Текст книги "Солдаты поневоле. Эльзасцы и Вторая мировая война"

Ничего проще этого рынка представить себе невозможно. Местные продукты в очень небольшом количестве разложены прямо на земле. Вареная баранина, огурцы, яблоки, соленая рыба, яйца, орехи, семечки подсолнечника и т. д. Цены довольно высокие: яйцо стоит 5 рублей, яблоко – рубль, два огурца – 5 рублей!

Гигиена не в моде. Я видел одного прохожего, который, чтобы проверить качество мяса, которое он хотел купить, взял его, откусил от него кусок и проглотил, а потом вернул товар продавцу. Через некоторое время этот же товар был продан другому прохожему!

Исключительно популярен обмен. Меняют все: белье, мыло, башмаки и т. д.

Движение поездов, идущих через Барановичи, особенно интенсивное. Товарные поезда и поезда с репатриантами идут сплошным потоком. Пассажирские поезда, однако, очень редки и набиты до отказа. Подножки и крыши крытых товарных или пассажирских вагонов увешаны людьми, внутри тоже все забито до отказа. Особенно это касается поездов, прибывающих из сельской местности.

Весь день мы слушали радио по громкоговорителю. К нашему великому потрясению, передавали арию «Святая ночь»,[13]13
  «Святая ночь» – знаменитая рождественская песня, написанная французским композитором Адольфом Аданом на стихи Пласида Каппо и традиционно исполняемая во время полуночной рождественской мессы в католической церкви.


[Закрыть] а вечером – программу из отрывков опер Рихарда Вагнера: «Лоэнгрин», «Тангейзер», «Валькирия», «Мейстерзингеры». И это была программа русского национального радиовещания!

Пейзаж в окрестностях Смоленска

Пользуясь тем, что поток пассажирских поездов очень интенсивный, местные крестьяне приезжают сюда, чтобы продать свои товары, которые они привозят на маленьких тележках на лошадях. Торгуют маслом, молоком, сыром, хлебом и т. д.

Здесь я продал свой свитер за 40 рублей одному пожилому крестьянину. На эти деньги я смог купить 5 блинов по 4 рубля за штуку, 2 блина с творогом по 5 рублей за штуку и одну буханку черного хлеба за 10 рублей.

Некоторые цены я записал на память.

Молоко: 10 рублей за л. Масло: 75-100 рублей за 1 кг.

Творог: 40 рублей за 1 кг.

Сосиски: 10 рублей за 50 г.

Яблоки: 10–15 рублей за 1 кг. Жареный цыпленок: 70-100 рублей.

Обычно русский рабочий зарабатывал в среднем 10–15 рублей в день.

Строящийся новый вокзал в Барановичах (старое здание было разрушено во время войны)

Радом; Скаржиско-Каменна; Брест-Литовск

Когда мы прибыли на этот вокзал, наш паровоз уже ждали 3 других поезда с русскими репатриантами из Германии. Эти эшелоны должны были несколько раз ждать по 3–4 дня, чтобы продолжить путь в Россию, так как паровозов не хватало.

Вокзал в Брест-Литовске – настоящее средоточие всех путей между Востоком и Западом.

Издалека я мог любоваться прекрасным собором Брест-Литовска, одним из самых красивых в России. Днем мы вдруг услышали, как завыли все гудки больших русских паровозов, было впечатление, что это гудит большой пароход. Это длилось целую минуту! Нам объяснили, что это в знак траура, – один паровозный механик умер, и сейчас его хоронят.

Во время этой стоянки умер один из наших товарищей, пленник 1940 года. Его похоронили рядом со станцией.

В санитарном поезде, который прибыл в Брест-Литовск незадолго до нас, было почти 60 умерших!

Наш эшелон был третьим по счету, отправленным из Тамбова, и насчитывал около 1500 человек. Нас запихнули в 24 вагона для скота (в 1 вагон на 50 т – 110 человек, и в вагон на 18 т – 60 человек).

Во время путешествия из Тамбова во Франкфурт (длившегося 20 дней) на одного человека в день полагалось: 500 г черного хлеба или 350 г сухарей, 2 супа по 500 г, 1 копченая селедка примерно 100 г весом, 17 г сахара.

Глобально в течение всего пути надо было раздать: 1300–1350 буханок черного хлеба, 8100 кг сухарей, 25 000 – 28 000 селедок, 4–4,5 т продуктов для супа – чечевица, просо, мука, 500 кг сахара.

7 октября 1945. Отъезд из казармы во Франкфурте.

Посадка в поезд.

8 октября 1945. Весь день провели на вокзале во Франкфурте.

9 октября 1945. Отъезд в 3 ч. Прибытие в Фюрстенвальде в 18.30.

10 октября 1945. Отъезд из Фюрстенвальде в 3 ч.

Прибытие в Берлин-Нойкельн в 12 ч.

11 октября 1945. Отправление из Нойкельна в 1 ч. Прибытие в Бельциг в 8 ч. и в Росслау, Дессау, Галле между 16 и 23 ч.

12 октября 1945. Прибытие в Кённерн и в Сандерслебен в 9 ч. Проехали Сенгерхаузен, Эрфурт. Прибытие в Эйзенах в 24 ч.

13 октября 1945. Весь день пробыли на вокзале в Эйзенахе.

14 октября 1945. Уехали из Эйзенаха, чтобы вернуться в Эрфурт и Сенгерхаузен. Прибытие в Магдебург в 6 ч.

15 октября 1945. Отъезд из Магдебурга в 7 ч. Прибыли на границу английской оккупационной зоны. Пересели на грузовики с брезентовым верхом и так доехали до Фаллерслебена (12 ч.). Отъезд на поезде в 17 ч.

16 октября 1945. Проехали Ганновер, Оснабрюк, Эммерих (который был полностью разрушен). В 18 ч. переехали Рейн.

17 октября 1945. Въехали в Голландию. Проехали Эйндховен, Архель, Шербек, Брюссель и Фейни, где пересекли французскую границу.

18 октября 1945. Отъезд из Валансьена в 1 ч., мы проехали Ла-Фере, Лаон, Витри-ле-Франсуа, Жуанвилль, Шомон.

19 октября 1945. Прибытие в Шалон-сюр-Сон в 7 ч., размещение в казарме Окселль.

20 октября 1945. Предварительная демобилизация.

21 октября 1945. Отъезд из Шалон-сюр-Сона в 22 ч.

22 октября 1945. Прибытие в Страсбург в 11 ч.

Страсбургский собор

Проехали по железной дороге

Итак, я проехал 9000 км за 82 дня.

Многие из наших товарищей будут подсчитывать километры, и, может быть, у них выйдет больше. Это не расстояние, а длительность пребывания в вагонах для скота, и это, в общем, рекорд.

Перед тем как завершить свой дневник, я должен поблагодарить Красный Крест – американский, голландский, французский и особенно бельгийский.

Мы бесконечно благодарны бельгийскому Красному Кресту. Мы никогда не забудем тот чудесный прием, который нам оказали в Шербеке, близ Брюсселя. Я уверен, что все мои товарищи по плену, побывавшие там, согласятся со мной.

Проехали по железной дороге

Вот так и закончилась моя одиссея, тянувшаяся с 8 ноября 1944 по 22 октября 1945 года.

Если я и смог пройти через все препятствия, стоявшие передо мной на пути на родину и к моему дому, о котором я не переставал думать день и ночь, то это было благодаря:

Божией помощи,

нескольким настоящим друзьям

и чуточке личной храбрости.

Таблица соответствий названий населенных пунктов, упомянутых в тексте

(составлена переводчиком)

Учетное дело Жоффруа Риба, РГВА, фонд 460п, дело № 3645

Люсьен Даннер

Как я был на войне

Я родился давно, 8 апреля 1922 года, в Тионвилле, в тридцати километрах от Люксембурга, моя мать была лотарингского происхождения, а отец – эльзасец. Наш край был тогда одним из самых важных экономических районов Франции, можно сказать, что это было сердце французской экономики: там были домны, сталелитейные заводы и шахты по добыче железной руды. Те местные жители, что были лотарингцами по происхождению, хотя и были верными подданными Вильгельма II, окончание Первой мировой войны и наступление долгожданного мира восприняли с радостью. Население немецкого происхождения было вынуждено покинуть эти места. После почти полувека немецкого правления наш край опять стал французским. Говорить по-французски считалось хорошим тоном, хотя основным языком оставался все-таки немецкий.

На имперской трудовой службе, 1942 год.

Люсьен Даннер – в центре

Люсьен Даннер в Омале, Алжир. 15 апреля 1945 года

Моя мать Катрин Баумгартен родилась в 1887 году в Мозеле, а отец Виктор Даннер – в 1878 году в Шатенуа, в Эльзасе. Он говорил только по-немецки, так как во время немецкого владычества изучение французского языка в школах было запрещено. Моя мать всегда говорила, что во время правления императора Вильгельма II жить было неплохо, но наша семья все равно оставалась франкофильской до глубины души. Мой лотарингский дед Пьер (1850–1930) был солдатом французской армии во время Франко-прусской войны 1870–1871 годов. Он служил в полку вольтижеров,[14]14
  Вольтижеры – полк легкой пехоты. Эти части существовали во французской армии с наполеоновских времен до Франко-прусской войны.


[Закрыть] и у него была великолепная форма, в том числе ему полагались ярко-красные штаны. Он попал в плен в Гравелоте или в Сен-Прива (около Меца), когда генерал Базен сдался в плен вместе с 80 000 солдат. Он был в плену у немцев, их там совсем не кормили – они были очень голодны и ели крыс и мышей. Я помню, что мой дед всегда очень плохо отзывался о немцах и называл их Hundsnation (собачья нация)!

Когда я родился, мой отец был уже не очень молод, ему было сорок четыре года, но в то время это считалось прекрасным возрастом, для того чтобы стать отцом. Он был убежденным холостяком, но наконец после долгих лет сомнений и совместных обедов в ресторанах все-таки решился жениться на своей возлюбленной Катрин и создать дом и семью. Познакомился он с моей матерью, когда она работала служанкой у кюре в Шатенуа.

Я родился, и родители назвали меня Люсьеном, тогда это было модно.

Мои самые первые воспоминания относятся к 1925 году, мне было три года, и я ходил в детский сад в Тионвилле, где мы жили на рю Брюле до 1928 года. Потом мы переехали в Бас-Ютц на рю Клебер, 25, в городок, где жили рабочие-железнодорожники, поскольку мой отец работал в SNCF.[15]15
  SNCF (Société Nationale des Chemins de fer Français) – государственная железнодорожная компания Франции.


[Закрыть] Там в 1928 году родился мой брат Оскар. Мы жили в только что построенном доме на двенадцать квартир – в доме было несколько этажей, а крыша была плоской. Там, в этом городке железнодорожников, я ходил в начальную школу в класс мадам Кеер. Школа была построена вполне современно по тем временам – там были даже ванны и души.

Моего лучшего друга звали Эрнест, и все свободное время мы проводили вместе. Иногда мы ходили удить рыбу на берег реки Мозель. Мне не везло, насколько я помню, я ни разу не поймал ни одной, даже самой маленькой рыбешки. Эрнесту везло больше, один раз он даже поймал угря. По четвергам, если у нас не было уроков, мы играли у нас на чердаке, это было наше любимое место. Там мы занимались разным баловством и даже не боялись лазать по крыше. Как и я, мой дорогой Эрнест был насильно призван в вермахт, но с русского фронта так и не вернулся. Где-то он там лежит, в бескрайних русских полях. Не было дня, когда я не вспоминал бы о нем. У моего отца был небольшой участок земли, где он выращивал овощи. С самого раннего возраста я всегда ходил с ним собирать урожай. Я и сейчас вижу, как он переходит улицу в Бас-Ютце, толкая тележку со всевозможными овощами.

В возрасте одиннадцати лет родители отправили меня в католический коллеж в Робертсо, в Страсбурге, где я пробыл три года, с 1933-го по 1936-й, в 7-м, 6-м и 5-м[16]16
  Во французской школе классы нумеруются в обратном порядке. В то время это соответствовало 5-му, 6-му и 7-му классам современной российской школы.


[Закрыть] классах. В этом коллеже мы учили три языка: французский, немецкий и латынь. Я хорошо помню длинные прогулки вдоль Рейна и воскресные пикники в Фукс-ам-Букеле, это была конечная остановка трамвая и любимое место отдыха жителей Страсбурга в 1930-е годы. Каждый четверг мы ходили в городские бани на бульваре Виктуар. У меня об этом остались самые плохие воспоминания, поскольку я не умел плавать и поэтому всегда боялся бассейна.

Потом меня отправили в Ойни, около Меца, в 4-й класс, но там я оставался недолго. Тем не менее зачатки греческого языка, которому нас там обучали, я сохранил до сих пор – больше чем через восемьдесят лет!

Семейная драма развернулась осенью 1936 года. Моя мать серьезно заболела, у нее была тяжелая пневмония, она очень ослабела. Поэтому после Рождества 1936 года я в коллеж уже не вернулся. Тем временем семья покинула Бас-Ютц, поскольку мой отец вышел на пенсию и захотел вернуться в свои родные места, в Шатенуа. Этот небольшой городок расположен рядом с городом Селеста и связан с ним железнодорожной линией. В середине 1930-х годов нам жилось неплохо – тех денег, что зарабатывал отец, а потом его пенсии хватало, чтобы содержать нашу маленькую семью. Тогда нас еще не занимали вопросы о том, какой катаклизм готовится по другую сторону Рейна.

В нашей семье не любили говорить о Первой мировой войне. Отец в ней не участвовал, но тем не менее был мобилизован на железную дорогу. Два моих дяди дезертировали. Один – во Франции, а второй – в России, но в семье об этом говорили очень мало, и больше я об их судьбе ничего не знаю.

Немцы нам не очень нравились, и Гитлер казался нам похожим на дьявола. Я помню, как слышал одну из его речей по радио.

Хотя мы и были глубоко привязаны к Франции, надо все же уточнить, что дома мы никогда не говорили по-французски, только на эльзасском диалекте. Кроме того, я очень старательно учил Hochdeutsch (классический немецкий язык), поскольку мой отец приобщал меня к этому с самого раннего детства, заставляя меня читать статьи в газетах, восемьдесят процентов которых в то время выходило на немецком языке. Зная этот язык, можно одинаково легко общаться с немцами, швейцарцами, австрийцами и даже люксембуржцами.

Я начал учиться на конторского служащего 1 сентября 1937 года на предприятии Schupp, располагавшемся в Шатенуа. Это предприятие специализировалось на производстве всевозможных кухонных приспособлений и эмалированной посуды. Торговля процветала. Наш хозяин каждый год ездил в Лион на выставку-ярмарку, где у него был стенд с кухонной техникой. После двух лет обучения меня произвели в счетоводы.

Когда вспыхнула война, мне было семнадцать лет. Все мужчины, работавшие вместе со мной, были мобилизованы, и я остался вести дела в магазине один, вместе с одной дамой. Настоящая война началась в Эльзасе 15 июня 1940 года, когда немецкая армия форсировала Рейн. Три дня спустя, 18 июня 1940 года,[17]17
  18 июня 1940 года Шарль де Голль произнес по радио из Лондона свою знаменитую речь, в которой заявил, что война для Франции, несмотря на оккупацию, еще не закончена, и призвал французов не опускать руки и вступать в движение Сопротивления.


[Закрыть] в день, который в будущем станет знаменательным, хотя мы тогда об этом ничего не знали, Шатенуа заняли немецкие солдаты. Их встретили с недоверием, но уважительно – старики еще помнили то процветание, которое знавал Эльзас между 1871 и 1914 годами. Один из этих солдат спросил мою мать, далеко ли еще до Англии. Она ответила, что еще очень далеко. Солдаты думали, что они уже рядом с Англией и что прямо отсюда выиграют войну еще до конца лета… Тот солдат был из полка Grossdeutschland.

На следующий день все надписи поменяли на немецкие (Mairie превратилась в Rathaus…[18]18
  Mairie (франц.), Rathaus (нем.) – городская администрация.


[Закрыть]). В магазине, где я работал, все счета тоже переделали на немецкие. В Шатенуа были польские пленные солдаты, они жили на прядильной фабрике. Жители города иногда давали им хлеб, так как у них было мало еды, но немцы на это смотрели косо. Эти пленные плавили французские монеты и делали из них кольца, а в обмен им давали хлеб. Один из них дал мне кольцо, которое я храню до сих пор. Однажды, в 1941 году, во время собрания гитлерюгенда, разразилась драка с переворачиванием столов в помещении, где происходило собрание. В этом сборище участвовал один из моих приятелей из Шатенуа, Адольф Пфриммер. Всех, кто там был, забрали в исправительный лагерь в Ширмеке.[19]19
  На территории Эльзаса существовало два лагеря недалеко друг от друга. Один из них, Штрутхоф, был лагерем уничтожения и медицинских опытов на людях, через него прошло около 40 000 человек. А второй, упомянутый лагерь в Ширмеке, был трудовым, и туда ссылали «на перевоспитание», например, за недостаточно почтительное отношение к новым властям, за гомосексуализм или проституцию, туда же попадали и семьи тех, кто смог уйти через границу в свободную зону или уклонился от призыва в армию. Через него прошло около 25 000 человек.


[Закрыть] После освобождения их тут же отправили на русский фронт. Адольф дезертировал в 1943 году и перешел к русским. В мэрии Шатенуа он числился в списке дезертиров.

В течение первой части конфликта я не принимал участия ни в каких гитлеровских ассоциациях, но с апреля по сентябрь 1942 года я был призван в RAD (Reichsarbeitsdienst – трудовая служба рейха[20]20
  Подробнее – см. примечание на с. 16.


[Закрыть]). Меня послали в Зюдмюле, около Мюнстера, в Вестфалии, а потом куда-то рядом с Оснабрюком. Там я работал на расширении аэродрома в маленьком городке Ашмер. Самолеты «штукаc» и «мессершмитт» были укрыты ветками деревьев и прочей зеленью, чтобы английские самолеты их не заметили. Оснабрюк был достаточно большим городом, поэтому англичане прилетали его бомбить каждую неделю, в ночь с пятницы на субботу. Здания были сильно повреждены бомбардировками, на многих крышах не осталось ни одной целой черепицы.

Во время налетов, даже ночью, надо было выходить из бараков и прятаться в траншеях, специально выкопанных для этой цели. Унтер-офицер говорил нам: «Wollt ihr machen dass ihr raus kommt, da schleichen sie wie die Grossfäter»[21]21
  Иностранные слова и фразы, данные курсивом, приведены на немецком языке, если не указано иное. Также курсивом даны русские слова, приведенные автором по памяти и потому записанные латиницей. Мы надеемся, что отличить их друг от друга не составит труда. – Прим. ред.


[Закрыть] («Хотите выбраться отсюда живыми, ползите, как в свое время ваши деды ползли»). Кроме бомб, англичане сбрасывали и листовки, в которых говорилось, что Германия уже проиграла войну.

Однажды меня послали по делам RAD в прачечную в городе. В этой прачечной я встретил французских пленных из Руана и Нормандии. Я перекинулся с ними несколькими словами и дал им сигарет, что сильно не понравилось сопровождавшему меня немецкому унтер-офицеру, и он посмотрел на меня весьма злобно. Еще я видел русских гражданских пленных, которые шли по городу босиком. Один немецкий солдат тогда сказал: «Würmer, diese Hunde fressen Würmer!» («Червей, эти собаки едят червей!») Я подумал, что, если бы у них была хоть какая-то еда, им не надо было бы есть земляных червей.

26 сентября 1942 года меня отправили домой в Шатенуа. Немецкий унтер сказал мне: «Эльзасцы-лотарингцы возвращаются домой к маме, а немцы из рейха – на фронт…»

27 сентября я вернулся домой, а 28-го уже работал на авиапредприятии OHM в Шатенуа. Моя мать искала мне такую работу, чтобы меня не призвали в вермахт. Я проработал там в конторе две недели, и 12 октября меня насильно призвали.

В своем приказе от 25 августа 1942 года гауляйтер Вагнер объявил, что все эльзасцы-лотарингцы будут призваны в немецкую армию. Он сказал, что Эльзасу выпало счастье стать частью великого рейха и что нужно делать что-то для блага рейха. Большинство молодежи было против призыва, но сопротивляться было невозможно – семьи тех, кто отказывался служить немцам, отправляли в лагерь, а все их имущество подлежало конфискации. Моя мать сказала мне: «Если ты не пойдешь – это будет означать мою смерть». Итак, очевидно, что на самом деле выбора у меня не было.

Одна пожилая дама из Шатенуа сказала мне: «Если немцы призывают эльзасцев и лотарингцев, то они уже проиграли войну». Ее старший сын Рене Штайнер, который блестяще учился в Швейцарии, тоже был призван насильно. С войны он не вернулся.

Эльзасская поговорка говорит: «Если черт очень голоден, он даже мух будет есть!» Чертом были нацисты, а мухами – мы, эльзасцы и лотарингцы.

Последняя ночь дома была ужасной. Что будет дальше? Куда меня пошлют? Почему я должен участвовать в этой войне? Я вспоминал беззаботную школьную жизнь, наши детские игры по четвергам, наши игры в школьном дворе…

Теперь мы будем вынуждены напялить эту ненавистную серо-зеленую униформу. Сколько времени это будет продолжаться? Сколько еще времени понадобится, чтобы раздавить эту гадину? Один Бог знает…

Родившихся в 1922 году призывали в немецкую армию первыми. Мы сели на поезд на вокзале в Селесте. Как только поезд тронулся, мы во все горло грянули «Марсельезу», хотя это было запрещено. Мы ехали долго, часы шли и шли, пока мы наконец не приехали в городок Леобен в Австрии. В нашей роте были и другие эльзасцы – трое из Кинцхайма и несколько других. Я пробыл в Леобене с 12 октября 1942 по 1 февраля 1943 года. Меня зачислили в 7-ю роту 138-го полка горных стрелков. Там я встретил людей самых разных национальностей: чехов, поляков, югославов, тирольцев и даже двух швейцарцев. Эти двое жили в Сан-Галлене в Швейцарии, но у них была собственность в Германии, и их сочли Reichsdeutsche.[22]22
  Reichsdeutsche (нем.) – этнические немцы, жившие на территории Германии.


[Закрыть] Если бы они отказались служить в немецкой армии, вся их собственность была бы конфискована, а их семьи попали бы в тюрьму. У них, как и у нас, действительно не было выбора. Но один из этих двух швейцарцев хотел дезертировать. Он рассказал мне, что не хочет ехать в Россию, и предложил бежать вместе с ним в Швейцарию. У него даже были лишние гражданские куртка и штаны для меня. Я спросил его, где он их держит, и он ответил, что одежда лежит в сундуке в гостинице в городе. Он планировал уйти в субботу вечером, и тогда мы в воскресенье утром оказались бы уже на австрийско-швейцарской границе. Эти приграничные места он знал хорошо, так как провел там детство. Нам надо было воспользоваться тем, что по воскресеньям в лагере в Леобене не было никаких проверок. Наше исчезновение заметили бы только в понедельник утром, а к этому моменту мы были бы уже в Швейцарии. Но меня направили работать в лагерную конюшню, там было слишком жарко, и я очень устал, поэтому решил все-таки не бежать вместе со швейцарцем. А он сбежал. Я никому об этом не сказал, даже своему лучшему другу из Кинцхайма. Потом я узнал, что его поймали на границе (там были замаскированные немецкие патрули) и вернули в казарму в наручниках. Больше я его никогда не видел. Я перекрестился, что не пошел вместе с ним. Ведь его, конечно, расстреляли как дезертира.

«Эльзасец, фронт тебя зовет!» Обложка немецкой пропагандистской брошюры 1942 года, выпущенной после выхода закона об обязательном призыве эльзасцев в вермахт

На Восточный фронт. Отъезд солдат 138-го полка альпийских стрелков из учебной части в Леобене, Австрия. 22.01.1943