Текст книги "Великолепная Ориноко; Россказни Жана-Мари Кабидулена"

– Да и дядя ли он ему? – прервал Жака Жермен Патерн. – Мне это кажется весьма сомнительным.

– Это не имело бы никакого значения, имей он хоть какой-нибудь опыт подобных опасных экспедиций!.. А потому мне совершенно непонятно, как он мог согласиться, уже в столь почтенном возрасте…

– Вот именно, согласиться… ты совершенно прав, Жак, – сказал Жермен Патерн, стряхивая пепел своей сигары. – Да, согласиться, так как я уверен, что идея путешествия принадлежит юноше… он уговорил своего дядю! Хотя, нет, этот старый служака ему не дядя… Мне кажется, я припоминаю, что у полковника де Кермора больше не было родных, когда он уехал из Нанта…

– Уехал куда?

– А вот это так и осталось неизвестным.

– Но ведь его сын сказал, что узнал кое-что из письма, посланного из Сан-Фернандо. Неужели он отправился в путешествие, не имея ничего, кроме этих туманных сведений?

– Он надеется получить более подробную информацию в Сан-Фернандо, где полковник де Кермор находился некоторое время тому назад…

– Вот это меня и беспокоит, Жермен! Получив кое-какие новые сведения в Сан-Фернандо, он может решить отправиться дальше… очень далеко… либо в Колумбию, где текут Атабапо и Гуавьяре, либо к истокам Ориноко. А ведь это почти верная гибель…

Тут Жермен Патерн прервал своего друга.

– Ты ничего не слышишь, Жак? – вполголоса спросил он.

Жак встал, перебрался на нос пироги, прислушался, окинул взглядом поверхность реки от противоположного берега до устья Меты.

– Я ничего не вижу, – сказал он последовавшему за ним Жермену, – и все-таки… Да, на воде раздается какой-то шум, – добавил он, прислушавшись более внимательно.

– Может быть, стоит разбудить матросов?

– Подожди… Это не похоже на звук приближающейся лодки… Возможно, это просто плеск сливающихся вод Ориноко и Меты…

– Смотри… смотри… там! – сказал Жермен Патерн, указывая на черные точки в сотне футов от лодки.

Жак Эллок взял карабин и нагнулся над бортом.

– Это не лодка, но мне кажется, враг близок, – сказал он, прицеливаясь.

Жермен Патерн жестом остановил его:

– Не стреляй… не стреляй… Это совсем не кива! Никто не собирается нас грабить. Просто вполне добропорядочные амфибии выбрались подышать на поверхность.

– Амфибии?

– Да, ламантины…[93] они часто встречаются в Ориноко.

Жермен Патерн не ошибся. Это действительно были ламантины или, как их еще называют, морские коровы или морские свиньи – обычные обитатели венесуэльских рек.

Безобидные амфибии медленно приближались к пирогам, а потом, вероятно чего-то испугавшись, внезапно исчезли.

Молодые люди вернулись на корму, и Жак Эллок, снова раскурив свою трубку, возобновил прерванный разговор.

– Ты говорил, – сказал он Жермену, – что, по твоим сведениям, у полковника де Кермора больше не было семьи.

– Я в этом почти уверен, Жак! Кстати, мне вспомнилась одна деталь… Родственник жены подал на полковника в суд. Полковник проиграл процесс в первой инстанции в Нанте, но выиграл его в Ренне. Да… да… я теперь все припоминаю. Несколько лет спустя жена полковника – она была креолка[94], – возвращаясь с Мартиники[95] во Францию, погибла во время кораблекрушения вместе со своей единственной дочерью. Это был страшный удар для полковника – потерять все, что у него было самого дорогого в жизни! Оправившись от продолжительной болезни, он подал в отставку. А некоторое время спустя распространился слух, что де Кермор покинул Францию. Никто не знал, куда он уехал, пока не было обнаружено письмо, присланное им из Сан-Фернандо одному из своих друзей. Да, все именно так и было. Странно, что я мог забыть. Если бы мы расспросили сержанта Марсьяля и Жана, я думаю, они подтвердили бы мои слова.

– Не надо ни о чем их спрашивать, – ответил Жак. – Было бы очень нескромно с нашей стороны вмешиваться в их личные дела.

– Хорошо, Жак, но ведь я был прав, говоря, что сержант Марсьяль – не дядя Жана де Кермора, потому что после гибели жены и дочери у полковника не оставалось больше близких родственников.

Скрестив руки и опустив голову, Жак Эллок размышлял над словами друга. Может быть, Жермен ошибался? Нет! Во время процесса он был в Ренне, и все вышеизложенные факты упоминались на суде…

– Я ничего не вижу

И тогда Жаку, как и любому другому на его месте, пришла в голову мысль: если сержант не родственник Жану, то Жан тем более не может быть сыном полковника, поскольку у того была одна дочь, погибшая в младенческом возрасте во время кораблекрушения вместе с матерью.

– Совершенно верно, – сказал Жермен Патерн, – этот юноша не может быть сыном полковника…

– И тем не менее он это утверждает, – произнес Жак Эллок. Во всем этом было что-то неясное и даже таинственное. Неужели юноша стал жертвой заблуждения, заставившего его предпринять столь опасное путешествие? Конечно же нет. Наверняка сержант Марсьяль и его мнимый племянник располагали о полковнике де Керморе сведениями, противоречащими версии Жермена Патерна. Короче, вся эта загадочность и таинственность лишь подстегивали любопытство Жака Эллока и увеличивали его интерес к Жану де Кермору.

За беседой время шло незаметно, и в одиннадцать часов, оставив в объятиях Морфея[96] свирепого поборника Гуавьяре, господин Мигель и господин Фелипе пришли сменить молодых людей на посту.

– Вы не заметили ничего подозрительного? – спросил господин Мигель, стоя на корме «Марипаре».

– Абсолютно ничего, господин Мигель, – ответил Жак Эллок. – Все тихо и на реке, и на берегах.

– Будем надеяться, – добавил Жермен Патерн, – что ваша вахта будет такой же благополучной.

– Тогда спокойной ночи, господа, – ответил господин Фелипе, протянув через борт руку молодым людям.

По всей вероятности, господин Мигель и его коллеги посвятили часы вынужденного бодрствования обсуждению совсем иных вопросов, и наверняка господин Фелипе воспользовался отсутствием господина Баринаса, чтобы в очередной раз в пух и прах разнести его гипотезу, а господин Мигель слушал его со своей обычной доброжелательностью.

Вахта прошла благополучно, и в два часа ночи географы удалились под навес своей пироги, уступив место сержанту Марсьялю.

Сержант устроился на корме, поставил рядом карабин и погрузился в размышления. Душа его была охвачена тревогой – конечно же не за себя! – а за мальчика, спавшего под навесом пироги. Он мысленно снова переживал перипетии[97] путешествия, предпринятого по настоянию Жана, отъезд из Франции, переход через Атлантику, прибытие в Сьюдад-Боливар, плавание по Ориноко… Куда они направляются? Как далеко уведут их эти поиски? Какие сведения получат они в Сан-Фернандо? В какой забытой Богом деревушке решил полковник де Кермор окончить свою жизнь, такую счастливую вначале и столь трагически сломанную ужаснейшей из катастроф? И какие опасности грозят его единственному ребенку, решившемуся отыскать отца?

И потом, все шло не так, как того хотелось бы сержанту Марсьялю… Он предпочел бы путешествовать безо всяких попутчиков… И вот пожалуйста, «Марипаре» плывет рядом с «Гальинетой». Ее пассажиры вступили в контакты с его племянником, и разве может быть иначе при совместном плавании? А теперь еще эта злосчастная встреча с двумя французами… Как противиться общению с соотечественниками, как отказываться от услуг, которые те оказывают ему и Жану, заинтересованные и тронутые историей юноши. А в довершение всего эти молодые люди были бретонцы, из той самой Бретани… Право же, случай бывает порой удивительно нескромен и сует нос в дела, которые его совершенно не касаются!

В этот момент с востока донесся легкий ритмичный шум. Погруженный в свои мысли сержант Марсьяль не обратил внимания на этот едва слышный звук и не заметил четырех маленьких лодок, плывших по течению вдоль правого берега Меты. Бесшумно опуская весла в воду, они приближались к пирогам.

Куриары с двумя десятками кива на борту были уже в двухстах метрах от пирог, им оставалось лишь напасть на спящих пассажиров и перерезать всех до одного… И все потому, что, погруженный в свои мысли, сержант Марсьяль ничего не видел и не слышал!

Внезапно, когда всего лишь шестьдесят футов отделяли куриары от пирог, прогремел выстрел.

Тотчас же с одной из индейских лодок послышались крики.

Стрелял Жак Эллок, а следом за ним выстрелил из карабина Жермен Патерн.

Было пять часов утра и едва начинало светать, когда до слуха только что проснувшихся молодых людей донесся плеск весел. Пробравшись на корму своей пироги, они увидели, что нападение неизбежно, и выстрелили по куриарам.

Выстрелы разбудили и пассажиров и матросов. Географы выскочили с ружьями в руках из-под навеса «Марипаре». Жан появился рядом с сержантом, который тоже выстрелил в направлении куриар.

– Господи! Как я мог их не заметить! – в отчаянии повторял он.

Индейцы нанесли ответный удар, и штук двадцать стрел просвистело над пирогами. Несколько стрел вонзилось в крышу навеса, никого, однако, не задев.

Господин Мигель и его спутники выстрелили во второй раз, и их пули, достигнув цели, вызвали панику среди индейцев.

– Уйдите под навес, Жан, уйдите под навес! – крикнул Жак Эллок, желая уберечь юношу от опасности.

В этот момент индейцы выпустили новую порцию стрел, и одна из них ранила сержанта в плечо.

Господин Мигель и его спутники выстрелили во второй раз

– Так мне и надо! Так мне и надо! – воскликнул тот. – Солдат… на посту… я получил по заслугам!

Третий залп карабинов и револьверов ударил по отступающим куриарам.

Не сумев захватить пассажиров врасплох, индейцы обратились в бегство, унося убитых и раненых.

___

90 Видимо, современная Рио-Метика.

91 Касанаре – левый приток Меты; река дала название одной из северо-западных провинций Колумбии.

92 Южный Крест – созвездие Южного полушария, по форме напоминающее крест. Длинная перекладина его почти точно указывает на Южный полюс.

93 Ламантины – бык-рыба португальцев, апиа индейцев – млекопитающие отряда сирен длиной до 4 м, весом до 400 кг, обитают в реках и у морских берегов Южной Америки. Объект охоты (используются мясо, жир, кожа). Во французском языке существуют синонимичные названия «морской бык» (для самцов), «морская корова» (для самок), но в отечественной специальной литературе морскими коровами (или Стеллеровыми коровами) называют вымершего представителя сиреновых, обитавшего в Тихом океане у берегов Камчатки и на Командорских островах. В Ориноко обитает узколобый ламантин, пресноводный вид ламантинов.

94 Креолы – потомки испанских и португальских колонизаторов в Латинской Америке.

95 Мартиника – остров в Карибском море, владение Франции. Население – мулаты и негры. Религия в основном католическая. Открыт в 1502 году Христофором Колумбом.

96 Морфей – древнегреческое божество сновидений, один из сыновей бога сна Гипноса.

97 Перипетия – внезапная перемена в жизни, неожиданные осложнения, сложные обстоятельства.

В тот же день, первого сентября, в шесть часов утра пироги со счастливо избежавшими гибели пассажирами и матросами покинули эти опасные места, где многие путешественники становились жертвами свирепых индейских племен.

«Конгресс принял решение об уничтожении этого проклятого племени, – подумал господин Мигель, – и давно бы пора приняться за дело».

– Я получил по заслугам! – снова воскликнул сержант Марсьяль, выдергивая вонзившуюся ему в плечо стрелу.

Сознание того, что, погрузившись в прошлое, он забыл об обязанностях часового, было для него мучительнее, чем боль, причиняемая раной. Но сколь бы серьезным ни был его проступок, он не должен был караться смертью, и все надеялись, что рана сержанта не смертельна.

Как только куриары кива исчезли из виду, Жан склонился к лежавшему под навесом сержанту, чтобы оказать ему первую помощь. Но от родственных чувств и сострадания мало толку, надо иметь хоть какие-нибудь познания в медицине, а у юноши их не было.

К счастью, Жермен Патерн, в качестве натуралиста-ботаника, обучался медицине, и на «Мориче» была аптечка.

Итак, Жермен Патерн занялся раной сержанта, а Жак Эллок поспешил прийти ему на помощь. Осмотрев рану, Жермен убедился, что стрела вошла в плечо на три сантиметра, но задела только мягкие ткани, не повредив ни мускулов, ни нервов. А следовательно, можно было не опасаться осложнений, если, конечно, стрела не была отравлена.

Жермен Патерн занялся раной

Индейцы Ориноко нередко пропитывают свои стрелы жидкостью, называемой кураре[98]. Ее получают из экстракта чилибухи, растения из семейства логаниевых, с добавлением нескольких капель змеиного яда. Это черное, блестящее, как солодка, вещество хорошо известно местным жителям. Гумбольдт рассказывает, что в прежние времена индейцы смачивали кураре ноготь указательного пальца, и простого рукопожатия было достаточно, чтобы отправить врага на тот свет.

Если стрела, ранившая сержанта, была пропитана кураре, то действие яда не заставит себя ждать. Раненый потеряет голос, у него будут парализованы руки, ноги, лицевые и грудные мышцы, но он до последнего мгновения сохранит ясность сознания. Против кураре нет противоядия. Однако если симптомы отравления не появятся в течение нескольких часов, то можно уже будет не волноваться.

После перевязки сержанту не оставалось ничего другого, как поблагодарить Жермена Патерна, хотя он и был в ярости оттого, что отношения между пассажирами обеих пирог становятся все более тесными. Затем он впал в глубокое забытье, встревожившее его спутников.

– Как вы полагаете, сударь, его рана очень опасна? – обратился юноша к Жермену Патерну.

– Я пока не могу сказать ничего определенного, – ответил Жермен Патерн. – Вообще-то рана пустяковая… она затянется сама собой… если стрела не была отравлена… Подождем немного, скоро все станет ясно.

– Мой дорогой Жан, я уверен, что все будет хорошо, – добавил Жак. – Сержант Марсьяль поправится, и очень скоро. Мне кажется, что, если бы речь шла о кураре, рана выглядела бы иначе.

– Я тоже так думаю, Жак, – согласился Жермен Патерн. – При следующей перевязке все прояснится, и ваш дядя… я хочу сказать, сержант Марсьяль…

– Господи, сохрани мне его, – прошептал юноша, и в глазах у него блеснули слезы.

– Да, мой дорогой Жан, – повторил Жак Эллок. – Господь сохранит его. Ваши и наши заботы вылечат старого солдата, не волнуйтесь, все будет хорошо.

И он крепко сжал руку Жана де Кермора. К счастью, сержант Марсьяль спал.

Пироги, подгоняемые сильным северо-восточным ветром, шли рядом. Господин Мигель и его друзья тоже надеялись, что рана сержанта не опасна.

Кива действительно часто пропитывают кураре наконечники своих стрел и копий. Однако делается это далеко не всегда. Приготовить яд могут только «специалисты», если, конечно, можно употребить это слово применительно к дикарям. А таких искусников не так-то много, на каждом шагу они не встречаются. Значит, были все основания надеяться на счастливый исход.

Кроме того, если, вопреки всем ожиданиям, сержанту все-таки понадобится отдых в более комфортабельных условиях, чем на борту «Гальинеты», можно будет сделать остановку в деревне Атурес, шестьюдесятью километрами выше устья Меты. Тем более что пассажирам все равно придется провести там не меньше недели, пока лодки будут преодолевать пороги, весьма многочисленные в этой части Ориноко. Ветер был благоприятным, и можно было надеяться добраться до Атурес к середине следующего дня.

Жак Эллок и Жермен Патерн несколько раз навещали раненого. Сон его был крепким и спокойным, дыхание – ровным. Около часа пополудни сержант Марсьяль проснулся и, увидев сидящего около его постели Жана, ласково ему улыбнулся. Однако, заметив рядом с ним обоих французов, он невольно поморщился.

– Что, очень больно? – спросил Жермен.

– Мне, больно? – оскорбленным тоном переспросил сержант. – Ни чуточки! Это же пустяковая царапина… Я ведь солдат, а не какая-нибудь изнеженная бабенка! Завтра все будет в порядке, а если вам угодно, то я хоть сейчас посажу вас к себе на плечи. Впрочем, я сейчас встану…

– Нет уж, пожалуйста, лежите, сержант, – ответил Жак Эллок, – это распоряжение врача.

– Дядюшка, я тебя очень прошу, слушай, что тебе говорят… ты потом сам будешь им благодарен…

– Ладно… ладно! – проворчал сержант, словно большой пес, раздраженный тявканьем шавок.

Жермен Патерн сменил повязку и убедился, что рана не воспалилась. Будь стрела отравленной, яд бы давно начал свое действие, и раненый был бы уже наполовину парализован.

– Ну что ж, сержант, все идет хорошо, – сказал Жермен Патерн.

– А через несколько дней вы вообще забудете о своей ране, – добавил Жак Эллок.

Когда молодые люди вернулись на борт своей пироги, которая шла рядом с «Гальинетой», сержант сердито сказал:

– Только этого и не хватало! Теперь они целый день будут торчать здесь, эти два француза…

– Придется потерпеть, дядюшка, – ответил Жан, – не надо было позволять себя ранить.

– Да, черт побери, не надо было! Сам виноват! Сопливый новобранец… недотепа… разучился нести вахту!

Уже начинали сгущаться сумерки, когда пироги пристали к острову Вивораль, где они собирались провести ночь. Издалека доносился гул порогов Атурес.

Поскольку можно было опасаться нового нападения кива, были приняты все возможные меры предосторожности. Вальдес приказал своим матросам по очереди нести вахту. То же самое сделали Мартос и Парчаль. Карабины и револьверы были приведены в боевую готовность.

Ночь прошла спокойно, и сержант Марсьяль спал как убитый. Во время утренней перевязки Жермен Патерн с удовлетворением увидел, что рана начинает заживать. Еще несколько дней, и она совсем затянется. К счастью, стрела не была отравленной.

Погода стояла ясная, по-прежнему дул свежий попутный ветер. Вдали виднелись сжимавшие русло реки горы, где грохотали пороги Атурес. В этом месте остров Вивораль разделяет реку на два рукава, образуя опасные пороги. При низком уровне воды обнажаются подводные скалы, и приходится разгружать пироги и переносить багаж по берегу.

На этот раз наши путешественники избежали столь тяжелой и утомительной работы. Продвигаясь вдоль берега при помощи бечевы, они смогли обогнуть остров, сэкономив тем самым несколько часов. А едва первые лучи солнца позолотили холмы Катаньяго на правом берегу, они снова двинулись в путь.

Лодки без особого труда шли вдоль холмистого берега и к полудню достигли деревушки с красивым названием Пуэрто-Реаль, состоявшей из горстки разбросанных тут и там хижин. Отсюда до расположенной в пяти километрах деревни Атурес багаж переносят по берегу. Индейцы гуахибо охотно предлагают свои услуги, так как для них это единственный способ заработать несколько пиастров. Договорившись о цене, они водружают багаж на спину и отправляются в путь. Пассажиры следуют за ними, предоставив матросам перетаскивать лодки через пороги.

На протяжении десяти километров река мчится бурным потоком в узком коридоре между отвесно спускающимися к воде горами. Русло реки, образующее, по словам Гумбольдта, нечто вроде «лестницы», местами перегорожено горными карнизами, превращающими пороги в настоящие водопады. Разница в уровне воды в верхнем и нижнем течении достигает девяти метров. Вот через эти естественные шлюзы и постоянно перемещающиеся отмели и нужно перетаскивать лодки. Работа, требующая больших усилий и времени, особенно при неблагоприятных погодных условиях.

Само собой разумеется, что прежде всего нужно разгрузить лодки, потому что нет почти никаких шансов преодолеть пороги, не утопив багаж. Удивительно, что их вообще удается преодолеть, и если бы не исключительная ловкость индейцев, направляющих пироги среди этих стремительных водоворотов, они наверняка были бы разбиты в щепки и поглощены пучиной.

Итак, багаж выгрузили на берег и договорились с индейцами о его доставке в деревню Атурес. Расплачиваются с ними обыкновенно тканями, дешевыми безделушками, сигарами и водкой. Правда, от пиастров они тоже не отказываются. На этот раз индейцы, кажется, были довольны предложенной платой.

Пассажиры конечно же не могут полностью доверить свой багаж индейцам, назначив им встречу в Атурес. Гуахибо отнюдь не заслуживают такого абсолютного доверия, а потому не стоит подвергать их честность столь тяжкому испытанию. Обычно пассажиры идут впереди, а индейцы следуют за ними. Так было и на этот раз.

Пять километров, отделяющих Пуэрто-Реаль от Атурес, можно без труда преодолеть за несколько часов даже со всем весьма громоздким имуществом: посудой, одеялами, чемоданами, одеждой, оружием и боеприпасами, наблюдательными инструментами Жака Эллока, гербариями, коробками и фотоаппаратами Жермена Патерна. Трудность заключалась в ином: сможет ли сержант Марсьяль идти сам или его придется нести до деревни на носилках?

Нет, твердил старый солдат. Он – не баба, и перевязанное плечо совершенно не мешает ему переставлять ноги! Рана ему уже не причиняла боли, и, когда Жак Эллок предложил ему опираться на его руку, сержант ответил:

– Благодарю вас, сударь… Я не нуждаюсь ни в чьей помощи и буду шагать не хуже вас.

Юноша взглядом дал понять Жаку Эллоку, что лучше не раздражать сержанта даже от всей души предложенной помощью.

Маленький отряд попрощался с матросами, а Вальдес, Мартос и Парчаль пообещали, не теряя ни минуты, приняться за дело, и на их усердие можно было положиться.

В половине двенадцатого пассажиры покинули Пуэрто-Реаль. Сержант Марсьяль, заявивший о своей готовности бодро шагать наравне со всеми, мог не беспокоиться. Нашим путешественникам, благоразумно пообедавшим перед выходом, не было ни малейшей необходимости торопиться, чтобы к ужину прибыть в Атурес.

Дорога, а точнее тропинка, шла вдоль правого берега реки, где и находилась деревня Атурес. Слева вдоль тропинки поднимались обрывистые склоны холмов, цепи которых терялись где-то вдали за порогами. Проход иногда становился таким узким, что приходилось идти гуськом. Индейцы шли впереди. За ними следовали господин Мигель и его коллеги. Затем Жак Эллок, Жермен Патерн, Жан де Кермор и сержант Марсьяль.

Иногда дорога расширялась и позволяла идти по двое или по трое. Тогда Жан, Жак Эллок и сержант оказывались рядом.

Жан де Кермор и Жак Эллок по-настоящему сдружились за время путешествия, и только старый ворчун сержант мог усматривать в этом нечто предосудительное.

Увидев какое-нибудь любопытное растение, Жермен Патерн останавливался и не торопился откликнуться на зов обогнавших его спутников.

Нечего было и думать охотиться в подобных условиях, если, конечно, не удастся подняться футов на сто по узким ущельям между холмами. И это удалось, к великому удовольствию господина Мигеля и к великому огорчению подстреленной обезьяны.

– Поздравляю, господин Мигель, поздравляю, – крикнул Жак Эллок, когда один из индейцев принес убитую обезьяну.

– Принимаю ваши поздравления, господин Эллок, и обещаю вам, что шкура этого животного будет выставлена в музее естественной истории со следующей надписью: «Это животное убито господином Мигелем, членом Географического общества Сьюдад-Боливара». По-моему, это будет совершенно справедливо! – шутливо ответил господин Мигель.

– Бедное животное! – сказал Жан, глядя на распростертую на земле обезьяну.

– Бедное… но очень вкусное, – ответил Жермен Патерн.

– Совершенно справедливо, сударь, – подтвердил господин Баринас, – и вы все сможете убедиться в этом сегодня вечером, когда мы прибудем в Атурес и займемся ужином.

– А не отдает ли это антропофагией?[99] – смеясь заметил Жак Эллок.

– О месье Эллок! – воскликнул Жан. – Между человеком и обезьяной…

– Разница не так уж велика, мой дорогой Жан! Не правда ли, сержант?

– Действительно… и те и другие недурно гримасничают! – ответил сержант, и его собственная физиономия в этот момент была тому наглядным подтверждением.

Пернатая дичь водилась тут в изобилии: утки, вяхири, множество водоплавающих птиц и особенно индейки, представляющие собой не что иное, как огромных кур. Подбить какую-нибудь из этих птиц было несложно, но как потом извлечь подстреленную птицу из бурного потока?

Пороги Атурес представляют собой один из наиболее труднопроходимых участков в среднем течении Ориноко. Представьте себе оглушительный грохот водопадов, увенчанных короной водяной пыли, вырванные с корнем стволы деревьев, которые несутся с бешеной скоростью, ударяясь о выступающие из воды рифы… Бешеный напор воды подтачивает берег, грозя уничтожить вьющуюся вдоль него узкую тропинку. Совершенно непостижимо, как удается провести здесь пироги, не повредив обшивки и не пробив дно. А потому наши путешественники не будут знать покоя до тех пор, пока не увидят «Гальинету», «Марипаре» и «Мориче» в порту Атурес.

Увидев какое-нибудь любопытное растение, Жермен Патерн останавливался

Около двух часов пополудни маленький отряд безо всяких приключений добрался до цели. Деревня Атурес была точно такой же, какой ее видел пять лет назад французский исследователь и какой она, по всей вероятности, останется, если справедливы предсказания Элизе Реклю относительно деревень, расположенных в среднем течении Ориноко. До самого Сан-Фернандо тут нет ни одного сколько-нибудь значительного населенного пункта. А дальше, в бассейне Риу-Негру[100] и Амазонки, и вовсе пустынно.

Человек тридцать индейцев, все население Атурес, размещались в семи или восьми хижинах. Кое-кто из местных жителей еще занимается животноводством, но в расположенных выше по течению льяносах рогатый скот можно увидеть лишь в период его перегона на другие пастбища.

Наши путешественники устроились в наиболее приличных на вид хижинах. Комфорта тут их не ожидало ни малейшего, и можно было лишь с грустью вспоминать об удобных циновках под навесами пирог. Но зато какое блаженство – ни одного комара! Даже Жермен Патерн не мог объяснить, почему эти места пришлись им не по вкусу. Как бы там ни было, но на сей раз сержанту Марсьялю не пришлось натягивать на ночь для своего племянника москитную сетку.

Но зато здесь водились клещи, от которых очень страдают живущие на берегу реки индейцы. Местные жители обычно ходят босиком, а проникшее под кожу насекомое вызывает сильное воспаление: извлечь же его можно, лишь сделав надрез острым концом ножа, что весьма непросто и очень болезненно.

Ужинали наши путешественники все вместе, удобно расположившись под деревьями, и, само собой разумеется, основным блюдом была убитая господином Мигелем обезьяна.

– Не правда ли, великолепное жаркое? – воскликнул господин Фелипе.

– Изумительное, – подтвердил господин Мигель, – оно бы украсило любой европейский стол!

– Совершенно с вами согласен, – сказал Жак Эллок, – надо было бы послать обезьянье мясо в дюжину парижских ресторанов.

– Мясо этих животных ничуть не уступает телятине, говядине или баранине, – заметил Жермен Патерн, – ведь они питаются растениями с таким дивным запахом.

– Есть только одна трудность, – заметил господин Баринас, – к ним очень непросто подойти на близкое расстояние.

– Это-то нам известно, – сказал господин Мигель, – мне ведь в первый раз удалось подстрелить обезьяну.

– За которым последует второй, господин Мигель, – сказал Жак Эллок. – Раз уж мы вынуждены провести в этой деревне несколько дней, давайте поохотимся на обезьян. Вы ведь пойдете с нами, мой дорогой Жан?

– Думаю, что я не заслуживаю такой чести, – ответил юноша, – да и дядюшка мне наверняка не позволит, по крайней мере, без него…

– Конечно, не позволю! – заявил сержант Марсьяль, очень довольный тем, что племянник предоставил ему возможность отказаться от предложения соотечественника.

– А почему? – удивился Жак Эллок. – В этой охоте нет ничего опасного.

– Всегда опасно углубляться в лес, где водятся, я полагаю, не только обезьяны, – ответил сержант.

– Действительно, здесь встречаются медведи… Иногда, – подтвердил господин Фелипе.

– Очень добродушные медведи-муравьеды. Они питаются рыбой и медом и никогда не нападают на человека[101], – возразил Жермен Патерн.

– А пумы, ягуары, оцелоты, они что, тоже медом питаются? – поинтересовался сержант, ни за что не желавший сдавать своих позиций.

– Эти хищники встречаются довольно редко и практически не появляются вблизи деревень, – ответил господин Мигель, – тогда как обезьяны с удовольствием резвятся рядом с человеческим жильем.

– Между прочим, есть очень простой способ, хорошо известный жителям прибрежных деревень, ловить обезьян, не бегая за ними по лесам и даже не выходя из своей хижины, – сказал господин Баринас.

– Какой же? – поинтересовался Жан.

– На опушке леса ставят несколько бутылочных тыкв, наполовину закапывают их в землю и проделывают в них отверстие, куда обезьяна может просунуть лапу, но, сжав ее в кулак, не может вытащить ее обратно. Внутрь кладется какое-нибудь лакомство. Обезьяна чует приманку, просовывает лапу, хватает добычу… А так как, с одной стороны, она не хочет отказаться от лакомства, а с другой – не может вытащить сжатую в кулак лапу, то вот она и попалась.

– Как, – воскликнул сержант Марсьяль, – ей не приходит в голову бросить добычу?

– Нет, не приходит, – ответил господин Баринас.

– А еще говорят, что обезьяны умные и хитрые животные…

– И даже очень, но чревоугодие берет верх над умом, – сказал господин Фелипе.

– Никудышные звери!

– Безусловно, обезьяны, которые ловятся на такую наживку, заслуживают подобного определения, а потому вышеуказанный способ с успехом применяется в лесах Ориноко.

Однако следовало подумать о том, чем заняться в ожидании прибытия пирог. Жан де Кермор сказал, что шесть лет назад его соотечественник провел в этой деревне одиннадцать дней – понадобилось именно столько времени, чтобы провести лодки через пороги Атурес. Но на этот раз можно было надеяться, что пирогам понадобится меньше времени, так как уровень воды в Ориноко был еще довольно высок.

Ни Жан, ни сержант ни разу не сопровождали трех венесуэльцев и двух французов в их прогулках по окрестностям деревни. Диких зверей охотники не встречали, по крайней мере таких, которые были бы склонны напасть на них. Только Жаку Эллоку удалось ранить тапира, но тот поспешил удалиться, не дожидаясь второго выстрела, который наверняка был бы для него смертельным.

Зато не было недостатка в пекари, оленях, морских свинках. То, что не съедалось, охотники сушили и коптили, чтобы иметь достаточный запас мяса до конца путешествия.

Три географа, Жак Эллок и Жермен Патерн, все увеличивая радиус своих прогулок, добрались до знаменитых пещер Пунта-Серро, затем до острова Кукуритале, где были обнаружены следы пребывания несчастного доктора Крево, и, наконец, до холма Лос-Муэртос, где пещеры служат кладбищем индейцам пиароа. Господин Мигель и его спутники спустились на двенадцать километров к юго-востоку, чтобы посмотреть на холм Пинтадо. Холм этот представлял собой порфировую[102] глыбу высотой в двести пятьдесят метров, которую индейцы украсили гигантскими надписями и изображениями сколопендры[103], человека, птицы и змеи длиной более трехсот футов.