Текст книги "Ледяной Сфинкс"

Однако вернемся на «Халбрейн».

Северный ветер утих и больше не возобновлялся, и шхуна продолжала смещаться к югу только благодаря течению. Это грозило задержкой, с которой мы, сгорая от нетерпения, никак не могли смириться.

Наконец наступило 21 декабря, и приборы показали, что мы находимся на 82°50’ южной широты и 42°20’ западной долготы. Островок Беннета, если таковой существовал в природе, был теперь совсем близко…

Да, он действительно существовал, этот островок, и в той самой точке, куда его поместил Артур Пим: к десяти часам вечера крик наблюдателя оповестил нас, что по левому борту показалась земля.

Глава XV
Остров Беннета

«Халбрейн», поднявшись на восемьсот миль к югу от полярного круга, подошла к острову Беннета! Экипажу был необходим отдых, ибо на протяжении последних часов он окончательно выбился из сил, буксируя шхуну шлюпками по совершенно замершей поверхности океана. Высадка была перенесена на завтра, и я возвратился к себе в каюту.

На этот раз моему сну не мешал никакой шепот, и в пять утра я одним из первых появился на палубе.

Нечего и говорить, что Джем Уэст принял все меры предосторожности. На палубе была выставлена усиленная охрана, рядом с пушками лежали наготове ядра, гранаты и заряды, все ружья и пистолеты были заряжены, абордажные сети приготовлены. Все помнили о нападении туземцев острова Тсалал на «Джейн», а наша шхуна находилась менее чем в шестидесяти милях от места, где много лет назад произошла та непоправимая катастрофа.

Ночь прошла спокойно. Настал день, однако воду вокруг «Халбрейн» не бороздила ни единая шлюпка, а на берегу не было заметно туземцев. Островок казался совершенно безлюдным; собственно, Уильям Гай тоже не обнаружил на нем следов пребывания человека. На берегу не было ни единой хижины, из глубины острова не поднимались дымы, которые указывали бы на то, что перед нами лежит обитаемая земля.

Моим глазам представал, в полном соответствии с описанием Артура Пима, скалистый островок, окружность которого не превышала одного лье, без малейших признаков растительности.

Наша шхуна стояла на одном якоре примерно в миле от острова. Капитан Лен Гай привлек мое внимание к точности определения координат, произведенного Артуром Пимом.

– Мистер Джорлинг, – продолжал он, – видите вон тот мыс на северо-восточной оконечности острова?

– Вижу, капитан.

– Не напоминает ли нам это нагромождение скал перевязанные кипы хлопка?

– Действительно – точно так, как это описано в книге.

– Остается только высадиться на этом мысу, мистер Джорлинг. Кто знает, не встретим ли мы там следов, оставленных людьми с «Джейн», – вдруг им удалось сбежать с острова Тсалал?..

Здесь мне хочется сказать, в каком настроении пребывали участники экспедиции «Халбрейн».

В нескольких кабельтовых от нас лежал островок, на который ступили одиннадцать лет тому назад Артур Пим и Уильям Гай. К тому моменту команда «Джейн» сильно сдала: на борту ощущалась нехватка топлива, а у людей развилась цинга. На нашей же шхуне, напротив, все находились в столь добром здравии, что любо-дорого было посмотреть, а если новички и жаловались на что-то, то только друг дружке. Старые члены экипажа демонстрировали рвение и надежду на успех и были весьма довольны тем, что цель уже близка.

Что же до мыслей, стремлений и бьющего через край нетерпения капитана Лена Гая, то об этом можно догадаться и без моей помощи. Он просто пожирал остров Беннета взглядом своих горящих глаз!

Однако на борту находился еще один человек, взгляд которого был прикован к островку столь же неотрывно, – Хант. С тех пор как шхуна встала на якорь, Хант, в нарушение своей привычки, не прилег передохнуть на палубе и ни разу не сомкнул глаз. Опершись о релинги правого борта, плотно сжав огромный рот и сильно наморщив лоб, он не сдвинулся с места, впиваясь взглядом в берег островка.

Напомню, что Беннетом звали компаньона капитана «Джейн», который назвал в его честь первую землю, открытую экспедицией в этой части Антарктики.

Прежде чем покинуть борт шхуны, Лен Гай наказал своему помощнику не ослаблять бдительности, хотя Джем Уэст не нуждался в подобных напоминаниях. Вылазка на остров должна была продлиться не более нескольких часов. В случае, если пополудни шлюпка не вернется, со шхуны должны были выслать еще одну – на поиски первой.

– Поосторожнее с новичками! – сказал капитан напоследок.

– Можете не беспокоиться, – отвечал старший помощник. – К тому же вам потребуется четверо гребцов, вот и наберите их среди новеньких. Все четырьмя баламутами на борту меньше!

Это был мудрый совет, поскольку тлетворное влияние Хирна привело к тому, что недовольство его фолклендских приятелей возрастало не по дням, а по часам.

В шлюпку уселись четверо гребцов из новичков, к рулю встал Хант, сам вызвавшийся участвовать в вылазке. Капитан, боцман и я устроились на корме, и шлюпка, полная не только людей, но и оружия, полетела к северной оконечности острова.

Спустя полчаса мы обогнули мыс, который с более близкого расстояния уже не напоминал кип хлопка. Перед нами открылась небольшая бухта, в которую заходили шлюпки с «Джейн». Сюда и направил шлюпку Хант. Мы привыкли к тому, что на его чутье можно положиться, благодаря ему шлюпка уверенно лавировала среди многочисленных скалистых рифов. Можно было подумать, что он причаливает к этому берегу не впервые…

На исследование острова у нас было совсем немного времени. Лен Гай собирался уложиться в несколько часов, достаточных, однако, чтобы от нашего взгляда не укрылся никакой след, если только он существует.

Мы высадились на камни, покрытые пятнами лишайников. Начался отлив, и нашему взору предстал пляж из гальки вперемешку с песком, усеянный темными камнями.

Лен Гай указал на продолговатых моллюсков, во множестве лежащих на песке, от трех до восемнадцати дюймов длиной и от одного до восьми толщиной. Одни лежали неподвижно, другие передвигались, следуя за солнечными лучами и разыскивая микроскопические организмы, которыми они питаются (из них строятся кораллы). Неподалеку я заметил образования неопределенной формы, которым в будущем предстояло превратиться в коралловые рифы[45]45
  Рифообразующие кораллы не могут жить в полярных морях, они погибают, когда температура воды опускается ниже 20,5° (во времена Ж. Верна об этом еще не знали).


[Закрыть].

– Этот моллюск, – объяснил Лен Гай, – зовется трепангом[46]46
  Речь идет о съедобных голотуриях, или морских огурцах, обитающих только в теплых морях. Жюль Верн еще раз ошибается, относя трепангов к моллюскам: на самом деле они принадлежат к типу иглокожих.


[Закрыть]. Его очень ценят китайцы. Я обратил на них ваше внимание, мистер Джорлинг, потому что именно для их сбора «Джейн» посетила эти воды. Надеюсь, вы не забыли, что мой брат договорился с Ту-Уитом, вождем туземцев, о заготовке нескольких сотен мешков этих моллюсков, для чего на берегу были выстроены сараи, в которых триста человек должны были заняться обработкой трепангов, пока шхуна будет продолжать исследование моря… Вы, должно быть, помните и о том, как подверглась нападению и погибла шхуна.

Да, все эти подробности были живы в моей памяти, как и то, что рассказывается Артуром Пимом о трепанге, названном Кювье[47]47
  Кювье Жорж (1769–1832) – французский зоолог, один из реформаторов сравнительной анатомии, палеонтологии и систематики животных, один из первых историков естественных наук.


[Закрыть] Gastropoda pulmonifera[48]48
  Гастроподы иначе называются брюхоногими моллюсками. С трепангами (голотуриями) у них нет ничего общего.


[Закрыть]. Он напоминает червяка или гусеницу, не имеет ни раковины, ни ног, а только гибкие сегменты. Этих моллюсков выкапывают из песка, надрезают вдоль туловища, удаляют внутренности, промывают, проваривают, зарывают в песок на несколько часов, а потом сушат на солнышке. Затем их набивают в бочки и отправляют в Китай. Кушанье это весьма ценится на рынках Поднебесной империи и считается средством, восстанавливающим силу; первосортные трепанги продаются по девяносто долларов за пикуль[49]49
  Пикуль – единица массы в ряде стран Юго-Восточной Азии, равная около 60 кг.


[Закрыть], то есть тридцать три с половиной фунта, и не только в Кантоне, но и в Сингапуре, Батавии и Маниле.

Когда мы достигли прибрежных скал, два матроса остались сторожить шлюпку, а отряд в составе капитана Лена Гая, боцмана, Ханта, меня и еще двоих матросов двинулся к центру островка. Впереди вышагивал Хант, не произносивший, по обыкновению, ни слова. Казалось, что Хант служит отряду проводником, и я не преминул поделиться этим наблюдением.

Впрочем, оно не имело большого значения. Главная наша задача состояла в том, чтобы тщательно обследовать остров.

Почва у нас под ногами была донельзя иссушенной. На ней невозможно было вырастить и крохотной былинки, поэтому нас вряд ли ожидала встреча с живыми существами – даже с дикарями. Выжить здесь не смог бы никто, ибо единственная найденная нами чахлая колючка заставила бы пренебрежительно фыркнуть самое неприхотливое из жвачных животных. Если бы этот островок стал последним прибежищем для Уильяма Гая и его спутников после гибели «Джейн», то все они давно бы уже погибли от голода.

Взойдя на невысокий холм в центре островка, мы оглядели этот клочок суши. Нигде ничего!.. Но, быть может, где-то сохранился отпечаток человеческой ноги, остатки очага с пеплом, обломки хижины, какие-то вещественные свидетельства пребывания здесь людей с «Джейн»?.. Решив удостовериться, так ли это, мы побрели по берегу, собираясь обойти остров кругом, начиная от бухты, где стояла наша шлюпка.

Спустившись с холма, Хант снова встал впереди группы, словно проводник. Мы последовали за ним к южной оконечности острова. Остановившись на мысу, Хант огляделся, присел и указал на полусгнивший кусок дерева, валявшийся среди камней.

– Помню, помню! – воскликнул я. – Артур Пим рассказывает об этом деревянном обломке, похожем на носовую часть каноэ, а также о следах резьбы…

– …среди которых мой брат как будто различил изображение черепахи, – закончил за меня Лен Гай.

– Верно, – отвечал я, – однако Артур Пим не нашел особого сходства. Главное – обломок находится на том самом месте, где ему положено быть согласно повествованию, следовательно, на остров Беннета после ухода «Джейн» не сходил ни один экипаж. Думаю, мы теряем время, занимаясь здесь бесплодными поисками. Разгадка ждет нас на острове Тсалал…

– Да, на острове Тсалал… – отвечал капитан.

Мы повернули к бухте и запрыгали по камням, еще влажным от отхлынувшего моря. Кое-где поднимались остовы будущих коралловых рифов, трепангов же было вокруг такое множество, что можно было забить ими весь трюм шхуны.

Хант шагал все так же молча, не поднимая взгляда от камней. Мы же смотрели в морскую даль, подавленные этим бескрайним и пустынным простором. Пейзаж оживляли лишь мачты «Халбрейн», качавшейся к северу от нас на невысокой волне. На юге же не было заметно никакой земли, хотя мы и не рассчитывали разглядеть остров Тсалал, ибо он был расположен в тридцати минутах, или в тридцати морских милях, от острова Беннета.

Мы находились на восточной оконечности острова, когда Хант, ушедший вперед на несколько десятков шагов, внезапно остановился и настойчиво поманил нас рукой. Мы подбежали к нему.

Прежний деревянный обломок не вызвал у Ханта удивления, однако совсем иначе он вел себя теперь, опустившись на колени перед изъеденной червями доской. Он гладил ее своими огромными ладонями, ощупывал все ее шероховатости, словно в покрывающих ее царапинах мог скрываться какой-то смысл…

Эта дубовая доска имела футов пять-шесть в длину и шесть дюймов в ширину и когда-то была, видимо, частью обшивки крупного корабля. Раньше она была выкрашена черной краской, теперь ее покрывал толстый слой грязи. Боцман предположил, что это кусок обшивки кормовой части корабля.

– Да, да, это с кормы, – согласился капитан Лен Гай.

Хант, так и не вставший с колен, кивнул своей громадной головой, подтверждая их слова.

– Но, – вмешался я, – эта доска могла попасть на остров Беннета только в результате кораблекрушения! Должно быть, ее подхватило в открытом море течением и…

– А если это?.. – проговорил капитан Лен Гай. Видимо, нас обоих посетила одна и та же мысль.

Каково же было наше удивление – хотя правильнее сказать, что мы были поражены, как ударом молнии, – когда Хант показал нам на семь-восемь букв, выбитых на доске! Их еще можно было нащупать пальцем…

Нам не составило большого труда разобрать, что на доске красовались когда-то два слова в две строчки, от которых теперь оставалось лишь вот что:

ЕЙ

ЛИ Е ПУ Ь

«Джейн» из Ливерпуля! Шхуна капитана Уильяма Гая!.. Что из того, что море стерло часть букв? Разве не достаточно было оставшихся, чтобы понять; как назывался корабль и к какому порту он был приписан?.. «Джейн» из Ливерпуля!

Лен Гай вцепился в доску и прижался к ней губами, не замечая, что из его глаз катятся крупные слезы.

Перед нами был осколок шхуны «Джейн», разнесенной на куски чудовищным взрывом, либо прибитый к берегу течением, либо приплывший сюда на льдине… Я не говорил ни слова, решив дать капитану время успокоиться. Что до Ханта, то мне еще ни разу не приходилось видеть, чтобы его соколиные глаза загорались таким огнем и чтобы он с такой жадностью пожирал взглядом южный горизонт.

Лен Гай выпрямился. Хант, так и не вымолвивший ни слова, взвалил доску на плечо, и мы тронулись в путь.

Завершив обход островка, мы вернулись в бухту, где оставили шлюпку, и к половине третьего дня возвратились на шхуну.

Капитан приказал стоять на якоре до утра, надеясь, что задует северный или восточный ветер. На это же надеялась вся команда, ибо буксировать «Халбрейн» шлюпками до самого острова Тсалал было бы немыслимым делом. Пускай нас подхватило бы течение, пускай ему помог бы прилив – все равно, для того чтобы преодолеть подобным способом тридцать миль, у нас ушло бы более двух дней.

Итак, отплытие было назначено на следующее утро. В три часа ночи задул легкий бриз, и появилась надежда, что шхуна скоро достигнет цели путешествия.

Двадцать третьего декабря в шесть тридцать утра «Халбрейн» подняла паруса и, отойдя от острова Беннета, взяла курс на юг. Не вызывало сомнений, что нам в руки попало новое и весьма убедительное доказательство катастрофы, разразившейся у берегов острова Тсалал.

Ветер, который должен был донести нас до этих берегов, был совсем слабым, и паруса то и дело висли вдоль мачт, не в силах уловить его дуновение. К счастью, брошенный за борт лот подтвердил, что течение медленно, но верно относит нас к югу.

Весь день я внимательно наблюдал за водой, цвет которой показался мне далеко не таким темно-синим, как писал Артур Пим. Нам, в отличие от команды «Джейн», не пришлось подбирать в этих водах ни куста с красными ягодами, напоминающего боярышник, ни неизвестного сухопутного животного три фута длиной и шесть дюймов высотой, коротконогого, с длинными когтями кораллового цвета, с туловищем, покрытым шелковистой белоснежной шерстью, с крысиным хвостом, кошачьей головой, обвислыми, как у собаки, ушами и ярко-красными клыками… Откровенно говоря, я всегда с подозрением воспринимал подобное обилие деталей, на которые щедр Артур Пим, и относил их на счет его непомерно пылкого воображения.

Пристроившись на корме с книжкой Эдгара По в руках, я погрузился в чтение. Хант, то и дело появляясь по роду занятий у рубки, всякий раз устремлял на меня до странности пристальный взгляд. Я как раз дочитывал главу XVII, где Артур Пим признает себя ответственным за «крайне горестные события и кровопролития, которые имеют первопричиной мои настоятельные советы». Ведь именно Артур Пим поборол колебания капитана Уильяма Гая, именно он «побуждал его воспользоваться волнующей возможностью разгадать великую тайну антарктического континента»! Впрочем, сознавая свою ответственность, он «испытывал известное удовлетворение при мысли, что содействовал тому, чтобы открыть науке одну из самых волнующих загадок, которые когда-либо завладевали ее вниманием».

В тот день экипаж «Халбрейн» неоднократно замечал в океане китов. Над мачтами пролетали бесчисленные альбатросы, неизменно устремлявшиеся на юг. На пути шхуны не попалось ни одной льдины. Ни один отблеск не свидетельствовал о близости ледяных полей. Ветерок дул крайне лениво; солнце освещало нам путь сквозь легкую пелену тумана.

Остров Беннета скрылся за горизонтом только к пяти часам пополудни: вот как медленно мы продвигались на юг.

Магнитная стрелка, наблюдение за которой производилось каждый час, отклонялась крайне незначительно, что также соответствовало запискам Артура Пима. Сколь ни были длинны лоты, забрасываемые боцманом за борт, ему так и не удалось нащупать дно. Хорошо хоть то, что благодаря течению шхуна продолжала смещаться к югу – правда, со скоростью всего полмили в час.

К шести часам вечера солнце окончательно заволокло пеленой тумана. Паруса все так же не могли поймать даже дуновение ветерка, доводя наше нетерпение до последнего градуса кипения. Что, если мы так и застрянем посреди моря, а потом ветер окрепнет, но задует с противоположной стороны – ведь в этих морях наверняка случаются и ураганы, и шквалы? Тогда нас может отнести к северу, подбавив пищи для жалоб Хирна и иже с ним… Однако после полуночи подул ветерок, и «Халбрейн» смогла продвинуться на десяток миль; наутро 24 декабря мы находились на 83°2’ южной широты и 43°5’ западной долготы, или всего в восемнадцати минутах от острова Тсалал – в какой-то трети градуса, или менее чем в двадцати милях…

С полудня ветер, как назло, совершенно утих. Однако течение сделало свое дело, и в шесть сорок пять вечера на горизонте показался остров Тсалал.

Едва мы стали на якорь, как на борту была выставлена усиленная охрана, заряжены пушки, приготовлены ружья и абордажные сети. «Халбрейн» не грозила теперь никакая неожиданность.

Глава XVI
Остров Тсалал

Ночь прошла спокойно. От острова не отошла ни одна лодка, на берегу не было заметно туземцев. Из этого следовало, что туземцы прячутся в глубине острова. Как нам было известно по рассказу Артура Пима, главная деревня острова Тсалал располагалась в трех-четырех часах хода от берега. Можно было надеяться, что прибытие «Халбрейн» осталось незамеченным, и порадоваться этому обстоятельству.

В шесть часов утра шхуна подняла якорь и, пользуясь утренним ветерком, подошла к коралловому поясу, напоминавшему коралловые кольца, окружающие тихоокеанские острова, и бросила якорь там, уже в полумиле от острова. С этой стоянки уже можно было разглядеть остров как полагается.

Он имел девять-десять миль в окружности (Артур Пим не позаботился об этом упомянуть), отличался крутыми береговыми, склонами, к которым было бы затруднительно пристать; внутри острова простирались засушливые плато черноватой окраски, окруженные грядами холмов средней высоты. Берега, повторяю, оставались безлюдными. Ни в открытом море, ни в многочисленных бухточках не было заметно ни одного челна. Из-за скал не поднималось дымов, так что можно было поверить, что по эту сторону острова его не населяет ни одна живая душа.

Что же тут стряслось за прошедшие одиннадцать лет? Возможно, и вождя туземцев по имени Ту-Уит больше нет на свете? Пусть так, но как же его многочисленные подданные? А капитан Уильям Гай и оставшиеся в живых моряки с английской шхуны?.. «Джейн» была первым кораблем, который довелось узреть жителям острова Тсалал. Поэтому, впервые поднявшись на борт шхуны, они приняли ее за огромное животное, мачты – за конечности, паруса – за одежды. Однако теперь-то они знали что к чему. А раз они не торопятся нанести нам визит, то чем объяснить их неожиданную сдержанность?

– Большую шлюпку – на воду! – нетерпеливо скомандовал капитан Лен Гай.

Дождавшись исполнения приказа, он сказал старшему помощнику:

– Джем, посади в шлюпку восьмерых матросов под командой Мартина Холта. Ханта – к рулю. Ты останешься на борту и будешь наблюдать и за берегом, и за морем.

– Не беспокойтесь, капитан.

– Мы высадимся на берег и попытаемся добраться до деревни Клок-Клок. Если здесь что-нибудь случится, оповести нас об этом тремя пушечными выстрелами.

– Будет исполнено: три выстрела, по одному в минуту, – отвечал лейтенант.

– Если мы не вернемся к вечеру, посылай вторую шлюпку с десятью хорошо вооруженными людьми под командой боцмана. Пусть они остановятся в одном кабельтове от берега, готовые принять нас на борт.

– Будет исполнено.

– Ты сам ни в коем случае не покидай шхуны, Джем.

– Ни за что!

– Если нас так и не удастся найти, то, сделав все, что будет в твоих силах, бери шхуну под свою команду и веди ее к Фолклендам.

– Хорошо.

Большая шлюпка была спущена в считанные минуты. В нее уселись восемь человек, считая Мартина Холта и Ханта, до зубов вооруженных ружьями и пистолетами, с полными пороховницами и с кинжалами у пояса.

Я приблизился к капитану и попросил:

– Не позволите ли мне сопровождать вас, капитан?

– Если вам угодно, мистер Джорлинг.

Я быстро сбегал к себе в каюту, захватил там свою охотничью двустволку, пороховницу и мешочек с пулями и присоединился к капитану, предложившему мне место на корме.

Шлюпка отчалила от шхуны и бойко полетела к скалам, где нам предстояло отыскать проход, которым воспользовались 19 января 1828 года Артур Пим и Дирк Петерс, подплывшие к острову на шлюпке с «Джейн».

Именно в тот момент их взгляду предстали дикари, набившиеся в свои длинные пироги. Капитан Уильям Гай помахал им белым платком, желая продемонстрировать дружелюбие, на что дикари ответили криками «анаму-му!» и «лама-лама!». Прошло несколько минут – и туземцы во главе с Ту-Уитом ступили с разрешения капитана на борт корабля.

Судя по рассказу Артура Пима, между дикарями и людьми с «Джейн» быстро установились отношения приятельства. Тогда же было решено, что ко времени окончательного отплытия на шхуну будет поднят груз трепангов, пока же «Джейн» по настоянию Артура Пима продолжит плавание на юг. Всего через несколько дней, а именно 1 февраля, капитан Уильям Гай и тридцать человек из его команды стали жертвами засады в овраге вблизи Клок-Клок, а из шести человек, стороживших «Джейн», никто не остался в живых после страшного взрыва.

Двадцать минут наша шлюпка плыла вдоль рифа. Затем Хант обнаружил проход, и мы устремились в него, лавируя между скалами.

Двое матросов остались сторожить шлюпку, а наш маленький отряд, ведомый Хантом, поднялся по извилистой расселине и устремился в глубь острова.

Мы с Леном Гаем старались не сбиться с шага, обменивались мнениями об окружающей местности, которая, говоря словами Артура Пима, «совершенно отличалась от тех, где ступала нога цивилизованного человека». Скоро нам предстояло убедиться, так ли это. Во всяком случае, я заметил, что преобладающим цветом был здесь черный, словно почва состояла из обратившейся в пыль лавы, и что нигде не было заметно даже подобия белого цвета.

Пройдя сто метров, Хант припустил бегом по направлению к внушительной скале, забрался на нее с ловкостью ящерицы и, стоя на вершине, обвел глазами окрестности. Похоже, он теперь не узнавал ничего вокруг.

– Что с ним? – спросил меня Лен Гай, внимательно посмотрев на Ханта.

– Вот уж не знаю, капитан! Но, как вам известно, этот человек соткан из странностей, его поведение не поддается объяснению, и иногда мне приходит в голову, что он вполне мог бы быть одним из тех «новых людей», которых повстречал на этом острове Артур Пим. Можно подумать, что…

– Что? – встрепенулся капитан Лен Гай.

Не закончив предыдущей фразы, я вскричал:

– Капитан, вы уверены, что правильно прочли вчера показания ваших приборов?

– Совершенно уверен!

– И мы находимся на…

– Восемьдесят третьем градусе двадцати минутах южной широты и сорок третьем градусе пяти минутах западной долготы.

– Это точные цифры?

– Абсолютно точные!

– И, следовательно, у нас нет оснований сомневаться, что это остров Тсалал?

– Нет, мистер Джорлинг, если остров Тсалал лежит в точке, указанной Артуром Пимом.

Действительно, какие могли быть сомнения? Ведь если допустить, что Артур Пим мог неверно указать координаты острова в градусах и минутах, то как нам было относиться к достоверности всего его рассказа, относящегося к местности, по которой передвигался сейчас наш отряд с Хантом во главе?.. Однако его рассказ полон описаний явлений, которые он никак не мог наблюдать! Он упоминает деревья, даже отдаленно не напоминающие растительность тропического, умеренного, суровых полярных поясов и совершенно не похожие на произрастающие в южных широтах, – это его собственные слова… Он говорит о скалах невиданного состава и строения, о чудесных ручьях, в которых течет невиданная жидкость, лишенная прозрачности, напоминающая по плотности гуммиарабик[50]50
  Гуммиарабик – прозрачная жидкая масса, выделяемая различными видами акаций и затвердевающая на воздухе; ранее применялась как клей.


[Закрыть] и расслаивающаяся на множество отчетливо различимых струящихся прожилок, которые благодаря силе сцепления в каждой прожилке не соединялись друг с другом, будучи разделены лезвием ножа…

Однако вокруг не было заметно ничего похожего. Ни единого деревца, кустика, былинки… Где поросшие лесом холмы, среди которых пряталась деревня Клок-Клок? Где ручьи, из которых люди с «Джейн» так и не посмели утолить жажду? Я не видел ни одного, ни капли воды – ни чудесной, ни самой обыкновенной!.. Вокруг расстилалась ужасающая, безнадежная, совершенно иссушенная пустыня!

Тем не менее Хант шел быстрыми шагами, забыв про недавние колебания. Казалось, он подчиняется естественному инстинкту, подобно тому как ласточки и голуби возвращаются к своим гнездам самым коротким путем, – «как летит пчела», если воспользоваться бытующим у нас в Америке выражением. Не знаю, почему мы послушно следовали за ним, как за проводником – этаким Кожаным Чулком или Хитрым Лисом. Или он и впрямь состоял в родстве с героями Фенимора Купера?..

Однако нашему взору не открылось ничего из чудес, описанных Артуром Пимом. Наши башмаки попирали перемешанную, исковерканную почву. О да, она была черной и прокаленной, словно ее исторгли из себя сами земные недра, содрогнувшиеся в вулканических конвульсиях. Казалось, будто всю поверхность острова перелопатил неведомый катаклизм чудовищной силы.

Не увидели мы и зверья, о котором говорится у Артура Пима, – ни уток вида anas valisneria, ни галапагосских черепах, ни черных змей, ни черных птиц, напоминающих луня, ни черных свиней с пушистым хвостом и тонкими, как у антилопы, ногами, ни черношерстных овец, ни гигантских альбатросов с черным оперением… Даже пингвины, в невероятных количествах населяющие антарктические воды, покинули, казалось, этот клочок суши, ставший совершенно необитаемым. Нас окружала безголосая, угрюмая пустыня.

И ни одного человеческого существа, ни души – ни на берегу, ни в глубине острова! Каковы же тогда наши шансы отыскать здесь капитана Уильяма Гая и остальных, кто остался в живых после гибели «Джейн»?..

Я взглянул на капитана Лена Гая. Его мертвенно-бледное лицо и изрезанный морщинами лоб ясно свидетельствовали о том, что и его оставила всякая надежда…

Наконец мы достигли долины, в которой находилась прежде деревня Клок-Клок, однако и тут, как и повсюду, не нашли буквально ничего. Здесь не осталось и следа от жилья – ни хижин «ямпу» – старейшин острова, представлявших собой дерево, срубленное на высоте четырех футов от земли, с накинутой поверх сучьев большой черной шкурой, ни шалашей из ветвей с засохшей листвой, ни первобытных пещер, вырытых в склонах холмов, прямо в черном камне, напоминающем сукновальную глину… И где тот ручей, что с шумом сбегал по склонам оврага, где эта волшебная влага в русле из черного песка?..

Что касается обитателей острова Тсалал, совершенно голых мужчин, немногие из которых носили шкуры черного меха, вооруженных копьями и увесистыми дубинками, и высоких, стройных, с хорошей фигурой женщин, «с изящной и свободной осанкой, чего не встретишь у женщин в цивилизованном обществе» – снова слова Артура Пима, – и бесчисленного множества детей – так где же они, все эти чернокожие туземцы с черными копнами волос и с черными зубами, у которых вызывал ужас белый цвет?..

Напрасно искал я и хижину Ту-Уита, крыша которой состояла из четырех скрепленных деревянными иглами больших шкур, которые держались кольями, вбитыми в землю. Хуже того, я не мог узнать и самого этого места!.. А ведь именно здесь Уильяму Гаю, Артуру Пиму, Дирку Петерсу и их спутникам был устроен прием, не лишенный почтительности, в окружении толпы, напирающей снаружи! Именно здесь гостям было подано кушанье, представлявшее собой еще дымящиеся внутренности неизвестного животного, которые Ту-Уит и его приближенные принялись пожирать с тошнотворной жадностью.

И тут меня осенило. Я догадался, что произошло на острове, почему на нем царило теперь полное запустение…

– Можно подумать, что случилось землетрясение, изменившее остров Тсалал до неузнаваемости, – пробормотал Лен Гай, словно подслушав мои мысли.

– Да, капитан, – отвечал я, – именно землетрясение! Именно оно уничтожило неповторимую растительность, ручьи с невиданной жидкостью и все остальные здешние чудеса, похоронив их в земле и не оставив на поверхности никаких следов. Ничто здесь не похоже теперь на то, что представало взору Артура Пима!

Подошедший к нам Хант прислушивался к нашим словам, кивая в знак согласия огромной головой.

– Разве антарктические области не известны вулканической деятельностью? – продолжал я. – Если бы мы доплыли на «Халбрейн» до Земли Виктории, то могли бы наблюдать извержение вулканов Эребус и Террор…[51]51
  Здесь автор допускает несколько ошибок сразу: вулканы Эребус и Террор расположены не на Земле Виктории, а на острове Росса, действующим вулканом является только Эребус; наконец, герои книги не могли разговаривать о них в конце 1839 г., потому что оба вулкана были открыты английской экспедицией Джемса Кларка Росса только в 1841 г.


[Закрыть]

– Однако если бы тут произошло извержение, – вмешался Мартин Холт, – то мы видели бы лаву…

– Я и не говорю об извержении вулкана, – ответил я старшине-паруснику. – Просто остров встал на дыбы от сильного землетрясения!

Из рассказа Артура Пима следовало, что остров Тсалал принадлежал к группе островов, протянувшихся на запад. Население, останься оно в живых, могло найти спасение на соседнем острове. Поэтому мы поступили бы мудро, если бы обшарили все острова архипелага, на которых могли бы укрыться люди с «Джейн», покинувшие остров Тсалал, где после катастрофы уже невозможно было выжить…

Я сказал об этом капитану Лену Гаю.

– Да, – согласился он, и я увидел у него на глазах слезы, – возможно, так оно и было. Однако каким образом мог бы спастись мой брат и его злополучные спутники? Более вероятно, что все они погибли при землетрясении.

В это время Хант, отошедший в сторону на два ружейных выстрела, жестом подозвал нас к себе.

Что за картина открылась перед нами! Нашему взору предстала груда костей – грудных, берцовых, бедренных, осколки позвоночников и всех прочих частей человеческого скелета без единого кусочка плоти, бесчисленные черепа с клочками волос… Все это чудовищное кладбище угрюмо белело у наших ног. Нас охватил ужас, смешанный с отчаянием.

Выходит, это все, что осталось от населения острова, составлявшего когда-то несколько тысяч душ? Если они погибли все до одного во время землетрясения, то как объяснить, что останки разбросаны по земле, а не погребены в толще острова?.. И разве могло получиться так, что все туземцы – мужчины, женщины, дети, старики – были до того объяты ужасом, что не успели попрыгать в пироги и постараться доплыть до других островов архипелага?..

Мы приросли к месту, не в силах отвести взгляд от кошмарного зрелища и не способные произнести ни слова.