Текст книги "Знатные распутницы"

Жюльетта Бенцони
Знатные распутницы

Жестокая Мабиль, или Белемская гадюка

Красивой она не была и знала это, но притягивала внимание золотисто-зеленым загадочным блеском кошачьих глаз, пышными, как львиная грива, огненно-рыжими волосами. Впрочем, молодые парни редко заглядывались на коротконогую, веснушчатую и носатую девушку, преждевременно располневшую от чудовищных нормандских пирушек.

Душа ее была под стать телу, и в свои пятнадцать лет Мабиль Тальва, графиня Белемская (пожалуй, самая богатая и самая могущественная из всех наследниц в Нормандии), отличалась не только неистовыми страстями и жестокостью, редкой даже для одиннадцатого века, – склонность Мабили к обману и коварным интригам, страсть ко лжи и алчность с детских лет приводили в ужас ее кормилиц, подруг, пажей, слуг и даже суровых воинов, охранявших родовые замки.

Справедливости ради надо признать, что эти качества Мабиль явно получила по наследству. Ее отец, Гийом Тальва по прозвищу Заяц, был, вероятно, самым опасным, но вместе с тем и самым трусливым мерзавцем во всей Нормандии.

Гийом Заяц происходил из старинной бретонской семьи, которая веком раньше пришла искать счастья на плодородных нормандских землях. Среди его предков, надо сказать, были и достойные люди. Первому из Тальва Ивону, умнице, строителю стенобитных орудий, выпала большая удача – вырвать из рук Людовика Заморского юного герцога Ричарда I Нормандского. По услуге было и вознаграждение: обширное и богатое графство, в которое входил весь Перш.

Сын Ивона Гийом получил во владение землю Алансонне. Он тоже был строитель, но сооружал крепости. Гийом воздвиг укрепленные замки в городах Белем, Донфрон, Мортань, Алансон. Насилие было тайным грехом рода Тальва, чем богаче становился Гийом, тем алчнее стремился он к большей власти. Скоро у него было куда больше врагов, чем замков…

В ту пору Нормандия совсем недавно была покорена суровыми и жестокими северянами-викингами, и в этих краях дипломатии почти не существовало. Подлинной властью обладало только оружие, силу закона заменяла военная сила. Даже герцогам едва удавалось поддерживать видимость порядка.

Так Гийом Тальва, восставший против Роберта II по прозвищу Дьявол, был уничтожен почти со всей своей семьей. Из четырех его сыновей уцелел лишь младший – Гийом-Заяц, который с великим умением избегал подставляться под удары и благодаря своей хитрости легко заполучил все огромное состояние семьи.

Став графом Белемским, он железной рукой правил в своих владениях и самоуверенно считал, что ему все дозволено. Да и кого ему было бояться? Герцог Роберт, погибший в Святой Земле, оставил после себя наследником одного бастарда, маленького Гийома, дитя его любви с Арлетт, красивой дочерью кожевника из Фалеза. Против этого младенца поднялись все знатные бароны, алчные и уверенные в том, что они быстро расправятся с беспомощным, почти лишенным поддержки мальчишкой, а потом перережут друг друга в борьбе за герцогскую корону. Несколько верных сторонников юного Гийома переправили его во Францию, вверив покровительству короля, но отсутствие верховной власти в Руане оставляло баронам простор для любых жестоких фантазий…

В один прекрасный день Тальва – он уже был женат и имел троих детей – влюбился в молоденькую девушку, кстати, очень богатую, ибо у него чувства всегда опирались на материальную основу. Прежняя его супруга, кроткая и непорочная Геребурга, стала досадной помехой этим планам, а Тальва не терпел никаких помех…

Утром в Пасху 1042 года графиня Геребурга, взяв с собой всю женскую прислугу и держа за руку дочь Мабиль, которой тогда было десять лет, с большой пышностью направилась в церковь на праздничную мессу. Она не прошла и полдороги, как на процессию напал вооруженный отряд; прежде чем наброситься на графиню, солдаты разогнали прислугу и отшвырнули в сторону девочку, которая покатилась по земле и ударилась о камень. Когда убийцы уехали, на дороге остался лишь труп Геребурги – задушенная головным покрывалом, она распростерлась на земле в парадном платье из пурпурного шелка…

Это чудовищное преступление потрясло весь город, но никто не осмелился и рта раскрыть. Только Мабиль, глядя отцу прямо в глаза, сказала:

– Ваши люди и меня едва не убили! Я тоже должна готовиться к смерти?

Тальва гнусно ухмыльнулся.

– Я не стану убивать тебя, если ты пообещаешь быть любезной со своей новой матерью.

– Я буду любезна! – обещала девочка, но волна ненависти, захлестнувшая ее сердце, смыла все человеческие чувства, какие оставались еще в детской душе.

Отец показал дочери, как следует добиваться своего, и этот урок она не забудет… Когда через два дня после гибели Геребурги Тальва женился на девушке, красотой и землями которой жаждал обладать, улыбающаяся дочь убитой присутствовала на свадебной церемонии. Пристально глядя на новобрачных, Мабиль думала, что она, хотя и некрасива, сможет достичь большой власти и получить огромное богатство, что ее отец, сам того не зная, трудится ради нее, ради того дня, когда она, избавившись от родных, станет единственной хозяйкой сказочного состояния.

Кстати, эта постыдная свадьба была отмечена кровавым происшествием…

В Белемском графстве проживала могущественная семья Жируа, знатных вассалов Тальва, которые владели Эшофуром, Монтрей Л'Аржиле и всей долиной реки Шарантон. Этих Жируа, тоже бретонцев по происхождению – в прошлом они были союзниками и друзьями рода Тальва – в графстве любили так же сильно, как ненавидели Гийома Тальва. То была великолепная семья: четыре дочери и семь белокурых великанов сыновей, прирожденных воинов и наездников. Богатство их составляли земли, принесенные в приданое женами или завоеванные мечом.

Разумеется, Жируа признавали графов Белемских сюзеренами, но землями своими владели полновластно, и теперь Тальва горел желанием присвоить эти владения…

Увы, с недавних пор семью Жируа преследовали несчастья. Старший сын, Эрно, сойдясь в единоборстве с угольщиком из своих лесов, погиб, сломав позвоночник, на каменных плитах во дворе собственного замка. Второй сын, Фульк, пал в 1040 году от руки своего брата Роберта, защищавшего их общего опекуна Жислеберта де Бриона, которого семья Жируа обвинила в растратах. Шестой сын Гуго был случайно застрелен из лука на состязаниях в стрельбе, а самый младший, Жируа, скончался, сойдя с ума.

Осталось только трое: благородный Гийом, невольный убийца Роберт и редкостный человек, возвышенная душа Рауль, который избрал путь монашеского служения и изучал медицину. Воспитанный в большом аббатстве Бек-Эллюэн, он уединился в монастыре Сент-Эвру (который всем был обязан его семье), чтобы учиться облегчать страдания человеческие – в ту эпоху стремление крайне редкое и для знатного сеньора совершенно необычное. Из-за неудачно выстриженной тонзуры народ, обожавший Рауля, прозвал его Плохо Коронованным.

Из трех сыновей Жируа Тальва сильнее всего ненавидел Гийома, потому что тот был самый богатый. Он пригласил Гийома на свою греховную свадьбу, а тот, добрая душа, подумал, что отказ огорчит соседа, навлекшего на себя всеобщую злобу. Гийому не повезло…

После свадебного пира Тальва удалился с молодой женой в спальню, выдав Гийома Жируа своим людям, которые стали его мучить; они отрезали Гийому уши, нос, выкололи глаза и оскопили с диким зверством, которое впоследствии оправдывали тем, что обезумели от вина. Ибо несчастный не умер от этих страшных мучений, которые, кстати, происходили на глазах Мабили и доставили ей большое удовольствие…

Вылеченный Фюльбером и Жаном Глухим, учителями брата Рауля, бедный Гийом выжил, скрыл изуродованные лицо под вуалью и решил стать божьим человеком. Однако пока он залечивал раны в родовом замке Пон Эшанфре, Роберт поехал в монастырь Сент-Эвру.

– Нас осталось только двое! – сказал он Раулю. – Прежде всего ты – Жируа, а потом уже монах. Ты любимый брат Гийома, помоги же мне заманить в западню Тальва и покарать за его злодеяние!

Тогда могучий монах покинул свою келью, снова облачился в обшитую железными шипами кольчугу, привесил к поясу длинный нормандский меч, но отказался от шлема, дабы, уповая на милость божью, сражаться с обнаженной головой – и последовал за Робертом.

Собрав своих людей, они начали невероятную погоню. От их гнева Тальва, оправдывая собственное прозвище, бегал, как заяц, повсюду таская за собой жену и дочь, не принимая боя, из которого (он это понимал) живым не выйдет. Он переезжал из одного замка в другой, скрывался в них с утра понедельника до вечера среды, ибо закон Церкви устанавливал Божье Перемирие, запрещавшее прибегать к оружию в остальные дни недели. В эти дни Тальва вновь появлялся на людях, насмехаясь над своими врагами, но все-таки избегал приближаться к ним; потом он исчезал, чтобы укрыться в другом своем логове. Мабиль, молчаливая, погруженная в свои мысли, следовала за отцом, но в душе вовсю наслаждалась его страхами…

Каждый раз братья Жируа, убедившись, что птичка упорхнула, сжигали пристанище Тальва, затем, стиснув зубы и еще больше помрачнев, опять устремлялись в погоню.

Однажды к ним пришел молодой человек.

– Чтобы поймать одного Тальва, нужен другой Тальва… Позвольте мне помочь вам, – предложил он братьям.

Это был родной сын Зайца Арнульф, который стоил своего папаши. С трудом преодолев отвращение, братья приняли его услуги и обложили свою дичь, которая, впрочем, снова от них ускользнула. Но на этот раз Тальва так перепугался, что бежал во Францию, предоставив братьям полную свободу действий. Кстати, вскоре после этого Арнульф умер от несварения желудка. У какой-то монахини он украл поросенка и один целиком его съел.

Теперь наследниками Тальва остались только его сын Ивон, епископ в Се, и – Мабиль. Она часто подумывала убить отца. Мабиль была очень сведуща в ядах – в подругах у нее ходила одна белемская колдунья – но еще не пришло время возвращаться в Нормандию и потребовать назад свои владения… В Нормандии теперь все изменилось: герцог Гийом, Гийом Бастард, вернулся туда во главе огромного войска. В 1047 году под Мезидоном он разбил мятежных баронов и снова стал властителем Нормандии, которой правил железной рукой…

– Вы не сражались против герцога, отец мой, – сказала Мабиль. – Пришло время поехать в Руан, чтобы изъявить ему преданность и потребовать ваши владения. Герцог не сможет отказать, ибо вы слишком знатный сеньор!

Тальва, последовав совету дочери, приехал в Руан, где был принят очень милостиво. Гийом отнесся к Тальва по-доброму, но сразу дал ему понять, что земли будут возвращены при одном условии – браке дочери и единственной наследницы Тальва с правой рукой герцога, его самым преданным слугой Роджером Монтгомери, сеньором Вимутье…

Тальва и Мабиль с восторгом согласились. Первый – потому, что земли Монтгомери, находившиеся рядом с владениями Жируа, давали возможность окружить его извечных врагов; вторая – потому, что Монтгомери обладал всем, что привлекало ее… даже умением пользоваться ядом, излюбленным его оружием. Ведь стараниями «правой руки» герцог аккуратно избавился от своего опекуна и регента, герцога Алена Бретонского.

Свадьбу с большой пышностью справили в Руане, а вскоре сам Гийом не без труда женился на неукротимой Матильде Фландрской, которую ему пришлось избивать до полусмерти, чтобы выбить признание в любви.

Став госпожой Монтгомери и освободившись от отцовской опеки, Мабиль начала претворять в жизнь свой обширный, давно задуманный план. Первым отправился на тот свет ее отец, прекрасно отужинавший в замке зятя. Потом она занялась семьей Жируа.

Последние впали в немилость у герцога. Монтгомери удалось заполучить часть их земель. Гийом, прозванный Безухим, отправился в паломничество на Святую Землю, а его сын Эрно бежал на Сицилию. Рауль тоже покинул родные края, чтобы предаться на Сицилии самым серьезным занятиям медициной вместе с прославленным Тротулой. Оставался, однако, Роберт, женатый на кузине герцога Аделаиде. Впрочем, Мабиль сумела стать ее близкой подругой, и скоро все свершилось согласно желаниям этой страшной женщины: как-то вечером Роберт умер, отведав роскошных яблок, какими его угостила собственная жена.

После этого Мабиль твердо уверовала в свою победу. Владения Жируа практически остались без хозяина. Оставалось лишь протянуть руку…

Внезапно из Италии вернулся Эрно; он привез в подарок герцогу дорогой плащ и изъявил ему свою покорность. Все пришлось начинать сначала, но жена Монтгомери была не из тех, что так легко сдаются. Со всей любезностью, на какую она была способна, Мабиль пригласила молодого человека на званый ужин. Безрезультатно. Вовремя предупрежденный, Эрно не отозвался на приглашение.

Тогда она попыталась добиться своего иным способом: в тот день, когда Эрно готовился въехать в родовой замок Эшофур, ему, поздравляя с благополучным прибытием, поднесли кубок охлажденного вина. Эшофур какое-то время находился в руках Мабили, и Эрно отказался от кубка; но один из его спутников, страдая от жажды, выпил вина и в тот же вечер умер. К несчастью, этим спутником оказался шурин Мабили, Жислеберт Монтгомери!

Отравить Эрно опять не удалось… но сам сатана был заодно с этой чудовищной коротышкой. Мабиль подкупила камердинера Эрно, некоего Роже Гулафра де Гулафриера, который за кругленькую сумму охотно взялся приготовлять напитки своему господину. И вот, благодаря питью Мабили, Эрно тоже отправился к праотцам. У него остался сын, который предпочел побыстрее предложить свои услуги королю Франции – и тем самым оказаться подальше от опасной соседки.

Впрочем, время шло. Герцог Гийом, сопровождаемый Монтгомери, отправился завоевывать Англию. Герцог осыпал почестями семью своего преданного слуги, но Мабиль не любила море. Она предпочитала жить в нормандских владениях, округлять их с помощью искусно раздаваемых отваров и допуская к себе в постель тех своих вассалов, кого находила неплохо сложенными. К великой радости, надо признать, собственного мужа, которого подобная жена теперь приводила в ужас: он больше не хотел жить с ней под одной крышей.

Спустя много лет, 2 декабря 1082 года возмездие наконец настигло отравительницу. В тот день Мабиль, верная старой привычке, выкупалась, как обычно, в ледяной воде речки Див. Румяная и посвежевшая, она вернулась домой, легла в чем мать родила (согласно обычаям того времени, спали голыми) на постель, стоявшую у жарко горевшего камина. Кстати, уже стемнело, и Мабиль, приказав подать себе обильный ужин, готовилась отойти ко сну, когда дверь распахнулась, и в спальню ворвались трое вооруженных до зубов мужчин.

Она не успела даже вскрикнуть: миг – и ее голова, срубленная мастерским ударом меча, покатилась по полу. Свершил этот подвиг кузен семьи Жируа, Гуго де Сожэ, у которого в пользу Мабили тоже был отнят родовой замок. После чего поборники справедливости растворились в темноте – сын Мабили, охранявший замок, даже не заметил их вторжения. Через несколько часов он для вида бросился за убийцами в погоню, но никого так и не догнал…

Нормандскую Локусту[1]1
  Локуста– знаменитая древнеримская отравительница. Казнена в 68 г. (Прим. пер.)


[Закрыть] похоронили в монастыре Троарн… Роджер Монтгомери, овдовев, спокойно продолжал свою ослепительную карьеру, которая привела его к посту вице-короля Англии. Там он с помощью своей новой супруги стал родоначальником английской ветви дома Монтгомери…

Пылкая Бертрада, или Как становятся королевой

В 1092 году город Тур готовился отметить праздник Троицы с необычайной пышностью. Приказ графа Фулька был категоричен: необходимо сделать все, чтобы ожидаемый гость мог составить самое лестное представление о провинции Анжу вообще и о ее сеньорах Плантагенетах в частности, ибо упомянутый гость был важной особой! Речь шла о короле Франции Филиппе I, и поскольку он славился своим необыкновенным пристрастием к роскоши, Фульк понимал, что анжуйцам следует превзойти самих себя, дабы не ударить лицом в грязь.

Однако среди тех, кто ждал приезда короля, в Туре была одна особа, ожидавшая его с особым трепетом – Бертрада, прекрасная графиня Анжуйская, супруга сюзерена Анжуйского дома. Этот визит на самом деле был исключительно делом ее рук, и она возлагала на него большие надежды…

Несколько недель назад Бертрада, не в силах больше сдерживать свое жгучее любопытство, отправила Филиппу письмо, о котором можно лишь сказать, что оно было довольно необычным, так как замужняя женщина обращалась к женатому мужчине. Вкратце его содержание было таково: «У меня неудачный брак, я несчастлива в любви, ибо я, хотя никогда с вами не встречалась, люблю вас и поклялась, что не буду ни телом, ни душой принадлежать ни одному мужчине, кроме вас…»

Подобные признания поражают воображение, даже если ты женат, даже если ты король – но особенно если ты Филипп I. Этот французский король был человеком, мягко говоря, необычным. Сын Генриха I и русской княгини Анны Киевской (единственный случай, когда русская женщина стала королевой Франции), он унаследовал от матери ослепительную славянскую красоту, неистовый характер, имя Филипп – византийское и крайне редкое во Франции, где короли больше склонялись именовать себя Людовиками – и, разумеется, славянское обаяние. То обаяние, что навевало грусть на многих женщин в королевстве и приводило в восторг нескольких скромных счастливиц.

Однако этот белокурый великан, сложенный как бог, и могучий, как медведь, был с пятнадцати лет женат на розовой и пухленькой Берте Голландской, которая с годами превратилась в жирную, краснолицую бабу. Она ему родила (не без труда, ибо первенца пришлось ждать восемь лет) двоих детей: Людовика и дочь Констанс, которые уже с детских лет явно проявляли склонность к материнской полноте.[2]2
  Людовик еще в детстве носил прозвище Толстый. (Прим. автора)


[Закрыть]

Легко понять, что Филипп, большой поклонник чистой красоты, как и его мать, с восторгом принял своеобразный зов о помощи, с которым обращалась к нему графиня Анжуйская… тем более что Бертрада славилась своей красотой. Сеньоры и менестрели наперебой восхваляли блеск ее карих глаз, иссиня-черные волны кудрей, изящество походки, гибкое тело и совершенные черты лица. Скоро король не смог сдержать нетерпения и известил своего вассала о том, что нанесет ему визит вежливости, сославшись на давнее желание побывать в таком богатом плодородном и столь искусно управляемом владении. Фульк, испив королевской лести, распушил перышки, поднял на ноги всех своих слуг и вассалов, чтобы полностью оправдать восхваления Филиппа.

Можно было бы пожалеть злосчастного слепца, если бы Фульк был человеком симпатичным. Увы, ему не дано было пробуждать симпатию! Подданные, хорошо знавшие графа, дали ему прозвище Мрачный, иначе говоря, Злой или Ворчливый. В случае Фулька подобное прозвище скорее было благозвучным эвфемизмом.

Первым убедиться в этом смог его старший брат Жеффруа Бородатый. Недовольный тем, что он получил в удел Сентонж, тогда как Жеффруа досталась львиная доля семейных владений – Анжу и Турень, грубый Фульк взял быка за рога: с мечом в одной руке и с личным стягом в другой он пошел войной на брата. Вероятно, Фульк оказался лучшим воином, ибо Жеффруа, наголову разбитый и взятый в плен в Бриссаке, попал в застенки брата, где на протяжении тридцати лет, до самой смерти мог предаваться раздумьям о дурном нраве младшего брата. Фульк между тем занял его место.

Трем первым женам графа (Бертрада была четвертая) повезло с мужем не больше, чем Жеффруа – с братом. Хильдегарда де Божанси умерла от изрядной взбучки, которую собственноручно задал ей нежный супруг в легком приступе дурного настроения. Двух других, Эннэгарду де Бурбон и Аренгарду де Кастийон, постигла не лучшая участь. Фульк избавился от них самым благочестивым образом: он расторгнул брак, и теперь обе женщины предавались в монастыре унылым воспоминаниям о своем придирчивом муже.

Помня все это, легко понять, что гордая Бертрада, хоть и была красива и сумела подарить супругу долгожданного сына, не строила иллюзий насчет того, что ее ожидает в будущем: рано или поздно Фульк невзлюбит ее, но, поскольку Бертраду не манила ни монастырская жизнь, ни преждевременная смерть, одному богу известно, чем все это закончится! Потому-то она и решила опередить мужа и обеспечить собственную безопасность. Бертраду всегда влекло к красивым мужчинам, а уж Мрачный в их число не входил.

Приезд Филиппа I в Тур, сопровождавшийся необыкновенной пышностью, утвердил Бертраду в мысли, что она оказалась полностью права, послав королю письмо. Они полюбили друг друга с первого взгляда; белокурый гигант сразу покорил сердце пылкой графини, а пленительная красота Бертрады породила в сердце короля ту всепожирающую страсть, которая длится всю жизнь и от которой нет спасения.

На другой день после прибытия короля они в недолгой беседе выяснили взаимные чувства.

– Я приехал потому, что вы просили меня об этом, – сказал Филипп. – Я увидел вас, и мое сердце отныне принадлежит вам всецело, но сумел ли я покорить ваше сердце?

– Мое сердце давно отдано вам, – объявила Бертрада этому необычному государю, – но, если вы хотите, чтобы я принадлежала только вам, вы должны похитить меня!

– Когда и где вам будет угодно! Я готов сделать это прямо сейчас, я знаю, что больше не смогу без вас жить.

Король был мужчина решительный, но в этом отношении прекрасная графиня ему не уступала. Король также хорошо умел скрывать свои чувства, и покуда Филипп вместе с Фульком торжественно открывал в церкви Святого Иоанна новую купель и клялся своему хозяину в вечной дружбе, Бертрада, оставшаяся дома под предлогом недомогания, готовилась к бегству. Официальные проводы уже состоялись. Завершив визит, король покинул Тур сразу после церковной церемонии, чтобы отправиться в город Орлеан, где располагался королевский двор. Когда после полагающихся по обычаю взаимных поздравлений Филипп распрощался с хозяином и сел в седло, чтобы двинуться в обратный путь, Бертрада с учащенно бьющимся сердцем и улыбкой на губах слушала, как сначала взмывают в воздух, потом затихают громкие возгласы, которыми приветствовали отъезд именитого гостя. Бертрада знала, что очень скоро она снова встретится с Филиппом. Уедет он недалеко…

До первого же моста, переброшенного через речку Бёврон, где король остановится, чтобы устроить своей красавице ложную западню. Бертрада, взяв с собой лишь двух камеристок, ближе к вечеру села на лошадь и выехала из замка, сказав, что желает помолиться в ближайшем монастыре. Однако, едва выбравшись за городские стены, она пришпорила коня и галопом примчалась к тому, кого в мыслях уже считала своим любовником.

Через час под пологом шелкового шатра, который король приказал разбить на берегу реки, мечты пылкой парочки стали явью. То была чудесная, под звездным небом ночь любви, ночь неистовой страсти, которую они не забудут никогда. На другой день любовники, наслаждаясь медовым месяцем, отправились в Орлеан. Они старались не спешить, дабы посланцы Филиппа успели навести порядок в королевском дворце, где жила ни в чем не повинная Берта Голландская, жертва ожирения и любви к сладостям.

Из мнимой деликатности король счел не совсем удобным явиться с молодой подругой к старой жене… И потому в то время, когда в шатре король приобщал Бертраду к страстным радостям разделенной любви, его посланцы во весь опор мчались во дворец, чтобы сообщить королеве о крахе ее супружеской жизни и о довольно скором, неизбежном расторжении брака. Именно поэтому несчастной женщине дали время лишь собрать узел с вещами, потом посадили ее в закрытые носилки и под усиленной охраной отвезли в монастырь Монтрёй-сюр-Мер. Это был хороший, богатый монастырь, и для тогдашнего времени жить в нем было довольно удобно. К тому же это главное – Филипп не знал монастыря, более удаленного от столицы. Легко догадаться, какими глазами дети изгнанницы, толстый Людовик и его сестра Констанс, смотрели на ошеломляющее вторжение в их жизнь новой отцовской любовницы.

– Рано или поздно нам придется избавиться от этой женщины, – прошептала Констанс.

– Чем раньше, тем лучше, – эхом отозвался Людовик.

Этот общий замысел суждено будет осуществить Людовику, ибо прежде Бертрада избавится от Констанс – приятным, но неотвратимым образом, то есть выдав дочь Филиппа замуж.

Но что тем временем делал турский Менелай, супруг этой новой Елены? Естественно, Злой Фульк не преминул воспользоваться таким прекрасным поводом, чтобы прийти в неистовую ярость. Этот предок королей Англии, к несчастью, не стал родоначальником английского юмора. Он рвал и метал, осыпал Филиппа и Бертраду ругательствами, которые делали честь его богатому словарному запасу, и призывал весь христианский мир в свидетели своего горя. Все знали, что Фульк легко избавился от трех жен подряд, но всегда оскорбительно сознавать, что другой опередил тебя и оставил в дураках!

Поскольку Бертрада разлюбила мужа и дала ему это понять столь неопровержимым образом – Фульк обнаружил вдруг, что на самом деле всегда любил только Бертраду.

Первым его порывом было взяться за оружие и отправиться штурмовать Орлеан, но Фульк быстро опомнился: любовники, укрывшиеся в крепости под надежной защитой мощной армии, ничуть его не боялись – как гласит старинная пословица, любовь смеется надо всем. Фульк понял, что впустую потеряет время и, поразмыслив, повернул назад, но вместо того чтобы ехать домой, отправился в Рим.

Филиппу и впрямь пришла в голову блестящая мысль: не довольствуясь тем, что он заточил в монастырь супругу и похитил жену своего вассала, король задумал жениться на Бертраде. Он желал, чтобы его возлюбленная поскорее стала королевой. Обращаться в Рим, дабы испросить разрешения на этот брак, казалось ему нестерпимо долгим. Впрочем, если ты король, легко найти предупредительных людей, всегда готовых оказать тебе услугу. И такие люди нашлись; несколько епископов-доброхотов, желая потрафить королю, спокойно расторгли его брак с Бертой, после чего епископ Санлисский Юрсьон согласился благословить в Париже слегка поспешный союз Филиппа с Бертрадой.

Эта последняя новость и подвигла Фулька ехать в Рим, чтобы выяснить, как папа смотрит на подобное святотатство. Замысел, собственно, был неплох: папа Урбан II относился к подобным делам крайне строго. Увы, сейчас поглощенный борьбой духовенства со Священной Империей, Папа Римский не склонен был воевать с безнравственностью. Кроме того, он уже несколько лет был одержим идеей крестового похода, который отнимет у неверных Гроб Господень и сделает безопасными паломничества в Иерусалим. Наконец, папа был человек мудрый и прекрасно понимал природу человеческую: он полагал, что такая неистовая страсть очень скоро угаснет сама собой и все вернется на круги своя, так что папе не придется восстанавливать против себя одного из могущественных государей Европы в тот момент, когда он крайне нуждается в его помощи.

За это время преступная чета успела произвести на свет двоих детей, а несчастная Берта – умереть от тоски в своем монастыре. Случилось это в 1094 году. Получив известие о смерти жены, Филипп тотчас созвал в Реймсе большое собрание епископов, чтобы окончательно узаконить свой брак.

Однако он поторопился. Хотя Берта Голландская была мертва, сам Фульк пребывал в полном здравии. В силу этого пышное собрание епископов ничего не смогло узаконить, ибо на сей раз папа, считая, что дело зашло слишком далеко, разгневался: он начал с того, что отлучил короля Франции и его сожительницу от церкви. Потом папа созвал в городе Ним церковный собор и лично на нем председательствовал.

Несколько обеспокоенный тем оборотом, какой принимали события, Филипп обещал отречься от Бертрады и ненадолго расстался с ней; это время было необходимо папе, чтобы дать королю отпущение грехов и вернуться в Рим. После этого король, не в силах сопротивляться своей пылкой страсти, снова призвал к себе Бертраду, но притворялся глухим, когда ему напоминали о крестовом походе. Король не выносил даже мысли о том, чтобы хоть несколько дней прожить в разлуке со своей подругой, потому и не горел желанием отправляться на край света и там, быть может, сложить голову, вместо пылких объятий Бертрады тешась только приятными воспоминаниями. Филипп, конечно, решился бы взять с собой Бертраду, но лишь одному богу известно, как Урбан II отнесся бы к присутствию веселой графини в рядах воинства Христова…

Папа, которого известили о неблагочестивых выходках Филиппа, сильно разгневался и не только снова отлучил от церкви прелюбодейную пару; на сей раз он вынес интердикт всему Французскому королевству. В ту эпоху это было грозное оружие в руках церкви: в королевстве должна была прекратиться вся религиозная жизнь, то есть больные оставались без ухода, мертвые – без погребения, умирающие – без утешения, дети – без крещения, а свадьбы – без благословения. Словом, это означало духовную смерть королевства.

Народ, страдая от горя, запирался в домах и молил бога вразумить своего суверена. Филипп не прислушивался к этим мольбам. Поглощенный своей любовью, король пренебрегал страданиями подданных. С вызывающим бесстыдством любовники выставляли напоказ свою связь. Казалось, отлучение от церкви совершенно не волнует эту пару, и, когда при въезде в какой-нибудь город колокола молчали, двери домов закрывались, а люди бежали от них как от чумы, Филипп и Бертрада смеялись над тем, что они именовали трусостью мужланов. Даже в тот день, когда после их отъезда колокола зазвонили снова и жалобный их звон преследовал любовную пару, Филипп склонился к своей спутнице и со смехом сказал:

– Слушай, красавица моя, слушай, как они нас гонят!

Несмотря на прочность этой безоблачной любви, бесстыдники, вероятно, стали бы сговорчивее – очень уж велики были страдания народа и опасен ропот сильных мира сего. Увы, в тот год, когда крестоносцы Готфрида Бульонского вошли в Иерусалим, великий папа Урбан II скончался. Его преемник Паскаль II отнесся к Филиппу и Бертраде гораздо снисходительнее.

Он прислал во Францию двух своих преданных людей – кардиналов Жана де Губбио и Бенедикта, велев им без лишнего шума уладить дело: старая история слишком уж затянулась, но в конце концов такая стойкая любовь даже заслуживает уважения. Словом, пришлось Злому Фульку отступить – у него и так хватало дел дома. Сыновья Фулька перессорились и угрожали перерезать друг другу глотки. Так молодой Фульк, сын Бертрады, сумел вырваться из рук своего старшего брата Жеффруа-Мартеля, только бежав ко двору Франции, где он, разумеется, нашел приют, деньги и поддержку.

После этого удрученный отец приехал к бывшей жене и своему сопернику, чтобы изъявить им благодарность; примирение прошло как нельзя лучше, что развязало руки обоим кардиналам, которые ничего не предпринимали, не желая нарушать воцарившееся семейное согласие.