Текст книги "Приключения троих русских и троих англичан"

Глава XIII
С ПОМОЩЬЮ ОГНЯ

Полковник Эверест и его коллеги с нетерпением ожидали результатов сражения, состоявшегося у подножия горы. Весь день они провели в тревоге. Свои инструменты ученые настроили на вершину горы таким образом, чтобы поймать в поле зрения окуляров свет ориентира, каким бы слабым он ни был! Если у охотников будет удача, ночью на горе засветится визирная точка. Но появится ли этот свет?

Полковник Эверест и Матвей Струкс не знали ни минуты покоя. Только один Николай Паландер не думал о той опасности, которой подвергались его коллеги. Да простят его за этот своеобразный эгоизм! О нем можно сказать то же, что было сказано о математике Буваре[176]176
  Бувар Алексис (1767—1843) – французский математик и астроном, автор выдающихся научных открытий.


[Закрыть]: «Он перестанет считать только тогда, когда перестанет жить». И даже, быть может, Николай Паландер перестанет жить именно потому, что перестанет считать!

Справедливости ради надо сказать, что оба астронома, английский и русский, столько же думали о судьбе геодезических операций, сколько о своих товарищах, вступивших в схватку со львами. С хищниками они справились бы и сами, не забывая при этом, что находятся на передовом крае науки. Так что, прежде всего их занимал результат исследований. Физическое препятствие, если оно не будет преодолено, может совсем остановить работы или же сильно затянуть их.

Наконец настала ночь. Полковник Эверест и Матвей Струкс, которые должны были вести наблюдения по полчаса каждый, по очереди занимали место перед окуляром зрительной трубы. Они, не произнося ни слова, в полной темноте сменяли друг друга с хронометрической точностью. Кому первому суждено было заметить с таким нетерпением ожидаемый сигнал?

Текли часы. Прошла полночь. На погруженном во мрак пике горы все еще не появился огонь. Наконец без четверти три полковник Эверест, спокойно распрямившись, произнес одно только слово:

– Сигнал!

Случай улыбнулся ему, к большой досаде его русского коллеги. Но Матвей Струкс сдержался и не промолвил ни слова.

Снятие показаний было произведено с педантичной[177]177
  Педантичный – отличающийся склонностью к особой, подчас мелочной аккуратности в поведении, соблюдении правил, порядка.


[Закрыть] тщательностью, и после неоднократно повторенных наблюдений угол составил 73°58'42,413''. Как видно, измерение было произведено с точностью до тысячных долей секунды, то есть с точностью, можно сказать, абсолютной.

На следующий день, на рассвете, лагерь снялся с места. Полковник Эверест хотел как можно быстрее присоединиться к своим компаньонам. Он спешил узнать, не слишком ли дорогой ценой было оплачено это покорение высоты. Под руководством «форелопера» повозки тронулись в путь, а в полдень члены научной комиссии воссоединились и поздравили друг друга с победой.

В это утро сэр Джон Муррэй, Михаил Цорн и Вильям Эмери с вершины горы измерили угловое расстояние до нового ориентира, расположенного в нескольких милях к западу от меридиана. Затем астрономы определили зенитную высоту нескольких звезд и вычислили широту самого пика. Это дало возможность Николаю Паландеру заключить, что последними измерениями была получена вторая часть дуги меридиана, равная одному градусу. Отсюда следовало, что общее протяжение пятнадцати треугольников, начиная с базиса, покрывает два градуса.

Работы выполнялись в удовлетворительных условиях, и можно было надеяться, что никакого физического препятствия не возникнет вплоть до их полного окончания. В продолжение пяти недель погода благоприятствовала астрономическим наблюдениям, а на местности, немного гористой, легко находились точки для установки ориентиров. Под руководством бушмена регулярно устраивались лагерные стоянки, а охотники каравана с сэром Джоном во главе беспрестанно снабжали экспедицию продовольствием. Почтенный англичанин уже перестал считать всевозможных антилоп и буйволов, падавших под его меткими пулями. Все шло как нельзя лучше. Здоровье у всех было вполне удовлетворительное. Вода в ложбинках еще не иссякла. Наконец, споры между полковником Эверестом и Матвеем Струксом поумерились, к великому удовольствию их компаньонов. Каждый старался вовсю, и уже можно было предвкушать окончательный успех предприятия, когда одна трудность местного характера вдруг остановила наблюдения и воскресила национальное соперничество.

Это было одиннадцатого августа. Накануне караван пробирался по местности, на которой леса и полосы кустарников чередовались друг с другом на многие мили вокруг. В то утро повозки остановились перед сплошной и высокой стеной деревьев, их заросли терялись далеко за горизонтом. Нет ничего более впечатляющего, чем эта зеленая масса, сплошной завесой опустившаяся над землею. Никакое описание не могло бы дать полного представления о прекрасных деревьях, являющих собой африканский лес. Здесь вперемежку росли деревья самых разнообразных пород – «гунла», «мосокосо», «мукомду», дерево, ценимое в кораблестроении, эбеновые деревья, с толстыми стволами, кора которых покрывает совершенно черную плоть, «богиния» с твердыми, как железо, волокнами, «бухнерас» с цветами оранжевого цвета, великолепные «рудеблатты» с белесоватым стволом, украшенные малиновой листвой неописуемого вида, и тысячи гаяков, достигающих порой в обхвате пятнадцати футов. Из этого густого массива доносился шелест, волнующий и величественный, напоминающий шум прибоя на песчаном берегу. То ветер, продираясь через густые шапки деревьев, вырывался на опушку гигантского леса.

– Это Ровумский лес! – сказал охотник Мокум в ответ на вопрос полковника Эвереста.

– А какова его протяженность с востока на запад?

– Сорок пять миль.

– А с юга на север?

– Приблизительно десять миль.

– Как же мы пройдем через эту густую массу деревьев?

– Насквозь мы не пройдем, – ответил Мокум. – Там нет ни одной тропинки. У нас один выход: обогнуть лес либо с востока, либо с запада.

Оба начальника экспедиции, услышав решительные ответы бушмена, пришли в большое замешательство. Совершенно очевидно, что в таком лесу, занимавшем абсолютно ровную местность, нельзя было установить точки визирования. Обходить же его, то есть удалиться на двадцать – двадцать пять миль в ту или иную сторону от меридиана, означало сильно увеличить объем работ по триангуляции и добавить, быть может, дюжину дополнительных треугольников.

Новое естественное препятствие возникло перед экспедицией. Поэтому как только в тени великолепных деревьев, в полумиле, от опушки самого леса, был разбит лагерь, астрономы собрались на совет для принятия решения. Вопрос о триангулировании с углублением в громадный лесной массив даже не стал рассматриваться. Оставалось предложение обойти чащобу либо справа, либо слева, при том, что удаление явится почти одинаковым в каждую сторону, поскольку меридиан пересекает лес посередине.

Члены англо-русской комиссии сошлись на том, что непреодолимый барьер им следует обойти. С восточной стороны или с западной – значения не имело. Но случилось так, что именно этот малозначащий вопрос вызвал бурный спор между полковником Эверестом и Матвеем Струксом. Оба соперника вновь проявили прежнюю враждебность друг к другу, и скоро малозначащий спор перерос в серьезную стычку. Напрасно их коллеги пытались вмешаться. Оба руководителя ничего не хотели слышать. Один из них, англичанин, стоял за правую сторону – направление, приближающее экспедицию к дороге, пройденной Дэвидом Ливингстоном во время его первого путешествия к порогам Замбези, и это было, по крайней мере, резонно, ибо эти края, более известные и более посещаемые, могли дать определенные преимущества. Что касалось русского, то он настаивал на левой стороне, но, очевидно, лишь из стремления противоречить полковнику. Если бы англичанин избрал левую сторону, русский ратовал бы за правую.

Ссора зашла так далеко, что в один прекрасный момент появилась опасность раскола среди членов научной комиссии. А это означало, что прерванные работы будут продолжены двумя раздельными сериями треугольников. Михаил Цорн и Вильям Эмери, сэр Джон Муррэй и Николай Паландер, видя, что ничего не могут поделать, покинули совещание и оставили обоих руководителей один на один.

Прошел день, но он так и не принес сближения двух противоположных мнений.

На следующий день, двенадцатого августа, сэр Джон, предвидя, что оба упрямца еще не придут к согласию, нашел бушмена и предложил ему побродить по окрестностям. Быть может, тем временем два астронома смогут, наконец, договориться. Во всяком случае, немного свежатины отнюдь не помешает. Мокум, как всегда готовый, свистнул своего пса Топа, и охотники отправились за несколько миль от лагеря, то беседуя по дороге, то высматривая дичь.

– Думаю, – сказал бушмен, – мы надолго разбили лагерь на опушке Ровумского леса. Оба наших руководителя не собираются уступать один другому. Да позволит мне ваша милость сравнение, но один тянет вправо, другой – влево, как быки, когда не хотят ехать вместе, отчего повозка не может тронуться с места.

– Это досадное обстоятельство, – ответил сэр Джон Муррэй, – и я очень боюсь, как бы их упрямство не привело к полному размежеванию. Не будь затронуты интересы науки, соперничество двух астрономов оставило бы меня равнодушным, бравый Мокум. В богатых дичью африканских краях мне есть чем развлечься, и, пока два Соперника не придут к соглашению, я буду бродить по охотничьим угодьям с ружьем в руках.

– Но думает ли ваша милость, что они смогут договориться в этом вопросе? Что до меня, то я на это не надеюсь и, как я вам уже говорил, наша передышка может затянуться надолго.

– Я тоже этого опасаюсь, Мокум, – ответил сэр Джон. – Два наших начальника спорят по ничтожному, второстепенному вопросу, который нельзя решить научным путем. Они оба нравы и оба неправы. Полковник Эверест категорически заявил, что не уступит. Матвей Струкс поклялся, что будет противиться претензиям полковника, и оба этих ученых, которые несомненно уступили бы научному доводу, никогда не согласятся пойти на какую-то уступку в вопросе столкновения самолюбий. Поистине досадно, что в ущерб нашим работам меридиан проходит как раз посередине этого леса!

– К черту лес, – ответил на это бушмен, – когда речь идет о подобных операциях! Но вот что я хочу спросить: что за идея пришла в голову ученым – измерять длину и ширину земли? Что они получат, когда вот эдак вычислят ее в футах и дюймах? Что до меня, ваша милость, то я предпочитаю ничего не знать о таких вещах! Я предпочитаю считать огромным, бесконечным земной шар, на котором живу, и мне кажется, что знание его точных размеров только умаляет его! Нет, сэр Джон, проживи я хоть сто лет, я все равно никогда не признаю ваши затеи полезными!

Сэр Джон не смог удержаться от улыбки. Эта тема часто обсуждалась между ним и охотником, и Мокум, невежественное дитя природы, свободный бродяга лесов и равнин, неустрашимый загонщик диких зверей, совершенно не мог понять научной пользы триангуляции. Сэр Джон пытался иногда убеждать его, но бушмен в ответ приводил аргументы, в духе истинно натуральной философии, излагавшиеся с красноречием дикаря, которое Джон Муррэй, наполовину ученый, наполовину охотник, вполне мог оценить по достоинству.

Беседуя таким образом, сэр Джон и Мокум отнюдь не упустили мелкой равнинной дичи – горных зайцев, «джосиуров», новый вид грызунов, под названием «Graphycerus elegans», несколько зуйков с пронзительным криком и выводков куропаток с коричневым, желтым и черным оперением.

Бушмен стрелял мало. Он, казалось, был занят мыслями о соперничестве двух астрономов, которое неизбежно должно было навредить успеху экспедиции. Инцидент «по поводу леса» явно угнетал его больше, чем самого сэра Джона. Дичь со всем ее разнообразием почти не привлекала его внимания, а это серьезный симптом у такого, охотника, как он.

И действительно, в голове бушмена зашевелилась одна, сначала весьма неопределенная, идея, мало-помалу она стала приобретать все более четкие очертания. Сэр Джон слышал, как он разговаривал сам с собой, задавал сам себе вопросы и сам себе отвечал. Видел, как, опустив ружье и не обращая внимания на авансы, которые ему делала пернатая или четвероногая дичь, охотник застывал в неподвижности, уходя в себя точно так же, как это делал Николай Паландер в своих поисках логарифмической ошибки. Но сэр Джон с уважением отнесся к этой работе ума и отнюдь не хотел отрывать своего спутника от столь важного занятия.

Раза два-три в течение дня Мокум подходил к сэру Джону и говорил ему:

– Значит, ваша милость думают, что полковник Эверест и Матвей Струкс так и не смогут прийти к согласию?

На этот вопрос сэр Джон неизменно отвечал, что такое согласие кажется ему труднодостижимым и что приходится опасаться раскола между англичанами и русскими.

Вечером, когда они были уже в нескольких милях от лагеря, Мокум в последний раз задал этот вопрос и получил тот же ответ. Но теперь он добавил:

– Что ж, пусть ваша милость успокоится, я нашел способ удовлетворить наших ученых, обоих сразу!

– Это правда, достойный охотник? – спросил в ответ сэр Джон, немало удивившись.

– Да, я утверждаю это, сэр Джон! Еще до завтрашнего утра у полковника Эвереста и господина Струкса не будет предлога для споров, если ветер окажется благоприятным.

– Что вы хотите этим сказать, Мокум?

– Я знаю – что, сэр Джон.

– Ну так сделайте это, Мокум! Вы окажете большую услугу ученому миру Европы, и ваше имя будет занесено в анналы[178]178
  Анналы – летопись, почетный список событий и лиц.


[Закрыть] науки!

– Это слишком большая честь для меня, сэр Джон, – ответил бушмен и, вероятно, обдумывая свой план, не проронил больше ни слова.

Сэр Джон не стал требовать от бушмена никаких объяснений, хотя никак не мог взять в толк, каким образом его компаньон собирался примирить двух упрямцев, которые так нелепо мешали успеху всего предприятия.

Охотники вернулись в лагерь около пяти часов вечера. Вопрос не продвинулся ни на шаг, а спор между русским и англичанином еще больше обострился. Неоднократные вмешательства Михаила Цорна и Вильяма Эмери не привели ни к какому результату. Личные оскорбления, которыми во множестве обменялись оба противника, досадные выпады, сделанные как с одной, так и с другой стороны, делали теперь всякое примирение невозможным. Участники экспедиции стали опасаться, как бы дело не кончилось вызовом. Судьба триангулирования оказалась под вопросом, разделение экспедиции на две части представлялось неминуемым, а такая перспектива весьма печалила двух молодых людей, очень привязавшихся друг к другу.

Сэр Джон понял, что происходит у них в душе, но, не желая напрасно обнадеживать своих молодых друзей, он не стал передавать им слова, сказанные охотником. А тот за весь вечер ни в чем не изменил своих обычных занятий, делая, по обыкновению, обход лагеря, проверяя, правильно ли расставлены повозки, одним словом, обеспечивая безопасность каравана.

Сэр Джон даже решил, что охотник забыл о своем обещании. Перед тем как уйти отдыхать, он захотел немного прощупать настроение полковника Эвереста относительно русского астронома. Чувствуя себя правым и твердо стоя на своем, полковник заявил, что в случае, если Матвей Струкс не уступит, англичане и русские расстанутся, ввиду того, «что есть вещи, которые нельзя потерпеть даже от коллеги». На этом сэр Джон Муррэй, очень встревоженный, отправился спать и, страшно устав за день, проведенный на охоте, моментально уснул.

Около одиннадцати часов вечера он вдруг проснулся. Его разбудили туземцы, которые в необычном волнении метались взад и вперед по лагерю. Сэр Джон тотчас встал и обнаружил, что все его товарищи уже давно на ногах.

Лес оказался охваченным пламенем.

Какое это было зрелище! В темноте ночи, на фоне черного неба огненный занавес, казалось, поднимался до самых небес. В один миг пожар распространился на несколько миль.

Сэр Джон посмотрел на Мокума, который неподвижно стоял возле него. Мокум отвел взгляд. Сэр Джон сразу все понял. Дорогу ученым сквозь этот многовековой лес проложит огонь.

Ветер, дувший с юга, благоприятствовал замыслу бушмена. Воздух накачивался туда словно вентилятором, раздувая пожар и насыщая кислородом этот гигантский костер. Он вздымал пламя, подхватывал головешки, горящие ветки, раскаленные уголья и нес их дальше, в густую чащу, которая тотчас становилась новым очагом пожара. Площадь огня расширялась, все больше и больше уходя вглубь. Сильный жар достигал даже лагеря. Сухие деревья, корежась под почерневшей листвой, звонко трещали. Иногда в языках пламени раздавались оглушительные выстрелы, в то же мгновение к небу взметался столб огня. Это были хвойные деревья, горевшие словно факелы. То слышалась настоящая пальба, как из пищали[179]179
  Пищаль – общее название ранних образцов ручного оружия и артиллерийских орудий. Появились в XIV веке, применялись до XVIII века.


[Закрыть], то потрескивания, то громкий треск – в зависимости от пород деревьев, а еще – звуки разрывов, подобных бомбовым, производимые старыми стволами «железного дерева». Гигантское зарево отражалось в небе. Тучи ярко-красного цвета, казалось, тоже были готовы воспламениться, если пожар вздыбится до небес. Снопы искр усеяли черный небосвод, поднимаясь вместе с клубами густого дыма.

И вот со всех концов охваченного пожаром леса стали слышаться вой, рев и мычание животных. Мелькали тени, испуганные стада метались во всех направлениях, возникали вдруг большие темные силуэты, которых из общей массы бегущих выделяло жуткое рычание. Невыносимый страх гнал всех этих гиен, буйволов, львов, слонов, гнал отсюда в темную даль.

Пожар длился всю ночь, весь следующий день и еще одну ночь. А когда настало утро четырнадцатого августа, взору открылось огромное пространство, опустошенное огнем, открывшее дорогу в лес на несколько миль. Путь по меридиану был проложен, а судьба триангуляции на этот раз спасена рискованным поступком охотника Мокума.

Глава XIV
ОБЪЯВЛЕНИЕ ВОЙНЫ

Работа возобновилась в тот же день. Повод ко всякому спору исчез. Полковник Эверест и Матвей Струкс не простили друг друга, но вместе принялись за проведение геодезических операций.

С левой стороны широкой просеки, проделанной пожаром, на расстоянии примерно пяти миль подымалась хорошо различимая возвышенность. Ее верхняя точка могла быть использована как визир и послужить вершиной нового треугольника. Угол, который она образовывала с последним ориентиром, был, таким образом, тотчас измерен, и на следующий день весь караван двинулся вперед через сожженный лес.

Перед ним открылась дорога, сплошь покрытая головешками. Земля была еще горячей; там и сям дымились пни и отовсюду поднимались шипящие струи пара. Во многих местах валялись обуглившиеся трупы животных, застигнутых пожаром в своих укрытиях и не успевших спастись от разбушевавшегося пламени. Черный дым, клубившийся кое-где, указывал на то, что отдельные очаги огня еще остались. Казалось, пожар не стих насовсем и под воздействием ветра, который может задуть с новой силой, в конце концов, поглотит весь лес целиком.

А потому научная комиссия ускорила продвижение вперед. Караван, зажатый кольцом огня, неминуемо погиб бы. Поэтому он поспешил быстрее миновать пожарище, последние очаги которого по краям не потухали. Мокум постарался удвоить рвение погонщиков повозок, и уже к середине дня отряд добрался до подножия зафиксированной с помощью теодолита горки, где и был разбит лагерь. На вершине этого холма лежала масса каменных глыб; казалось, их нагромоздила рука человека. Это и в самом деле был дольмен[180]180
  Дольмен – погребальное сооружение эпохи бронзы и раннего железного века (конец IV – начало I тысячелетия до н. э.) – огромного размера камни, поставленные на ребро и перекрытые сверху каменной же плитой.


[Закрыть] – скопище друидических[181]181
  Друидизм – религия древних кельтов, племен, обитавших во второй половине I тысячелетия до н. э. на большей части территории Европы.


[Закрыть] камней, которое удивило бы археолога[182]182
  Археология – наука, изучающая прошлое человечества по вещественным памятникам.


[Закрыть], встреть он их в этом месте. Высокий конусообразный столб из песчаника возвышался над скоплением огромных камней, довершая этот первобытный памятник, должно быть, являвшийся африканским алтарем[183]183
  Алтарь – здесь: жертвенник, надгробный камень.


[Закрыть].

Два молодых астронома и сэр Джон Муррэй пожелали осмотреть поближе это странное сооружение. По одному из склонов горки они поднялись на верхнюю площадку. Бушмен сопровождал их. Экскурсанты находились уже не более чем в двадцати шагах от дольмена, как вдруг из-за одного из камней выглянул человек, который тотчас скатился вниз, что называется, на мягком месте, и поспешно скрылся в густой чаще, пощаженной огнем.

Бушмен видел этого человека всего лишь секунду, но и секунды было достаточно, чтобы он узнал его.

– Маколол! – вскрикнул он и кинулся вслед за беглецом.

Увлекаемый охотничьим инстинктом, сэр Джон Муррэй последовал за своим другом. Но туземец, достигнув леса, бесследно исчез. И никакой, даже самый ловкий преследователь не смог бы догнать его в лесной чаще, где ему с детства знакомо каждое дерево.

Полковник Эверест, как только ему сообщили о случившемся, призвал к себе бушмена и подробно расспросил обо всем. Кто был этот туземец? Что он делал возле лагеря? И почему охотник бросился по следам беглеца?

– Это маколол, полковник, – ответил Мокум, – выходец из северных племен, которые часто появляются на притоках Замбези. Это враг не только бушменов, но и разбойник, опасный для всякого путешественника, который рискнет пробраться в центр Южной Африки. Этот человек выслеживал нас, и мы, быть может, когда-нибудь пожалеем, что не сумели схватить его.

– Но, бушмен, – возразил полковник Эверест, – что нам бояться какой-то банды грабителей? Разве нас недостаточно, чтобы оказать сопротивление?

– Пока достаточно, – сказал в ответ бушмен, – но если этот маколол – шпион, что кажется мне несомненным, то скоро нам придется встретиться с несколькими сотнями разбойников, и, когда они явятся сюда, я и ломаного гроша не дам за ваши треугольники!

Полковника Эвереста сильно встревожила эта встреча. Он знал, что бушмен не такой человек, чтобы преувеличивать опасность, и что следует считаться с его словами. Намерения неизвестного туземца были явно подозрительными. Внезапное появление этого человека и поспешное бегство явно говорили о том, что его застали за слежкой. Таким образом, теперь представлялось очевидным, что о присутствии англо-русской экспедиции известно северным племенам. Поэтому было решено с большей тщательностью вести разведку на пути следования каравана.

Работы по триангуляции продолжались. Семнадцатого августа был получен третий градус меридиана. Всего, начиная с крайней точки южного базиса, астрономы построили двадцать два треугольника.

Сверившись с картой, ученые определили, что в сотне миль к северо-востоку от меридиана расположено селение Колобенг. Собравшись на совет, они решили остановиться на несколько дней в этой деревне, в которой могли бы отдохнуть и, возможно, получить какие-то вести из Европы. Прошло почти шесть месяцев, как караван покинул берега реки Оранжевой и, затерявшись в просторах Южной Африки, был совершенно оторван от цивилизованного мира. В Колобенге, довольно крупном селении и основной резиденции[184]184
  Резиденция – место постоянного пребывания лица, занимающего важный официальный пост.


[Закрыть] миссионеров, они надеялись восстановить прервавшуюся связь между ними и Европой, а также пополнить запасы продовольствия.

Громадный камень, послуживший точкой визирования во время последнего наблюдения, был принят за конечный пункт первой части геодезических работ. С этой зафиксированной вехи должны были начаться дальнейшие работы. Ее широта была старательно определена. Убедившись в правильности замера, полковник Эверест дал сигнал к отправлению, и караван направился к Колобенгу.

Европейцы прибыли в эту деревню двадцать второго августа, «совершив переход без всяких приключений. Колобенг оказался всего лишь горсткой туземных хижин, над которыми возвышался дом миссионеров. Деревня эта, указанная на некоторых картах как Литубаруба, раньше называлась Лепелоте. Именно здесь в 1843 году доктор Дэвид Ливингстон обосновался на несколько месяцев и близко познакомился с нравами бечуанов.

Миссионеры очень радушно приняли членов научной комиссии. Они провели в этих краях уже немало лет. Им довелось еще увидеть дом Ливингстона – таким, каким он был, когда его посетил охотник Болдвин, то есть разрушенным и разоренным, ибо буры не пощадили его во время своего вторжения в 1852 году[185]185
  Между англичанами, оккупировавшими районы Южной Африки, и бурами, потомками прежних европейских колонистов, а также местными племенами, начиная со второго десятилетия XIX века шли непрерывные вооруженные столкновения, перераставшие в войны. В ряду событий этого рода находится и упоминаемое здесь: буры и племена кафров организовали планомерное нападение на английские оборонительные сооружения – форты.


[Закрыть].

Как только астрономы устроились в доме преподобных отцов, они справились о вестях из Европы, но те не смогли удовлетворить их любопытство. Никакой почты в продолжение шести месяцев в миссию не поступало. Правда, через несколько дней ожидали туземца – доставщика газет и телеграмм, так как было известно, что несколько недель назад он появился на берегах Верхней Замбези. Прибытие этого курьера ожидали не позднее чем через неделю. Как раз столько времени астрономы собирались посвятить отдыху, и все семь дней они провели в полном «ничегонеделании», а Николай Паландер воспользовался им, чтобы еще раз просмотреть свои расчеты. Не изменил своим привычкам и нелюдимый Матвей Струкс, держась в стороне от английских коллег, а Вильям Эмери и Михаил Цорн, как всегда наслаждаясь обществом друг друга, проводили время в прогулках по окрестностям Колобенга.

Тридцатого августа долгожданный гонец, наконец, явился. Это был уроженец Кильмяны – города, расположенного в устье Замбези. Коммерческое судно с острова Мориса, осуществлявшее торговлю камедью и слоновой костью, пришвартовалось в той части восточного побережья в первых числах июля, привезя и почту, которую туземец доставил миссионерам Колобенги. Таким образом, почта эта была более чем двухмесячной давности, ибо доставщик не менее четырех недель потратил на то, чтобы подняться вверх по Замбези.

Тотчас же по прибытии почтальона глава миссии передал полковнику Эвересту связку европейских газет. Члены экспедиции собрались в просторном помещении миссии, и полковник Эверест, развязав кипу газет, взял номер «Дейли ньюс» от тринадцатого мая 1854 года, чтобы прочесть его своим коллегам. Но едва он пробежал глазами заголовок первой статьи, как он внезапно изменился в лице, брови его поползли вверх, а газетный лист задрожал в руках. Через несколько секунд полковник Эверест сумел взять себя в руки и обрести свое обычное спокойствие.

Тут встал Джон Муррэй и, обратившись к полковнику Эвересту, спросил его:

– Что такое вы прочли в газете?

– Серьезные новости, господа, – ответил полковник Эверест, – очень серьезные новости, сейчас я вам их сообщу!

Полковник все еще держал в руке номер «Дейли ньюс». Коллеги, устремившие на него взоры, никак не могли понять его поведения. Они нетерпеливо ждали, когда он заговорит.

Полковник поднялся с места. К большому удивлению всех, а особенно того, к кому он направился, он подошел к Матвею Струксу.

– Прежде чем сообщить новости, содержащиеся в этой газете, господин Струкс, я хотел бы вам кое-что сказать.

– Я готов выслушать вас, – ответил русский астроном.

– До сих пор, господин Струкс, нас разделяло соперничество, больше личного, чем научного характера, и оно делало сложным наше сотрудничество в работе, которую мы предприняли ради общих интересов. Я думаю, такое состояние вещей следует приписать исключительно тому обстоятельству, что обоих нас поставили во главе этой экспедиции. Такое положение порождало постоянный антагонизм[186]186
  Антагонизм – непримиримое противоречие.


[Закрыть] между нами. В любом предприятии, каковым бы оно ни было, нужно иметь лишь одного руководителя. Вы того же мнения?

Матвей Струкс кивнул головой в знак согласия.

– Господин Струкс, – продолжал полковник, – вследствие новых обстоятельств эта ситуация, тягостная для нас обоих, скоро изменится. Но прежде позвольте мне сказать вам, господин Струкс, что я питаю к вам глубочайшее уважение, которое вы несомненно заслуживаете, занимая высокое положение в научном мире. Так что прошу вас поверить, что я сожалею обо всем том, что произошло между нами.

Эти слова были произнесены полковником Эверестом с большим достоинством и даже с какой-то особой гордостью. Не чувствовалось никакого унижения в его добровольном признании, выраженном столь благородным образом. Но ни Матвей Струкс, ни его коллеги не могли понять, куда клонит полковник Эверест. Русский астроном был менее расположен забыть о своей личной неприязни, однако он преодолел свою антипатию и ответил в следующих выражениях:

Полковник, я, как и вы, думаю, что наше соперничество, источник которого я отнюдь не хочу искать, ни в коем случае не должно отразиться на той научной работе, которая нам поручена. Я также испытываю к вам уважение, которого заслуживают ваши таланты, и, насколько это будет от меня зависеть, сделаю так, что впредь мои личные обиды не будут мешать нашим отношениям. Но вы сказали о каком-то изменении в нашем общем положении. Я не понимаю...

– Сейчас вы все поймете, господин Струкс, – ответил полковник Эверест тоном, в котором послышались печальные нотки. – Но прежде дайте мне вашу руку.

– Вот она, – ответил Матвей Струкс, сумев преодолеть некоторое, едва заметное, колебание.

Два астронома пожали друг другу руки, не прибавив больше ни слова.

– Наконец-то! – воскликнул сэр Джон Муррэй. – Вот вы и друзья!

– Нет, сэр Джон! – ответил полковник Эверест, отпуская руку русского астронома. – Отныне мы – враги! Враги, разделенные целой пропастью! Враги, которые не должны больше встречаться друг с другом даже на почве науки!

Потом, обратившись к своим коллегам, он добавил:

– Господа, между Англией и Россией объявлена война[187]187
  Здесь в романе очередная путаница. Англичанин Эмери, командированный для участия в русско-английской экспедиции, на берегу реки Оранжевой ожидает прибытия своих коллег из Европы (сам он приехал из Кейптауна). Экспедиция прибывает... 31 января. 13 августа путешественникам, находящимся на реке Замбези, доставили английские газеты от 13 мая 1854 года, из которых они узнали о войне между Россией с одной стороны, Англией и Францией – с другой, что привело к резкому разрыву отношений между учеными двух враждующих стран. Более чем странно, что, минуя населенные пункты, члены экспедиции до августа не знали об этой войне, начавшейся 9 (21) февраля. Еще более удивительным выглядит утверждение автора, будто именно из этой газеты, датированной 13 мая, астрономы узнают о том, что идет сражение за Севастополь, которое началось 14 (26) сентября... Это еще один из примеров исторических несообразностей в романах Жюля Верна.


[Закрыть]. Вот английские, русские и французские газеты, которые говорят о ее объявлении!

Последние слова полковника Эвереста произвели эффект разорвавшейся бомбы. Англичане и русские, у которых на редкость развито чувство национального достоинства, все вдруг вскочили. Одних только слов «Объявлена война!» оказалось достаточно. Это уже больше не были товарищи, коллеги, ученые, объединившиеся для выполнения научной работы, это были враги, мерившие друг друга взглядами, – настолько овладевает душами людей вражда одной нации с другой! Каким-то инстинктивным движением европейцы отшатнулись друг от друга. Николай Паландер – и тот поддался общему настроению. Только Вильям Эмери и Михаил Цорн еще смотрели друг на друга скорее с грустью, чем с враждебностью, сожалея о том, что не успели пожать друг другу руки в последний раз перед тем, как полковник Эверест сделал свое сообщение.

Не было произнесено ни одного слова. Отдав друг другу поклоны, русские и англичане разошлись.

Так русские и английские астрономы узнали о начале войны 1854 года. Англичане в союзе с французами и турками сражались у Севастополя. Восточный вопрос решался пушечными выстрелами на Черном море.

Однако разделение экспедиции на две части не должно было прервать геодезические измерения. Это понимал каждый из ее членов, и в интересах своей страны хотел продолжить начатую операцию. Теперь измерения начнутся на двух разных меридианах. Матвей Струкс и полковник Эверест на специальной встрече обсудили все детали нового этапа работ. Судьбе было угодно, чтобы русские начали его на уже пройденном меридиане. Англичане же должны были выбрать другую дугу в шестидесяти – восьмидесяти милях западнее, которую они свяжут с первой серией вспомогательных треугольников; потом они продолжат свою триангуляцию до двадцатой параллели.