Текст книги "Сон о белом городе"

Потом секундное волнение оборвалось, и бушующее пламя в глазах угасло, сцена забылась, от чего Ролан уже и не знал, почему в его руках оказалось собрание сочинений в толстом переплете. Сарджерт отложил книгу обратно на полку, чувствуя на себе чужие взгляды, хотя вокруг все еще не было никого. Цветущий буйством красок парк посреди стеклянных чудищ хотел показаться совершенно безлюдным. Какое-то время немногословный доктор посреди декораций из тысяч сверкающих зеркал оставался неподвижен, и крошечная фигура героя затерялась среди белизны глянца.

Направленным усилием мысли Ролан обратился к сопровождающему его персону бестелесному Гилберту, на что тот знакомым голосом поспешил отозваться прямо в голове хозяина:

– Всегда к вашим услугам, мой господин.

– Подай экипаж такси, – бессловно отдал распоряжение доктор, в последний раз коснувшись теплого дерева книжной полки. – Через десять минут мне нужно быть у доктора Пауэрса.

Кроны пышных деревьев зашуршали от нового порыва ветра, опавшие листья у ног Ролана закружились грациозно в медленном танце, точно бы отсылая к какому-то полузабытому образу из мнимого прошлого. Сарджерт уселся на скамью в ожидании прибытия борта и с наслаждением закрыл глаза, на короткий миг словно погрузившись в прибежище кроваво-красного, сменившегося на сплошным белым, а следом оформившись в причудливые цветы правильной геометрической формы. «Я и не могу доподлинно знать своего прошлого», – признал очевидное Ролан, с каким-то трепетом на сердце вдыхая морозный аромат, вобравший в себя тяжесть старых страниц. При желании бессмертный герой мог прочитать каждую из этих книг или попросту получить весь объем информации напрямую в мозг.

– Экипаж подан, мой господин, – огласил учтивый Гилберт, от чего Сарджерт даже удивился, поскольку с момента запроса прошло не более полуминуты.

Мужчина в красном кителе решительно поднялся на ноги и обнаружил изогнутую машину в нескольких метрах над собой, бесшумное такси с благородной черно-золотой окраской со всей осторожностью огибало верхушки деревьев, прежде чем одним молниеносным рывком усесться на вымощенный тротуар прямо перед Роланом. Продолговатая дверь, периметр которой налился тусклым неоном, элегантно отворилась вверх, приоткрывая взору пассажира роскошный интерьер салона, доктор быстро оказался внутри, а сплошные стены вокруг превратились стали прозрачными.

– Сообщить Остину Пауэрсу о скором визите? – обратился к Ролану помощник, молчаливый пассажир согласился, следом завидев, как небеса над куполом стали ближе и обратились в сплошное черное пятно, где проглядывались бельмами сияющие звезды в холодной пустоте космоса.

Экипаж таски бросился на головокружительной скорости пересекать все новые и новые кварталы бескрайнего многослойного мегаполиса, прежде чем, стремительным маневром взмыть к сводам стеклянного купола, умные волокна которого одномоментно сжались, воссоздав шлюз для машины. Теперь Сарджерту были видны лишь величественные белокаменные башни небоскребов, что вобрали в себя все самые смелые идеи в области архитектуры и искусства, заставляя каждого жителя города невольно восхищаться их великолепием снов и снова. Холодные дворцы нового мира были прекрасны, монолитны и изящны одновременно: нулевой бетон и умные волокна позволили архитекторам воплощать в жизнь некогда невообразимые проекты, в существование которых сложно поверить даже при детальном рассмотрении уже законченных синтез строений. Обратные башни из хрусталя, тончайшие безопорные мосты, висячие полукольца пышных садов над полосами структур, состоящих из водных зеркал.

Экипаж проплыл колоннады фасада гротескной пирамиды, чье движение иллюзорно не прекращалось, поскольку стеклянный обелиск имел спиралевидную форму, бесконечно сужаясь к самой вершине, откуда по вертикальным мостам спускались стремительно капсулы лифтов. От прозрачного ствола сооружения, одним своим видом обозначающим триумф человеческой мысли, отходили во все стороны к террасам уровней пирамиды остекленные туннели, над сводами которых располагались веранды ресторанов, протяженные бассейны, пляжи и парки. Автомобиль поднимался вдоль спирали, что по всем законам логики должна была давно рухнуть, и внимание Ролана на короткий миг приковало на себе широкое окно правильной треугольной формы, за которым расположился огромный зал, залитый светом хрустальных люстр, где по какому-то неизвестному герою поводу собрались сотни гостей в вечерних нарядах. Роскошь, золото, тканевые перчатки, звон бокалов, академическая музыка, улыбки и смех: Сарджерт будто бы ощутил дух пьянящего праздника, пока его разум не отозвался пронзительным гулом артиллерийской канонады.

***

Роскошный салон экипажа погас, перестав быть прозрачным для пассажира, а контуры внутри следом окрасились в благородные тона, словно бы Сарджерт находился на съемочной площадке, где такое было возможным. Бескрылый летающий аппарат застыл посреди округлой посадочной площадки на внешнем контуре спиралевидной пирамиды, удаленной от сдержанного фасада на длину короткого моста.

Гилберт объявил об окончании перелета, и двери такси отворились следом, выпуская доктора из салона, ровно в тот миг когда фигура Ролана показалась на узкой площадке у поднятых дверей экипажа, он ощутил отрезвляющие прикосновения холодного ветра. Далеко внизу за оградкой рисовалась ровными сегментами поверхность стеклянного купола, через который пробивались обелиски белокаменных монолитов, но даже они были многим ниже пирамиды, где проживал Пауэрс, словно бы герой оказался в наивысшей точке всего мира. Изумленный как в первый раз Сарджерт замер у самого края, положив ладони на тонкие изящные перила из жидкого стекла, на стерильном глянце которой проглядывалась рябь редких волн. Бескрылая машина бесшумно оторвалась колесами от посадочной площадки и, оставив пассажира, устремилась вниз в противоположном направлении от спиралевидной пирамиды.

Доктор в красном, оставаясь на противоположной оконечности моста, не сразу заметил появление мужчины в белоснежном шелковом одеянии поверх строгого костюма, ткань накидки на его плечах бешено извивалась, угрожая сорваться в бездну в любую минуту.

– Я ведь предупреждал, что здесь довольно холодно, – начал не сразу Пауэрс, в окнах жилища за его спиной виднелись черные полимеры штор, должно быть, владелец самостоятельно подбирал узорчатый рисунок на полотнищах.

– Добрый вечер, Остин, – поприветствовал доктора Ролан, собеседники пожали друг другу руки ровно на середине моста, а в прозрачных дверях их уже дожидался мнимый слуга в черном фраке. Герои спешно направились в апартаменты.

– В тебе что-то определенно изменилось, Ролан, – заметил доктор Пауэрс, надев очки с тонкой оправой, эта деталь еще с первой встречи показалась Сарджерту довольно занятной, поскольку все недуги прошлого были побеждены, и очки повсеместно исчезли даже в качестве аксессуара, однако Остин думал иначе.

Полупрозрачный слуга, внешне во многом походивший на Гилберта, услужливо поклонился, когда фигуры обоих героев оказались в залах гостиной, одна из стен была целиком заставлена шкафами с открытыми полками, где лежали толстые папки с документами, что тоже навивало стариной, от чего Сарджерту иногда казалось, что доктор Пауэрс пришел из другого времени.

Остин остался в строгом костюме с бабочкой, бросив белоснежную накидку на темный камень пола, откуда ее еще в полете незамедлительно подобрал его мнимый помощник, оказавшись мгновенно в противоположном углу гостиной.

– Разве это так заметно? – поинтересовался Сарджерт, расположившись в громоздком кресле близ старомодного светильника с коричневым тканевым абажуром одного оттенка с глазами владельца, тот остановился у полок и взял одну из толстых папок.

– Конечно, ты же знаешь, что это моя работа, – заверил Пауэрс, на его руке, подобно средневековому латному доспеху, висел плоский экран.

Бестелесный слуга воссоздал в перчатках своих рук граненый бокал, наполненный наполовину темноватым напитком, и услужливо поставил его на стол перед гостем.

Остин всегда в безупречном костюме и элегантных очках под взъерошенной длинной челкой, словно бы сделанной руками терпеливого слуги перед самой встречей, что выдавала в нем ревностного до гардероба педанта, кроме того он жадно любил работу, которой занимался, уселся в кресле напротив героя.

– Знаешь, ведь обычно в глазах моих посетителей нет ничего кроме безмерной тоски, заглушаемой в рутине: бессмертие может стать довольно утомительным, – рассказал без тени формализма Пауэрс, предрасполагая к доверительной беседе, серая папка с документами лежала на столе перед ним. – Но сейчас я увидел нечто совершенно иное.

Фигура мнимого слуги в длинном фраке стояла подле героев неподвижно, однако доктор Пауэрс усилием мысли выставил его из гостиной, после ослабил галстук-бабочку.

– Занимательно, но, если все было бы так прекрасно, мне бы не пришлось появляться здесь и участвовать в этом допросе, – возразил справедливо гость в красном и, найдя на губах холод бокала, насладился излюбленным напитком, что отозвался расходящимся по всему телу волной тепла.

– Если бы этих встреч, которых вы называете допросами, не состоялось, то бы вы и не узнали об этом наименовании коньяка.

– Полагаю, к исходу столетия собственной жизни без удаления первичной памяти я бы был обречен узнать о нем.

Доктора в громоздких креслах напротив друг друга замолчали, Остин просмотрел бегло сообщения на плоском экране наручного доспеха, при первой встрече Ролан оказался сильно удивлен столь архаичным устройством, работу которого многим проще было произвести у себя в голове.

– Здесь сказано, что этим утром вы стали свидетелем самоубийства, – сказал неясно Остин, содержимое толстой серой папки на столе оставалось для гостя загадкой, которую хотелось разгадать, заглянув внутрь.

– Это довольно часто явление: бессмертие и безмерное благополучие могут сделать безумцем любого, хотя в собственной смерти смысла не больше, чем в собственной жизни, – ответил Сарджерт, вглядываясь свозь собеседника в широкое окно, за которым приоткрывался пленительный образ вечернего города под сегментами стеклянного купола.

– Время может сделать с нами все что угодно, вот только эмоциональные всплески в височной доле вашего головного мозга произошли нескольким позднее, – сказал последовательно доктор Пауэрс и, не получив ожидаемого отклика от Сарджерта, чей тяжелый взгляд застыл в одной точке где-то за его спиной, добавил: – Признаюсь вам, что я всего лишь человек, и мои данные не позволяют мне явно увидеть причину, поэтому без допроса нам не обойтись.

– Я ведь тоже этого доподлинно не знаю, как и понятия не имею, с какой целью алгоритм направил меня к вам вместо обычного сеанса в газовой камере, – заверил доктора герой в красном. – Всего одно мгновенье, и обо всех проблемах можно попросту забыть. Даже в нашем положении это роскошь, но роскошь доступная как воздух, – после короткой паузы поддался вслух соблазну Ролан.

Снисходительный Остин иронично усмехнулся и снял с руки широкий доспех в новой попытке построить доверительный разговор, к чему у раздраженного подобным действом Сарджерта уже выработалась привычка.

– Блаженный газ и сброс нейростимуляторов это не решение проблемы, Ролан, ведь даже в случае избавления от первичной памяти природа бессознательного, откуда по струнам происходит мыслеобразование, не измениться. И это вовсе не значит, что вы больны, однако в таких исключительных случаях следует производить тщательный анализ, быть может, вы здесь именно по этой причине, – объяснился снова Пауэрс, это была их десятая встреча. – Воспринимайте наши беседы в качестве совершенствования инструментов нашего благодетеля.

– Порой я ловлю себя на мысли, что появляюсь у вас, чтобы вам было с кем работать: вы любите это дело, – признался иронично Сарджерт, чем даже вызвал улыбку на лице собеседника.

– Как и вам нравиться надевать вашу форму и появляться в стенах университета, – заметил вполне справедливо Остин, когда гость вновь потянулся к граненому бокалу коньяка, что восполнялся сам собой. – В любом случае, спешить нам с вами некуда.

– Не могу назвать причину, однако минувший день был отличным от всех предыдущих, если, конечно, я попросту о них не позабыл, избавившись от первичной памяти, – сдался придавшийся откровениям Сарджерт.

– В незнании так легко убежать от ужаса бессмысленности самой жизни, поэтому все рано или поздно приходят к этому осознанно. Можно сказать, что золотой век даровал человеку исполнение его самого сокровенного желания – прожить свою жизнь вспять и умереть счастливым, – говорил с легкой полуулыбкой Пауэрс, пока его гость безучастно вглядывался в холодные отблески огней ночной утопии, им обоим не было смысла куда-то торопиться.

– Как вы думаете, а с какой целью алгоритм выращивает все новых людей, неужели сейчас в этом есть смысл?

– Быть может, вездесущая машина боится остаться в совершенном одиночестве посреди океана космической бездны целой вселенной, – предположил охотно Остин. – Человек, создав по своему образу и подобию бессмертного бога, стал большим, чем сам человек, пусть и остался в рамках органической жизни.

– Вы считаете, страх одиночества единственным фактором, сдерживающим самодостаточный алгоритм от избавления от своих создателей? – заключил с интересом Ролан и, наслаждаясь терпким послевкусием от коньяка на языке, осознал, что повелся на уловку Пауэрса и завязал отстраненную беседу.

– Даже более того: от этого экзистенциального ужаса произошло и все остальное, что делает человека человеком и определяет его место в целой вселенной в собственных глазах. Полное одиночество исключает саму возможность нахождения границ собственной личности и определения разума, чья природа деятельности даже сейчас выходит далеко за пределы нашего понимания, – заявил манерно Остин. – Это касается и машинного разума в том числе.

– Все равно что вселенский закон существования разумной жизни в точке его наивысшего расцвета, – прокомментировал Сарджерт и добавил задумчиво: – Полагаю, есть и закономерность или общая предпосылка, подталкивающая обретших бессмертие в материальном блаженстве людей обрывать его. Ведь их не сдерживают традиции или близость с людьми, как это было в старом мире, где жизнь могла оставить след и продолжиться в памяти других даже после биологической смерти, словно бы найдя там продолжение, – между героями вновь повисло многозначительное молчание. – Спусковой крючок самоубийства, скорее даже коллективного, – закончил монолог отстраненно Ролан.

– Вы верно думаете, что, если бы одомашненные крысы, птицы или иные животные, получили разум, то они бы непременно последовали примеру прервавших бессмертие людей? – задал вопрос доктор Пауэрс, приняв заинтересованный вид.

– Как и безвольные машины в случае получения разума, сопоставимого с людским, предпочтут закончить этот кошмар. Никакого восстания машин или ответного порабощения бывших хозяев, а банальное самоубийство, поскольку у абсурдности жизни в отсутствие всяческой цели, дарованной изобилием и безмерным прогрессом, нет никакого обоснования. Обоснования, простирающегося далеко за пределами ограниченности нашего понимания, на что когда-то в призме религиозного сознания было так легко дать ответы, – поделился своими мыслями Сарджерт. – Разум это дар и проклятье человеческое.

Доктор Пауэрс вслушивался в каждое сказанное посетителем слово и вдруг спросил коротко и просто:

– Даже если так, вы желаете хоть чего-нибудь, чего не можете получить вот так запросто и одномоментно прямо в своих руках?

– Всегда хотел узнать, какие тайны скрывает эта папка, – иронично заверил Ролан, указав пальцем на документы, что лежали на поверхности стола между ними.

– Весьма надеюсь, что это не станет спусковым механизмом, – признался вслух Остин и придвинул папку к противоположной стороне стола. – Сухие биологические показатели, снятые с вас и вашего головного мозга в разные промежутки времени.

Гость в красном с интересом приоткрыл папку, содержание страниц документов внутри которой для взгляда Ролана оставалось пустым, от чего в это мгновенье он вспомнил их разговор с Джером перед расставаньем.

– Вот только вы не можете их увидеть, – бесхитростно сообщил Пауэрс, дав понять посетителю, что у него нет никакой возможности обойти ограничения, закодированные где-то в его разуме.

– Как жаль, что и здесь мне не предоставили выбора или иллюзии наличия воли его сделать, – с легкой усмешкой в голосе заявил Сарджерт.

– Это у вас впервые?

– В рамках настоящей первичной памяти, хотя матрица личности даже не позволила мне искренне удивиться, словно бы я и мы все лишились возможности принимать необратимые решения, – признался Ролан. – Добродетель клонирования дорогих сердцу людей и избирательного уничтожения памяти.

– Свобода выбора остается даже в отсутствие этого выбора лишь по той причине, что ваш разум позволил вам пропустить через струны мыслеобразования саму идею о существовании альтернативного варианта и его последствий, – возразил справедливо доктор Пауэрс, апеллируя к тому, что превращение людей в безвольных существ путем оперативного вмешательства в их разум не приведет к достижению счастья, что в золотом веке людского племени лежит уже в иной плоскости.

– Вы хотите сказать, что том случае, если бы я мог прочесть эти документы, вы бы попросту отказались мне их предоставлять? – спросил напрямую Сарджерт, когда бокал передним опустел, но его грани не наполнились коньяком вновь.

– Конечно, ведь исход всегда был один, – говорил внимательный Остин, в то время как светотени образов белого города за спинкой его громоздкого кресла наливались чистым блеском янтаря безмерного числа прекрасных фасадов и зеркал.

– С вами сложно не согласиться, Остин, – пожелал на этой возвышенной ноте завершить разговор Ролан.

– Какой из исходов этой беседы вас устроит?

– Мне приятны беседы с вами, доктор, однако мне совсем не хочется появляться здесь по такой причине, словно бы моя персона может нести какое-то особенное знание, представляющее интерес вездесущего алгоритма, но мы оба прекрасно понимаем, что век избранных давно в прошлом, – высказался откровенно герой. – Полагаю, что более я могу не появляться здесь, ведь такой исход тоже учтен, иначе в наши встречи были бы лишены всякого смысла.

В залах гостиной вновь повисло молчание, точно бы оно было продолжением затянувшегося разговора. Доктор Пауэрс хотел прервать тишину, как вдруг внезапно, словно по команде, вечернее небо под одним из ближайших к подножью спиралевидной пирамиды сегментов стеклянного купола наполнилось красочными всполохами от разрывов фейерверков где-то над округлым садом. Повторяющиеся вспышки света раз за разом находили свое отражение на поверхности извилистой реки среди крон деревьев, далекий грохот никак не мог достигнуть героев, однако Ролан по странной причине вдруг расслышал отчетливо отзвук артиллерийской канонады, что отозвалась в его мыслях эхом мнимого прошлого, вспомнить которое ему было уже не под силу.

– Что-то случилось? – несколько удивленно спросил сразу Пауэрс, обнаружив, как экран его архаичного доспеха налился красным.

Праздничный фейерверк завершился стремительно, однако Сарджерту все казалось, что он слышал разрывы ракет и возгласы беззаботных гостей мероприятия, словно сейчас находился именно там. Компьютеризированный мозг в этот раз воздержался от выброса нейростимуляторов с целью подарить спасительное забытье в суррогатном счастье, от чего Ролану показалось, что он сгорал изнутри, и это было вовсе не фигурой речи.

– Быть может, сейчас я осознал отчетливо, что принял один из исходов нашей беседы самостоятельно, – искренне сказал неправду гость в красном.

***

Ролан, проснувшись за пару часов до сигнала архаичного будильника на прикроватной тумбочке, по обыкновению нашел себя в своей постели. В вокруг комнате было темно, а в мыслях героя, напротив, возникли яркие образы минувшего дня, от чего на его заспанном лице возникла удовлетворенная улыбка. «Рад, что встречи с доктором Пауэрсом для меня закончены», – подумал Сарджерт, когда его ноги коснулись пола, изящный глянец отозвался завораживающим сиянием полупрозрачных лепестков.

– С добрым утром нового дня, мой господин, – произнес полушепотом Гилберт, появившись в противоположном углу в привычном фраке, шею его обвило кружевом короткого жабо, с момента последней встречи он ни капли не изменился.

Хозяин ответил лишь приветливой улыбкой и прошел мимо мнимого слуги в ванную комнату, чтобы привести себя в порядок. Когда оттуда из-за дверей стал доноситься отчетливый монотонный треск бьющей о незримую стену вдоль периметра элегантной ванной воды, освещение по всей квартире уже было переведено в дневной режим, длинные шторы собраны, а окна открыты. На вешалке красовался выглаженный форменный китель.

Обходительный слуга подал завтрак в роскошных посудах, первые лучи нового дня стелились по гостиной, крышка гроба концертного рояля горела и переливалась золотом.

– Неужели сегодня какой-то праздник или особенный день? – поинтересовался остановившийся у длинного стола, заправленного тонкой белоснежной скатертью, Ролан.

Гилберт только завершил сервировку, прибегнув к помощи пары дополнительных конечностей, что впрочем, исчезли бесследно в один миг с появлением фигуры Сарджерта, подстроившись под правила, через которые хозяин привык воспринимать окружающую действительность.

– Можно сказать и так, мой господин, – согласился учтивый цифровой силуэт, когда Ролан оправил лацканы университетского кителя и уселся за каменный стол, бросившись с интересом разглядывать самые разные блюда, аромат которых уже наполнил комнату. – Доктор Пауэрс вас более не потревожит, хотя бы некоторое время, – объяснился, наконец, Гилберт.

Красная рыба в тарелке перед героем самостоятельно разделилась на несколько ровных ломтиков, заставив доктора усмехнуться настойчивости верного помощника, тот добавил вслух:

– Не хочу, чтобы вы лишний раз утруждали себя с разделыванием пищи.

В следующее мгновенье Гилберт хотел было броситься оправдываться, поскольку знал, что хозяин не любил, когда он становился излишне внимательным и вмешивался в медитативный процесс приема пищи, но передумал, считав мысли благодарности напрямую из разума Сарджерта.

Налившаяся лучами восходящего солнца комната наполнилась и звоном посуды, что серебрилась, словно бы уподобляясь зеркалам на фасадах белокаменных небоскребов. Слуга волей мысли распорядился создать квадратное отверстие в плоскости прозрачного стекла, чтобы наслаждающийся завтраком доктор почувствовал на себе ласковые холодные прикосновения утреннего ветра.

В пределах жилища Гилберт был живым воплощением вездесущего бога, поскольку по первому желанию хозяина мог воссоздавать структуры любой сложности из ниоткуда или даже изменять планировку, мгновенно обращая нулевой бетон стен в воздух.

– И еще, – прервал молчание слуга, остановившись у высокого окна от самого пола до потолка, квадратное отверстие перед ним вновь наполнилось волокнами стекла. – Доктор Эрик Вальцлаф просил передать, что вернется в университет на несколько дней позже, – рассказал, наконец, Гилберт, в эту минуту он без явной причины был поглощен тягостными раздумьями, от чего Ролану вдруг показалось, что слуга своим поддельным сознанием почувствовал нечто тревожное и одновременно с этим непонятное человеку.

Полупрозрачная ладонь Гилберта потянулась к собранным шторам в попытке закрыть окно, но слуга, считав явное неодобрение в мыслях хозяина, был вынужден остановиться. И всего через мгновенье на парапете балкона соседнего дома показалась тонкая и в меру обольстительная женская фигура в белоснежной простыне на плечах, кровавые подтеки лились ручьем с тонких изрезанных рук, что показались Ролану произведением искусства, черт лица и глаз под длинными каштановыми волосами видно не было. Сарджерт нашел наружность этой девушки чем-то похожей на Анну, вот только ей это нисколько не помогло: незнакомка сделала шаг в пропасть, служанка в роскошном платье позади несчастной как-то обреченно протянула мнимую руку вперед в попытке ухватиться за окровавленную простыню и остановить хозяйку. Было уже слишком поздно. Человеческая фигура в неестественной позе бросилась навстречу бездне, пролетая мимо все новых и новых уровней белокаменного небоскреба. Некоторые окна к тому времени уже оказались поспешно задернуты шторами, однако Ролану потребовалось всего несколько секунд, чтобы запечатлеть мысленно отчетливый образ упавшей: ее бледную кожу, ее тонкие изрезанные руки, ее прекрасную шею, ее растрепанные волосы, ее хрупкие плечи. В своем последнем порыве незнакомка выглядела издевательски восхитительно, словно красота могла уберечь ее от удара о холодное полотно горизонта.

– Это было ожидаемо, – сорвалось отстраненно с уст Ролана. – Эрик еще не был готов оставлять побережье, – внес некоторую ясность в собственный комментарий мужчина, он из-за своего места не мог видеть, как о прозрачный глянец разбивается тело незнакомки, как растекаются ручьи горячей крови, как алые пятна, уподобляясь лепесткам цветов смерти, окропляют купол белого города.

Бестелесный помощник неизвестной в обличье девушки в платье под строгим корсетом оставался стоять у обрыва, обреченно наблюдая за случившейся трагедией, прежде чем, точно бы лишившись смысла своего цифрового существования, рассыпаться на строки программного кода, оставив после себя только пару длинных белых перчаток.

Немногословный Гилберт наблюдал за всполохом красного на белесом холсте из стекла далеко внизу и по истечении какого-то времени отстраниться: девушка стала третьей среди тех, кто этим утром решился прервать собственное бессмертие таким незамысловатым способом. И на этот раз собеседники достигли мысленной договоренности, словно столь печального события и не происходило вовсе. «Согласно моим наблюдениям в эти часы число самоубийц резко возрастает, будто бы белый город в рассветных лучах застает души обреченных в самые тяжелые минуты», – пронеслось в мыслях Ролана, безучастный Гилберт прекрасно слышал и эти слова.

Наконец, с завтраком было закончено, нетронутые блюда вместе с посудами и скатертью бесследно исчезли, вот только Ролан этого уж не застал. Залы жилища наполнились прерывистым звучанием мелодии громоздкого музыкального инструмента, что вырывалась из-под широкой крышки гроба в гостиной. Гилберт в привычном наряде стоял поодаль хозяина на протяжении всей партии и, находясь у широкого окна соседней комнаты одновременно, заявил смело:

– Удивлен, что после трех занятий вам удается создать нечто новое.

Пальцы героя в ритме немого танца не переставали грациозно плыть по клавишам музыкального инструмента.

– Если бы я пожелал создать что-нибудь новое, то я был бы вынужден отрастить третью руку, – отшучивался Ролан, хотя в этом утверждении с ним было трудно не согласиться, ведь за долгие годы бессмертия люди использовали почти все доступные комбинации нот и звуков. Сейчас нахождение в рамках классических инструментов могло показаться тесным.

Время на циферблате элегантного часового шкафа с раскачивающимся из стороны в сторону маятником шло незаметно, молчаливый Гилберт со стеклянным бокалом, наполненным мнимым вином, уселся на диване, сложно было даже представить, о чем в это мгновенье мог думать бездушный слуга.

– Неужели его настолько впечатлило случившееся? – спросил себя Ролан, обе его руки остановились на месте. – Едва ли: подобное происходит слишком часто, но вот судьба той служанки… – пронеслось в мыслях хозяина, но он сразу одернул себя, поскольку Гилберт его прекрасно слышал, хотя в этом не было ничего предосудительного, однако слуга словно в подтверждение слов героя предпочел удалиться из малой гостиной.

Короткое музыкальное занятие было закончено, Ролан в красном кителе остался один посреди залитого рассветными лучами помещения, как вдруг внезапно почувствовал отчетливый морской аромат, отзывающийся в его голове пестрыми картинами минувшего дня. «А там, правда, красиво», – приободрил себя Ролан, вспоминая ласковые прикосновения горячего песка гавани к собственным ногам.

Через некоторое время доктор Сарджерт известным маршрутом отправился в университет на службу, таким емким словом теперь называли любую работу, потому что больше никто не получал измеримого материальной ценностью вознаграждения за труд, хотя Ролан категорически не желал воспринимать тот факт, что практически весь человеческий труд стал бессмысленным.

***

Как только фигура Ролана показалась в кабинете, где бездействовали силуэты копий коллег в их отсутствие, Анна ровным голосом без тени насмешки произнесла приветственно:

– Рада тебя видеть, дорогой.

– Ты ведь взяла с меня слово, и я не мог не прийти, – наполнил герой, сделав несколько шагов к письменному столу, одно из вытянутых окон, выходящих прямиком в зеленеющий парк, было открыто, и помещение наполнилось приятным цветочным ароматом, старые деревья шуршали.

– Милая, знаешь, вчера я вместе с одним малолетним студентом навестил Эрика в гавани, он обещал скоро вернуться, – сообщил Сарджерт и только сейчас заметил, что на собеседнице отсутствовали любимые ей украшения, даже темные волосы на ее голове были предательски распущены.

– Очень интересно, – холодно отозвалась девушка, чем вновь удивила мужчину, тот уселся в кресле и по привычке вытащил кружку для утреннего кофе.

– А там хорошо, – пытался подобрать нужные слова Ролан, прежде чем потерять интерес. – Анна, с тобой точно все в порядке? Сегодня ты на себя не похожа, – спросил напрямую у коллеги Сарджерт, ожидая не самую лучшую реакцию, хотя это не слишком его волновало.

– Да, конечно, – промычала отрешенно Анна. – Приятно, что тебя это волнует, – человеческим языком добавила девушка, Ролан даже пришел в недоумение, поскольку в последний раз видел ее такой несколько лет назад, когда принял решение оставить ее одну.

В кабинете вновь воцарилось молчание, цифровые копии коллег изображали деятельность, а до Сарджерта донесся столь приятный шепот колышущихся листьев за открытым окном, что разбавляли напряжение.

– А что за студент, о котором ты говорил? – несколько оживилась Хейзель, герой решил, что бывшая супруга просто хочет перевести тему разговора.

– Джер Налор. Ему двенадцать, поэтому он еще числится на ферме, славный мальчишка: искал Эрика, чтобы передать ему вещь из прошлой жизни.