Текст книги "Великолепная Ориноко; Россказни Жана-Мари Кабидулена"

Любое прибрежное селение могло бы позавидовать местоположению Кайкары, расположившейся словно постоялый двор у поворота дороги, а точнее, на перекрестке дорог, что позволяло ей процветать даже в четырехстах километрах от дельты Ориноко. А способствовала этому процветанию близость притока Ориноко Апуре, по которому шла торговля между Венесуэлой и Колумбией.

«Симон Боливар», покинувший Лас-Бонитас в час пополудни, миновал реки Кучиверо, Манапире, остров Тарума и около девяти часов вечера доставил своих пассажиров в Кайкару. На берег сошли лишь те, кто не собирался продолжать плавание по Апуре до Сан-Фернандо или до Нутриаса. Среди оставшихся были трое географов, сержант Марсьяль, Жан де Кермор и еще кое-кто из пассажиров. На рассвете следующего дня «Симон Боливар» покинет Кайкару и двинется вверх по Апуре к подножию Колумбийских Анд.

Господин Мигель не преминул рассказать своим друзьям о беседе губернатора с Жаном. Он сообщил им, что юноша отправляется на поиски своего отца в сопровождении сержанта Марсьяля, который выдает себя за его дядю. Четырнадцать лет назад полковник де Кермор покинул Францию и отправился в Венесуэлу. Что заставило его покинуть родину, что делал он в этих далеких краях? Возможно, будущее приподнимет завесу над этой тайной. А пока что, из письма, написанного полковником своему другу и обнаруженного лишь несколько лет спустя, было известно, что в 1879 году он действительно посетил Сан-Фернандо-де-Атабапо, хотя находившийся там в это время губернатор Кауры не был уведомлен о его прибытии. Вот почему в надежде отыскать следы своего отца и предпринял Жан де Кермор это тяжелое и опасное путешествие. Мужественная решимость семнадцатилетнего юноши растрогала до глубины души наших географов, и они решили сделать все от них зависящее, чтобы помочь ему узнать о судьбе полковника де Кермора.

Удастся ли господину Мигелю и его друзьям смягчить суровость сержанта Марсьяля? Позволит ли он им поближе познакомиться с его племянником? Нелегкое дело – растопить совершенно необъяснимую недоверчивость старого солдата и погасить свирепый блеск глаз, удерживающий любого на почтительном расстоянии! Это будет непросто, но, пожалуй, все-таки возможно, если учесть, что впереди совместное плавание до Сан-Фернандо.

В Кайкаре около пятисот жителей и обычно множество приезжих из числа тех, кого дела заставляют путешествовать вверх по Ориноко. Здесь есть две гостиницы, точнее, две лачуги, в одной из которых и разместились три венесуэльца и два француза, решившие провести в Кайкаре короткое время.

На следующий день, шестнадцатого августа, Жан и сержант Марсьяль отправились в город, чтобы нанять лодку. Кайкара – светлый, веселый городок, уютно устроившийся между первыми холмами Паримы и рекой, напротив деревушки Карбуто, приютившейся в излучине Апурито. С берега хорошо виден заросший великолепными деревьями остров, каких много на Ориноко. Крохотный причал ограничивали две выступающие из воды гранитные скалы. В Кайкаре насчитывается около ста пятидесяти хижин – их можно даже назвать домами, – по преимуществу каменных, но с крышами из пальмовых листьев. Лишь некоторые из них крыты красной черепицей, сверкающей среди сочной зелени деревьев. На холме, высотой не больше пятидесяти метров, находится монастырь, покинутый миссионерами во время экспедиции Миранды и Войны за независимость. С этим монастырем связаны слухи о людоедстве, подтверждающие дурную репутацию карибских индейцев.

В Кайкаре все еще существуют старинные индейские обычаи, в которых христианство причудливо переплетается с самыми фантастическими религиозными обрядами. Например, «белорьо», бдение около покойного, на котором довелось присутствовать одному французскому путешественнику. Собравшиеся около тела мужа или ребенка безо всяких церемоний курят, пьют кофе, агуардьенте[60], а супруга, или мать начинает танцы, продолжающиеся до тех пор, пока охмелевшие гости не валятся без сил. Так что эта церемония имеет скорее хореографический, чем похоронный характер.

Не только сержанту Марсьялю и Жану де Кермору нужно было зафрахтовать лодку, чтобы преодолеть расстояние в восемьсот километров, отделяющее Кайкару от Сан-Фернандо. Та же задача стояла перед тремя географами, и разрешение ее было поручено господину Мигелю.

Самое разумное, по мнению господина Мигеля, было договориться с сержантом Марсьялем и нанять одну лодку, в которой равно могут разместиться и трое и пятеро человек, и для этого не потребуется увеличивать численность экипажа.

Кстати, проблема экипажа – не из легких. Необходимо нанять опытных матросов. В дождливый сезон пирогам нередко приходится идти против ветра и всегда против течения, часто встречаются опасные пороги, а местами рифы и мели вынуждают перетаскивать пироги волоком. Ориноко капризна и грозна, как океан, и плавание по ней сопряжено с большими трудностями.

Матросами обычно нанимают индейцев, живущих на берегах реки. Для многих из них это ремесло является единственным заработком, и они отличаются большим мужеством и ловкостью. Самыми надежными считаются индейцы из племени банива, живущие на территориях, орошаемых Ориноко, Гуавьяре и Атабапо. Индейцы доставляют в Сан-Фернандо пассажиров и товары, а затем возвращаются в Кайкару, где их ждут новые пассажиры и новые грузы.

Жан и сержант Марсьяль отправились в город, чтобы нанять лодку

Можно ли полагаться на таких матросов? В общем-то, да. Но при условии, что будет нанят только один экипаж. Так рассуждал благоразумный господин Мигель, и был прав. А кроме того, если учесть его интерес к Жану, то было очевидно, что юноша только выиграет, продолжив путешествие с господином Мигелем и его друзьями.

Итак, господин Мигель решил во что бы то ни стало уговорить сержанта Марсьяля, и, завидев Жана и его дядюшку, которые также пытались нанять лодку, он без колебаний пошел им навстречу.

Старый солдат, нахмурившись, смотрел на него.

– Господин сержант, – обратился к нему господин Мигель на очень правильном французском языке, – мы имели удовольствие находиться вместе на борту «Симона Боливара»…

– И покинуть его вчера вечером, – ответил сержант Марсьяль, не более приветливый чем часовой на посту.

Господин Мигель, желая придать этой фразе любезный смысл, продолжил:

– Мои друзья в Лас-Бонитас поняли из разговора вашего племянника с…

Губы сержанта Марсьяля стали подергиваться, что было дурным признаком.

– Как вы сказали? Из разговора? – прервал он господина Мигеля.

– Да, из разговора господина Жана де Кермора с губернатором мы узнали о вашем намерении сойти в Кайкаре…

– Я полагаю, что мы не обязаны ни у кого спрашивать разрешения… – сказал старый солдат холодно-высокомерным тоном.

– Разумеется, ни у кого, – согласился господин Мигель, решив не обращать внимания на нелюбезность своего собеседника. – Но, узнав о цели вашего путешествия…

– Раз! – пробормотал сквозь зубы сержант, словно подсчитывая, сколько еще ему придется отвечать на вопросы любезнейшего географа.

– О том, каким образом ваш племянник намерен отправиться на поиски своего отца полковника де Кермора…

– Два! – произнес сержант Марсьяль.

– И, зная, что вы собираетесь плыть вверх по Ориноко до Сан-Фернандо…

– Три! – проворчал сержант.

– Я хотел спросить у вас, не будет ли удобнее и надежнее, поскольку мои коллеги и я направляемся туда же, совершить наше плавание от Кайкары до Сан-Фернандо в одной лодке…

Предложение господина Мигеля было настолько благоразумным, что не было никаких оснований его отвергнуть. Наняв пирогу необходимых размеров, шестеро путешественников совершили бы свое плавание в самых что ни на есть благоприятных условиях.

У сержанта Марсьяля не было никаких оснований отказываться, и тем не менее, даже не посоветовавшись с Жаном, он сухо ответил, как человек заранее принявший решение:

– Весьма польщен, сударь, весьма польщен! Ваше предложение, возможно, очень выгодно, но, увы! – неприемлемо… по крайней мере, для нас.

– Что же в нем неприемлемого? – спросил господин Мигель, очень удивленный такой оценкой своего предложения.

– Оно неприемлемо… потому что мы не можем его принять! – ответил сержант Марсьяль.

– Вероятно, у вас есть основания для такого ответа, господин сержант, – сказал господин Мигель, – но ведь я хотел, чтобы мы помогали друг другу, а потому я не заслужил столь оскорбительного отказа.

– Мне очень жаль… очень жаль, сударь, – ответил сержант Марсьяль, явно чувствовавший себя не слишком уверенно, – но я вынужден был ответить именно так.

– Отказ может быть облечен в соответствующую форму, и я, право же, не узнаю французскую вежливость…

– Сударь, – возразил сержант, начинавший уже терять терпение, – мне тут не до вежливости. Вы нам сделали предложение – у меня есть основания отклонить его без всяких объяснений. И если вы считаете себя оскорбленным…

Высокомерный тон господина Мигеля вывел из себя сержанта Марсьяля, отнюдь не склонного терпеливо сносить упреки. Жану пришлось вмешаться, чтобы загладить неучтивость старого солдата.

– Сударь, ради Бога, извините моего дядю… Он не хотел вас обидеть… Мы вам очень признательны за ваше любезное предложение и в иной ситуации были бы счастливы им воспользоваться… Но нам нужна собственная лодка, которой мы сможем располагать по своему усмотрению в зависимости от обстоятельств… так как не исключено, что сведения, собранные по дороге, заставят нас изменить маршрут, остановиться в том или ином селении… Одним словом, мы нуждаемся в свободе действий.

– Очень хорошо, господин де Кермор, – ответил господин Мигель, – мы ни в коей мере не хотим стеснять вас. И несмотря на излишнюю… сухость ответа вашего дяди…

– Ответа старого солдата! – сказал сержант Марсьяль.

– Согласен! И тем не менее, если мои друзья и я, если мы сможем быть вам чем-нибудь полезными во время путешествия…

– Мой дядя и я от души благодарим вам, сударь, и при необходимости, поверьте мне, мы без колебаний обратимся к вам за помощью.

– Слышите, господин сержант? – полушутя, полусерьезно спросил господин Мигель.

– Слышу, господин географ! – сердито ответил не желавший сдаваться сержант Марсьяль господину Мигелю, который, право же, был добрейшим и любезнейшим человеком.

Тогда господин Мигель дружески пожал руку Жану де Кермору, за что старый солдат готов был испепелить его взглядом. Когда Жан и сержант остались одни, тот сказал:

– Ты видел, как я его принял, этого типа!..

– Ты его очень плохо принял, и ты не прав.

– Я не прав?

– Абсолютно!

– Так, по-твоему, надо было согласиться путешествовать в одной лодке с этими боливарцами?

– Нет, но отказаться надо было повежливее.

– Я не обязан быть вежливым с этим бестактным типом…

– Господин Мигель не сделал ничего бестактного, он был очень любезен, и его предложение стоило бы принять, если бы это было возможно. Но и отказываясь, тебе следовало бы поблагодарить его. Кто знает, быть может ему и его друзьям суждено облегчить нашу задачу благодаря тем связям, которые у них наверняка есть в Сан-Фернандо и которые могут помочь нам отыскать, тебе – твоего полковника, мой милый Марсьяль, а мне – моего отца…

– Так, значит, я не прав?

– Да, дядюшка.

– А ты прав?

– Да, дядюшка.

– Спасибо, племянничек!

Самые маленькие пироги, из тех что используются в среднем течении Ориноко, выдалбливаются из стволов больших деревьев, например качикамо. Самые большие делаются из хорошо подогнанных, закругленных по бокам досок, а спереди имеют форму высоко поднятого носа корабля. Эти лодки построены так надежно, что их без ущерба можно тащить волоком, когда на пути встречаются мели или непреодолимые пороги. Посередине пироги стоит мачта с квадратным парусом, который используется при попутном и слабом боковом ветре; нечто вроде лопатообразного весла заменяет руль.

Передняя открытая часть пироги от мачты до носа предназначена для экипажа, состоящего обычно из десяти индейцев, капитана и девяти матросов.

Задняя часть, от мачты до кормы, за исключением места для рулевого, имеет навес из пальмовых листьев, закрепленных на стволах бамбука. Под этим навесом расположено то, что можно назвать каютой. Тут есть койки – обычные циновки, положенные на травяную подстилку, – необходимая посуда, печка для приготовления пищи – дичи или рыбы. При помощи вертикально установленных циновок это помещение длиной пять-шесть метров (при общей длине лодки десять-одиннадцать метров) делится на несколько отдельных купе.

На Ориноко такие пироги называют фальками. При попутном ветре они идут под парусом. Передвигаются они, правда, не слишком быстро – мешает довольно сильное встречное течение между многочисленными островами, которыми усеяна река. Если ветра нет, то приходится идти по середине реки, отталкиваясь багром, либо тащить пирогу бечевой вдоль берега.

Багор – это раздвоенный шест, которым, стоя на носу лодки, отталкиваются матросы, и крепкая бамбуковая палка с крючком, которым капитан орудует, стоя на корме. Бечева – это стометровый канат, сплетенный из очень эластичных волокон пальмы чикичики и такой легкий, что не тонет. Его вытаскивают на берег, закрепляют за ствол дерева, а затем, выбирая канат, подтягивают лодку. Обычно для передвижения с помощью бечевы используется маленькая лодка, по-индейски куриара.

С владельцем подобной пироги и должны были договориться наши путешественники, причем цена зависит не от расстояния, а от того, сколько времени лодка будет находиться в их распоряжении. Из-за паводков, ураганов, порогов и мелей плавание нередко оказывается гораздо более продолжительным, чем ожидалось первоначально. Внезапное изменение погодных условий может вдвое уменьшить скорость передвижения. А потому ни один владелец пироги не возьмется доставить пассажиров из Кайкары к устью Меты или в Сан-Фернандо за какой-то заранее намеченный срок. Обо всем этом следовало договориться с индейцами банива, предоставившими в распоряжение наших путешественников две пироги.

Господину Мигелю повезло на очень опытного судовладельца. Это был индеец лет сорока по имени Мартос, крепкий, сильный, умный, под командой которого находилось девять человек экипажа, ловко управлявшихся с багром, шестом и бечевой. Плата, которую они запросили за каждый день плавания, оказалась довольно высокой. Но разве это могло остановить наших географов? Ведь речь шла о разрешении важнейшего вопроса: Гуавьяре – Ориноко – Атабапо!

Выбор, сделанный сержантом Марсьялем и Жаном де Кермором, был не менее удачен: девять индейцев банива под началом метиса, наполовину индейца, наполовину испанца, представившего великолепные рекомендации. Звали его Вальдес, и он готов был, если в том возникнет необходимость, плыть с ними от Сан-Фернандо вверх по Ориноко, тем более что маршрут был ему уже отчасти знаком. Однако этот вопрос будет решен позже, в зависимости от того, что они узнают о полковнике де Керморе в Сан-Фернандо.

Лодка, нанятая господином Мигелем и его друзьями, носила имя одного из многочисленных островов, разбросанных по Ориноко, «Марипаре». Название пироги сержанта и Жана «Гальинета» имело аналогичное происхождение. Надводная часть у обеих лодок была белая, а корпус – черный.

Само собой разумеется, что эти пироги будут плыть рядом, не пытаясь обогнать одна другую. Ориноко – не Миссисипи, а пироги – не пароходы, и им незачем состязаться в скорости. Кроме того, пассажирам грозят нападения индейцев, живущих в прибрежных саваннах, а потому лучше держаться вместе, чтобы при необходимости дать им отпор.

«Марипаре» и «Гальинета» были готовы в любую минуту отправиться в путь, однако нужно было еще запастись продуктами и всем необходимым для путешествия. Торговцы Кайкары были готовы снабдить путешественников всем, что им может понадобиться в течение нескольких недель плавания до Сан-Фернандо, – консервами, одеждой, патронами, охотничьими и рыболовными снастями – только выкладывай пиастры. Конечно, прибрежные леса изобилуют дичью, река – рыбой, а господин Мигель был отличным охотником, сержант Марсьяль метко стрелял из карабина, да и легкое ружье Жана тоже могло оказаться полезным. Но ведь нельзя питаться только дичью и рыбой. Нужно взять с собой чай, сахар, сушеное мясо, овощные консервы, маниоковую[61] муку, вполне заменяющую кукурузную или пшеничную, бочонки тафии и агуардьенте. Ну а дров для печек можно вдоволь запасти в прибрежных лесах. От холода же и сырости путешественников укроют шерстяные одеяла, которые нетрудно купить в любом венесуэльском селении.

На приобретение всех этих предметов ушло несколько дней, что, однако, не слишком огорчило наших путешественников, так как в течение двух суток стояла отвратительная погода. На Кайкару обрушился мощный шквал, который индейцы называют «чубаско». Яростный юго-западный ветер и ливневые дожди вызвали значительное повышение уровня воды в реке.

Сержант Марсьяль и его племянник получили первое представление о трудностях плавания по Ориноко. Пироги не смогли бы преодолеть сопротивления усиленного паводком течения и встречного ветра. Им наверняка пришлось бы вернуться в Кайкару, и, возможно, с серьезными повреждениями.

Господин Мигель и его коллеги философски отнеслись к этой непредвиденной задержке. Они в общем-то не очень спешили, и для них не имело значения, сколько недель продлится их путешествие. Зато сержант Марсьяль был вне себя, ругал то по-французски, то по-испански и паводок и ураган, так что Жану с трудом удавалось его успокаивать.

– Одного мужества мало, мой милый Марсьяль, – твердил он ему, – нужно запастись терпением, нам оно еще понадобится…

– Запасусь, Жан, запасусь, но почему эта проклятая Ориноко не может быть для начала хоть немного полюбезнее.

– Подумай сам, дядюшка, разве не будет лучше, если она прибережет свои любезности на закуску. Кто знает, быть может, нам придется идти до самых истоков?

– Да, ты прав, – пробормотал сержант Марсьяль, – кто знает, что ждет нас впереди!..

Двадцатого днем юго-западный ветер сменился северным, и ярость чубаско заметно пошла на убыль. Северный ветер был весьма кстати, так как позволял пирогам увеличить скорость передвижения. Вода тем временем спала, и река вернулась в нормальное русло. Мартос и Вальдес объявили, что завтра утром можно будет отправиться в путь.

Действительно, погода благоприятствовала началу путешествия. Около десяти часов утра все жители городка были на берегу. Венесуэльский флаг развевался на мачтах обеих пирог. Господин Мигель, господин Фелипе и господин Баринас, стоя на носу «Марипаре», отвечали на приветствия местных жителей.

Затем господин Мигель обернулся к пассажирам «Гальинеты».

– Счастливого пути, сержант! – радостно крикнул он.

– Счастливого пути, сударь, – ответил старый солдат, – ведь для вас-то он счастливый.

– Он будет счастливым для всех, – ответил господин Мигель, – потому что мы отправляемся в путь вместе!

Паруса были подняты, лодки оттолкнулись от берега, послышались напутственные приветствия, и легкий ветер вынес пироги на середину реки.

___

60 Водка (исп.).

61 Маниока – тропический кустарник, большой клубневидный корень которого идет в пищу; мука, приготовленная из корней этого растения.

Итак, плавание началось. Сколько долгих часов, сколько однообразных дней проведут путешественники на борту своих пирог! Сколько непредвиденных помех ожидает их на этой реке, весьма малопригодной для быстрого плавания! Но нашим географам скучать не придется. Пока пироги будут нести их к месту слияния Гуавьяре и Атабапо с Ориноко, они займутся своим делом: пополнят гидрографические описания Ориноко, уточнят расположение ее притоков, не менее многочисленных, чем острова, а также – расположение порогов и исправят ошибки, еще очень часто встречающиеся на картах этих территорий. Для одержимых жаждой знаний ученых время бежит быстро.

Не откажись сержант Марсьяль от плавания в одной лодке, дни казались бы ему и Жану не такими бесконечными. Но дядюшка был непоколебим в этом вопросе, и племянник согласился с ним без малейших возражений. Так что юноше не оставалось ничего другого, как читать и перечитывать книгу своего соотечественника, отличающуюся такой точностью описаний, что вряд ли можно было найти лучший путеводитель по Ориноко.

Когда «Марипаре» и «Гальинета» вышли на середину реки, путешественникам открылся вид на простиравшиеся по обоим берегам холмистые равнины. Около одиннадцати часов на левом берегу у подножия гранитных холмов показалась кучка домишек. Это была деревня Кабрута, где около четырехсот жителей размещались в пятидесяти хижинах. Метисы здесь вытеснили более белокожих, чем мулаты[62] индейцев гуамо. Однако в сезон дождей тут все еще можно было увидеть сделанные из коры лодки гуамо, которые приходят сюда ловить рыбу.

– Счастливого пути, сержант!

Капитан «Гальинеты» говорил по-испански, и Жан без конца задавал ему разные вопросы, на которые тот с удовольствием отвечал. Вечером, когда лодка подходила к правому берегу, Вальдес сказал Жану:

– Это бывшая миссия капуцинов[63], давным-давно заброшенная.

– Вы собираетесь здесь остановиться? – спросил Жан.

– Обязательно, потому что к ночи ветер стихнет. Да и вообще по Ориноко плавают только днем: фарватер здесь часто меняется, и нужно видеть, куда вести лодку.

Действительно, по вечерам все лодки обычно останавливаются у берега реки или около какого-нибудь острова. А потому «Марипаре» и «Гальинета» встали на якорь у Капучино. Поужинав купленными у рыбаков Кабруты дорадами[64], путешественники крепко заснули.

Как и предсказывал Вальдес, с наступлением темноты ветер стих и вернулся только утром, продолжая путь с северо-востока. Паруса были подняты, и лодки, подгоняемые попутным ветром, легко двинулись вверх по течению.

Капучино располагалась в устье Апурито, притока Апуре, дельта которой открылась путешественникам два часа спустя. И тут господин Мигель озадачил своих спутников вопросом:

– Может быть, Ориноко – это вовсе не Гуавьяре и не Атабапо, а Апуре?

– Вот еще! – воскликнул господин Фелипе. – Апуре не может быть ничем иным, как притоком реки, которая в этом месте имеет ширину три километра.

– И вода в ней мутно-белая, – добавил господин Баринас, – в то время как воды Ориноко, начиная от Сьюдад-Боливара, светлы и прозрачны.

– Хорошо, – ответил господин Мигель, улыбаясь, – исключим Апуре из игры. Но по дороге мы встретим еще немало претендентов на роль Ориноко.

Господин Мигель мог бы сказать, что воды Апуре орошают более плодородные льяносы, чем воды Ориноко, что, приходя с запада, Апуре кажется непосредственным продолжением Ориноко, тогда как последняя делает крутой поворот и до самого Сан-Фернандо-де-Атабапо течет в меридиональном направлении. Апуре называют «рекой льяносов», где прекрасно растут любые культуры, где есть великолепные пастбища и где живут самые крепкие и трудолюбивые обитатели Центральной Венесуэлы.

Следует также добавить – и Жан мог в этом убедиться собственными глазами, – что река кишела кайманами, так как в ее мутных водах они без труда добывали себе пищу. Эти шестиметровые гиганты, напоминающие крокодилов, резвились совсем рядом с пирогой. Такие огромные кайманы встречаются только в притоках Ориноко, реки же, пересекающие льяносы, населены ящерицами куда меньших размеров. Вальдес объяснил Жану:

– Не все кайманы опасны для человека. Например, «бавас» никогда не нападают на купальщиков, а вот «себадос»[65], то есть те, которые уже отведали человеческого мяса, бросаются даже на лодки, чтобы сожрать пассажиров.

– Пусть только попробуют! – воскликнул сержант Марсьяль.

– Нет уж, дядюшка, пусть лучше не пробуют! – ответил Жан, показывая на огромного каймана, лязгающего своими чудовищными челюстями.

– Крокодилы – не единственные хищники, встречающиеся в водах Ориноко и ее притоках. Здесь водятся могучие пираньи[66], без труда перекусывающие самые крепкие крючки, электрические угри и скаты, убивающие других рыб при помощи электрических разрядов, небезопасных и для человека.

В этот день лодки шли вдоль островов и там, где течение было слишком быстрым, приходилось цепляться бечевой за корни деревьев.

Когда они проходили мимо заросшего непроходимыми лесами острова Верихаде-Моно, с борта «Марипаре» раздались выстрелы и с полдюжины уток упали в воду. Господин Мигель и его друзья стреляли метко.

Несколько минут спустя к борту «Гальинеты» подошла куриара.

– Я думаю, это несколько разнообразит ваше меню, – сказал господин Мигель, подавая пару только что подстреленных уток.

Жан де Кермор поблагодарил господина Мигеля, а сержант Марсьяль пробурчал нечто напоминающее «спасибо».

Спросив юношу, как он провел эти два дня, и удовлетворившись его ответами, господин Мигель пожелал дяде и племяннику доброй ночи, после чего куриара доставила его обратно на борт «Марипаре».

С наступлением темноты лодки пристали к острову Пахараль, где в свое время господин Шафанжон обнаружил на доисторических валунах многочисленные надписи, оставленные посещавшими эти края торговцами.

Сержант Марсьяль стряпал не хуже полкового маркитанта[67], а венесуэльские утки оказались к тому же вкуснее и ароматнее европейских. Племянник и дядя поужинали с большим аппетитом и в девять часов вечера отошли ко сну. По крайней мере, юноша улегся на циновке под навесом, где была его каюта, а дядя, по обыкновению, тщательно натянул москитную сетку.

Река кишела кайманами

Предосторожность, в высшей степени необходимая, потому что комаров здесь водилось великое множество, и каких! Господин Шафанжон отнюдь не преувеличивал, говоря, что комары, возможно, являют собой одну из главных неприятностей путешествия по Ориноко. Мириады отравленных жал вонзаются в ваше тело, и каждый укус вызывает продолжительное болезненное воспаление, а то и настоящую лихорадку.

Как тщательно натягивал дядя сетку над ложем своего племянника, какие мощные клубы дыма выпускал из своей трубки, чтобы отогнать страшных насекомых, как яростно уничтожал он тех, что пытались пробраться сквозь кое-где неплотно прилегающую сетку!

– Марсьяль, голубчик, ты вывихнешь себе руку, – повторял Жан. – Ради Бога, не волнуйся, я и так буду прекрасно спать.

– Нет, – отвечал старый солдат, – я не позволю, чтобы хоть один мерзкий комар пищал у тебя над ухом.

Только удостоверившись, что Жан заснул и ни один комар ему больше не грозит, он успокоился и тоже лег спать. Ему-то было плевать на атаки крылатых мучителей. Но какой бы грубой ни была кожа старого солдата, комары кусали его, как и всех прочих, и он чесался так, что содрогались борта пироги.

На следующий день лодки снова двинулись в путь. Ветер то ослабевал, то набирал силу, но тем не менее помогал пирогам преодолевать течение. Тяжелые низкие облака закрывали небо, а проливной дождь загнал путешественников под навес.

Течение в этой части реки, усеянной мелкими островами, было довольно сильным, и чтобы легче преодолевать его, приходилось держаться ближе к правому берегу.

Болотистый правый берег на протяжении двухсот километров, от устья Апурито до устья Арауки, изрезан сетью каналов и проток. Здесь находили себе пристанище дикие утки, усеивающие тысячами черных точек пространство равнин.

– Если их тут и не меньше, чем комаров, – воскликнул сержант Марсьяль, – то они, во всяком случае, не причиняют неприятностей, не говоря уже о том, что их можно есть.

Весьма справедливое замечание.

Элизе Реклю рассказывал, что кавалерийский полк, расположившийся лагерем на берегу лагуны, в течение двух недель питался одними утками, что, однако, не вызвало сколько-нибудь существенного сокращения их численности.

– Я думаю, это несколько разнообразит ваше меню

Охотникам с «Марипаре» и «Гальинеты» тем более не удавалось нанести ущерб пернатому племени. Они подстрелили всего две-три дюжины уток. Жан, к великому удовольствию сержанта, тоже сделал несколько удачных выстрелов, а поскольку на любезность следует отвечать любезностью, то часть добычи была отправлена господину Мигелю и его спутникам, хотя те и сами очень неплохо охотились. Решительно, сержант Марсьяль не хотел быть им чем-либо обязанным.

В этот день капитанам пирог понадобилось все их умение, чтобы не налететь на рифы. Ведь наскочить на риф среди разбушевавшейся после дождей реки значило бы потерять лодку. Кроме того, нужно было следить, чтобы пирога не столкнулась с плывущими по реке стволами деревьев, обрушившихся с острова Самуро. Этот остров уже в течение нескольких лет подтачивали воды Апуре, грозя ему окончательным уничтожением.

На ночь лодки пристали к острову Касимирито с подветренной стороны, укрывшись таким образом от яростных порывов урагана, а пассажиры нашли себе убежище в заброшенных хижинах ловцов черепах. Правда, речь идет лишь о пассажирах «Марипаре», так как сержант и Жан предпочли остаться на борту «Гальинеты». Возможно, они поступили благоразумно, так как остров Касимирито населен обезьянами, пумами и ягуарами. К счастью, буря загнала хищников в норы, и лагерь не подвергся нападению. Лишь когда ненадолго стихали порывы ветра, до ушей путешественников доносились то свирепое рычание, то громкие вопли обезьян, которых натуралисты не случайно назвали ревунами.

На следующий день небо было уже не таким мрачным. Тучи стали более низкими, а вчерашний ливень сменился мелким дождем, почти водяной пылью, который прекратился к рассвету. Временами проглядывало солнце, а северо-восточный ветер позволял лодкам нестись в полный бакштаг[68], так как река делала здесь поворот и вплоть до Буэна-Висты текла на запад и лишь потом русло поворачивало к югу.

Вольно раскинувшись вширь, Ориноко напомнила Жану де Кермору и сержанту Марсьялю их родные места.

– Жан, иди сюда, посмотри, – воскликнул сержант.

Юноша вышел из-под навеса и остановился на носу лодки. В прозрачном воздухе четко вырисовывались уходящие за горизонт просторы льяносов.

– Можно подумать, что мы вернулись в родную Бретань, – помолчав, добавил сержант.

– Ты прав, – сказал Жан, – Ориноко похожа на Луару[69].

– Да, Жан, это и впрямь наша Луара вверх и вниз по течению от Нанта! Посмотри на эти желтые песчаные отмели! Еще бы полдюжины плывущих гуськом шаланд с квадратными парусами, и я бы решил, что мы идем в Сен-Флоран или в Мов.

– Верно, Марсьяль, сходство удивительное. Только эти равнины скорее напоминают мне луга в низовьях Луары, около Пельрена или Пембефа.

– Точно, мне все кажется, что вот-вот покажется сен-назерский пароход или, как его там называют, «пироскаф»[70]. Это что-то греческое, никогда не мог понять, что это значит.