Текст книги "Покойный господин Галле"

Глава 10
Сотрудник

– Откройте окно!

– Но вы же сами только что просили…

И Тибюрс де Сент-Илэр улыбнулся, словно хотел сказать: «Ну что ж, я в вашем распоряжении. Не понимаю, однако».

Но Мегрэ не улыбался. Вглядевшись внимательнее, можно было заметить на его лице выражение скуки.

Жесты у него были резкие, тон – ворчливый. Он нервно расхаживал по комнате, без надобности переставлял с места на место попавшиеся под руку предметы.

– Коль скоро вас так увлекает следствие, беру вас в сотрудники. А это означает, что я не стану с вами церемониться и буду обращаться, как с одним из своих инспекторов. Итак, позовите хозяина.

Сент-Илэр послушно открыл дверь и крикнул:

– Тардивон! Эй, Тардивон!

Когда хозяин гостиницы вошел в комнату, Мегрэ сидел на подоконнике, устремив взгляд в пол.

– Один вопрос, господин Тардивон. Галле был левшой?

Попытайтесь вспомнить.

– Я не обращал внимания. Правда… А разве левша обычно подает левую руку?

– Разумеется.

– Тогда он не был левшой. Я заметил бы: клиенты часто подают мне руку, здороваясь или прощаясь.

– Может быть, вы спросите у служанок? Вдруг они обратили внимание…

Когда Тардивон вышел, Сент-Илэр спросил:

– Почему вы придаете этому такое значение?

Но комиссар, не ответив, выглянул в коридор и крикнул вслед хозяину гостиницы:

– Заодно вызовите к телефону господина Падайана, инспектора по косвенным налогам в Невере.

Он вернулся в комнату и, не глядя на Сент-Илэра, какое-то время топтался вокруг разложенной на полу одежды.

– А теперь за работу! Так… Допустим, Эмиль Галле не был левшой. Сейчас посмотрим, может ли нам пригодиться эта деталь. Или лучше… Вот, возьмите нож. Этим ножом действовал убийца… Нет! Дайте его мне, ведь вы опять берете левой рукой. Допустим, на меня напали и я должен защищаться… А я левша, не забудьте. Само собой разумеется, я держу нож левой рукой. Подойдите сюда. Я нападаю на вас. Вы сильнее меня. Хватаете меня за запястье… Хватайте! Хорошо!

Конечно, вы будете держать руку, в которой зажато оружие. Довольно… Теперь взгляните на этот снимок. Его сделали сотрудники отдела идентификации. У Эмиля Галле синяки именно на левом запястье. Что такое, Тардивон?

Уже дали Невер? Нет?.. Служанки подтверждают, что Галле не был левшой? Спасибо, можете идти. Строго между нами, господин Сент-Илэр. Как вы можете объяснить этот факт?

Галле не был левшой, а все-таки держал оружие в левой руке? Осмотр места происшествия доказывает: в правой у него ничего не было. Тут напрашивается только один вывод.

Смотрите. Я хочу вонзить клинок себе в сердце. Что я делаю? Внимательно следите за моими движениями – я беру рукоятку левой рукой. Эта рука должна мне помочь направить нож в нужную точку. Правая рука у меня сильнее. Я пользуюсь ею, чтобы сдавить левую. Смотрите, вот это движение. Я держу свое левое запястье пальцами правой руки.

Сжимаю его очень сильно, я возбужден, меня мучит нестерпимая боль. Таким образом, синяки остаются от моего собственного прикосновения.

Он небрежно бросил нож на стол.

– Разумеется, если согласиться, что события происходили именно таким образом, получается, что Галле покончил с собой. Но, как бы то ни было, самому размахивать револьвером на расстоянии семи метров от своего лица невозможно, не так ли? Вперед марш, как говорят в армии, поищем что-нибудь другое.

У Сент-Илэра не сходила с губ легкая усмешка, он не сводил глаз с Мегрэ, а тот без устали расхаживал взад и вперед, делая пятьдесят бесполезных движений на одно полезное, брал розовую папку, открывал и тут же закрывал ее, клал сверху зеленую папку или вдруг передвигал туфли покойного.

– Пойдемте со мной. Да, через окно. Вот мы и на крапивной дороге. Представим себе, что сейчас субботний вечер, темно, слышен шум ярмарки и выстрелы в тире. Вдали мелькают огни карусели. Эмиль Галле, скинув визитку, лезет на стену, а это не так-то просто для человека в его возрасте и с его здоровьем. Следуйте за мной.

Он увлек владельца замка к воротам, открыл их и снова запер.

– Дайте-ка мне ключ. Эти ворота были заперты, а ключ находился на обычном месте, в расщелине между камнями.

Мне это сказал ваш садовник Мы заходим к вам. Не забывайте, что темно. Мы с вами только стараемся разгадать смысл некоторых деталей или, скорее, пытаемся связать некоторые противоречивые факты. Пройдем сюда. Допустим, в парке находится человек, которого тревожит поведение Эмиля Галле. Такие люди не могут не существовать.

Галле – мошенник. Бог знает, что еще было у него на совести.

Итак, по эту сторону стены находится какой-то человек, как вы или я, он заметил, что Галле вечером очень нервничал, и знает, что положение последнего безвыходно. Этот человек, которого мы обозначим буквой «икс», как в алгебре, ходит взад и вперед вдоль стены и вдруг видит наверху силуэт Галле. Скажите, из вашей виллы видна эта часть ограды?

– Нет. Не могу понять, куда вы клоните.

– Никуда не клоню. Мы ведем следствие и, если потребуется, еще сто раз изменим версию. Например, вот я уже сейчас ее меняю. «Икс» не прогуливается. Он увидел пустые бочки и, вместо того чтобы влезать на стену и узнать, что делается по другую сторону, подтащил одну из бочек, забрался на нее. Как раз в эту минуту на фоне неба вырисовывается силуэт Эмиля Галле. Мужчины не разговаривают: если бы им нужно было что-то сказать друг другу, они подошли бы поближе. А так, на расстоянии десяти метров, им пришлось бы почти кричать. Но люди, которые встречаются при таких необычных обстоятельствах – один взгромоздился на бочку, другой стоит на стене, – не очень-то хотят привлекать к себе внимание. Впрочем, «икс» находится в тени. Эмиль Галле его не видит, спускается со своего насеста, заходит к себе и… Вот здесь уже становится труднее. Если только предположить, что «икс» выстрелил.

– Что вы хотите сказать?

Мегрэ, уже успевший взобраться на бочку, тяжело спустился с нее.

– Дайте мне прикурить. Хорошо! Еще раз вашу левую руку… Сейчас мы, не задумываясь над тем, кто стрелял, пройдем по дороге, где ходил наш «икс». Пойдемте… Он берет ключ в расщелине, отпирает ворота. Перед тем, однако, он где-то раздобыл перчатки. Нужно будет спросить у вашей кухарки, пользуется ли она такими для чистки овощей и не пропали ли они? Она кокетлива?

– Не понимаю, к чему все это…

Вдалеке послышался раскат грома, но не упало ни капли дождя.

– Пойдем дальше. Ворота теперь открыты. «Икс» приближается к окну и видит труп. Эмиль Галле мертв. За выстрелом немедленно последовал удар ножом. Так утверждают врачи, на это указывают следы крови. Однако мы с вами уже доказали, что удар ножом мог нанести себе сам Галле. В камине обнаружили еще теплый пепел от бумаг. Там же мы нашли и спички Галле. Однако наш «икс» шарит в чемодане, вероятно, осматривает бумажник, а потом снова аккуратно кладет его обратно в карман и уходит, забыв закрыть ворота и положить на место ключ.

– Но ведь ключ нашли в траве.

Хотя Мегрэ и не глядел на собеседника, он почувствовал, что у того ухудшилось настроение.

– Подождите, это еще не все. Мне кажется, я никогда не сталкивался с таким сложным и одновременно простым делом. Мы ведь знаем, что человек, которого именовали господином Клеманом, – мошенник. И вот теперь мы видим, что он сам уничтожил все следы мошенничества, словно готовился к важному, даже решающему событию. Пройдем сюда. Вот двор гостиницы, а там, налево, комната, которую попросил днем Эмиль Галле, но ему не смогли ее предоставить, так как она была занята. Однако к вечеру его положение осталось прежним. Во что бы то ни стало ему нужно раздобыть двадцать тысяч франков к понедельнику, иначе люди, которые его шантажируют, заявят в полицию. Допустим, он получил бы эту комнату. Тогда он не смог бы выйти на крапивную дорогу и влезть на стену. Значит, для него не так уж важно было попасть на эту стену. Или, если предпочитаете, для него важнее было что-то другое, находившееся во дворе. Что же мы видим на этом дворе? Колодец.

Быть может, вы мне скажете, что он хотел в него броситься.

Но я вам на это отвечу, что он мог, выйдя из своей комнаты, пройти по коридору, выйти во двор и утопиться. Нет, ему нужно, чтобы были и колодец, и комната… В чем дело, господин Тардивон?

– Невер на проводе.

– Инспектор?

– Он самый.

– Пойдемте, господин де Сент-Илэр. Поскольку вы вызвались мне помогать, справедливо будет посвящать вас во все детали следствия. Возьмите вторую трубку и слушайте…

Алло!.. У телефона комиссар Мегрэ… Не волнуйтесь, я хочу только задать вам один вопрос. Ваш друг Галле был левшой?.. Вы уверены?.. И руки, и ноги? Выступал крайним левым в футбольной команде?.. Это точно? Нет, больше ничего… Спасибо. Нет, простите, еще один вопрос. Он знал латынь?.. Почему вы смеетесь? Лодырь?.. Даже до такой степени? Забавно… Скажите, а вы видели фотографию убитого?.. Нет?.. Разумеется, он изменился с тех пор, как вы встречались в Сайгоне… Единственная фотография, которой я располагаю, была сделана, когда он уже сидел на диете… Не исключена возможность, что на днях я познакомлю вас с одним человеком, очень на него похожим… Благодарю… Да.

Мегрэ повесил трубку, некстати рассмеялся и, вздохнув, заметил:

– Видите, как можно понапрасну тратить силы. Все, о чем мы говорили до сих пор, строилось на предположении, что наш Галле не был левшой: будь он левшой, он мог бы направить нож против убийцы. Вот как не надо доверять словам хозяина гостиницы и служанок.

Тардивон услышал эти слова, и на его лице появилось ледяное выражение.

– Обед подан, – произнес он.

– Одну минуту, нужно закончить. Я не могу злоупотреблять терпением господина де Сент-Илэра. Давайте вернемся, как говорят, на место преступления.

Очутившись в номере Галле, Мегрэ внезапно спросил:

– Вот вы видели Эмиля Галле живым? Вероятно, вас рассмешит то, что я вам скажу… Да, можете зажечь лампу. В такую пасмурную погоду темнеет на час раньше, чем обычно. Так вот, я, ни разу не видевший его живым, все время пытаюсь представить себе, каким он был на самом деле.

Для этого я и отправился подышать тем же воздухом, что и он, потолкаться среди людей, с которыми он жил бок о бок.

Взгляните на эту фотографию. Бьюсь об заклад, вы воскликнете, как и я: «Бедняга!», особенно если узнаете, что врач предрек ему всего три года жизни. Никуда не годная печень.

Больное сердце, готовое остановиться от малейшего потрясения. Мне хотелось проследить течение жизни этого человека не только в пространстве, но и во времени. Но начать я мог, увы, лишь с момента его женитьбы, потому что о предшествующем периоде жизни он рассказывал весьма скупо, даже собственной жене. Она знала только, что родился он в Нанте и много лет провел в Индокитае. Но не привез оттуда ни единой фотографии, ни одного сувенира. И ни словом не обмолвился об этих годах.

Галле – мелкий коммивояжер – располагал состоянием в тридцать тысяч франков. К тридцати годам он уже превратился в потрепанного жизнью, неловкого, угрюмого человека. Он встретил Аврору Прежан и поставил себе целью жениться на ней. Однако у Прежанов свои претензии. Отец на мели, у него нет средств, чтобы продолжить издание газеты. Но ведь до этого он служил личным секретарем у претендента на престол. Он переписывается с князьями и герцогами. Его младшая дочь замужем за владельцем кожевенного завода. В этом окружении наш Галле выглядит мелкой сошкой, и его принимают в семью только потому, что он соглашается вложить свой скромный капитал в издание «Солнца». Правда, относятся к нему пренебрежительно. Для Прежанов брак Авроры – мезальянс: ее муж продает мельхиоровые столовые приборы, подарки для бедных. Ему внушают, что он должен добиваться высокого положения. Он сопротивляется. Понимает, что не создан для блестящей карьеры. Печень у него уже в то время пошаливает. Он мечтает спокойно жить где-нибудь с женой, которую нежно любит. Однако жена тоже требует от него большего: сестры имеют наглость третировать ее как бедную родственницу, попрекают этим браком. Отец умирает.

Газета «Солнце» терпит полный крах. Эмиль Галле по-прежнему продает жалкие безделушки для подарков нормандским крестьянам. А утешение находит в рыбной ловле, изобретает усовершенствованные снасти, чинит будильники. Анри унаследовал от отца внешность и больную печень, но честолюбием он в Прежанов. И вот в один прекрасный День Эмиль Галле решает что-то предпринять. У него остались архивы «Солнца». Он видит, что многие готовы вносить довольно значительные суммы, если речь заходит о пожертвованиях в легитимистских целях. Он решает попробовать. Никому ничего не говорит. Вероятно, вначале совмещает свою деятельность коммивояжера с пока еще робкими попытками добывать деньги обманным путем.

Здесь он преуспевает больше, чем в фирме. Вскоре ему даже удается купить земельный участок в Сен-Фаржо, и он строит там виллу.

В своей новой деятельности он аккуратен и пунктуален.

Он очень боится, что семья что-то заподозрит, и потому продолжает оставаться для жены и сына представителем фирмы «Ньель» в Нормандии. Богатства новое поприще не приносит. Легитимистов осталось не так уж много. Большинство из них скуповаты. Но в конечном счете это все-таки какой-то постоянный доход. Наверное, Галле был бы даже доволен, если бы дома его все время не попрекали тем, что он неудачник. Он очень любит жену, несмотря на все ее недостатки. Любит и сына.

Проходят годы. Болезнь печени усиливается. Галле мучают приступы. Он думает о близкой смерти. И вот он заключает страховой договор на очень крупную сумму, чтобы обеспечить своим близким безбедное существование после его кончины. Он не щадит себя. Господин Клеман теперь чаще приезжает в провинциальные поместья, где настойчиво требует денег у богатых вдов и старорежимных дворян…

Вы меня слушаете? Вот уже три года он получает письма от господина Жакоба. Тот в курсе всех его махинаций и каждые два месяца неуклонно требует плату за молчание.

Что остается Галле? Он – позор семьи, пария. До него снисходят, посылая ему на Новый год визитную карточку.

Его высокопоставленные родственники продвигаются по службе, а с ним избегают встречаться. В субботу двадцать пятого июня он находится здесь. В кармане у него письмо от Жакоба; тот требует к понедельнику двадцать тысяч франков.

Сейчас я шел от вокзала к гостинице, пытаясь представить себя на его месте. Само собой разумеется, за один день двадцать тысяч франков не достанешь, даже если стучаться в двери легитимистов под самыми хитроумными предлогами. После второй встречи с вами он просит комнату окнами во двор. Надеялся ли он вытянуть у вас эти двадцать тысяч? Во всяком случае, к вечеру эти надежды улетучиваются. Итак, скажите мне, что он собирался делать в комнате, которую не получил, и зачем он влез на стену?

Мегрэ не поднял глаз на собеседника, а у того дрожали губы.

– Все это весьма занимательно. Но что касается меня…

Я не понимаю…

– Кстати, сколько вам было лет, когда умер ваш отец?

– Двенадцать.

– А мать была тогда жива?

– Умерла вскоре после моего рождения. Но интересно, к чему вы…

– Вы воспитывались у родственников?

– У меня не было родственников. Я – последний из рода Сент-Илэров. Перед смертью у отца оставалось ровно столько, сколько нужно заплатить за мое обучение в одном из коллежей Буржа. Если бы не неожиданное наследство от родственника, о котором все давно забыли…

– И который, как я полагаю, жил в Индокитае?

– Да, там. Дальний родственник. Он даже носил другую фамилию. Некий Дюранти де ля Рош.

– Сколько вам было лет, когда вы получили наследство?

– Двадцать восемь.

– Иначе говоря, с восемнадцати до двадцати восьми…

– Да, я очень нуждался. Но я не стыжусь этого, напротив! Однако уже поздно, комиссар. Думаю, лучше бы нам…

– Минутку! Я еще не пояснил, что можно сделать из комбинации: комната-колодец. У вас нет при себе револьвера? Неважно. У меня есть свой. Здесь где-нибудь должна быть веревка. Хорошо. Следите за мной. Я обвязываю веревкой револьвер. Допустим, длина ее метров шесть-семь, а то и больше, это не имеет значения. Поищите-ка на дороге камень побольше.

Сент-Илэр поспешно повиновался и принес камень.

– Левая рука, – заметил Мегрэ. – Итак, к другому концу веревки я привязываю камень. Можно проделать это в комнате, представив себе, что подоконник – сруб колодца.

Я опускаю камень за окно, то есть в колодец, револьвер находится у меня в руке. Стреляю, допустим, в себя. Потом отпускаю веревку. Что происходит? Камень падает на дно колодца, увлекая за собой веревку с привязанным к ней револьвером. Приезжает полиция, находит труп, но оружия нигде нет. К какому же выводу она приходит?

– Что совершено преступление.

– Прекрасно.

И Мегрэ, не прибегая больше к зажигалке собеседника, вынул из кармана спички и раскурил трубку.

Собирая с пола одежду Галле, Мегрэ с довольным видом человека, закончившего долгую работу, произнес самым естественным тоном:

– А теперь ступайте и найдите револьвер.

– Но вы же его не бросали. Он у вас в руке.

– Я хочу сказать, пойдите и принесите мне пистолет, из которого был убит Эмиль Галле. Да поживее!..

И он повесил брюки и жилет на вешалку, рядом с визиткой, залоснившейся на локтях.

Глава 11
Коммерческая сделка

Мегрэ повернулся к Сент-Илэру спиной, и тот больше не притворялся. Лицо его теперь выражало тоску и ненависть одновременно, но вместе с тем и некоторую уверенность.

– Чего вы ждете?

Сент-Илэр перелез через подоконник, прошел к воротам на крапивной дороге и так медленно исчез в парке, что слегка встревоженный комиссар стал прислушиваться.

В этот час со стороны набережной были видны отсветы с террасы, доносился звон ножей и вилок, сопровождаемый негромкими голосами постояльцев гостиницы.

Внезапно по другую сторону стены закачались ветки.

Было так темно, что Мегрэ скорее угадал, чем увидел силуэт Сент-Илэра наверху.

Снова послышался шум ветвей. Сент-Илэр вполголоса произнес:

– Хотите его взять?

Комиссар пожал плечами и не сдвинулся с места, а его собеседнику снова пришлось перелезать через подоконник.

Зайдя в комнату, Сент-Илэр прежде всего положил оружие на стол. Он был спокоен. Выпрямился. Почти непроизвольно дотронулся до плеча Мегрэ. И все-таки в этом жесте чувствовалась какая-то неловкость.

– Что вы скажете насчет двухсот тысяч? – спросил он у Мегрэ и кашлянул, пытаясь скрыть смущение. С одной стороны, он стремился изображать уверенного в себе вельможу, но с другой – чувствовалось, что он испытывает неловкость, а в горле его стоит ком. – Может быть, двухсот мало?

Тогда, скажем, триста?

Увы! Когда Мегрэ без гнева с едва заметной иронией спокойно посмотрел на него, Сент-Илэр стушевался, отошел назад и осмотрелся, словно желая на что-то опереться.

Он внезапно переменился, даже сумел ухмыльнуться, хотя лицо его пылало, а глаза блестели от возбуждения.

Роль была ему не по плечу. Теперь он старался изобразить эдакого циника.

– Не хотите? Тем хуже для вас. Впрочем, я слишком наивен. Что вы можете сделать? Ведь существует срок давности…

Это прозвучало фальшиво и неестественно: рядом с Сент-Илэром Мегрэ казался особенно спокойным и уверенным в себе.

Комиссар казался огромным. Когда он ходил по небольшой комнате, задевая головой лампочку, его силуэт заполнял весь прямоугольник окна, как на портретах средневековых мастеров, где сеньорам с пышными рукавами-буфами словно бы тесно в узких для них рамках.

Он не спеша продолжал наводить порядок в комнате.

– Вы ведь знаете: я не убивал, – горячился Сент-Илэр.

Он вытащил из кармана носовой платок и громко высморкался.

– Садитесь! – приказал Мегрэ.

– Лучше я постою.

– Садитесь.

Он подчинился, как испуганный ребенок, когда комиссар повернулся к нему. Глаза у него бегали, а на лице можно было прочесть, что он жалеет о содеянном и с радостью повернул бы события вспять.

– Полагаю, – проворчал Мегрэ, – нет необходимости вызывать сюда инспектора из Невера, чтобы он опознал своего старого приятеля Эмиля Галле? Да я докопался бы до истины и без его помощи. Ушло бы больше времени, только и всего. Мне уже давно казалось, что в этой истории что-то не клеится. Вам этого не понять. Когда все вещественные доказательства только запутывают дело вместо того, чтобы его упростить, значит, все они подтасованы. Концы с концами не сходятся. Комната с окнами во двор и стена.

Синяк на левом запястье и потерянный ключ. И даже сами подозреваемые. Все трое. Но особенно сам Галле – и мертвый, и живой. Если бы не объявился инспектор по косвенным налогам, я сам разузнал бы подробнее о прошлом покойника. Добрался бы до лицейских лет и узнал правду.

Кстати, вы, наверное, недолго учились в лицее в Нанте?

– Два года. Меня исключили.

– Черт побери! Вы играли в футбол. И наверное, бегали за девушками? Это сразу же показалось мне странным. Посмотрите на эту фотографию. Ну посмотрите же! В том возрасте, когда вы перелезали через стену лицея и бегали на свидания с подружками, этот бедняга уже лечился. Мне пришлось бы хорошенько потрудиться, чтобы собрать необходимые доказательства. И все-таки я был уверен: этому человеку срочно нужны двадцать тысяч франков, и он приехал в Сансер только для того, чтобы потребовать их у вас.

И вы встречались с ним дважды. А вечером следили за ним, спрятавшись за стеной. Вы подозревали, что он покончит с собой, правда? Может быть, он даже грозил вам этим?

– Нет. Просто он показался мне крайне возбужденным.

Днем он говорил прерывающимся голосом, и я боялся, что…

– Вы отказались дать ему двадцать тысяч?

– Я не мог поступить иначе, тогда это повторялось бы снова и снова. В конце концов я остался бы без гроша.

– О том, что он должен получить наследство, вы узнали в Сайгоне у своего хозяина-нотариуса?

– Да, к моему патрону явился странный клиент, старый маньяк, проживший в джунглях больше двадцати лет. Белых людей он видел не чаще чем раз в три года. Здоровье его совсем расшаталось из-за приступов лихорадки и употребления опиума. Я присутствовал при их разговоре.

«Я скоро подохну, – он так и сказал, слово в слово. – И я даже не знаю, есть ли у меня где-нибудь родные. Может, и остался еще один Сент-Илэр, но вряд ли. Когда я уезжал из Франции, он выглядел таким дохлым, что, наверное, уже загнулся. Если у него были дети и вы сумеете их разыскать, пусть они станут моими законными наследниками».

– Значит, вы уже тогда мечтали быстро разбогатеть? – задумчиво произнес Мегрэ.

И в этом стоявшем перед ним испуганном человеке, потном от волнения, комиссар увидел веселого пройдоху, начисто лишенного угрызений совести, готового разыграть шутовскую свадьбу, лишь бы добиться молоденькой туземки.

– Продолжайте.

– Мне все же пришлось вернуться во Францию. Из-за женщин. – Я слегка перестарался. Против меня ополчились мужья, братья, отцы. Я решил разыскать кого-нибудь из Сент-Илэров, и это оказалось непросто. Я напал на след Тибюрса в лицее в Бурже, но там не знали, что с ним стало.

Мне сказали, что он угрюмый, замкнутый молодой человек, что в лицее никогда ни с кем не дружил.

– Да, – усмехнулся Мегрэ, – ведь у него не было ни гроша в кармане, только обучение в лицее было оплачено до конца.

– Поначалу я задумал разделить с ним наследство, еще не зная, как именно. Но скоро понял, что разделить будет труднее, чем забрать все целиком. Я ровно три месяца пытался напасть на след и отыскал его в Гавре, где он хотел наняться стюардом или переводчиком на корабль. У него оставалось десять или двенадцать франков. Я предложил ему выпить и потом стал осторожно выспрашивать. Отвечал он односложно. Чего только он не перепробовал: служил воспитателем детей в каком-то замке, корректором в типографии в Руане, разносчиком книг. Он уже тогда выглядел нелепо со смешной реденькой рыжеватой бородкой и в старомодной визитке… Я поставил на карту все. Рассказал ему, что хочу разбогатеть в Америке и что там самое главное, особенно если дело касается женщин, иметь какой-нибудь дворянский титул. Я предложил купить у него имя.

У меня было немного денег: мой отец, конеторговец в Нанте, оставил мне небольшое наследство. Я заплатил тридцать тысяч франков за право называться Тибюрсом де Сент-Илэром.

Мегрэ взглянул на фотографию, смерил с головы до ног собеседника, посмотрел ему прямо в глаза, и тот заговорил снова с преувеличенной горячностью.

– Разве финансист поступает иначе, скупая ценные бумаги по двести франков в расчете, что через месяц он продаст их в пять раз дороже? Я ждал этого наследства четыре года. Сумасшедший старик там, в джунглях, все не собирался умирать. А я, лишившись денег, подыхал с голоду.

Мы с Тибюрсом были почти ровесниками, оказалось достаточным просто поменяться документами. Ему не следовало теперь появляться в Нанте, где он мог встретить кого-нибудь из моих знакомых. Я же вообще не принимал никаких мер предосторожности. У Тибюрса никогда не было друзей, это ему только мешало. Разве нормально, что разносчик книг носит звучную фамилию Сент-Илэр? И вот наконец я прочел в газетах маленькую заметку – объявление о наследстве с просьбой, чтобы те, кто имеет на него право, заявили о себе. Вы считаете, я нечестно заработал этот миллион двести тысяч франков, оставленные одичавшим стариком?

К нему вернулся былой апломб. Молчание Мегрэ только подбадривало его; еще немного, и он начал бы подмигивать комиссару.

– Само собой разумеется, Галле, который тем временем женился и отнюдь не купался в золоте, прибежал ко мне и принялся меня упрекать с таким воинственным видом, что я на минуту испугался, а вдруг он решил меня убить. Я дал ему десять тысяч франков, он поломался, но в конце концов взял. Через полгода он пришел снова. Потом еще раз. Он угрожал, что скажет всю правду. Я пытался доказать ему, что тогда мы понесем одинаковое наказание. Более того, у Галле ведь была семья. Мне показалось, что он побаивается своих новых родственников. Понемногу он сбавил тон. Он заметно постарел. Потрепанная визитка, землистый цвет лица, круги под глазами. Мне было его жаль. Он вел себя, как попрошайка. Сначала всякий раз требовал с меня пятьдесят тысяч франков и клялся, что это в последний раз. Потом уходил, получив от меня одну или две тысячи. Подсчитайте-ка, какая сумма наберется за восемнадцать лет! Повторяю вам, если бы я поддался на его уговоры, то в конце концов остался бы без гроша. Но я-то работал! Я постарался выгодно вложить деньги, превратил всю окрестную землю вверх по течению реки в виноградники. А он тем временем внушал своим родственникам, что разъезжает в качестве представителя какой-то торговой фирмы, а на самом деле вымогал деньги. Он быстро вошел во вкус. Знаете, он ходил по домам под именем господина Клемана. Скажите, как я должен был поступить?

Голос его стал громче. Незаметно для себя он встал с места.

– В ту самую субботу он потребовал сразу двадцать тысяч. Даже если бы я захотел дать ему такую сумму, я не смог бы этого сделать, потому что банк был закрыт. А потом, повторяю, я уже достаточно заплатил, вам не кажется?

Я напомнил ему об этом и назвал его кретином. Он снова заладил свое, когда пришел ко мне днем, жалкий донельзя.

Человек не имеет права так унижаться. Надо рисковать!

Выиграть или потерять все! Нужно все-таки сохранять какую-то гордость.

– Вы и ему это сказали? – прервал Сент-Илэра Мегрэ неожиданно мягким голосом.

– А почему бы нет? Я надеялся немного подбодрить его.

Предложил ему пятьсот франков.

Облокотившись на камин, комиссар придвинул к себе портрет покойного.

– Пятьсот франков… – повторил он.

– Я предъявлю вам свою записную книжку, где я отмечал все расходы, и докажу, что в общей сложности он вытянул из меня двести тысяч франков. Вечером я был в парке.

– Вам было не по себе.

– Я нервничал, сам не знаю почему. Вдруг возле стены послышался шум. Потом я увидел его. Он что-то прилаживал в ветвях дерева. Сначала я подумал, что он собирается сыграть со мной какую-то шутку. Но он сразу исчез. Я влез на бочку. Он вернулся к себе в комнату и стоял около стола, лицом ко мне. Он не мог меня видеть. Я не понимал, в чем дело. Клянусь вам, в эту минуту я испугался. Выстрел раздался в десяти метрах от того места, где я стоял, а Галле не пошевелился. Только его правая щека стала красной. Хлынула кровь. А он все стоял, глядя в одну точку, словно чего-то ждал.

Мегрэ взял с камина пистолет. К нему все еще была привязана металлическая крученая струна от гитары, какими пользуются при ловле щук. Под дулом была прочно приделана жестяная коробочка, прикрепленная к спуску проволокой.

Мегрэ открыл ногтем коробочку и обнаружил механизм, похожий на тот, что свободно продается в магазинах фотопринадлежностей: им пользуются, если нужно снять самих себя. Достаточно завести пружину, и через несколько секунд она срабатывает. Но у Галле пружина была тройная и, следовательно, должна была вызвать три выстрела.

– Пружину, должно быть, заело после выстрела, – медленно глуховатым голосом протянул Мегрэ.

И он вспомнил последние слова своего собеседника:

«Только правая щека у него стала красной. Хлынула кровь. А он все стоял, глядя в одну точку, словно ждал чего-то».

Он ждал двух других выстрелов, черт побери! Он был уверен в надежности своего механизма и не сомневался, что хотя бы одна из трех пуль точно попадет в цель.

Но две другие так и не вылетели из ствола. Он вынул из кармана нож. Его бил озноб, когда он приставил лезвие к груди. Он упал плашмя. Разумеется, он умер. Сначала я подумал, что это месть, что, должно быть, он оставил какие-то бумаги; из них все станет известно, и, возможно, меня даже обвинят в убийстве.

– Осторожный вы человек! Хладнокровный, этого не отнимешь. Вы отправились на кухню за резиновыми перчатками.

– А зачем мне было оставлять в комнате отпечатки пальцев? Я прошел через ворота. Положил ключ в карман.

Но мои поиски были напрасны. Он сам сжег все бумаги.

Мне было страшно. Меня пугали его открытые глаза. Я так торопился вырваться оттуда, что забыл запереть ворота на ключ. Как бы вы поступили на моем месте? Раз уж он все равно умер… Еще больше я испугался в тот день, когда, играя в карты у нотариуса, узнал, что пистолет снова выстрелил. Я пошел туда, чтобы подробнее все рассмотреть. Я не решился дотронуться до пистолета, потому что он послужил бы неоспоримым доказательством моей виновности, вздумай вы меня подозревать… Это был шестизарядный пистолет. Я понял, что пружина, которую заело во время вспышки, сработала неделю спустя под действием жары.

Но ведь там должны были еще остаться три патрона, не правда ли? С тех пор я беспрерывно брожу по парку, прислушиваюсь. Вот и сейчас, пока мы с вами находимся в этой комнате, я стараюсь не подходить к столу.