Текст книги "Дети капитана Гранта"

15
Испанский язык Жака Паганеля

Избежав одну страшную опасность, Роберт тут же подвергся другой: его едва не задушили в объятиях. Затем все бросились искать того, кто сделал спасительный выстрел.

На уступе, у подошвы горы, неподвижно стоял необычайно рослый человек, опиравшийся на длинноствольное ружье. У незнакомца были широкие плечи и длинные темные волосы, схваченные кожаным ремешком. Рост его намного превышал шесть футов, бронзово-смуглое лицо покрывала боевая красно-бело-черная раскраска. Одет он был в традиционный наряд жителя патагонского пограничья: плащ из шкуры гуанако. Из-под плаща виднелась нижняя одежда из лисьего меха, стянутая поясом. Обувь незнакомца была сшита из бычьей кожи и у лодыжек перевязана тонкими ремнями.

Лицо патагонца, несмотря на раскраску, имело величественное выражение, а поза была полна достоинства. Майор указал лорду на индейца, и оба они направились к уступу. Патагонец сделал два шага вперед – и сейчас же Гленарван схватил его руку и горячо пожал. В глазах Эдварда Гленарвана, в его лице и во всем облике светилась горячая благодарность. Патагонец слегка склонил голову и произнес несколько слов, которых ни майор, ни лорд не поняли. Тогда, внимательно присмотревшись к чужеземцам, патагонец заговорил на другом языке, но и на этот раз остался непонятым. Впрочем, некоторые из произнесенных туземцем слов показались Гленарвану похожими на испанские – он знал несколько фраз на этом языке.

– Вы говорите по-испански? – спросил он.

Индеец кивнул.

– Прекрасно, – заявил майор, – тогда дело за нашим другом Паганелем. Какая удача, что ему пришло в голову изучать именно испанский!

Позвали Паганеля, и тот приветствовал индейца с чисто французской учтивостью. Широко открывая рот и медленно выговаривая слова, он произнес:

– Вы добрый человек!

Туземец внимательно выслушал, но не издал ни звука в ответ.

– Кажется, не получается, – удивился географ.

– Может быть, вы не совсем правильно ставите ударения? – предположил майор.

– Не знаю. Произношение какое-то дьявольское!

Паганель опять повторил фразу, но результат был тот же.

– Vos compriendes? Вы понимаете меня? – отчаянно закричал Паганель.

– No comprendo! – наконец произнес незнакомец. – Не понимаю!

– Пусть меня повесят на рожковом дереве, если я могу разобрать хоть слово на этом дьявольском наречии! – Повернувшись к туземцу, француз снова спросил его, говорит ли он по-испански, и получил утвердительный кивок в ответ.

Паганель остолбенел от удивления. Майор и лорд Гленарван переглянулись.

– Мой ученый друг, – с насмешливой улыбкой произнес Макнабс, – не стали ли вы в очередной раз жертвой собственной рассеянности?

– Что вы имеете в виду? – насупился географ.

– Дело в том, что патагонец явно понимает и говорит по-испански. Уж не выучили ли вы по ошибке какой-нибудь другой язык, приняв его за…

Гневный возглас Паганеля прервал майора.

– Этого не может быть, Макнабс, – вмешался Гленарван.

– Тогда, дорогой Эдвард, пусть мсье Паганель растолкует нам, что происходит.

– Не буду я ничего растолковывать, – обиделся географ. – Вот книга, по которой я ежедневно занимался испанским. – С этими словами Паганель начал рыться в карманах своей куртки и извлек потрепанный томик.

– Это что за произведение? – Майор едва удостоил взглядом книгу.

– «Лузиады»[3]3
  «Лузиады» – эпопея о героических событиях португальской истории, написанная поэтом Камоэнсом в 1572 году.


[Закрыть], – сказал Паганель, – героическая поэма, которая прославила бессмертного Камоэнса!

– Что? – воскликнул лорд Гленарван. – Но ведь Камоэнс – португалец!

– Как?.. – заливаясь краской, пробормотал Паганель. – Выходит, все это время я учил португальский?

Глаза географа забегали за стеклами очков, и тотчас раздался громовой хохот обступивших его спутников. Патагонец и бровью не повел.

– Вот оно что! – воскликнул Паганель. – Вы только подумайте: стремиться в Индию, а оказаться в Чили! Изучать испанский, а выучить португальский! Нет, это уже чересчур!

Не выдержав, рассеянный ученый и сам захохотал.

– Итак, мы остались без переводчика, – заметил майор.

– Не отчаивайтесь, – хмыкнул Паганель, – португальский и испанский похожи, и это сходство поможет мне быстро исправить свою ошибку.

Ученый не преувеличивал – уже через несколько минут ему удалось обменяться с туземцем двумя-тремя словами. Он выяснил, что патагонца зовут Талькав и что это имя означает «Повелитель Грома». Должно быть, свое прозвище он получил благодаря ловкости в обращении с огнестрельным оружием.

Вместе с туземцем путешественники вернулись к Роберту. Талькав молча положил ладонь ему на голову. Затем он внимательно осмотрел мальчика, ощупал ушибы и ссадины на его теле, после чего сорвал на берегу ручья несколько стеблей дикого сельдерея. Вернувшись, он принялся растирать ими тело Роберта. Теперь мальчику требовалось только несколько часов покоя, чтобы встать на ноги.

Было решено на день и ночь остаться в долине. Ни припасов, ни мулов у них больше не было, но зато появился Талькав, опытный проводник. Именно он взялся снабдить всем необходимым экспедицию и для этого предложил отправиться в индейскую деревню вверх по течению ручья.

Полтора часа лорд, Роберт и Паганель двигались стремительным шагом, едва поспевая за великаном-патагонцем. Местность у подножия Кордильер была живописна и замечательно плодородна. Широкие озера, соединенные между собой сетью речек и ручьев, питали влагой зеленые равнины. В этом влажном царстве плавали черноголовые лебеди и бродили страусы нанду, скрытые по пояс высокой травой. Серые с белыми полосами на шее горлицы и желтые кардиналы красовались на ветвях деревьев, словно живые цветы, а певчие птицы наполняли воздух пронзительным щебетом.

Тольдерия, как называют свои поселения туземцы, располагалась в глубине долины, стиснутой отрогами Анд. Здесь обитали около тридцати индейцев-кочевников, которые пасли стада коров, быков, лошадей и овец.

Талькав взялся вести переговоры и добился успеха. За семь низкорослых лошадок с полной сбруей, сто фунтов вяленого мяса, несколько мер риса и десяток бурдюков для воды индейцы запросили двадцать унций золота. Вскоре все трое вернулись в лагерь, где их встретили восторженными криками.

Паганель словно сделался тенью Талькава: наконец-то он видел живого патагонца. Француз то и дело осыпал невозмутимого туземца испанскими фразами, и тот терпеливо выслушивал его и отвечал.

– Если я не добьюсь совершенства в произношении, будьте снисходительны ко мне, – заметил географ. – Кто мог предвидеть, что испанскому языку меня будет обучать патагонец!

16
Рио-Колорадо

22 октября в восемь утра Талькав подал сигнал к отправлению. Теперь путешественникам предстояло спускаться по отлогому склону к побережью. За минуту до начала похода Талькав свистнул, и в тот же миг из соседней рощицы появился рослый конь аргентинской породы. Это было поразительно красивое животное караковой масти, сильное и гордое. Конь отзывался на кличку Таука, что означает «птица», и был вполне достоин этого имени.

Талькав оказался великолепным наездником и охотником. К его седлу были приторочены предметы, которыми широко пользуются жители аргентинских равнин: лассо и болас – грозное оружие, состоящее из трех каменных шаров, соединенных длинным кожаным ремнем. Снаряжение патагонца завершал длинноствольный карабин.

Покинув долину у подножия гор, отряд оказался в краю сыпучих песчаных дюн, где в воздухе постоянно висела мельчайшая пыль, проникавшая в глаза и нос. Однако путешественники быстро продвигались вперед, и к шести часам вечера Кордильеры лишь смутно маячили на горизонте.

На привал остановились на берегу быстрой и мутной реки Неукен, стиснутой меж высоких красноватых утесов. А к вечеру следующего дня горизонт затянули тучи. Патагонец, взглянув на географа, указал на западную часть неба.

– Боюсь, – проговорил Паганель, обращаясь к спутникам, – погода начинает портиться…

Он не ошибся: к полуночи задул бешеный ветер. Лошади улеглись на землю, люди сбились в кучу. Однако неожиданно ветер стих, и остаток ночи прошел спокойно.

До места, где река Рио-Колорадо пересекается с тридцать седьмой параллелью, оставалось около трех дней пути. Гленарван нетерпеливо ждал встречи с туземцами, надеясь получить хоть какие-нибудь сведения о капитане Гранте. Однако их маршрут пролегал по безлюдным местам, редко посещаемым бродячими индейцами.

Талькав не задавал вопросов о маршруте, хотя и догадывался, что отряд не ставит своей целью добраться до какого-либо города. Каждое утро путники начинали двигаться навстречу восходящему солнцу и в течение дня не меняли направления. Вечером заходящее солнце всегда стояло у них за спиной. Но если патагонец и дивился этому, то не подавал виду. И все же в тот день, когда отряд достиг широкой дороги, по которой пастухи перегоняли скот, Талькав остановил коня и, обращаясь к Паганелю, проговорил:

– Это дорога в Кармен.

– Я знаю, – ответил географ.

– Мы повернем туда? – спросил индеец.

– Нет.

– Куда же мы идем?

– На восток.

– Тогда мы никуда не попадем.

В этот момент лорд Гленарван, приблизившись к Паганелю, спросил, почему проводник остановился.

– Нашего друга интересует, куда мы направляемся, – пояснил Паганель.

– Ну что ж, наш маршрут и в самом деле должен казаться ему странным, – заметил Гленарван. – Послушайте, а почему бы вам не рассказать патагонцу о цели нашей экспедиции?

– Индейцы понятия не имеют о географических координатах, а история с бутылкой и посланием покажется ему сказкой, – ответил Паганель.

– Тогда попытайтесь растолковать ему все как можно проще!

Такое объяснение потребовало немалого труда, и географу то и дело приходилось прерывать свою речь отчаянной жестикуляцией. Талькав невозмутимо следил за муками ученого. Наконец Паганель умолк и вопросительно уставился на туземца.

Талькав стоял совершенно неподвижно. На лице майора Макнабса появилась ироническая улыбка, и Паганель, задетый за живое, собрался было снова взяться за разъяснения, но индеец жестом остановил его.

– Вы… ищете пленника? – проговорил он.

– Верно! – оживился Паганель.

– Он должен находиться на прямом пути, который ведет от заходящего солнца к восходящему?

– Сущая правда…

– Тогда, если нужно, мы будем идти до самого солнца, – торжественно произнес Талькав.

Паганель пришел в восторг и тотчас перевел слова патагонца. Самое время было расспросить Талькава, не доводилось ли ему слышать о каких-либо чужестранцах, томящихся в плену у индейцев.

– Кое-что, – кратко отвечал патагонец.

Паганель, волнуясь и с трудом подбирая слова, продолжал задавать вопросы:

– Кто был этот пленник?

– Белый мужчина. Говорят – настоящий храбрец.

– Мой отец! – воскликнул Роберт Грант, а затем, обращаясь к Паганелю, спросил: – Как сказать по-испански: «Это мой отец»?

– Es mi padre, – ответил географ.

Роберт схватил Талькава за руки и с глубоким чувством произнес:

– Es mi padre!

– Твой отец? – удивился патагонец.

Умное и спокойное лицо индейца выразило сочувствие.

Однако Паганель еще не закончил. Он выпаливал свои вопросы, и ответы следовали незамедлительно.

Так все узнали, что европеец поначалу был захвачен в плен одним из племен, кочующих по равнине между реками Колорадо и Рио-Негро.

– А где он находился в последнее время? – спросил Паганель.

– У вождя Кальфоукоура, – ответил Талькав.

– Это далеко от нашего маршрута?

– Близко.

– А что за человек этот вождь?

– Он правит племенем пойуче. Это человек с двумя языками и двумя сердцами.

– То есть двуличный как в словах, так и в делах, – кивнул Паганель. – Сможем ли мы спасти нашего друга?

– Может быть, если он все еще там. Я слышал о нем давно. С тех пор солнце дважды посылало лето в пампу.

– Талькав, вы говорили об одном пленнике. Разве не было других?

– Этого я не знаю…

Возможно, пленников с самого начала разлучили. Но гораздо важнее было другое: среди индейцев все еще ходили слухи о европейце, попавшем к ним в плен. Время, когда это случилось, место, куда доставили пленника, и даже упоминание о его мужестве – все это, без сомнения, относилось к капитану Гарри Гранту.

Отряд с новой энергией устремился на восток. Путь пролегал по глинистой равнине, отшлифованной ветрами: ни камня, ни россыпей гравия. Вода была лишь в небольших прудах, вырытых индейцами для водопоя скота. Изредка встречались заросли кустарников; среди них поднимались белые стволы рожковых деревьев, чьи плоды были наполнены освежающей мякотью.

День 26 октября выдался нелегким. Путешественники рассчитывали к вечеру добраться до Рио-Колорадо и с самого утра гнали коней, пока на горизонте не заблестели заводи одной из красивейших рек пампы.

Паганель первым делом сбросил одежду и погрузился в красноватые воды реки. Течение оказалось таким быстрым, что лошади не решались пуститься вплавь. К счастью, двигаясь вверх по течению, путешественники обнаружили подвесной мост, построенный индейцами из ветвей, скрепленных ремнями, и перебрались по нему на левый берег.

Следующие два дня прошли без приключений. На закате лошади остановились на берегу большого озера Лаукем, горькая вода которого содержит много минеральных солей. Ночь была бы спокойной, если бы не обезьяны сапажу и дикие собаки. Многочисленные животные устроили настоящий концерт, который долго не давал путникам уснуть.

17
Пампа

Пампа раскинулась от тридцать четвертого до сорокового градуса южной широты. Слово «пампа» означает «низменность, поросшая травой». Роскошные луга, перемежающиеся рощицами акаций, придают западной части пампы неповторимый облик. Климат здесь не такой мягкий, как на побережье, и отличается суровой зимой и знойным летом. И сейчас, в октябре, погода стояла совершенно сухая и чрезвычайно жаркая.

На рассвете отряд снова выступил в путь. Лошади шли бодрым шагом среди высокой травы. Все реже и реже встречались водоемы. Талькав постоянно держался впереди, обследуя кустарники и распугивая чолинас – опасных змей, от укуса которых в течение часа погибает даже бык.

На ночлег отряд остановился у заброшенного ранчо – глинобитной хижины, обнесенной полусгнившим частоколом. В нескольких шагах от хижины была вырыта яма, в прошлом служившая очагом. Внутри жилища имелась скамья, покрытая бычьей шкурой, котелок, вертел и чайник для матэ – напитка из листьев одного из южноамериканских деревьев. Талькав приготовил несколько чашек этого чая, и путешественники с удовольствием запили им ужин.

На следующий день жара стояла невообразимая, и все же маленький отряд снова двинулся на восток. На его пути не раз встречались огромные стада коров и быков, которые из-за духоты предпочитали смирно лежать на траве. Пастухов нигде не было видно, и лишь пастушьи овчарки несли свою службу.

К полудню местность начала меняться. Злаки стали попадаться реже. Там и сям виднелись низкорослые колючие кустарники. Кóрма для лошадей становилось все меньше. Паганель поинтересовался у Талькава, где тот рассчитывает найти воду.

– В озере Салинас, – ответил индеец.

– А когда мы его достигнем?

– Завтра к вечеру.

Пришлось ограничить порции воды.

Вечером, после тридцатимильного перехода, был устроен привал. Ночью тучи москитов и комаров не дали никому сомкнуть глаз. Появление этих насекомых указывало на предстоящую перемену ветра, и вскоре он действительно поменял направление и задул с севера.

Лошади были крайне утомлены и умирали от жажды, и это несмотря на то, что всадники ради них урезали свою порцию воды.

Малреди, ехавший во главе отряда, вдруг повернул коня обратно и сообщил, что заметил вдали вооруженных индейцев. Лорд Гленарван оживился, но Талькав был вовсе не рад встрече с кочевниками, так как считал их грабителями. По его команде члены экспедиции собрались в плотную группу и привели в готовность все оружие.

Вскоре индейцы оказались на расстоянии выстрела. Однако их отряд состоял всего из десяти человек, и это успокоило патагонца. Гленарван двинулся было к ним, но не успел проехать и двадцати футов, как кочевники повернули коней и с невероятной быстротой исчезли из виду.

– Кто они, эти индейцы? – спросил Паганель.

– Гаучо, – ответил Талькав.

– Незачем было принимать меры предосторожности, – сказал француз.

– Почему? – поинтересовался майор.

– Потому что гаучо – мирные пастухи. Это индейцы приняли нас за грабителей и обратились в бегство.

– А мне кажется, они просто не решились напасть на нас, – проворчал Гленарван, раздосадованный тем, что ему не удалось вступить в переговоры с туземцами.

В восемь часов вечера Талькав сообщил, что они приближаются к озеру Салинас. Через четверть часа путешественники уже стояли на обрывистом берегу. Но здесь их ожидало страшное разочарование: в озере не было ни капли воды.

18
В поисках пресной воды

В прошлом множество экспедиций отправлялись из Буэнос-Айреса в эти края для добычи поваренной соли, так как воды озера Салинас содержат ее в большом количестве. Но из-за жгучего зноя тонкий слой воды испарился и соль выпала в осадок, превратив дно озера в сверкающее зеркало.

Когда Талькав говорил об озере как источнике питьевой воды, он имел в виду не Салинас, а множество пресных ручьев и речушек, впадающих в него. Теперь и они пересохли – всю влагу выпило солнце.

Вода, остававшаяся в бурдюках отряда, протухла и не годилась для питья. Изнуренные путешественники приютились в кожаной палатке, позабытой туземцами. Лошади бродили по берегу, пытаясь жевать сухие водоросли и тростник.

Паганель обратился к патагонцу с вопросом: что, по его мнению, следует предпринять. Географ и индеец говорили быстро, но Гленарвану удалось разобрать несколько слов.

– Мне показалось, что проводник хочет, чтобы мы разделились, да? – спросил он.

– Верно, – ответил Паганель. – Талькав предлагает, чтобы те, у кого лошади совершенно обессилели, продолжали медленно двигаться вдоль тридцать седьмой параллели. А те, у кого лошади в лучшем состоянии, опередив первый отряд, отправились на поиски реки Гуамини, что в тридцати милях отсюда. Если вода в этой реке есть, второй отряд просто дождется первого на берегу. Если же Гуамини пересохла, он двинется в обратном направлении – навстречу товарищам, чтобы избавить их от бесполезной траты сил.

– А что делать, если и эта река пересохла? – спросил Том Остин.

– Придется отклониться на семьдесят пять миль к югу, к отрогам Сьерра-Вентана. Там множество рек, текущих с гор. В это время они полноводны.

– Моя лошадь еще держится, – проговорил лорд Гленарван, – и я могу отправиться с проводником.

– О, милорд, возьмите меня с собой! – взмолился Роберт, словно речь шла о прогулке верхом. – У меня прекрасная лошадь… Прошу вас!

– Хорошо, – согласился Гленарван. – Втроем мы наверняка отыщем какой-нибудь источник!

– А вы, любезный Паганель, должны возглавить всех остальных, – подал голос майор. – Вы отлично знаете маршрут и пампу. Никто из нас не сумеет отыскать то место, которое Талькав назначит для встречи.

– Но, дорогой Гленарван, как же вы будете объясняться с Талькавом? – озадаченно спросил Паганель.

– Вряд ли нам придется подолгу беседовать, – ответил лорд, – а в экстренном случае тех испанских слов, которые я знаю, вполне хватит.

Уже на рассвете лошади Талькава, Гленарвана и Роберта Гранта были оседланы. Четверть часа спустя они уже потеряли из виду ту часть отряда, которая осталась на попечении географа.

Пустыня Салинас, по которой скакали всадники, представляла собой равнину, поросшую редким кустарником и мимозами. Кое-где встречались отложения соли, сверкавшие на солнце. Если бы не палящий зной, эти солончаки можно было бы принять за льды.

Другое дело Сьерра-Вентана, расположенная на восемьдесят миль южнее. Если река Гуамини тоже пересохла, именно в этот плодородный край пришлось бы отправиться разведчикам. Северо-западные склоны Сьерра-Вентаны покрыты пышными травами, а у подножия шумят леса, богатые ценными видами деревьев и кустарников. Там встречаются рожковое дерево, белый и красный квебрахо с драгоценной древесиной, пропитанный эфирными маслами наудубай, вирраро с роскошными лиловыми соцветиями и гигант тимбо, под исполинской кроной которого может укрыться от солнца целое стадо. Все это природное изобилие существует благодаря рекам, сбегающим по склонам горной цепи Вентана.

Лошади резво неслись вперед. Индеец часто оборачивался и одобрительно поглядывал на Роберта, который уверенно держался в седле.

– Браво, Роберт! – сказал мальчику Гленарван. – Похоже, Талькав доволен тобой. Из тебя выйдет отличный кавалерист!

– Это, конечно, хорошо, – смеясь, проговорил Роберт, – но отец мечтал сделать из меня моряка.

– Одно другому не помеха…

– Мой бедный отец! – внезапно опечалился Роберт. – Он был таким добрым! Когда вы узнаете моего отца, то непременно подружитесь с ним! Мы ведь найдем его, правда?

Во время этого разговора их лошади перешли на шаг.

– Да, – ответил лорд Гленарван. – Талькав указал нам след, а наш проводник заслуживает доверия…

В эту минуту патагонец жестом дал понять, чтобы они поторопились. Однако вскоре стало ясно, что изнуренным животным, кроме удивительной лошади Талькава, такая скачка не под силу. В полдень пришлось дать им часовой отдых.

Около трех часов дня вдали заблестела светлая полоса.

– Вода! – крикнул Гленарван.

Теперь уже не было нужды подгонять лошадей – животные сами помчались вперед. Через несколько минут они были на берегу Гуамини и вместе с всадниками бросились в реку.

– Ах, как вкусно! – смеялся Роберт, полными пригоршнями зачерпывая прозрачную воду потока.

– Слава Богу, надежды наших друзей оправдаются, – сказал Гленарван, переводя дух. – Здесь достаточно воды, если только мы не выпьем ее всю до капли.

– Может быть, стоит отправиться им навстречу? – спросил Роберт. – Так мы избавим их от нескольких часов страданий.

– Справедливо, мой мальчик, но как мы повезем воду? Все бурдюки приторочены к седлу Уилсона, а его с нами нет. Разумнее дождаться прибытия второго отряда, как и было условлено. Зато мы приготовим для них уютный ночлег.

Тем временем Талькав отправился искать подходящее место для привала. Вскоре ему удалось найти на берегу крытый загон для скота, имеющий всего три стены.

– Раз место для ночлега у нас есть, – проговорил Гленарван, – самое время позаботиться об ужине. Если мы попробуем поохотиться, то, пожалуй, не потеряем время даром. Ты готов, Роберт?

– Да, сэр, – ответил мальчик, вскидывая на плечо карабин.

Берега Гуамини казались местом сбора всей дичи с окрестных равнин. Целыми стаями бродили по отмелям и носились в воздухе похожие на красных куропаток тинаму, черные рябчики, желтые коростели и водяные курочки с великолепным зеленым оперением. Четвероногих – ни хищных, ни травоядных – не было видно, но Талькав, указав на густые прибрежные заросли, дал понять, где именно скрываются эти животные.

Поскольку косули и гуанако не подпускали охотников на выстрел, было решено преследовать другую дичь, и вскоре им удалось подстрелить дюжину куропаток и коростелей; кроме того, Гленарван метким выстрелом уложил поросенка пекари. Роберт добыл редкое животное – броненосца, мясо которого местные жители считают настоящим лакомством. Талькав погнал своего коня галопом прямо на замеченного им нанду – южноамериканского страуса – и метнул болас так ловко, что ремень мгновенно обвился вокруг ног птицы. Еще несколько секунд – и добыча лежала, распростершись на земле.

Со своими трофеями охотники возвратились к месту ночлега.

Со страуса сняли грубую шкуру и нарезали его мясо тонкими ломтиками. По совету Талькава броненосца, предварительно выпотрошив, положили на раскаленные уголья в его же собственном панцире. За ужином все трое ограничились жареными куропатками; кроме того, была подана холодная вода, показавшаяся путешественникам вкуснее лучших вин.

Наступившая ночь оказалась одной из самых темных – был канун новолуния. Величественное молчание воцарилось над необъятной пампой. Лорд Гленарван, Роберт и патагонец, растянувшись на травяном ложе, забылись крепким сном. Утомленные лошади тоже улеглись на землю. Лишь Таука спал стоя, даже во сне готовый ринуться вперед по первому зову хозяина.