Текст книги "Когда наступит тьма"

– Черт, черт, черт, черт, – повторял Ширгу, сидя в машине.

– Не ори! Что стряслось?

Карлес открыл дверь машины и увидел, что Ширгу хлещет девчонку по щекам. Дыши, дура, дыши!

Карлес потянул девчонку за ноги и уложил ее на землю посреди двора. Потом начал кое-как делать ей искусственное дыхание, зачем-то раскачиваясь из стороны в сторону, а Ширгу, закрыв лицо руками, говорил, сукины дети, теперь нам всем капец. А я пошел.

Карлес вскочил стремглав, схватил его за горло и сказал, никуда ты не пойдешь, а то убью. А теперь давай попробуем это уладить.

– Она ж посинела уже, ты что, не видишь?

Несколько минут они дули ей в рот, колотили ее, матерились и сходили с ума. И дошло до того, что Карлес, лежа у девчонки на груди, не в силах сделать ничего, несколько долгих-предолгих секунд провел в размышлениях, отчего вся жизнь его пошла наперекосяк как раз тогда, когда у него был лучший в мире план того, как привести в порядок тот бардак, в который превратилось его существование. Вдруг он внезапно поднялся и сказал, продолжим, как будто ничего не произошло.

– Ты спятил.

– Тебе деньги нужны или нет?

– Ясное дело.

– Тогда делай, как я велю.

И объяснил, что нужно действовать по плану: немедленно звонить ее родным с целью не допустить, чтобы те обратились в полицию.

– Отправляйся в телефонную будку, позвонишь и скажешь то, что должен сказать.

– Но она же труп! – вконец потерял голову Ширгу.

Карлес схватил его за плечи и начал трясти, крича ему на ухо:

– Но они-то об этом не знают!!! И успокойся! – Тут он понизил голос. – Обратной дороги уже нет, понимаешь.

Воцарилась тишина. Посреди двора в отчаянии стояли двое мужчин возле мертвой девочки. Карлес, сам не зная как, нашел в себе силы и тихо, но твердо сказал:

– И деньги пусть принесет мать. До последней песеты, а то убьем малолетку.

– Постой, постой, постой.

– Стою.

– Смотри: а если бросить девчонку здесь, сбежать, и концы в воду?

– Когда ее обнаружат, придут к твоему шурину и спросят, что у него за тру…

– Да, ясно, да. Ладно. Но я боюсь звонить.

– Нужно действовать по плану.

– Раз малолетка померла, все планы отменились.

– Не ори.

– Не ору.

– Заткнись, дай подумать.

Столько долбаных часов угрохано на подготовку похищения, столько задумано для того, чтобы ни одна нить не ускользнула, и гляди-ка, остались одни ошметки. Ну почему, господи боже, ну почему все шишки на меня?

– Хорошо, я сам позвоню родителям, – решил, смирившись, Карлес. – Дай мне бумажку. Но ты должен убрать отсюда… вот это. – Он не решился указать на тело девочки. – Куда… – Неприятное молчание, такое, которое значит: никогда в жизни не пожелал бы, чтобы до этого дошло. – На помойку?

Оба затихли. Вдалеке сирена пожарных вдохновенно рыскала по городу в поисках огней. Ширгу глубоко вздохнул:

– Нет. Я знаю куда. Ты должен мне помочь; когда стемнеет.

Работа закипела, и они утешились. Карлес направился в телефонную будку на площади, позвонил родителям и сказал, что их дочь похитили и она прекрасно себя чувствует. Что-что? Нет и еще раз нет: она прекрасно себя чувствует. Ядрена вошь… А потому что я вам сказал, женщина! Потом он предупредил их, что за ними ведется слежка и если появится хотя бы тень подозрения, что они обратились в полицию, тогда мы ее и взаправду убьем, вы меня поняли, женщина? И зачитал инструкции. И зарубите себе на носу, что убивать мы ее не хотим: мы хотим только получить указанное количество песет купюрами разного достоинства. Согласны? Итак, прошу вашего внимания: время и место. И положил трубку. И на обратном пути в гараж его охватило самое ужасное на свете чувство неуверенности, потому что с ним постоянно случалось что-нибудь плохое и осложняло ему жизнь, полную неоплаченных долгов и не до конца разрешенных неурядиц, и… Какое счастье, что Роза витает в облаках. Я бы сгорел со стыда, если бы она узнала…

– Ну что она, проснулась? – спросил он по возвращении.

– Она же умерла, кореш, умерла, ты понимаешь? Ты знаешь такое слово – умерла?

– Не зови меня так, я тебе не кореш.

– Как скажешь; но мертвую этим не воскресишь.

Несколько часов спустя Карлес думал, не знаю, почему со мной постоянно что-нибудь да происходит. В подкладке моей одежды тысячи песет: ими полны штаны и пояс, я весь в поту. Мне битых полчаса пришлось объяснять Розе, что ужинать я не приду, а может, не приду и ночевать, что эта работа меня загонит в гроб; а она так разозлилась, что я чуть ей не сказал, а ты вообще знаешь, с кем говоришь? Она бы мне ответила так нахально: с кем, с кем я говорю? С жалким слюнтяем без гроша за душой? А я бы ей, нет, моя дорогая, ты говоришь с детоубийцей. Потом мне пришлось долго ждать на заправке, раз уж теперь я в состоянии заплатить за бензин. Я уже несколько месяцев не садился за руль, потому что даже на пол-литра бензина у меня бы денег не хватило. Хорошо еще, машина завелась. Мать твою, ну что они, не видят, что я спешу, что мне нужно успеть на самолет в Швейцарию? Все эти переживания меня убьют; они меня когда-нибудь в гроб вгонят. Ведь можно было жить спокойно, раз деньги появились; заткнуть дыры, попытаться никогда больше не попадать ни в какие переделки; закусывать оливками в баре у Исабель; не наедаться на ночь и пораньше ложиться спать. Но вечно все шишки на меня: Ширгу, которому сам бог велел быть отличным солдатом, возьми да и прикончи малолетку; несчастный случай, конечно, непреднамеренное убийство какое-нибудь; однако этот болван ее все же укокошил. А дальше полная импровизация. И время поджимает; это же надо, денег у меня навалом, а сейчас простою в очереди на заправку на улице Араго и опоздаю на самолет.

Он залил полный бак, кажется, впервые в жизни. И направился в аэропорт Прат. По дороге заблудился, потому что в этих указателях сам черт ногу сломит. А как только развернулся на сто восемьдесят градусов, через десять секунд рядом возник полицейский на мотоцикле, и я подумал, ну все, лучше тебе сигануть с моста в реку Льобрегат со всеми деньгами и покоиться там с гребаным миром. Но легавый укатил, а через пять секунд прикатил еще один. А я в холодном поту. Быть бы уже в Швейцарии, в банке, и деньги чтобы надежно лежали в сейфе.

– А почему нам нельзя сейчас их забрать?

– Ты их видел; пересчитал; ты знаешь, что деньги у нас и что мы их разделим пополам.

– Но если ты улетишь с деньгами…

– Мать твою, ну надо же подождать пару месяцев, вдруг там купюры меченые или что-нибудь еще.

– Что-нибудь еще?

– Я это в кино видел: обеспечение безопасности.

– Оставь мне половину, и я клянусь, что пальцем их не трону, пока ты мне не подашь знак.

– Ширгу.

– Чего.

– Мы же договорились, что сделаем так?

– Ну да… но когда видишь столько денег, и…

– Ты мне доверяешь?

– Не доверяю.

– Иди в жопу.

В жопу Ширгу не пошел, однако ему пришлось смириться с тем, что придется подождать три месяца до тех пор, пока ему не заплатят сполна то, что ему причитается, хоть с малолеткой все так нехорошо и вышло. Ведь, как ни крути, а он ее убил; то есть она умерла у него на руках; то есть несчастный случай произошел в его присутствии. Лучше скажем: эта паскуда вцепилась ему зубами в руку, это да. Как ни крути, теперь вопить уже не станет.

Поскольку все вышло так, как вышло, они решили, что увидятся по прошествии ровно трех месяцев. А если не явишься с деньгами, убью, сказал Ширгу. И будешь иметь на это полное право, ответил Карлес. В аэропорту он не обратил должного внимания на изумительную мозаику Миро, которую впервые видел своими глазами, потому что аэропорт играл в его жизни роль весьма незначительную. К тому же забот у него хватало до боли в животе, и не было времени на то, чтобы разглядывать разноцветную стену терминала, которую он раньше представлял себе черно-белой. Пока он успел хорошо припарковать машину и соблюсти все прочие формальности, самолет, думал он, наверное, уже летел над Пиренеями. Он поглядел на билет и увидел, что ему давно уже пора было пройти на посадку. А потом профукал еще двадцать минут, потому что не знал, что нужно было оформлять посадочный талон. Он был весь в поту, ведь подкладка его костюма была полна купюр, которые он вез с собой, и пот катился с него градом, поскольку все эти вещи были для него в новинку, и он задавался вопросом, как так случилось, что он до сих пор не умер от инфаркта.

– Простите, сеньор, но ваш рейс полон.

– Но я же…

Он решил не спорить с этой стюардессой из «Свисс Эйр», потому что ему казалось, что любой спор, привлекающий внимание к человеку, начиненному купюрами крупного достоинства, крайне опасен. С посадочным талоном в руке он чувствовал себя смешным. Карлес положил его на стойку, словно талон жег ему руки, развернулся и ушел, пока этой женщине не пришло на ум пристально вглядеться в его физиономию сообщника детоубийцы. Для протокола: я ее не убивал; я только вел машину.

Допивая пиво, оплаченное купюрой в сто песет, которую он выудил из рукава в самом прямом смысле этого слова, он заметил, что в аэропорту происходило что-то из ряда вон выходящее. А он еще даже и не придумал никакого альтернативного плана.

Через пять дней Роза сказала, что-что? Я вас не совсем поняла.

– Ваш муж был в списке пассажиров.

– Это-то я уже поняла; но о каком рейсе идет речь?

– Речь идет о самолете, который пять дней назад упал в море.

– Мой муж ни на какой самолет не… – Тут она замолчала и уставилась на обклеенную обоями стену коридора, где стояла, крепко ухватившись за телефонную трубку, словно опасаясь, что та выскочит у нее из рук. – Откуда вы знаете?

– Его имя фигурирует в списках пассажиров.

– Но ведь…

– Да, я вас слушаю.

– Нет-нет, продолжайте.

– Значит, вы его не хватились?

Розе и в голову не пришло, что в этом вопросе была доля иронии.

– Он часто отлучается на несколько дней по работе.

Она не стала им рассказывать, что в последнее время он все чаще исчезал без предупреждения, а возвращался на грани нервного срыва и не хотел ей ничего рассказывать.

Совершенно машинально ответив еще на кучу вопросов, она получила приглашение в бюро компании и повесила трубку. Карлес улетел на самолете неизвестно куда, а мне ни слова не сказал. А домой не приходил потому, что его сожрали рыбы. Карлес со своими загадками. Карлес, который говорил, что работа загонит его в гроб, а Роза и не спрашивала, что это за работа, потому что они уже давно и не целовались даже и ей трудно было смотреть ему в глаза. Что он забыл в этом Цюрихе? И почему уже несколько месяцев был еще раздражительнее обычного?

В бюро ей лично подтвердили, надлежащим образом изучив ее документы, что им очень жаль, что они выражают свои соболезнования и выплатят компенсацию за несчастный случай, да, я вижу, что вы единственный бенефициар, указанный в страховом полисе. А Роза молчала, потому что в глубине души ей казалось, что, когда она придет домой и накроет на стол, чтобы ужинать, явится Карлес, глядя на нее недобрым взглядом, потому что ему она ничего не приготовила, и все пойдет как всегда, в привычном аду, в котором они жили до тех пор, пока он не испарился. А я так устала, что мне и не весело, и плакать не хочется.

Проведя пару дней у окна, выходящего на улицу, ни о чем не думая или же думая, какая же у меня была странная жизнь, Роза встала, подбоченилась и начала разбирать вещи Карлеса, все по порядку. Ей тут же показалось, что она роется в ящиках у какого-то незнакомца. Бумаги, записки корявым почерком, мятая фотография ее самой, сделанная несколько лет назад, сразу после свадьбы, в платье в синий горошек, которое на черно-белом снимке казалось гораздо более жалким, чем было на самом деле; всякая ерунда. Все слишком несущественное, безжизненное. Как будто Карлес дома и не жил. И одежда, и носки: она все перетряхивала по очереди, потому что искала… Вот именно! Ключ.

Хотя Карлес и не догадывался, что это ей известно, его жена знала, что у него есть крошечное офисное помещение, где он хранит документы, которые не хочет держать дома. Карлес снял его, когда начал работать в качестве внештатного сотрудника представителем нескольких компаний, и сказал ей, Роза (делая на этом некоторый упор), теперь я буду часто везде ездить, то туда, то сюда, путешествовать, работать. И зарплату в конце месяца я всегда буду приносить тебе, буду себе оставлять только самую малость на мелкие расходы. Поверь мне.

В то время Роза ему еще худо-бедно доверяла и потому до определенной степени ему поверила, и действительно, он всегда давал ей деньги на домашние расходы и на то, чтобы она могла что-нибудь себе купить. Она не знала, на самом ли деле он оставляет себе только самую малость, или дело обстоит иначе. Она так никогда и не выяснила, сколько зарабатывает Карлес. И так и не решилась об этом спросить. И мало-помалу, от зарплаты до зарплаты, они стали все больше отдаляться друг от друга, пока в один прекрасный день, без всякого предупреждения, он не разбился на самолете, в котором собирался лететь в Цюрих, за три морские мили от Барселоны.

Итак, ключ; она трудилась целый день и перевернула вверх дном весь крошечный офис, в котором была в первый раз. И, не до конца все понимая, узнала, что дела шли неважно, он наделал кучу долгов, его вызывали в полицию, угрожали выселением и даже… Карлес, кто ты такой? И ни следа предполагаемой любовницы. Только одно слово, ширгу, которое время от времени появлялось то там, то тут, с вопросительным знаком, с восклицательным или просто так. Ширгу? Ширгу! Ширгу. Что это за ширгу такое, Карлес?

Она обратилась к адвокату с просьбой привести все дела в порядок, даже если для этого понадобится истратить всю полученную компенсацию. И нашла работу.

Похоронить мужа Роза не могла, потому что поднять со дна моря самолет, лежащий на такой глубине, было невозможно. И поминки как следует организовать у нее тоже не получилось, потому что родственников, которым можно было бы сообщить о его кончине, у них не было. Она не оплакивала смерть Карлеса, потому что плакать о смерти мужа, который жил двойной жизнью и погиб, скрывая свое истинное лицо, у нее не получалось. И как-то она подумала, не вздумай ко мне вернуться со дна морского, я тебя оплеухами из дому выгоню: мертвым место рядом с мертвыми или в лучшем случае в памяти. А по тебе я не скучаю, Карлес, ведь ты настолько сломал и испортил мне жизнь, что у меня не нашлось ни слезинки, чтобы тебя оплакать.

Так шло время, но в один прекрасный день, во вторую годовщину авиакатастрофы, низкорослый, тощий и взвинченный человечек с густыми черными волосами, назвавшийся Апеллесом Ширгу, партнером Карлеса, уселся в кресло, где она проводила часы в размышлениях, и сказал, я нанял профессионалов, чтобы они расследовали дело, и…

– Ширгу?

– Да. Апеллес Ширгу.

– Ширгу… – повторила она, как в забытьи.

– Как я уже говорил, я нанял профессионалов, чтобы они расследовали дело, и…

– Какое дело?

– О смерти вашего мужа.

– А. – До чего же она устала, безмерно устала. – И что, летчик без прав летел?

– Вашего мужа не было среди погибших в авиакатастрофе.

– Вы что, спустились на дно морское и его недосчитались?

– Нет. Мы нашли неиспользованный посадочный талон на его имя.

Она устало глядела на дорогу сквозь балконное стекло.

– В чем вы были партнерами?

– В разных делах. Он никогда обо мне не упоминал?

– Нет.

Получается, Ширгу – это фамилия. Ну да: такая же, как у Маргариты Ширгу[59]59
  Маргарита Ширгу (1888–1969) – каталонская и аргентинская актриса.


[Закрыть].

– Я хочу знать, где он скрывается.

– Зачем ему скрываться, если он умер?

Ширгу взволнованно пригладил волосы и ничего не ответил. Она продолжала настаивать:

– А почему бы вам не обратиться с этой историей в полицию?

– У меня есть свои причины этого не делать. Где он скрывается? Как передает вам деньги?

– Какие деньги?

– Предупреждаю, что, если вы не согласитесь мне помочь… вы можете горько пожалеть.

Роза яростно вскочила и пошла к двери, выходившей на лестничную клетку. Она так устала, ей так это все надоело, что у нее не хватило сил даже испугаться. Ширгу медленно последовал за ней, скрывая беспокойство. Когда он подошел поближе, она высказала ему в лицо, что покойники вдовам денег не посылают и что пошел он в жопу со своими угрозами, и распахнула дверь, чтобы этот человек навсегда исчез из ее жизни. Ширгу ретировался, поджав хвост. Но в ее голову закралась мысль, что, может быть, Карлес и взаправду… Невероятно. И прошли годы, много-много лет. И настал день, когда никто уже не помнил о годовщинах авиакатастроф, так как на их место пришли новые годовщины, а с тех пор много воды утекло, и уже давным-давно настало новое тысячелетие, а память не вечна и приходит время, когда, если любви уже нет, воспоминания – штука утомительная, и покойники нам разве что мешают. А если точно не знаешь, умерли они или нет, они хуже камушка в ботинке.

3

Им повезло, что его кузен был знаком с прорабом со стройки; точнее, повезло, что прораб со стройки был любовником его кузена и ни в чем не мог ему отказать. Он сообщил, что строительство не начнется до понедельника, так что вся суббота после обеда в твоем распоряжении, хотя мне и кажется, что у тебя не все дома.

– Совершенно верно. А еще я приглашу трех-четырех одноклассников.

– Делай что хочешь, пацан. Инструменты сами принесете.

– Не вопрос.

– И сильно не шумите; хоть этот участок и на отшибе, мне перед началом работы проблемы не нужны.

То, что произошло под вечер, его изрядно удивило: никто из тех, кому он позвонил, не сказал, мужик, ты с ума сошел, а наоборот, все сказали, конечно, я помню про клад. Кстати, а что мы там спрятали?

– Тетрадку.

– И одежду какую-то. У одной из учительниц стащили.

– У сеньориты Грасия.

– Точно. Ее всемирно известный шарф.

– Вот-вот.

– Я уверен, что мы все сложили в жестяную коробку. Из-под печенья.

– Нет, из-под конфет.

– Какая разница.

– А разве не в полиэтиленовый пакет?

– Да ну, ты что! В жестянку.

Все пятеро бывших учеников нашей школы, стоя в голом саду, в котором целую вечность располагался школьный двор, облокотившись на кирки и лопаты, грустно смотрели на здание, в котором провели шесть безмятежных лет, войдя в него впервые шестилетними и выйдя двенадцатилетними.

– Нет, мне было тринадцать, я до тринадцати лет там училась.

– Потому что ты всегда была самая старшая.

– Я и сейчас самая старшая.

– Конечно, бабуля.

– Еще раз назовешь меня бабулей, получишь киркой по башке.

– Да что ты, бабушка, ты на ногах-то едва держишься, бабушка-старушка.

– Сволочь ты, Питус. Знаешь, что я добрая, и пользуешься этим.

– Вечно эти двое грызутся.

– Да что ты, – ответил Питус, – я вечно ссорился с этой самой, как ее, с Байлиной.

– С Лаурой?

– Вот именно.

– Точно, Лаура… – с потерянным видом протянул почти облысевший одноклассник в приступе ностальгии.

– Вы что, не позвали ее?

– Она в Упсале[60]60
  Лаура Байлина, живущая в шведском городе Упсала, – также персонаж романа Кабре «Я исповедуюсь».


[Закрыть] живет.

– Охренеть. И что она там делает?

– Я что тебе, энциклопедия? Живет она там.

– Давайте-ка, давайте-ка… Пора за работу, ребята… – Питус сосредоточенно озирался по сторонам. – Кажется, мы закопали его под дубом.

– Под каменным дубом.

– Какая разница. Рядом с ним. Более-менее тут. Припоминаете?

– Мы что, даже карту не нарисовали, чтобы потом найти тайник?

– Нарисовали. Но потом куда-то дели.

– Мне кажется, мы клад зарыли ближе к школе. В той стороне.

– Да вы что! Не тут и не там; мы закопали его у забора, где растут кипарисы.

– Это туи.

– Ну ты даешь, мужик. Туи?

– Туи.

– Ну, значит, там, рядом с туями. Тут, под дубом, его бы любой нашел.

– Под каменным дубом.

– Честно говоря, я думал, что вы все помните.

– Сколько лет прошло, Питус. Ты и сам забыл.

– Да помню я все: по-моему, мы закопали его тут, под дубом.

– Под каменным дубом.

– А помните, как Канивель все время лазил по деревьям?

– Типа «Барон на дереве»[61]61
  «Барон на дереве» – книга итальянского писателя Итало Кальвино (1923–1985).


[Закрыть].

– Чего?

– Так, ничего.

– Елки зеленые! Где он теперь, Канивель?

– Без понятия.

– Ну что? Продолжим заседание или возьмемся за дело?

– Хорошо, а копать-то где будем?

– Поступим как археологи: произведем дегустацию в четырех-пяти местах.

– Жара тут какая.

– Это еще что за дегустация?

– Разроем кусочек тут, потом кусочек там. Сначала будем копать у дуба, потом возле кипарисов.

– Это каменный дуб и туи.

– И это называется дегустация?

– Про дегустацию я сам только что придумал, но термин мировой.

– Вот сволочь.

– Зато вы мне все поверили. Вперед, за работу?

– Представьте себе, меня аж слеза прошибла. Целую вечность не был в школе.

– Нам столько лет, что уже все было давным-давно.

– И не говори. У меня прямо екнуло что-то внутри.

– И у меня.

– Мы были здесь так счастливы…

– Так было весело.

– А потом все тускнеет.

Питус, с кайлом на плече, оглядел всю компанию. Потом встал напротив и сказал, ну что, потоскуем о потерянном рае для лысых мечтателей и прочей ерунде или будем искать клад?

– Никакая я не лысая.

– Это у тебя парик, бабуля.

– Но ведь правда, мы были счастливы?

– Конечно. Очень. Даже слишком.

– Как это слишком?

– Потом взрослеешь, и все уже не так. Разводишься, и все такое.

– Давайте-ка начнем копать, а то солнце уже садится.

– Угу.

И они принялись копать. Бабушка Кармина тут же принялась ныть, что намозолила руки, а парни, у которых мозоли были точно такие же, сделали вид, что все у них нормально. Бабуля яростно рыла и жаловалась:

– Где рыть, непонятно; что ищем, не помним.

– Зато мы помним, что хотим найти наш клад.

– Как романтично.

– Браво.

– Тебя строители не проклянут за это?

– Все по закону. В понедельник привезут экскаватор и, если мы так ничего и не найдем, одним взмахом ковша разровняют весь наш клад и память детства.

– Здание-то, наверное, оставят.

– Все снесут. Здесь будет многоквартирный дом.

– Да ты что!

Теперь в их угрюмом молчании был и потерянный рай, и потерянный край.

– Вот облом, – сказал кто-то их них.

– Да ведь ты же ни разу сюда не возвращался с тех пор, как перешел в старшие классы.

– Все равно облом.

По прошествии часа, под уже более рассеянными лучами солнца, они вырыли три или четыре ямки под каменным дубом и рядом с туями, но ничего не нашли. Нашли только ошметки выцветшей ткани в одной из ям под туями.

– Мы ведь закапывали что-то тряпичное?

– Конечно, но ищем-то мы жестяную коробку.

– Надо было сохранить карту сокровища.

– Надо было сделать пять экземпляров карты сокровища.

– Надо было составить инструкцию, как найти клад. Здорово было бы, типа пятнадцать шагов на восток от дуба.

– От каменного дуба.

– На мысе лежит плоский камень… и тут! Точное место, где спрятано сокровище, обозначено крестом. Проще простого.

– Эх мы, горе-пираты. И уже темнеет.

– Можно мы завтра продолжим?

– Я не могу, блин. Когда я жене сказал, что пошел искать клад, она на меня так наехала…

– Тогда по возвращении домой тебе придется предъявить как минимум несколько золотых дублонов, мой капитан.

– Эй, глядите!

Все четверо мужчин обернулись и посмотрели в ту сторону, где бабуля рыла землю каким-то кайлом.

– Посмотрим, а вдруг она что-то нашла!

– А представляешь…

– Золотых дублонов жене принесешь… Ее как зовут?

Подходя поближе, они размышляли о коробке из-под печенья и о том, что же, интересно, они сложили в нее двадцать лет назад.

– Тридцать.

– Ну что?

Бабуся, стоя на коленях, откинула кайло и платком смахивала землю с каких-то маленьких и почерневших костей.

– Блин, кошмар. Зверек какой-то.

Словно опытный археолог, бабуля осторожно сдувала пыль с костей, соединенных в одно целое; в одно целое, ты посмотри.

– Елки зеленые… Правда, это как будто рука?

– Только маленькая слишком.

– А может, это обезьянья лапка. У нас в школе не было обезьянки?

– Уже темнеет… У кого-нибудь есть фонарик?

Нет. Фонарика ни у кого не было. А через пять минут все уже навсегда забыли о зарытых кладах и думали только о том, какому идиоту, больному ностальгией, пришла в голову дурацкая идея выкапывать трупы, зарытые на школьном дворе.

Через несколько дней звонок прозвенел два раза подряд, как будто требуя не медлить с ответом. Седовласый человек удивленно выглянул в коридор; казалось, что он хочет угадать, кто звонит, просто поглядев в ту сторону. Он посмотрел на часы. Уже много лет никто не звонил в эту дверь в десять утра, когда Мириам уже ушла на работу, а он с нетерпением ждет, чтобы время прошло поскорее, немного удивляясь тому, что до сих пор не умер. В десять утра? В ушах его еще звенел голос Мириам, которая, пока он нежился в постели, говорила, папа, сейчас сварю тебе кофе с молоком, я его на столе оставлю, а потом он услышал, как хлопнула дверь и она быстрыми шагами спускается по лестнице, ох уж эта молодежь, всегда они спешат куда-то; а когда он зашел в кухню, чтобы выпить кофе с молоком, оказалось, что она забыла его сварить, и это случалось не в первый раз. Слишком много у нее дел, у бедняжки. Все хочет успеть, а в дверь опять звонят. Я вижу, что она беспокоится, бедная девочка, наверное, на работе что-то не так. А в дверь снова позвонили, всего один, но долгий, нетерпеливый звонок. Шаркая ногами, он прошел по длинному коридору до самой двери. За дверью, на лестничной клетке, были слышны голоса. Мужские голоса. Он вздохнул, отодвинул защелку, снял цепочку. И наконец открыл дверь. Там стояли двое суровых мужчин и пока что молчали.

– Меня это не интересует, спасибо, – сказал он, уже закрывая дверь.

Но один из них просунул руку в дверной проем, не позволяя двери окончательно захлопнуться, и сказал, господин Парес?

– Да.

– Полиция.

– А.

– Разрешите пройти?

Он тут же подумал, что с Мириам что-то стряслось. Во всех непредвиденных случаях он думал именно об этом. Он даже и не посмотрел на удостоверения, которые мужчины предъявили ему, переступая через порог. Он закрыл дверь и спросил, в чем дело, скрывая тревогу. Один из мужчин указал, вместо ответа, на те два направления, по которым можно было следовать по коридору. В гостиную, объяснил Парес, еще раз спросил, в чем дело, и пошел перед ними, шаркая ногами и не обращая внимания на недовольные мины визитеров, которые только что поняли, что в этой темной квартире было не только все разбросано, но еще и плохо проветрено.

– Чего вам нужно? – спросил он, когда все трое уселись. В центральной части потолка слабо светила люстра. Жалюзи балкона были закрыты, и все это производило настолько гнетущее впечатление, что хотелось кричать от нехватки свежего воздуха.

Один из полицейских искоса поглядел на своего товарища и спросил, скажите, правда ли, что у вас когда-то была дочь по имени Мириам?

– Что случилось с Мириам? – Он взволнованно встал с места. – Что?

Полицейские несколько растерянно обменялись взглядами.

– Я говорю, – он поспешно заглянул в волшебным образом появившийся у него в руках блокнотик, – о Мириам Парес-Бигорда.

– Да, разумеется, это моя дочь. Что с ней случилось?

– В каком смысле, что с ней случилось?

– Сейчас ее нет дома. Она на работе.

Полицейские быстро переглянулись.

– На работе?

– Да.

– А кем она работает?

– Дизайнером. И по счастью, заказов у нее очень много.

– Сколько ей лет?

– Зачем вам это знать?

– Сколько Мириам лет? – вмешался полицейский, который до того момента сидел молча.

– Ну что же… – Он уставился в потолок, чтобы сосредоточиться, а потом тише, как литанию, проговорил, тридцать восемь лет и два месяца. И, глядя им в глаза, снова сел на место и решительно спросил, а почему вы задаете мне все эти вопросы?

– Потому… что официальное заключение о смерти вашей дочери, Мириам Парес, было вынесено двадцать пять лет назад.

– Вон из моего дома.

Они не пошевелились. Хозяин квартиры поднялся с места.

– Сейчас же! – взвизгнул он.

Они не пошевелились. Один из полицейских сказал, ваша дочь пропала без вести тридцать лет назад. Он заглянул в блокнотик.

– Девятого февраля тысяча девятьсот семьдесят седьмого года.

Парес весь сник и снова присел.

– Пропала бесследно, – настаивал полицейский.

Тишина.

– Вашей дочери было восемь лет.

– Восемь лет и пять месяцев, – уточнил Парес.

– Хорошо. Пять месяцев.

– Она несколько лет жила в Лондоне, по работе.

– Кто?

– Мириам.

– Так-так.

– Но потом вернулась ко мне.

– Понятно. – Полицейский чуть помедлил и продолжал: – Во сколько она придет с работы?

– Не знаю. Придет, когда закончит. Она очень много работает. Кстати, убийц полиция не нашла. – Он перешел на крик. – Даже мы с мамой не знаем, убили ее или нет!

– Ваша супруга…

– Умерла от горя, не пережила. Из-за некомпетентности полиции. На вас всех в суд подать надо. На всех!

– Да, мы понимаем ситуацию.

– Мне нужно, чтобы нашли убийц!

– Разумеется. Возможно… Я хотел сказать, что были найдены останки… и возможно… Необходимо, чтобы вы дали согласие на ряд анализов, чтобы мы могли установить, принадлежат ли они вашей дочери.

– Спросите у нее сами, когда она ужинать придет.

– Что вы сказали?

Тишина, гуще затхлого воздуха этой квартиры.

– Разве вы не хотите, чтобы нам стало известно, кто ее убил?

– Это мое единственное желание. – Старик умолк и глубоко задумался, и никто не прервал его молчания. Потом он поднял глаза. – Тогда бедняжке Мириам уже не будет так беспокойно.

С тех пор прошло несколько недель; Роза молча ждала ответа, не теряя самообладания. Сидя перед ним в гостиной, она как следует его разглядела. Скорее всего, они были ровесниками, но он выглядел гораздо старше. Может быть, потому, что такой седой. Целая копна волос печального, тусклого цвета. Хорошее сочетание с видавшей виды, но приличной комнатой: здесь он ждал возвращения мертвой девочки, пока Роза у себя дома молилась всем богам, чтобы к ней не возвращался мертвый муж. Она не прерывала его молчания; ей казалось, что этот человек медленно приходил в себя после долгого отсутствия. Наконец он решился спросить:

– Как вы пришли к такому выводу?

– Долгие годы одиноких размышлений. К тому же совершенно очевидно, что мой муж был конченым негодяем.

– Однако этого недостаточно.

– Мой муж исчез в те самые дни, когда похитили вашу…

– Мириам. Ей было восемь лет.

– Господи Исусе.

– Ее мать умерла от горя.

Потом они еще долго просидели молча, и наконец старик поднял на нее глаза, как будто в каком-то смысле не ожидал ее перед собой увидеть, и спросил, но почему вы…

– Мой муж объявлен мертвым, но я не совсем уверена в его смерти.

– Нам не хватило твердости: мы поверили этому голосу, он говорил, что за нами следят и если мы хоть словом обмолвимся об этом полиции, то нашу дочь убьют. Моя жена мне сказала, прошу тебя, давай заплатим, и пусть нам ее вернут. Мы думали, что эти деньги принесут нам счастье; а они принесли горе.

Молчание. Старик был далеко, в плену воспоминаний, и сказал, мы выиграли миллион в лотерею и думали, что жизнь пойдет как по маслу. Однако убийцы знали, что делают, и именно поэтому их выбор пал на Мириам, а не какую-нибудь другую девочку. Будь проклята эта лотерея. Они потребовали весь выигрыш в полном размере. Мы оставили деньги в мусорном баке в районе Педральбес, на пустынной улице, думая, что, если полиция установит слежку за похитителями, они сразу это заметят и убьют Мириам. Заплатив выкуп, мы стали ждать: в течение часа нам должны были позвонить и сказать, как действовать дальше. Так я и жду до сих пор.