в Понтичелли. По пути, в гостинице в Понтассьеве, они, к своему большому изумлению, узнали от одного человека, подданного герцога Валентино, о celere e felice vittoria (быстрой и славной победе) его синьора, то есть о молниеносном взятии Урбино, а также о его удивительной хитрости. С точки зрения Макиавелли, он служил флорентийцам поучительным примером быстроты ума и благосклонности судьбы, о чем Никколо не преминул написать из Понтичелли в Синьорию: «Пусть ваши милости обратят большое внимание на эту военную хитрость и подобную быстроту в соединении с ни с чем не сравнимой удачей». Вечером 24-го они были в Урбино, но Борджа принял их только в два часа утра, удостоив двухчасовой беседы в крепости при тщательно закрытых дверях. Обмен любезностями был недолгим: они поздравили Валентино с недавними победами, за этим последовали взаимные обвинения. Список обвинений был длинным, и Макиавелли он был хорошо известен: он был в курсе всех не выполненных Борджа обязательств, не сдержанных обещаний, он знал о содержании адресованных Борджа писем и о его происках против Флоренции.[52]52
  Флоренция, не имея возможности уклониться, предложила герцогу заключить договор-кондотту на сумму в 36 000 дукатов… Авт.


[Закрыть] Валентино ответил на это угрозами и даже поставил ультиматум: «Это правительство мне не нравится, я не могу ему доверять. Вам нужно его сменить и предоставить мне все гарантии выполнения ваших обещаний. И лучше бы вам побыстрее понять, что не в моих правилах спускать такое обращение. Если вы не хотите иметь в моем лице друга, я стану вашим врагом». На этом они решили расстаться, дав друг другу совет поразмыслить над сказанным, и флорентийцы удалились, весьма возмущенные цинизмом этого человека. На следующий день им представилась возможность встретиться с представителями семейства Орсини, влиятельного клана, который, как стало ясно впоследствии, ставил сразу на несколько лошадок, действуя без особой щепетильности. В тот момент они открыто поддерживали Борджа и участвовали во всех его военных кампаниях: они утверждали, что Людовик XII дал Борджа разрешение напасть на Флоренцию, лишь бы это было сделано быстро и не оставило бы ему времени послать им обещанную помощь. Флорентийцы поняли суть дела, но все же в течение следующего дня терзались некоторыми сомнениями. Борджа принял их наконец в три часа ночи. Он разразился угрозами и обвинениями и снова выдвинул ультиматум: у Флоренции четыре дня, чтобы дать ответ. Макиавелли был хорошим наездником: решили, что он лично поедет во Флоренцию, чтобы объяснить ситуацию Синьории. Для большей надежности он послал впереди себя гонца с письмом для Синьории, в котором впервые открыто говорил о своем восхищении, даже преклонении перед личностью Чезаре Борджа, резко отличавшегося от итальянских политиков и военачальников того времени:

Этот правитель – человек подлинно блистательный и столь отважный на войне, что нет такого великого предприятия, которое не показалось бы ему малым. Ради достижения славы или завоевания государства он не знает ни отдыха, ни усталости, ни опасности. Он прибывает на новое место раньше, чем становится известно о его отъезде из другого. Его любят солдаты, он объединил под своим началом лучших итальянских воинов. Все это делает его победоносным и грозным соперником, не говоря об удаче, которая сопутствует ему во всех его начинаниях.

Чезаре Борджа действительно был победоносным воином, но французские солдаты, не привлекая к себе большого внимания, продвигались на север по Вальдарно (долине реки Арно) и приближались к Флоренции, которая по-прежнему оставалась союзницей Франции и которую она не собиралась оставлять на произвол судьбы ради ненадежного соглашения, заключенного с отрекшимся от духовного сана бастардом, пусть и сыном папы римского. Ему так ясно дали это понять, что Синьория, выслушав Макиавелли, решила отозвать епископа Содерини, который томился в Понтичелли у грозного герцога Валентино. Людовик XII, узнав о том, что творил Чезаре Борджа на границах Флорентийской республики, пришел в ярость и пригрозил, что прибудет вразумить его сам, «публично и со всей решимостью заявив, что это дело ничуть не менее святое и угодное Богу, чем поход против турок».[53]53
  Гвиччардини Ф. История Италии. Кн. V, гл. IX. Авт.


[Закрыть] Герцог Валентино, человек сообразительный, вмиг понял смысл сказанного и приказал своему сообщнику Вителлоццо Вителли покинуть Ареццо, близ которого уже стояла армия «капитана Имбольта»,[54]54
  Имбольт Ривуар, синьор Бати (Дофине). Авт.


[Закрыть] посланного Людовиком XII из Асти, где располагалась его штаб-квартира. Дело завершила армия Антуана де Лангра,[55]55
  В «Рассуждениях о первой декаде Тита Ливия» (кн. III, гл. XXVII) Макиавелли называет его «лантским вельможей». Авт.


[Закрыть] присланная Людовиком XII на замену Имбольту де ла Бати, чья дерзость досаждала флорентийцам. Флорентийские города, перешедшие на время под двойную власть Борджа – Вителли, были переданы французам, которые немедленно вернули их республике.

Именно в это время пришло подлинное осознание того, что до поры до времени воспринималось как неизбежное зло: нестабильность, разрушавшая систему верховной власти из-за необходимости сменять человека на должности гонфалоньера каждые два месяца, вредила государству. Таким образом конечно же удавалось не допустить тирании гонфалоньера, но еще со времен правления Медичи стало очевидным, что вполне возможно сместить центр власти, обеспечив себе послушное большинство в основных Советах. Однако нужда закона не знает, и, стало быть, следовало найти способ управления, при котором можно было обеспечить непрерывность и преемственность верховной власти во Флоренции. Сначала была предложена доказавшая за долгие годы свою жизнеспособность венецианская модель управления, в центре которой стояла фигура дожа. Аристократы вместе со сторонниками Медичи согласились с усилением государственной власти и утверждением должности «пожизненного гонфалоньера»; на нее сразу же выбрали Пьеро Содерини, главного покровителя Макиавелли, человека, способного к компромиссам. Это назначение так или иначе признали все политические силы, что было отчасти обусловлено семейным положением Содерини: у него не было детей, а значит, он не мог передать власть по наследству, то есть создать династию… Должность пожизненного гонфалоньера просуществует недолго и будет упразднена Медичи после их возвращения в сентябре 1512 г. А пока что дела складывались для Макиавелли как нельзя лучше: он мог отныне рассчитывать на поддержку тандема Содерини: гонфалоньера Пьеро Содерини, человека вполне мирного, стремящегося к согласию и политическому миру, и его брата Франческо, грозного кардинала, ярого республиканца, который сыграет немаловажную роль в заговоре против Медичи в 1522 г.