Текст книги "Когда наступит тьма"

Тут нобелевский лауреат с презрением глядит на обоих покойников. Как ни старайся, мотивы злого умысла Ореста Пуйча ему не ясны. Конечно, оба они в последнее время были на нервах, так случалось каждый октябрь, но это не давало повода думать, что… Господи боже. Он ставит бокал на стол и вслух озвучивает мысль, что следовало бы оповестить полицию. Однако в это самое мгновение, по воле судеб, полиция звонит в дверь, и нобелевский лауреат подскакивает от неожиданности, готовясь объяснить, как было дело. Как человек хорошего вкуса, он, разумеется, убирает в угол халат, который вскоре возьмет с собой в психиатрическую лечебницу. Пару минут спустя он возвращается в библиотеку, но сопровождает его вовсе не какой-нибудь сержант полиции, а Мария, которая обнимает его и поздравляет, говоря, любимый, как я рада, ты это заслужил, будь начеку, а то эти шалопаи хотят устроить тебе – ой, что это за пятно у тебя на рубашке? Тут взгляд Марии устремляется к дивану.

– А эти двое что затеяли?

Она подходит поближе. И видит, что наверху лежит Орест Пуйч, а под ним Марк Видаль, актер, и говорит, что с ними такое? Уже пьяные валяются? Но что это, никак кровь?

Она беспокойно всматривается в лицо нобелевского лауреата. Взглядом требуя у него ответа.

– Да нет… они убить меня хотели, – отвечает будущий самоубийца с равнодушием человека, еще витающего в облаках.

Тут раздается телефонный звонок, как будто телефону тоже захотелось поучаствовать в разговоре, и нобелевский лауреат, который через несколько недель пребывания в клинике выбросится из окна, говорит, ни минуты покоя, и берет трубку с таким видом, как будто его совершенно замучили вниманием.

Звонят с телевидения, вы понимаете, какое дело, нам тут птичка напела, что… Да-да, нам прекрасно известно, что говорить об этом пока нельзя, но раз уж это наконец произошло, мы бы хотели первыми в мире обнародовать это известие. Сейчас подъедем, если не возражаете.

Хозяин, на котором раньше был халат, кладет трубку, весьма довольный. И видит, что Мария приподнимает пиджак того, кто пришел в плаще.

– Даже не вздумай, – говорит мой господин и берется за пепельницу.

Мария оборачивается: в руках у нее посеребренная табличка, на которой он видит свое имя и слова «пришел долгожданный день!», выгравированные большими буквами, и подписи друзей, не хватает только даты и…

Прочитав эти слова, обладатель гранатового халата роняет орудие убийства на пол. Необъяснимым образом пепельница раскалывается надвое, как будто решила, что уже выполнила свою миссию, для которой была создана.

– Ты можешь объяснить мне, что произошло?

– Они пытались меня убить. Оба.

– Послушай… Не понимаю: Марк Видаль? Орест? Они хотели тебя убить?

– Это Орест все подстроил. Гнусный завистник. Как зовут его сообщника, не знаю.

Мария думает, а вдруг все трое решили разыграть и ее. Подходит к трупам, чтобы получше их рассмотреть. Нет, они по-настоящему мертвы. И оборачивается к хозяину, который поднял куски пепельницы с пола, осторожно положил их на место и уселся в кресло. Тут раздается звонок в дверь, которого оба пугаются, но ни один не двигается с места.

– Гляди-ка! Должно быть, телевизионщики приехали, – говорит он, допивая последние капли арманьяка, еще оставшиеся в бокале. И наконец неторопливо встает, как будто его одолела лень, устало вздыхает и со словами «иду, иду, достали уже совсем» выходит из библиотеки.

Нам, книгам, не в новинку предсказывать будущее, потому что на наших страницах записано прошлое, настоящее и конец каждой жизни и нам дано читать между строк личной драмы каждого человека. Именно поэтому я уже знаю, что у Марии не хватит духу сдвинуться с места, а на лестничной площадке три съемочные группы телевидения надеются первыми проникнуть в дом. Меня вечно изумляет человеческая неспособность видеть линии своей судьбы, линии жизней, которые пролагают свой путь, и конечную точку каждой истории, которая уже где-то записана.

Мария смотрит как раз туда, где я стою, не видя моего зеленого переплета, потускневшего от солнца, столько лет освещающего меня всякий раз, как открывают шторы. В отчаянии качает головой. Мы слышим, как свежеиспеченный нобелевский лауреат открывает дверь. Мария думает, не может, не может быть, что это взаправду произошло. Затем предусмотрительно падает в обморок, и я становлюсь единственным свидетелем событий.

Пандора[15]15
  Крылатое выражение «открыть ящик Пандоры», означающее «совершить действие с чудовищными и необратимыми последствиями», берет начало от древнегреческого мифа о Пандоре, неосторожно выпустившей на свет надежно скрытые от людей беды и напасти.


[Закрыть]

1

– Я вас прекрасно понимаю. Вы хотите ее смерти, не так ли?

– Да. Зла я ей не желаю, но ее смерть была бы для меня огромным облегчением.

Они помолчали. Сухопарый человек взял жареный миндальный орешек и сосредоточенно его пожевал, как будто на свете ничего важнее не было. Он поудобнее уселся на стуле, надел темные очки, за которыми скрывалась душа, осторожно огляделся и произнес, как будто речь шла о надвигающейся грозе:

– Что-нибудь придумаем.

Холодок пробежал по спине Карлеса. Так, значит, это была не шутка.

– Что вы имеете в виду? – сказал он, покрываясь потом.

– Любое затруднение, которое можно решить за деньги, не безнадежно. Вы со мной не согласны?

– Я не совсем вас понял.

– Все вы поняли. – Сухопарый человек взял еще одну миндалинку, с улыбкой ангельского терпения ожидая, пока собеседник признается, «да, я вас понял, сколько мне это будет стоить». Но что-то не клеилось. Чтобы ему помочь, он вкрадчиво заговорил, почти учительским тоном: – Есть человек, который создает вам трудности эмоционального и финансового характера и не желает слушать, когда вы просите его убраться с вашего пути.

– Да, вы совершенно правы, но…

Сухопарый человек встал и дружески кивнул ему:

– Если не поторопитесь, промокнете до нитки.

Перед тем как уйти с террасы, он сказал ему, «если я вам понадоблюсь, вы знаете, где меня найти», съел три последних миндальных орешка и исчез из виду. Карлес не решился обернуться, чтобы посмотреть, в какую сторону он пошел; он был ошарашен. Он взял кружку и отпил глоток. Пиво вдруг стало горьким, как никогда. Он не заметил, что терраса как-то очень быстро опустела, не обратил внимания на любезные предупреждения официанта. Он думал о Фран и о том, хватит ли у него смелости. Тут перед его глазами вставало нежное лицо Клер, и ему казалось, что да, для Клер он готов на любое безрассудство или практически на любое. И ему было страшно, потому что нельзя, чтобы в жизни перед тобой вставал такой жуткий выбор. Богам следовало бы это запретить. Отпив еще глоток пива, показавшегося ему разбавленным, он вдруг понял, что действительно промок до нитки.

Повесив рубашку на спинку стула, а брюки у окна, энергично растирая голову полотенцем и пытаясь высушить туфли, он проклинал тот день, когда обратился к Тино, который уже давно ему говорил, что есть такие люди, чья работа – решать любые проблемы.

Обсохнув, он побрызгал волосы одеколоном, надел сухую рубашку, поглядел на фотографию Клер, которую носил в кошельке, чтобы придать себе сил, подавил желание позвонить прямо из номера или с мобильника и направился в Ордино[16]16
  Ордино – поселок в Андорре, центр одноименного округа, расположенного на севере страны. Княжество Андорра – одно из карликовых государств Европы в восточных Пиренеях, между Францией и Испанией.


[Закрыть], где напротив банка «Кредит» был телефонный автомат. Расправил мятую и мокрую бумажку и набрал номер. Сухощавый любитель миндаля тут же ответил «да?», как будто ждал его звонка, чтобы продолжить начатый утром разговор.

– Давайте обговорим наше дело вкратце? Ничем себя не связывая.

Последовало многозначительное молчание. Карлес вздохнул и вернулся к тому, что для него было наименее важным:

– Это огромные деньги.

– Скидок не делаем, цену не обсуждаем, тщательно оцениваем риски, грозящие нам и клиенту, после заключения сделки и проведения оплаты не отступаем назад даже при возникновении препятствий, не предусмотренных клиентом; будучи истинными профессионалами своего дела, мы с готовностью берем на себя решение этих вопросов. Для обеспечения полной безопасности изучение профиля пациента и первый контакт с ним являются исключительно нашей ответственностью. Стопроцентная гарантия успеха, стопроцентная постоперационная безопасность. Попробуйте найти кого-либо, кто при таком качестве предложит вам более доступную цену.

Продекламировав этот панегирик самому себе, сухопарый человек выпрямился и посмотрел на стол, как будто ожидал на нем увидеть блюдце с миндалем. Карлес с закрытыми глазами размышлял. Условия суровые, гарантия абсолютная, отношение серьезное и уважительное, а со своей совестью пусть каждый разбирается сам. В общих чертах дело обстояло так.

– Суть в том, что мне хотелось бы об этом поразмыслить.

– Я уезжаю из Андорры сегодня вечером. Из соображений безопасности.

– Так что же, по-вашему, я…

– По-моему, мне уже как-то доводилось объяснять, что никаких соображений на ваш счет я не имею, – перебил его сухопарый человек, – но по прошествии четырех часов я буду далеко отсюда рассматривать другие предложения и расставлять новые приоритеты в своем клиентском портфеле.

– Не надо на меня давить. Мне нужно время, чтобы все обдумать.

– Что ж, ничего не поделаешь. – Тот рассеянно взглянул на часы и уставился ему прямо в глаза. – В случае если ответа не будет в течение часа, сделка отменяется, мы с вами прощаемся и – мы никогда не разговаривали ни о чем связанном с вашей супругой. И вообще, мы с вами не знакомы.

– Я не могу принять подобное решение за час!

– А вы попробуйте.

2

Если бы он посмотрел на нее свежим взглядом, то не смог бы не признать, что она женщина красивая. Но милые черты были неотделимы от того, как отвратительно она себя вела в последнее время. Официант подвел ее к столику, она уселась, и он, нехотя поднявшийся ей навстречу, чтобы не привлекать к ним особого внимания окружающих, тоже уселся, с очень серьезным видом, опустив глаза. И стал ждать, пока она заговорит. Однако женщина долго разглядывала меню и задавала официанту глупые вопросы, как будто ей было страшно остаться с ним наедине. Потом заказала себе поесть, ничуть не беспокоясь о том, будет ли что-нибудь и он. Типичное поведение Фран. Когда официант взглянул на него, он ответил, что будет есть все то же самое, что и она, сгорая от нетерпения, когда же тот отправится восвояси.

– О чем ты хотела со мной поговорить?

Он все еще избегал ее взгляда. Но теперь, ожидая ответа, посмотрел ей в глаза. И его зрачки пронзила боль. Фран проколола их взглядом, она умела так делать, продырявила мозг и принялась читать его мысли, и тут он понял, что пропал, поскольку Фран уже догадывается, о чем он договорился с любителем жареного миндаля, какой контракт подписал, заплатив сто процентов стоимости авансом за полную гарантию того, что на него не падет ни тени подозрения, поскольку несчастный случай не только будет казаться таковым, но и произойдет при совершенно непредвиденных обстоятельствах. А теперь она со своей убийственной способностью будет по чайной ложке вытягивать из него признание, и он думал, прости меня, Фран, честное слово, я не хотел, ты даже не можешь себе представить, каким грузом лежит у меня на душе сознание того, что тебя скоро убьют, но будем называть вещи своими именами, ты сама этого добилась. Да, добилась, но, несмотря на это, когда он подписывал в банке квитанцию о снятии денег со счета, ему показалось, что ручка скрипит о бланк точно так же, как скрипит перо, когда королевский указ отправляет подсудимого на казнь. Карлес ожидал, что она скажет, убийца, я немедленно обращусь в полицию, и тебя не минует позор и тюрьма. Но вместо этого она спросила, ты все еще трахаешь эту сучку?

– Ты, как всегда, изящно выражаешься.

Фран положила на стол желтую папку и пододвинула к нему. Он открыл ее, ожидая увидеть фотографию, на которой они с Клер занимаются любовью в постели какой-то гостиницы в Арьеже или в Лангедоке[17]17
  Арьеж и Лангедок – департамент и область в Окситании, на юге Франции.


[Закрыть], где можно скрыться от насмешливых приятелей, но не от хищного взора Фран, и обнаженная, милая Клер поглаживает его по груди, лаская так, как не ласкала ни одна из женщин. Но фотография не имела никакого отношения к ночам, проведенным с Клер; она была сделана в тот день, когда он согласился переправить чемоданчик в Монпелье для одного субъекта, готового заплатить большую сумму, если не задавать никаких вопросов. Карлес оторвался от фотографии и поглядел на Фран. Та улыбнулась ангельской улыбкой и наклонилась к нему поближе, как будто хотела чем-то поделиться по секрету:

– Держу тебя за яйца.

– Я даже не знаю, что в нем было.

– А я знаю.

– Шантажировать меня вздумала?

– Нет.

Она сделала вид, что любуется огромным букетом цветов, стоящим возле зеркала в углу ресторана.

– Тогда зачем ты меня сюда вызвала?

– Я готова начать переговоры о разводе, – сообщила она. – Поделим пополам все акции, сумму, вырученную от продажи обеих квартир, и дом.

Два года и три месяца он дожидался этих благословенных слов, и наконец они звучат именно сейчас.

– Дом мне не нужен.

– Нет-нет. Все пополам.

Поверить в такую щедрость было невозможно. Что-то тут было не так. Или она наконец стала нормальным человеком? Слишком много лет они прожили вместе для того, чтобы он внезапно в это поверил.

– Зачем же ты тогда мне показала эту фотографию?

– Да так, на всякий случай… Чтобы ты знал, что, если играешь нечисто, мне про тебя известно все…

Все? А знаешь ли ты, о чем я говорил с сухопарым любителем миндаля? Что за тобой следят день и ночь, готовясь тебя…

– …но только при одном условии.

Он закрыл папку и вернул ей, не снизойдя до того, чтобы порвать фотографию. Сейчас он ждал, какое условие она поставит. Скорее всего, нечто совершенно неприемлемое, и все останется по-прежнему, только виноватым в этом окажется он.

– Я хочу пролететь над Андоррой.

– И все?

– Ну да.

Молчание. Они все еще избегали встречаться глазами. В чем же тут подвох?

– И больше ничего? – повторил Карлес.

– Ну что ж: не хочешь, не надо.

– Нет, погоди.

Он представил себе в общих чертах то, что она только что предложила. Но где же подвох?

Теперь она поглядела ему в глаза и, пытаясь подавить улыбку, проговорила: совсем я тебя сбила с толку, да? Но если ты не согласен на это простое условие, обед окончен и все будет по-прежнему.

– Хорошо. Я сделаю заявку.

– Никаких заявок. Импровизация. В частном порядке. Уяснил?

– Ты же знаешь, что я не имею таких полномочий.

– Надо же… А сучку всего пару дней назад катал и никаких заявок не делал.

Если она так пристально за ним следила, то ей могло быть известно все. Включая разговоры с сухопарым.

– Один полет, и дело с концом?

– С нами полетит еще один человек. А ты будешь делать вид, что не имеешь ко мне никакого отношения. Что ты просто нанятый мной пилот.

Тут он все понял. И попытался представить себе, что это может быть за субъект, но ничего не вышло.

– Да или нет? – уточнила Фран, убирая конверт с фотографией в сумку, как будто собралась уходить.

Карлес не мог в это поверить: каким бы невозможным это ни казалось, Фран в кого-то влюбилась. Счастье-то какое, господи боже.

– Я постараюсь все уладить.

– Ну уж нет. Уладишь, и все. Или я ни на что не согласна.

В тот день, когда он признался Фран, что он хочет влюбиться, что хватит, он выходит из игры, не в силах больше выносить таких прохладных и натянутых отношений, когда уже и непонятно, зачем мы вместе живем, она обдала его ледяным взглядом и сказала, даже и не думай: мы будем вместе до самой смерти. И к тому же ты и так вытворяешь все, что тебе заблагорассудится, целыми днями рискуешь жизнью, воображаешь себя киногероем, ходишь в обнимку с ублюдками-фотографами и с альпинистами с переломанными костями, деньги гребешь лопатой, живи не хочу. Чего тебе еще не хватает?

Тогда и начались проблемы. Тогда он на полном серьезе стал видеть во Фран врага, поскольку она начала вести себя как враг, который и сам не живет, и другим не дает, а ему настолько запала в голову навязчивая идея, что ребята на работе начали над ним потешаться, дали ему кличку Печальный Чарли и стали говорить, ты так ненароком размечтаешься, да и разобьешься, вот тут-то Тино и заявил, не знаю что с тобой творится и что произошло, но есть у меня такие знакомые, которые решают все проблемы на свете, и дал ему номер телефона, по которому через подставное лицо можно было с ними связаться, а он, дубина стоеросовая, черт бы его подрал, возьми да и позвони, и вот теперь, сколько ни набирай он этот номер, трубку никто никогда не берет, хоть тресни, и он уже понял, что телефон отключили из соображений безопасности, и где мне теперь искать этого субъекта, который жрет миндаль, и как сказать ему, не надо, все уже разрешилось само по себе, трудности, связанные с пациентом, устранены, я не хочу рисковать зря, понимаете?

Пользуясь тем, что им нужно было вдвоем лететь на вертодром в Тирвии[18]18
  Тирвия – маленький поселок в каталонской провинции Льейда в комарке Пальярс-Собира.


[Закрыть] за мужчиной, с которым случился инфаркт, чтобы переправить его в больницу в Эскальдесе[19]19
  Эскальдес-Энгордань – один из семи административных округов Княжества Андорра и город – столица этого округа. Город Эскальдес фактически слит со столицей Андорра-ла-Велья. В Эскальдесе находится центральная больница Княжества Андорра.


[Закрыть], сразу же после взлета он перекрыл связь с Центром и снял защитный шлем, и Тино испуганно спросил, ты что творишь, а он показал ему знаками, чтобы тот тоже снял наушники, а после прокричал, «дай мне еще раз номер того типа, который решает проблемы». Тот ответил, да, конечно, и они направились в Тирвию, а у Карлеса от сердца отлегло. По возвращении, когда миссия была окончена, они пошли в бар Гонсальвеса[20]20
  Около 12 % (то есть примерно ¹/₈) населения Княжества Андорра составляют граждане Португалии, приехавшие на временную работу. Процент граждан Андорры португальского происхождения тоже достаточно высок. И португальские фамилии (как, например, Гонсальвес), и португальские бары, рестораны и магазины для Андорры весьма типичны. Имя напарника Карлеса – Тино – тоже португальское, а не каталонское, как типичные андоррские имена (Карлес, Фран), а Клер – скорее всего, француженка.


[Закрыть], и Тино, козел этакий, дал ему все тот же самый треклятый номер телефона, а Карлес ему, ну что ты, Тино, это не то: я восемьдесят раз туда звонил, а трубку никто не берет.

– Да что с тобой стряслось? Какой-то ты…

– Да нет. Просто… Короче, мне нужно с ними переговорить.

– Слушай, нет у меня никакого другого номера.

Черт бы подрал и Тино, и этого типа с его миндалем. Ну и что мне теперь делать, а? Э? Что теперь делать? Орать во всю глотку, послушайте, не убивайте Фран, это уже ни к чему, и у меня на совести, от которой никак не отвертишься, не будет трупа? Он весь покрылся холодным потом, ведь к тому же стопроцентных гарантий нет даже у Господа Бога. Ну, может, у него и есть, а вот субъект, который жрет миндаль, вполне способен сесть в лужу и все испортить; даже если раньше такого не случалось.

3

Прогулка вышла самая что ни на есть дурацкая, уму непостижимо. Фран, при полном параде, сидела впереди, рядом с ним, как в старые добрые времена, а этот болван, который к ней привязался (сурового вида субъект с идиотским хвостиком на затылке, прибывший на серебристом «мерседесе» и манерно и невнятно изъяснявшийся по-французски на диалекте богатых кварталов Парижа), помалкивал и, можно было надеяться, пытался не показать виду, что его выворачивает наизнанку. Когда они пролетали над церковью Святого Микеля в Энголастерсе[21]21
  Сан-Микел д’Энголастерс – романская церковь XII в. в приходе Эскальдес-Энгордань неподалеку от озера Энголастерс, расположенного в долине Мадриу-Перафита-Кларор – заповеднике, находящемся под охраной ЮНЕСКО с 2004 г. Один из выдающихся памятников романского искусства в Княжестве Андорра.


[Закрыть], Фран поглядывала через плечо и в восторге вскрикивала, смотри, миленький, какие коровки, а Карлесу это казалось невероятно смехотворным, и, сосредоточиваясь на управлении вертолетом, он делал вид, что машина сотрясается от ветра, чтобы доставить себе удовольствие увидеть, как вытошнит этого самого chéri[22]22
  Миленький (фр.).


[Закрыть]. Однако французишка был крепкий и держался молодцом. Вернувшись на базу «Бета», они пошли все вместе выпить кофе. Карлес подумал, что, вероятно, в последний раз видит несчастную сучку Фран, которой недолго осталось жить, и, пользуясь тем, что chéri куда-то ретировался – отправился, наверно, блевануть в тишине и покое, – сказал ей по старой дружбе, «береги себя, Фран».

– Ты это о чем?

– Будь осторожна. Чтобы с тобой не приключилось ничего плохого.

– А что со мной может приключиться?

– Дело не в том, просто…

Нет. Некоторые вещи сказать ей было невозможно. Он не мог ей объяснить, что всеми силами пытается дозвониться до наемных убийц, которые рано или поздно, со дня на день, то есть очень скоро, ее… в смысле, ее…

– Скажи, с чего ты взял, что со мной может случиться что-то недоброе? – Она строго на него уставилась. – Этот мужчина мне не пара? Да? Ты об этом?

В этот момент chéri вышел из туалета; Карлес махнул рукой, поступай как знаешь, мне очень жаль, я сделал все, что мог, и внезапно, так что ни Фран, ни ее спутник не успели среагировать, поцеловал ее в губы, и на этом они навек простились, более чем прохладно, как и следовало ожидать.

Он поглядел вслед бесшумно скользящему «мерседесу», в котором они направлялись в сторону Пас-де-ла-Каса[23]23
  Пас-де-ла-Каса, или Эль-Пас-де-ла-Каза – город и горнолыжный курорт в Княжестве Андорра, расположенный в территориальном округе Энкамп, на границе с Францией.


[Закрыть], по дороге во Францию, изящные, как живые боги в солнечных очках, и мысленно обругал себя за то, что струсил и не предупредил ее.

4

Вышло так, что именно Тино прерывающимся голосом сообщил ему по рации, придется тебе заехать в больницу, Чарли, дело в том, что… Значит, так…

Еще не зная, о чем идет речь, он все уже понял, и удивляло его только то, что так скоро произошла эта авария, столь тщательно подстроенная, чтобы ни у кого и мысли не было об убийстве, о преступлении бессмысленном, ведь отправлять Фран на тот свет было уже вовсе ни к чему.

– Есть подозрение, что Фран, – продолжал потухшим голосом Тино, – в общем, похоже… даже вероятно, что ее убили.

– Но как это могло случиться?

Жуть. Стопроцентная постоперационная безопасность, проклятие, зачем я в это ввязался, господи, и что мне теперь делать. Его раздумья прервал голос Тино:

– И ее, и мужика, который вел машину.

– Но почему ты говоришь, что…

– Инсценировка несчастного случая. Шитая белыми нитками. Давай я за тобой заеду. Где ты?

– В Монтгарри. Уже закончил. Вылетаю немедленно. Ты на базе «Бета»?

– Чарли…

– Да?

– Я очень сожалею.

– Спасибо, Тино. Скоро прибуду.

Все из-за тебя, Тино, из-за того, что дал мне номер телефона, который никогда не должен был мне давать, а я не должен был просить.

Он и думать забыл о Клер, он забыл, что все это затеял для того, чтобы все в их жизни переменилось. Потрясение было слишком велико. Вертолет уже набирал высоту, а он все еще думал, а не унести ли ноги на край света, ведь и дня не пройдет, как все будет раскрыто.

Пролетая над хижиной Пероза, он без особого интереса заметил, как разбрелось по долине обширное стадо баранов, равнодушных к драмам, творящимся на небесах. Только пастух задрал голову, приставив ладонь ко лбу, как козырек кепки. Пилот повел машину по спирали вверх для соблюдения необходимой дистанции при перелете через перевал Аула; это его приободрило, доказывая, что, как бы он ни паниковал, лучше быть живым, даже если ты боишься и тебя мучает совесть, чем жертвой топорно проведенного убийства, которое должно было сойти за несчастный случай. И тут под действием вибрации укрепленный под задним сиденьем маятник наконец отцепился, заработал и привел в действие механизм, два дня тому назад установленный уже мертвыми ныне богами в солнечных очках, и на глазах у перепуганного пастуха и у стада баранов вертолет величественно взорвался, внезапно преобразившись в колесницу Ильи-пророка, гигантский, печальный и в своем роде прекрасный огненный шар. И вот клуб огня превратился в сгусток дымящегося металлолома и грянулся о землю возле хижины Пероза, неподалеку от скромного надгробного памятника, как будто ему тоже хотелось на пастбище к баранам. Когда все снова стихло, дрожащему от ужаса пастуху показалось, что из-под земли раздался хриплый замшелый голос: ядрена мать, угомонитесь, суки! Опять явились к нам мудилы с фотовспышками…