Текст книги "Сен-Жермен: Человек, не желавший умирать. Том 2. Власть незримого"

5. ЭТОТ ПЕСОК СОБРАН В ПРЕИСПОДНЕЙ!

Ужин во дворце Кристианборга нельзя было назвать торжественным. Кроме Себастьяна на нем присутствовали еще три человека: сам король, его причетник и пастор, бывший во дворце духовником. Себастьян тотчас же пожалел о том, что оделся будто для ужина в Версале. Если причетник, облаченный в черное, словно кающийся грешник, довольствовался тем, что бросал любопытные взгляды на перстни иностранца и бриллианты, украшавшие голубой камзол, то в суровом взоре пастора, направленном на каменья, читалось безграничное осуждение. Сам король был одет без всякой роскоши, в серое.

Они расселись за квадратным столом, Себастьян напротив монарха, духовник справа, причетник слева.

– Вы говорите по-немецки? – спросил король. И поскольку Себастьян ответил утвердительно, продолжил:

– Значит, будем говорить по-немецки, так как господин Свендгард его понимает, а пастор Норгад не говорит по-французски.

Пастор произнес молитву, и слуги подали филе сельди с картофельным салатом. Рюмки наполнили приятно пахнущей можжевеловой водкой.

– Граф сообщил мне весьма приятную новость, – произнес король вместо вступления. – Он только что приехал из Москвы и утверждает, что великий князь Петр, когда получит престол, долго на нем не удержится.

– Это не будет большой потерей, – заметил пастор Норгад. – Я слышал, что он идет по стопам этого безобразника Фридриха Гогенцоллерна, который не верит ни в Бога, ни в дьявола.

Тон разговора был задан. Пастор повернулся к Себастьяну.

– А на чем основаны ваши предсказания?

– Я не делаю предсказаний, господин пастор. Я только сказал королю, что монарх, который презирает собственную страну, не может рассчитывать на долгое правление.

Пастор с умным видом покачал головой.

– Ваш анализ был основан на научных выводах, граф, – произнес король. – Вы призвали химию и астрологию.

Пастор резко выпрямился, будто при нем помянули дьявола.

– Химия, – пояснил Себастьян, – и в самом деле утверждает, что антагонистическое тело разрушается, когда оказывается погружено в более объемное тело. А гороскоп великого князя Петра сулит ему судьбу ничуть не более благоприятную, чем химические законы.

– Гороскоп? Так вы торгуете гороскопами? – вызывающе спросил пастор, уставившись на бриллианты Себастьяна.

– Нет, господин пастор, коммерцией я не занимаюсь. Я просто изучаю их для пополнения своего образования.

– Это суеверие, противное истинной вере, – заявил Норгад тоном, не терпящим возражения. – Астрология – языческое блудодейство, возомнившее себя пророчеством. А всякому христианину должно быть известно, что пути Господни неисповедимы.

Казалось, Фридрих V откровенно развлекался, слушая эти препирательства, так же как и причетник.

Возможно даже, король спровоцировал спор умышленно, и мысль об этом неприятно царапнула Себастьяна. Ввиду отсутствия гладиаторских боев монарх доставлял себе удовольствие, наблюдая дуэль между пастором и вольнодумщиком – по крайней мере, таковым считал своего собеседника сам пастор. Дворецкий велел подавать жаркое из кролика, и слуги наполнили бокалы вином.

– Разве Господь не создал всеобщей гармонии? – вновь заговорил Себастьян, сохраняя на губах ироническую улыбку и прекрасно понимая, как это должно раздражать пастора. – Вы не согласны с тем, что не может существовать гармония без законов?

Король и причетник поспешили согласиться с этим высказыванием, что вызвало у пастора настоящую ярость.

– А вы, сударь, полагаете, будто законы Господа вам ведомы?

– Разве Он сам в своем милосердии не открыл нам хотя бы некоторые из них? – ответил Себастьян. – Именно Он поведал нам, что существует четыре времени года, что лунный месяц длится двадцать восемь дней, что нужно сеять весной, дабы собрать урожай осенью, и что главное во всем – это находить равновесие между антагонизмами. Так с чего бы Ему запрещать постигать и другие законы, например то, что с помощью огня можно извлечь чистый металл из очищенного минерала?

Король прищелкнул языком, с удовольствием пробуя вино, довольно, впрочем, посредственное. Норгад метал громы и молнии.

– Господь сам покарал это безумие всезнайства, – прогрохотал пастор, терзая свой кусок кролика, – когда изгнал из рая пару чад своих, отведавших плод с древа познания.

– Тогда зачем же Он посадил это дерево в раю? – притворно удивился Себастьян.

Король хохотнул, и причетник тоже не смог сдержаться.

– Сударь, оспаривать замыслы Господа – это богохульство!

– Пастор, если бы Господь хотел запретить нам размышлять о своих замыслах и намерениях, Он не возвел бы нас в ранг человеческих существ, наделенных разумом. Мне представляется, что это именно вы, пастор, сомневаетесь в Его мудрости.

Норгад побледнел.

– Я вижу, сударь, что вы одержимы манией все оспаривать, именно эта напасть породила в Париже распущенность и нечестивость!

– Ну-ну, пастор, – счел необходимым вмешаться король, – люди в доброй компании могут позволить себе пофилософствовать.

Монарший призыв к соблюдению приличий несколько успокоил Норгада; он продолжил тоном, который счел весьма ироничным:

– Мне было бы любопытно узнать, какие же тайны удалось открыть графу де Сен-Жермену.

– Соблаговолите потерпеть до конца ужина, – ответил Себастьян, – и вы будете удовлетворены.

Пока Фридрих V и Сен-Жермен беседовали на не столь животрепещущие темы, салат и десерт, представлявший собой что-то вроде кокосового крема, были с аппетитом съедены. Подали кофе. Время от времени Норгад бросал на Сен-Жермена исполненные ненависти взгляды.

– Я сейчас принесу кое-что из своей комнаты, – сказал Себастьян, – а затем попрошу, чтобы вынесли светильники. Мне потребуется полумрак.

Когда Себастьян вернулся с ларцом, в котором находилась иоахимштальская земля, в зале оставался всего лишь один подсвечник. Сен-Жермен поставил ларец на обеденный стол, отпер его и отбросил крышку. Из глубин стал подниматься голубоватый отсвет. В недpax ларца иоахимштальская земля лучилась, как никогда прежде. Казалось, с течением времени и пребывая в ограниченном и закрытом пространстве, таинственная субстанция поглотила свои собственные отходы и подверглась сублимации.

– Что это? – вскричал король.

– Ваше величество, держитесь на расстоянии, это может быть опасно, – попросил Себастьян.

– Но что это за материя? – изумился Свендгард.

– Неизвестный элемент, который поглощает все, с чем соприкасается.

Пастор схватил наполовину полный бокал воды.

– Осторожно… нет!.. – воскликнул Себастьян.

Но Норгад уже выплеснул воду в ларец. Вскоре из глубин шкатулки стала подниматься голубоватая фосфоресцирующая дымка. Но внутри ларца иоахимштальская земля по-прежнему оставалась нетронутой. Потрясенный, Норгад отступил и перекрестился.

– Вы были неосторожны, – укорил его Себастьян. – А теперь взгляните сюда.

Из маленького мешочка, который он принес с собой, граф вынул пластинку хрусталя и поместил на ларец. Сверху положил руку. Трое свидетелей склонились над ним, не отрывая взгляда. Плоть сделалась совершенно прозрачной, можно было различить кости фаланг пальцев. Король и Свендгард одновременно вскрикнули от изумления. Себастьян поспешно убрал хрустальную пластинку и захлопнул ларец.

– Даже самые маленькие частицы, которые испускает это вещество, слишком сильно воздействуют на человеческую природу, – объяснил Себастьян.

Он тщательно запер крышку ларца и поставил его на пол, на некотором расстоянии от себя. Слуги, которые присутствовали при этой сцене, не могли очнуться от изумления. Король отдал приказ внести светильники и потребовал графин водки.

– Вот, пастор, одно из моих открытий, – сказал Себастьян Норгаду, который испепелял его яростным взглядом.

– Объясните же, в чем дело, – попросил король.

– Похоже, ваше величество, что эта природная субстанция является концентрацией всемирной энергии. Она поглощает все живое и передает свою силу элементам, с которыми вступает в контакт. Ее излучение способно пронзать материю. Ее имя мне неведомо. Я ее называю Phoenix redivivus.

– А кто-нибудь еще знает о ее существовании?

– Нет, ваше величество, за исключением тех, кому я ее демонстрировал, а таких весьма немного.

– Истинное имя этой субстанции, вне всякого сомнения, Люцифер! – воскликнул Норгад, не в силах более сдерживаться. – Вы не соизволили объяснить, где вы ее добыли, но для меня в этом нет никаких сомнений, граф! Этот песок собран в преисподней! Простите меня, ваше величество, но я видел достаточно. Спокойной ночи.

Пастор встал и решительными шагами покинул комнату.

Король, Себастьян и Свендгард удивленно переглянулись. Затем король громко рассмеялся.

6. НАДЕЮСЬ, ВАС СОЖРУТ КРОКОДИЛЫ!

На следующий день во время конфиденциального свидания король попросил, чтобы его проинформировали насчет целей и статуса всемирного Общества друзей. Не оставляло сомнений, что Фридрих V мечтал к нему присоединиться, но прежде хотел узнать, во что он все-таки намеревается ввязаться; подобный собрат мог быть чрезвычайно полезен братству, которое охватывало всю Европу. Себастьян изложил королю цели Общества. Он представил своему собеседнику восемь правил так, как они были сформулированы в Вене,[4]4
  См. том I. (Прим. автора.)


[Закрыть] и спросил, одобряет ли монарх их.

«Разум, управляющий миром, несравнимо глубже разума самого глубокомысленного мудреца. Его законы – Порядок и Гармония через примирение противоречий. Возвышенным умам надлежит всегда сознавать это.

Возвышенные умы стараются действовать согласно внушению неизреченного Духа, то есть в согласии с теми его замыслами, которые проявляются в этом мире, а не потакая своим страстям, поскольку страсти преходящи и противны Гармонии.

Просвещенный ум знает, что только долговременная Сила основана на Гармонии и что сила без любви – всего лишь необузданность и в конечном счете слабость.

Всякая вещь в этом мире принадлежит одному из четырех Царств: Воде, Огню, Воздуху и Земле. Только человеческое существо сочетает в себе все четыре, и если оно не руководствуется духом Гармонии, то обречено Хаосу, от которого погибнет.

Ничто живое не может быть свободно от законов Великого разума и великих циклов природы, а непризнание этих высших ритмов или бунт против них также ведут лишь к Хаосу.

Свойство низкого ума – потворство страстям, свойство возвышенного ума – претворение их в божественную энергию.

Братство возвышенных умов подобно гармонии планет. Когда оно совершенно, оно руководит миром.

Тайны природы не следует разглашать, ибо, став достоянием низких умов, они послужили бы низменным целям».

– Это звучит достойно, – произнес король. – Кто составил эти правила?

– Умы, преисполненные самоотречения и величия, ваше величество.

– Вы были среди них?

– Да, ваше величество.

– Сколько последователей этого учения насчитывается в Европе?

– Точных подсчетов не производилось, но можно утверждать, что различные ветви нашего общества включают свыше пятидесяти тысяч членов.

– Полагаете ли вы, что все братья наделены столь же возвышенным умом, как вы того желаете?

– Нет, ваше величество, но мы надеемся, что самые достойные окажут благотворное влияние на других.

Король на мгновение задумался.

– Так вы, стало быть, думаете, что если я к вам присоединюсь, то смогу просветить свой народ?

– Вне всяких сомнений. Это позволило бы противостоять таким посредственным умам, как пастор Норгад.

– Почему посредственным?

– Потому что он усвоил только лишь букву христианского учения, но не понял его духа. Этот святой отец подобен безумцу, который смотрит на палец, указывающий на луну, но не на саму луну.

Король коротко рассмеялся.

– Ну что, мне было бы приятно присоединиться к этому братству!

Это решение ставило перед ними три проблемы. Первая, и самая серьезная, заключалась в том, что в Копенгагене не было ложи. Ближайшая находилась в Любеке, и вряд ли Фридрих V согласился бы уехать из своего города, пусть даже инкогнито. Вторая проблема проистекала из первой: принятие новых членов осуществлялось согласно твердо установленной церемонии, в которой непременно должны были участвовать семь братьев. И наконец, третья, которая не казалась неразрешимой: если предположить, что Фридрих V решит вступить в братство, устав ложи, недавно основанной Себастьяном под названием «Капитул Святого Храма Иерусалимского», требовал, чтобы каждый новый член Общества последовательно прошел три стадии: новообращенный, подмастерье и магистр; испытательный срок требовал безусловного подчинения нового члена; вряд ли бы королю это понравилось. Себастьян решил поступить иначе. Своей собственной властью он допустит короля сразу на высшую ступень.

Сен-Жермен попросил короля согласиться на предварительный экзамен, король незамедлительно выразил готовность повиноваться. Себастьян выслушал его ответы и воспользовался случаем углубить их и дополнить. Когда это было сделано, граф объявил, что вполне доволен только что услышанным и считает, что вступающий собрат в высшей степени достоин присоединиться к «Капитулу Святого Храма Иерусалимского», поскольку, как он пояснил, Общество само должно видоизменяться в зависимости от той области мира, куда проник свет его учения.

– Я не знаю в Дании никого, кто принадлежал бы к нашему Обществу, – заявил Себастьян, – и весьма рад, что первым из его адептов станет именно ваше величество. Сегодня, сразу после ужина, я почтительно попрошу ваше величество посвятить вечер нам, только это следует держать в абсолютной тайне. Будучи основателем Общества и великим магистром «Капитула Храма Иерусалимского», я буду иметь честь посвятить вас в первые рыцари и командоры. Никакое другое звание монарху не пристало. Но, обладая этим титулом, ваше величество, вам надлежит как можно скорее собрать достаточное количество членов, чтобы можно было основать ложу, иначе ваша власть станет бесполезной.

– Сделаю все возможное, – ответил Фридрих.

В означенное время двое мужчин остались наедине в гостиной, запертой на ключ. По торжественному случаю Себастьян облачился в красный плащ с белым воротником и обшлагами, на спине был изображен белый крест, еще он надел орденскую нагрудную цепь, которую постоянно держал в своем саквояже. Встав меж двух канделябров, граф произнес длинную речь, призывающую вновь вступающего члена всегда и при любых обстоятельствах чтить и уважать восемь правил, которыми новообращенный должен был проникнуться всей душой.

Король казался весьма взволнованным. Когда монарх повторил вслух окончания восьми заповедей и принес клятву в том, что будет исполнять их вплоть до самой своей смерти, Себастьян вынул из ножен шпагу и, коснувшись плеча Фридриха, посвятил его в великие командоры. Затем он склонился перед королем, а первый рыцарь, в свою очередь, склонился перед ним. Себастьян налил вина в кубок, предназначенный именно для этого случая, пригубил его и протянул королю со словами:

– Все рыцари являются братьями, ваше величество, и, если говорить символами, пьют из одного кубка. Теперь вы тоже наш брат.

Король послушно сделал глоток и поставил кубок. Тогда Себастьян взял принесенный с собой плащ, похожий на его собственный, набросил ткань на плечи короля и завязал на груди тесемки. Наконец граф опоясал рыцаря «лентой ордена», на которой висел золоченый крест с бриллиантом в центре. Затем мужчины обменялись поцелуями.

На башне дворца и на стенных часах в гостиной одновременно пробило двенадцать ударов.

– Вот и начался первый день вашей новой жизни, ваше величество. Пусть солнце, которое скоро взойдет, озарит все ваше существование, пусть его лучи пробьются сквозь тучи невежества и превратностей судьбы.

Преувеличенные знаки почтения, которые Фридрих V оказывал своему гостю, на следующий день стали очевидны для всех, хотя никто не догадывался о причинах такого внимания. Заметив в вестибюле первого этажа пастора Норгада, явно намеревавшегося совершить прогулку в городе, Себастьян приготовился было к новой атаке. Но нет. Когда он спустился, пастор исчез как по волшебству. Тем лучше. Себастьян сошел с крыльца и направился в сторону порта. Невзирая на легкий снегопад, он хотел посмотреть на товары, которые с некоторых пор сделались источником благосостояния Дании.

Его взгляд внимательно обследовал все вокруг, Себастьян не хотел ничего пропустить, ни единого лица, ни единого движения. Похоже, в середине октября людям еще больше хотелось разных экзотических приправ и специй, может, потому, что от них бросало в жар. Тут граф обратил внимание, что уже на протяжении некоторого времени за ним неотступно следуют трое мужчин, у которых, казалось, не было другой цели, как просто идти за ним след в след, хотя сам он шагал куда глаза глядят.

Так Себастьян дошел до постоялого двора «Веселая рыба», где по прибытии в Копенгаген намеревался остановиться. Изо всех сил изображая беспечность, он толкнул тяжелую дверь и спросил у улыбчивой хозяйки, не подаст ли она ему горячего шоколада.

– Конечно, друг мой, вы разделяете вкусы своей супруги, – ответила женщина.

Похоже, рассудок к ней не вернулся. Себастьян устроился возле самого окна в трактире, который был частью постоялого двора, и стал наблюдать за тем, что происходит снаружи. Трое преследователей остановились перед входом в явном замешательстве и переговаривались между собой, глядя на дверь. Видеть его они не могли, потому что освещение в трактире было скудным. У Себастьяна имелись все основания опасаться, что преследователи могут войти. Тогда от них можно будет ожидать всего, чего угодно. Во всяком случае, их поведение казалось уж больно подозрительным.

Стараясь говорить как можно отчетливее, Себастьян осведомился у хозяйки, есть ли в трактире другая дверь, кроме той, в которую он вошел.

– Есть, – с улыбкой ответила женщина, – но она выходит на улицу Кожевников. Там очень плохо пахнет.

– Это не важно, – улыбнулся Себастьян в ответ и попросил указать эту дверь.

Прежде чем выйти, он заплатил за шоколад, который даже не попробовал. Пройдя через кухню, Себастьян оказался в переулке, где и в самом деле невыносимо воняло. Он постарался выбраться оттуда как можно быстрее и четверть часа спустя уже вновь поднимался на крыльцо дворца. Немного запыхавшись от быстрой ходьбы, граф попросил дозволения переговорить с королевским дворецким. К нему вышел господин, который встречал его в первый день приезда в Копенгаген.

– Сударь, – сказал Себастьян, – это очень срочно. Мне нужны три бравых молодца, которые проводили бы меня в порт.

Дворецкий вытаращил глаза от удивления.

– В отношении меня готовится преступление, и я хочу знать, кто мои враги. Один против троих, у меня нет ни единого шанса выпутаться. Но если нас будет четверо, все возможно. Мне бы хотелось доставить этих людей сюда и как следует побеседовать с ними.

– Граф, я дам вам трех солдат-гвардейцев прямо сейчас, – ответил в высшей степени озадаченный дворецкий.

Не прошло и нескольких минут, как Себастьян вновь вышел из дворца, ведя за собой трех широкоплечих гвардейцев. Все четверо быстрыми шагами направлялись по окольной дороге, по которой Себастьян недавно шел один. Они добрались до улицы Кожевников, прошли через кухню и под удивленным взором хозяйки устроились за столиком трактира. Едва они успели сесть, как дверь широко распахнулась и внутрь ввалились трое незнакомцев.

– Вот он! – вскричал один из них, направляясь прямиком к Себастьяну и вытаскивая на ходу чудовищного вида кинжал с лезвием шириной в ладонь.

– Это они! – крикнул Себастьян гвардейцам.

При виде гвардейцев с саблями наголо пораженные незнакомцы застыли в трех шагах от стола, а затем, словно опомнившись, попытались обратиться в бегство.

– Не так скоро, – воскликнул Себастьян и бросился наперерез к двери, успев по пути вытащить шпагу из ножен.

Один из троих преследователей кинулся на графа, выставив вперед руку с кинжалом, но головорез явно недооценил противника. Себастьян мгновенно пронзил ему ладонь своей шпагой. Человек закричал, выронив кинжал на пол. Двоих других перехватили гвардейцы. Нападавшие попытались было сопротивляться, но оставили эту мысль: сабли выглядели весьма угрожающе. Преследователи выкрикивали слова, которых Себастьян не понимал, и, чтобы утихомирить их, пришлось прибегнуть к нескольким тумакам.

– А теперь, мадам, – обратился Себастьян к застывшей от ужаса трактирщице, – соблаговолите принести нам веревку.

– Нечестивец проклятый! – воскликнул пленный мужчина с седой квадратной бородой и плюнул Себастьяну в лицо.

– Как ты сказал? – переспросил Себастьян.

– Дьявольское отродье! – продолжал браниться бородач.

– Именно так я и думал, – произнес Себастьян.

Он вытащил из кармана платок, вытер плевок и вложил шпагу обратно в ножны.

– Свяжите их, – приказал Себастьян, – всех троих вместе, так и поведем.

Когда дело было сделано, все пустились в обратный путь во дворец. Один из гвардейцев держал веревку, на конце которой болталась жалкая троица. Начальник караула не мог скрыть изумления, увидев трех своих подчиненных, графа и пленников.

– Их нельзя вести во дворец, – заметил Себастьян.

– Значит, отведем в караульное помещение, – решил капитан гвардейцев, явившийся осведомиться о том, что произошло.

– Прекрасно, – ответил Себастьян. – А я пока пойду предупрежу дворецкого.

– Что вы намеревались сделать? – задал вопрос капитан гвардейцев.

Король, его секретарь, Свендгард и Себастьян сидели в столовой караульного помещения, пытаясь заставить задержанных заговорить. Секретарь должен был переводить.

Преисполненное ненависти и презрения молчание допрашиваемых выводило гвардейца из себя. Потеряв терпение, капитан схватил бородача за плечи и принялся его трясти.

– Чтобы покончить с ним, разве не ясно? – прокричал наконец тот. – Пара ударов кинжалом – и пусть идет рыб кормить.

– Но за что? – поразился Свендгард.

– Это же дьявол, у вас что, глаз нет? Вы сами не видите? Он разгадал наши намерения, когда мы были в пятидесяти шагах от него. Дьявол подло заманил нас в ловушку. А вы его сообщники!

Капитан отвесил наглецу звонкую оплеуху.

– Изволь уважать своего короля!

– Мы хотим его защитить! – взревел бородач.

– От чьего имени вы действуете?

– От имени Господа нашего!

– От имени какого человека? – допытывался капитан.

– Я повторяю: во имя Господа нашего и нашего короля. Чтобы защитить нашего короля от дьявола!

Король и Себастьян переглянулись. Свендгард слушал допрос, не в силах скрыть охвативший его ужас.

– Кто вам сказал, что этот человек дьявол? – спросил король.

– Ваш слуга, – едва слышно признался задержанный.

– Который? – нахмурился монарх.

– Ваш духовник.

Король пришел в ярость.

– Норгад?

Задержанный опустил голову.

– Немедленно найдите и приведите сюда Норгада! – приказал король. – А этих людей бросьте в тюрьму, пока я не решу, что с ними делать. Они виновны в тяжком преступлении – оскорблении величества, раз осмелились поднять руку на моего гостя.

Монарх ринулся из помещения подобно урагану, не обращая внимания на снег, который становился все гуще, и направился во дворец.

– Я прошу вас принять мои самые искренние и глубокие сожаления, – заявил Фридрих Себастьяну, когда оба они оказались в вестибюле дворца.

– Что вы, ваше величество, это я сожалею, что стал причиной этого прискорбного инцидента.

– Если бы вы не выказали недюжинное присутствие духа и не догадались покинуть трактир через черный ход, если бы вы не отправились за помощью, на моей совести было бы ваше убийство, граф.

Король, Себастьян, Свендгард и секретарь поднялись на второй этаж и направились в одну из гостиных. Фридрих приказал принести легкие закуски.

– Я прошу вас, – приказал он секретарю, – пойдите посмотрите, почему так долго не могут отыскать эту подлую змею Норгада.

Пришлось приступить к закускам, так и не дождавшись, пока найдут пастора. Король удалился, объявив Себастьяну, что ужинать они будут вместе с королевой. Монарх попросил графа присоединиться к ним в шесть вечера в той же гостиной, что и накануне, где специально для ужина расставили столы.

Себастьян отправился к себе, чтобы отдохнуть и обдумать, что произошло. Когда он чуть раньше назначенного королем часа покидал свои апартаменты, из гостиной донеслись громкие голоса. Себастьян узнал голос монарха, говорившего по-датски. У двери на страже стояли двое солдат. Изрядно обеспокоенный, граф велел доложить о себе и вошел в гостиную. Король ходил взад и вперед по комнате, королева, очень бледная, сидела в кресле. Перед ними стоял Норгад.

– А, вот и вы, граф, счастлив вас видеть, – произнес монарх, переходя на немецкий. – Нам удалось наконец отыскать негодяя, который осмеливается говорить от имени Господа и который в своей набитой бреднями голове вынашивал планы самого гнусного преступления. Подумать только: посягнуть на жизнь моего гостя!

– Мой долг повелевает защищать вас от скверны, ваше величество, – ответил Норгад.

Пастор повернул голову в сторону Себастьяна, и лицо его исказила гримаса самого глубокого отвращения, которое только можно себе представить.

– Этот француз источает миазмы вольнодумства и безбожия. А безбожие неотвратимо ведет к краху вашего дома.

Дворецкий доложил о новом посетителе. В гостиную вошел человек высокого роста и весьма представительной наружности. Себастьян узнал министра короля.

– Норгад, вы говорите так, будто я несмышленый младенец, а вы обладаете всей мудростью этого мира. Но что хуже всего, божественный закон вы толкуете на свой лад, а это может привести, и чуть было не привело, к опаснейшему греху, греху человекоубийства. Я мог бы приговорить вас к смерти. Но я обрекаю вас на пожизненную ссылку. Вы отправитесь капелланом на корабли нашего флота. Отныне вам категорически запрещено даже вступать в мое королевство. Надеюсь, вас сожрут крокодилы. Стража, держите пастора Норгада под арестом, пока он не сядет на первый же корабль, отплывающий к землям людоедов.

Пастора вывели из гостиной. Король с улыбкой на губах обернулся к министру и Себастьяну. Но неприятный осадок, оставшийся после этой сцены, прошел еще очень не скоро.

Как и опасался Себастьян, король торжествовал победу слишком рано.

На следующий день Свендгард осторожно, чтобы не слышали посторонние, сообщил Себастьяну, что епископ Копенгагенский лично явился просить снисхождения для пастора, настаивая на том, что произошла несправедливость. Верный служитель короля и Господа был наказан слишком сурово, и все из-за какого-то иностранца, подозреваемого в вольнодумстве. Делая вид, что готов смягчиться, Фридрих V согласился изменить приговор и повелел пастору отправляться в ссылку на остров Святого Фомы Виргинского архипелага.

Как поведал королевский причетник, при дворе и в городе уже ходили слухи, будто бы во дворец явился какой-то удивительный чужестранец, чтобы устроить коварный мятеж. Его считали вражеским лазутчиком. О каком враге шла речь? Этого никто сказать бы не смог. Но тем не менее все осознавали, что некий «неведомый враг» все-таки существует. Каждый, кого ни возьми, пребывает в убеждении, что готовится крупный заговор и его цель – уничтожить его страну, его религию и его семью. Эти известия заставили Себастьяна глубоко задуматься, ибо он понимал, что его враги столь же сильны, как и его друзья.

После обеда, отправившись осматривать столицу, Себастьян едва увернулся от вареной свеклы, брошенной каким-то мальчишкой, который тут же стал улепетывать со всех ног. Чуть дальше, когда граф остановился полюбоваться статуей епископа Абсалонского, считающегося основателем Копенгагена, незнакомец, подбежав к Себастьяну, начал размахивать кулаком прямо перед его носом. Похоже, в городе хорошо были известны приметы Сен-Жермена.

Четыре дня спустя после того памятного ужина Себастьян сердечно распрощался с королем. Граф в полной мере испытал на себе, что такое нетерпимость. Холодная, непроницаемая маска нового королевского духовника внушала Себастьяну не больше доверия, чем физиономия предыдущего, хотя елейная вежливость святоши показывала, что он извлек надлежащие уроки из горького опыта своего предшественника. Католики бросили в огонь отца Исмаэля Мейанотте, протестанты хотели убить его самого. Поистине, Бог был очень удобной ширмой.

Русские, думал Себастьян, извлекали, по крайней мере, выгоду из своих преступлений.