Текст книги "Рубин королевы"

– Он не явился?

– Нет. И даже не прислал ни словечка, чтобы объяснить свое отсутствие. Я ждал сколько мог, но у меня была назначена важная встреча поблизости Яффы, и пришлось выйти в море. Покончив с делами, я решил навестить вас, чтобы хоть что-то узнать. К несчастью, у вас, похоже, не больше информации, чем у меня самого.

– И что вы предполагаете? Считаете, что он… мертв?

Узкое выразительное лицо барона Луи, хмурое от тревожных мыслей, вдруг словно бы осветилось изнутри:

– Самая правдоподобная из гипотез, но… не могу в это поверить! Понимаете, я хорошо его знаю, и он мне очень дорог. Мне кажется, если б его не стало, я бы почувствовал…

– Да услышит вас Бог!

– К тому же он совсем недавно освободился от своего злейшего врага, не правда ли? Граф Солманский предпочел смерть суду по делу об убийстве… Это такое облегчение, поверьте!

Морозини немного помолчал. Взгляд его блуждал по мраморным столикам, за которыми сидели посетители. Одни оживленно беседовали, другие флиртовали, мечтали, кто-то, заслушавшись, воспарял на крыльях музыки, исполнявшейся небольшим оркестром. Все они в той или иной мере наслаждались покоем и безмятежностью предвечернего часа, и только их с бароном обступили тревожные тени. Альдо спрашивал себя, как поступить, и никак не мог решить, должен ли он поделиться с Ротшильдом своими подозрениями, что Солманский куда живее, чем тому кажется.

Внезапно его взгляд замер: две женщины устраивались за столиком всего в нескольких шагах от их стола, прятавшегося в тени длинных листьев пальмы в кадке. На одной было черное платье, с крепового тока спускался шарф, обвивавший шею, на другой – серое с темно-красной отделкой. Со стороны они казались близкими подругами. До князя донесся знакомый смех, волна отвращения затопила его, отозвавшись горечью во рту: он узнал Анельку и Адриану Орсеоло. Альдо щелкнул пальцами, подозвал официанта и заказал коньяк с водой, предварительно спросив, не желает ли того же барон. Тот с беспокойством смотрел на Морозини:

– Нет, спасибо. Вы… вы плохо себя почувствовали?

Вытащив платок, Альдо дрожащей рукой утер пот со лба. На мгновение ему показалось, будто его невидимыми щупальцами опутывает некий заговор, но он резко отбросил эту мысль, уже приняв решение:

– Ничего, ничего, не волнуйтесь, барон. Боюсь только, мне сейчас придется сообщить вам неприятную новость. Я подозреваю, что Солманский жив. Конечно, у меня нет полной уверенности, но…

– Жив? Это невозможно!

– Для этого человека нет ничего невозможного. Не забудьте, что в его распоряжении состояние Фэррэлса, что у него есть подручные – одному Богу известно, сколько их! – а главное, члены его семьи. Сын, не слишком обремененный щепетильностью, и дочь… возможно, самое опасное существо, какое мне доводилось видеть в жизни.

– Вы знакомы с ней?

– Я даже на ней женат. Она – в нескольких шагах от нас: вон та женщина в черной шляпке, которая болтает с особой в сером. Вторая – моя кузина и… убийца моей матери. На преступление ее толкнула любовь к Солманскому, с которым у нее была связь.

Хладнокровие Луи Ротшильда было почти легендарным, но, слушая князя, он вытаращил глаза так, словно перед ним предстали все кошмары преисподней. Альдо подумал, что барон может принять его за сумасшедшего, и усмехнулся:

– Будьте уверены, барон, я в своем уме! Хотя, трудно спорить, моя семья весьма напоминает семейство Атридов…

– Как вы можете выносить подобное положение?

– А я и не выношу. Я уже предпринял попытку освободиться… тем или иным путем…

– Что вы имеете в виду? – в голосе барона Луи прозвучали нотки беспокойства.

– Ничего, что противоречило бы Божьим или даже человеческим законам! Впрочем, если меня вынудят, я способен решиться на многое. Но сегодня самое важное – судьба Симона. Я рассчитывал, что он поможет мне напасть на след рубина, последнего недостающего камня. Я напал на его след в Испании, но он затерялся…

– Где? В какое время?

– При императоре Рудольфе II. Мне известно, что камень был куплен для него. Вы знаете что-то еще?

– Кто же его купил для императора?

– Князь Кевенгиллер, в то время – императорский посол в Мадриде.

– Если так, то нет никаких сомнений: камень был передан государю. Значит, нет необходимости рыться в архивах Гошестервица – это крепость, которую Георг Кевенгиллер построил в Каринтии в конце ХVI века.

– Я и не думал, что имя покупателя так важно.

– О, напротив! Хорошо известно, каким чудаковатым коллекционером был император. Не составляло труда воспользоваться его средствами и… оставить купленное у себя. Но не для Кевенгиллера! Значит, надо искать в сокровищнице, а это не просто. Так уж случилось, что не все осталось в Праге, далеко не все.

– Я это знаю. Кроме того, один из специалистов по вещам, принадлежавшим Хуане Безумной – а рубин был в их числе, – утверждает, что у императора не было камня перед смертью…

– Камень принадлежал матери Карла V?

– Именно так. Он даже изображен на одном из ее портретов.

– Как странно! И все же я не понимаю, почему ваш специалист настолько уверен, что рубина не было в сокровищнице. Трудно представить, чтобы такой страстный коллекционер, как Рудольф, расстался со столь ценной вещью, тем более – принадлежавшей когда-то его собственной семье. Кроме того, Рудольф был самый скрытный, самый непредсказуемый из людей. Этот рубин должен был стать одним из самых дорогих его сердцу сокровищ. Он вполне мог где-нибудь его спрятать. Может быть, среди других камней? Мне кажется, у него были и другие, до сих пор не обнаруженные…

– Разве он не мог подарить камень какому-то близкому человеку? Женщине?

– Единственная, кого он по-настоящему любил, никогда бы не украсила себя подобной драгоценностью.

– Что же остается? Разобрать – камешек за камешком – замок в Градчанах в поисках тайника… которого, возможно, никогда и не существовало?

– Ну, это было бы слишком, – улыбнулся барон. – Я думаю, что нужно как можно подробнее исследовать жизнь Рудольфа… И вот еще что: мы не можем с уверенностью сказать, что когда шведы в 1648 году взяли Прагу, они не обнаружили этот гипотетический тайник.

– В таком случае камень был бы помещен в шведскую сокровищницу, из которой королева Христина, оставив трон, забрала самые лучшие драгоценности и кое-какие безделушки. Она бы не забыла такое чудо! Что стало с ее наследством дальше, мне известно: сначала по завещанию оно было передано кардиналу Одескальчи в Рим, затем в 1721 году его купил регент Франции Филипп Орлеанский. Мой друг Видаль-Пеликорн уже составил опись наследия регента. Часть его драгоценностей перешла в королевскую сокровищницу. У меня есть полный каталог: рубин там не значится. А если бы камень остался в руках наследников, это стало бы известно коллекционерам. Конечно, можно предположить, что рубин украли, но я в это не верю. Императорский дворец хорошо охраняли, и за кражей такого масштаба последовало бы примерное наказание. Нет, этот чертов камень просто улетучился из рук Рудольфа II… и мне остается только биться головой об стену!

– Это было бы печальное зрелище! – отозвался барон с мягкой улыбкой. – Нет, гипотезу о краже надо отбросить. Вы же понимаете, что такой камень непременно всплыл бы где-нибудь, и могу вас заверить, моя семья узнала бы об этом. Вы знаете, с каким азартом мы охотимся за раритетами и старинными камнями. Но рубин никогда не появлялся в поле зрения ни одного из нас. Отсюда следует самый простой вывод: скорее всего рубин до сих пор хранится в Праге.

– Симон знал бы. Я ведь слышал, когда был в Вене, что у него поместье в Богемии…

– Действительно, но оно довольно далеко от Праги. Если я правильно помню, это где-то поблизости от Крумлова. Поместье завещано «барону Пальмеру» женщиной, об имени которой я умолчу. Единственной, которую, как мне кажется, он любил. Вот почему ему нравится иногда останавливаться там. Однако оставим на время Симона и попробуем поискать след камня. Возможно, я ошибаюсь, но мне кажется… да, я уверен, что рубин все еще находится в Богемии.

– Вы ясновидящий? – в свою очередь улыбнулся Морозини.

– Боже сохрани! Впрочем, для тех, кто знает нашу историю и наши традиции, Прага – особенный город. Вы, наверное, помните, что на географической карте она представляет собою вершину замкнутого треугольника, два других угла которого – Лион и Турин. Все три города похожи. Во всех трех полно потайных ходов, извилистых улочек, но из трех только Прага – колдовской город.

– Это потому, что Рудольф держал при дворе целую армию магов, колдунов, алхимиков и прочих кудесников?

– Нет, это связано с легендой, возникшей задолго до Рудольфа. Наше предание гласит, что после разграбления Иерусалима некоторым евреям удалось унести с собой в изгнание камни от сожженного Титом храма. Они привезли их в Прагу. Из этих камней, проделавших такой дальний путь, была сложена синагога, самая древняя, та, которую сегодня называют Староновой. Вы ее увидите, если поедете в Прагу… А я уверен, что поедете!

Взгляд Ротшильда затуманился, голос стал глухим, было похоже, будто перед его мысленным взором возник дорогой ему образ…

– Я бы поехал… – тихо сказал Морозини.

– Что-то говорит мне, что вы об этом не пожалеете. У меня ведь бывают прозрения. Сейчас я во власти очень сильного чувства, настолько сильного, что я хотел бы отправиться туда вместе с вами. К сожалению, у меня сейчас нет такой возможности, но я постараюсь помочь вам.

Барон достал из футляра рыбьей кожи визитную карточку с позолоченными уголками, черкнул на ней несколько слов, положил ее в конверт и тщательно заклеил его. Потом он вырвал из записной книжки листок, написал имя, адрес и протянул бумажку своему собеседнику.

– Можете запомнить?

– У меня отличная память, – ответил Альдо, глядя на текст, с которым, как он понял, ему придется расстаться. – Раз увидев, я уже не забуду!

Тогда барон зажег спичку, положил тонкий листок в кофейное блюдце, а когда бумажка сгорела, размешал пепел ложечкой так, чтобы он превратился в однородную массу наподобие порошка. После этого он взял блюдце в руки и дунул на пепел. Частички разлетелись по воздуху, точно крошечные черные мушки. И только затем передал Альдо конверт.

– Отдадите ему это, и я смею надеяться, он вас примет.

– Вы не уверены?

– С ним никогда нельзя быть ни в чем уверенным. Даже моя рекомендация может не сыграть никакой роли. Это удивительный человек… Очень требовательный, несговорчивый… Настоящее не интересует его… Он пользуется огромным уважением. Говорят, он наделен необычайными способностями и даже владеет секретом бессмертия…

– Симон знает его?

– Понаслышке – наверняка. Но я не думаю, что они встречались. Может быть, потому, что сам Симон этого не хотел. Он слишком хорошо знает, скольким опасностям подвергается сам и все, кто его окружают, и вряд ли захотел бы навлечь их на такого человека.

– А я, я, по-вашему, способен решиться на такое… святотатство?

– Другого средства нет, – вздохнул барон Луи. – Вы нуждаетесь в его помощи… Но вот вам мой совет: не пускайтесь в одиночку в это путешествие! В таком городе, как Прага, опасность подстерегает на каждом шагу, она может явиться неизвестно откуда. Нужен надежный спутник.

– Понятно. Но все же не следует ли попытаться разыскать Симона?

– Просто не знаю. Ну, раз уж вы едете в Богемию, можете съездить в Крумлов, но будьте осторожны! Вполне возможно, Симон уединился по доброй воле и наши поиски способны вызвать у него раздражение. Со своей стороны, я рассчитываю на помощь моего многочисленного разветвленного семейства. Некоторые мои родственники знакомы с ним, уважают его, и, знаете ли, наша семейная служба информации работает ничуть не хуже, чем во времена нашего предка Майера Амшеля, который выпустил из своей меняльной лавочки во Франкфурте пять стрел, ставших основой нашего герба… Пять его сыновей разлетелись по всей Европе…

– Мы еще увидимся?

Барон не ответил. Человек, сидевший за соседним столиком, сложил свою газету и, подозвав официанта, попросил счет. Ротшильд дождался, пока официант удалится, и лишь тогда заговорил снова:

– Возможно. Но не скоро. Завтра утром я покину Венецию и направлюсь в Акону, где, надеюсь, мою яхту уже отремонтировали. Я сообщу вам новости, если они будут…

И тут на его обычно невозмутимом лице отразился ужас.

– О Господи! По-моему, к вам идет гостья. Вы разрешите мне поскорее исчезнуть?

Действительно, по переполненной посетителями террасе, подобно большому кораблю, прокладывающему себе путь среди лодочек, забивших порт, волоча за собой шлейф пунцового муслина, плыла маркиза Казати. На надменной голове светской львицы колыхался целый лес из драгоценных перьев райских птиц. Вероятно, долгий разговор двух мужчин заинтриговал ее, и теперь она решительно направлялась к их столу, чтобы выяснить, в чем дело. Барон Луи встал, пожал руку Морозини, поклонился даме с грацией распорядителя бала ХVIII века и, попетляв между столиками, вскоре исчез в опускающихся на город синеватых сумерках. Альдо тем временем тоже поднялся, но только затем, чтобы склониться над протянутой ему длинной рукой, унизанной жемчугами и рубинами.

– Если не ошибаюсь, – промолвила маркиза, – ваш собеседник – это один из Ротшильдов?

– Да, барон Луи. Венская ветвь.

– Так я и думала… Он сбежал из-за меня?

– Он не сбежал, а ушел. Его яхта стоит на ремонте в Анконе, и он ненадолго заезжал сюда, чтобы скоротать время. Мы были знакомы в Вене и вот теперь случайно встретились в холле «Даниели». Вы удовлетворены?

Большие черные густо накрашенные глаза Луизы Казати взглянули на Морозини с легким раскаянием.

– Вы находите, что я слишком любопытна, да? Но, дорогой Альдо, я же ваш друг и пришла дать вам добрый совет: вы не должны позволять своей жене выставлять себя напоказ…

Морозини терпеть не мог, когда кто-нибудь без приглашения лез в его частную жизнь. Поэтому он дерзко поднял бровь:

– Выпить рюмочку у Флориана на закате солнца в обществе кузины не означает, на мой взгляд, «выставлять себя напоказ»! Что тут страшного?

– Да будет вам! Во-первых, вся Венеция знает, что вы ужас как поссорились с Адрианой Орсеоло, что, впрочем, неудивительно после ее римской эскапады…

– Дорогая Луиза, – решительно остановил ее Альдо, – только не говорите, что вы причисляете себя к эскадрону непреклонных дуэний, которые, забыв о своих девичьих шалостях, расстреливают из золотых лорнетов тех, кто еще позволяет себе галантные приключения!

– Разумеется, нет. Мне не подобало бы упрекать ее за греческого лакея, когда я сама… Ну, ладно, оставим это! Гораздо больше нас, коренных венецианцев, смущают ее нынешние связи, которые, кажется, имеют отношение к вашей супруге. Поглядите!

К столику двух дам в это время бодрым петушиным шагом приблизился коммендаторе Этторе Фабиани – один из самых наглых фашистских ставленников во всей Венеции. Затянутый в мундир, обутый в сверкающие черные сапоги, прикрыв пилоткой становящуюся все обширней лысину, с горящим взглядом и распустив губы, он склонился к руке Анельки, после чего уселся рядом с Адрианой, с которой состоял, по всей видимости, в наилучших отношениях.

– Говорят, – шумно выдохнула Казати, – что он не упускает случая встретиться с вашей женой. Похоже, он сильно влюблен.

– Что это он расхрабрился? Разве он не опасается прогневить начальство, ухаживая за женщиной, отец которой предстал перед судом за тяжкие преступления?

– Время идет… А потом, Солманский ведь покончил с собой. К тому же Фабиани, вероятно, полагает, что своим поведением не нарушает внешних приличий. Так или иначе, перед ним очень красивая женщина, и этот развратный и неисправимый бабник положил на нее глаз. Что не мешает ему сохранять отличные отношения с графиней Орсеоло. Впрочем, мне кажется, Адриана вот уже несколько дней выглядит получше…

Несмотря на внешнюю язвительность, все, что говорила маркиза Казати, было продиктовано искренним дружеским участием. И Альдо прекрасно это знал.

– Насколько я понимаю, Луиза, у вас припасен для меня еще один добрый совет?

Она одарила его улыбкой, в которой, несмотря на весь ее чудовищный макияж и нарочито трагический вид, притаилось что-то шаловливо-детское:

– Может, и так!.. Спасайте свою репутацию, Альдо! А что до остального, в вашем распоряжении всегда одна-две моих пантеры. Если их не кормить, лучше к ним не приближаться – того и гляди случится несчастье!

Идея показалась такой невероятной, что Альдо не удержался от смеха. И верно: Казати, известная как любительница хищников и даже змей, всегда была готова прийти на помощь друзьям, когда те оказывались в затруднении. Альдо встал, взял ее руку и поцеловал.

– Всем сердцем надеюсь обойтись менее радикальными средствами, но все-таки спасибо! А теперь – простите, я должен проводить вас к вашему столику, у меня сегодня еще много дел.

Вернув маркизу ее возлюбленному, Морозини направился прямо к столику, где сидели две женщины. Не удостоив их даже приветствием, он схватил внезапно ставшими твердыми, как железо, пальцами запястье Анельки:

– Попрощайтесь с друзьями, дорогая, и пойдем! Вы забыли: сегодня вечером у нас прием…

В тоне Альдо не прозвучало ни малейшей нежности, и молодая женщина охнула. Но тем не менее встала.

– Вы сделали мне больно, – прошептала она.

– Жаль, но я тороплюсь. Не трудитесь – сидите, коммендаторе, – добавил он с презрительной улыбкой. – Крайне сожалею, что помешал вашему веселью.

И прежде, чем тот успел приподняться, князь утащил Анельку в гондолу, поджидавшую на набережной Эсклавон. Молодая женщина попыталась высвободиться, но муж держал ее крепко, и, не желая устраивать скандал, она вынуждена была повиноваться.

– Вы что, с ума сошли? – дала она волю гневу, когда они отчалили.

– Этот вопрос должен был бы задать я: разве не безумие показываться на людях с Фабиани, не говоря уж об этой женщине, которую, как вы отлично знаете, я выгнал из своего дома? Вы хотите, чтобы вас презирала вся Венеция?

Анелька забилась в уголок обитой бархатом скамейки и заплакала:

– А вам-то что до того? Я разве не имею права жить как мне хочется?

– Нет. Пока вы носите мою фамилию. Вот потом…

Альдо выразительным жестом продемонстрировал, насколько ему безразлично, каким будет это «потом», чем вызвал новую вспышку гнева Анельки:

– Никакого «потом» не будет! Нравится вам или нет, вам придется признать моего ребенка своим наследником, а я останусь в вашем доме!

– Вашего ребенка?

Альдо рассмеялся резким смехом.

– Надеюсь, он не будет похож на Фабиани! Хороши бы вы были в таком случае!

Равнодушный к бешенству жены, не обращая внимания на правившего гондолой Дзиана, который втянул голову в плечи и явно предпочел бы провалиться сквозь землю, Альдо продолжал смеяться. Он смеялся, поднимаясь по лестнице палаццо Морозини, и в его смехе не было и тени веселья. В нем звучали гнев и отчаяние. Войдя в дом, князь повернулся к Анельке спиной и направился в свой кабинет. Там он объявил Ги Бюто, что завтра уезжает и поручает верному другу, как обычно, вести все дела фирмы.

Поместив царскую застежку в громадный средневековый ларь, усовершенствованный таким образом, чтобы стать самым современным и самым надежным из сейфов, Альдо давал последние наставления. Странно, но в этот раз он совсем не чувствовал того радостного возбуждения, какое всегда испытывал прежде, отправляясь в путешествие. Нынешняя поездка будет куда более опасной. И виной тому – злокозненный рубин, еще более кровавый, нежели прочие камни. Нет, конечно, венецианец не боялся: он уже давно перестал дорожить своей жизнью, а особенно с тех пор, как семейство Солманских грубо вторглось в самую интимную ее сферу. Только глухая тревога за близких сжимала его сердце – за Ги Бюто, Чечину, Дзаккарию, молоденьких горничных. Если он погибнет, они целиком и полностью окажутся во власти Анельки и ее родни…

Бюто, слишком хорошо знавший своего бывшего воспитанника, не мог не разгадать его мысли.

– Бесполезно спрашивать вас, Альдо, едете ли вы на розыски последнего из пропавших камней. Но мне кажется, что на этот раз вы уезжаете без обычной радости. Я не ошибся?

– Нет, хотя я вовсе не утратил вкуса к охоте. Просто-напросто то, что я оставляю здесь, повергает меня в ужас. Словно бы смертоносная болезнь, какой-то омерзительный червь подтачивает гордое и живое дерево, каким было до сих пор это жилище. Если я не вернусь…

– Не говорите таких слов! – воскликнул Ги внезапно изменившимся голосом. – Я запрещаю вам произносить их, как запретил бы любой, кто здесь живет. Вы должны вернуться, иначе все это бессмысленно!

– Я сделаю все, что смогу. И все же сегодня вечером я намерен составить новое завещание, а вас попрошу на рассвете отнести его мэтру Массариа, поставив свою подпись вместе с Дзаккарией. Если эта женщина беременна…

– Княгиня?!

– Не называйте ее так! Хотя бы при мне… Если она действительно готовится произвести на свет ребенка, я не хочу, чтобы существо, не имеющее ко мне никакого отношения, стало моим наследником… Если я умру, мое прошение об аннулировании брака станет недействительным.

– Вы не умрете! – продолжал упорствовать Ги Бюто, в глазах которого зажегся огонек, согревший душу Морозини.

– Да услышит вас Бог!

Запершись у себя, Альдо провел большую часть ночи за составлением документа. Он обновил прежние пункты завещания, начисто отказав ребенку, которого «графиня Солманская» может произвести на свет, в каком-нибудь праве на наследство; подробно описал свои отношения с Анелькой в последнее время, рассказал о своих наблюдениях на улице Альфреда де Виньи, которые могли засвидетельствовать мадам де Соммьер и Адальбер Видаль-Пеликорн, и добавил даже, что он подозревает младших Солманских в том, что они способствовали побегу отца из тюрьмы, инсценировав его смерть. Покончив с завещанием, Альдо наконец почувствовал себя лучше. Он спрятал документ в сейф и позволил себе несколько часов сна, в котором так нуждался. Чтобы не привлекать к себе лишнего внимания, он решил ехать не поездом, маршрут которого мог бы выдать его намерения, а на машине, купленной в прошлом году в Зальцбурге и ожидавшей его в гараже Местра.[19]19
  См. «Опал императрицы».


[Закрыть] Ко всему прочему это позволяло ему не зависеть от железнодорожного расписания.

Утром Морозини попросил Ги и Дзаккарию подписаться под завещанием, положил его в портфель, который всегда сопровождал его в путешествиях, быстро попрощался со всеми – так, словно ему предстояла очередная краткая поездка, обычная для известного антиквара, и отчалил на моторке Дзиана. Первым делом они заехали к мэтру Массариа, который встретил их в халате, затем, вернувшись в лагуну Сан-Марко, катер прибавил ходу и вскоре вышел в открытое море, оставляя за собой длинные белые струи пены…

Спустя час после отъезда Альдо, Чечина, повязав голову косынкой, из-под которой не выглядывали, как в прежние времена, веселые разноцветные ленты, взяла корзину и направилась к рынку Риальто. Подойдя к Капмо Сан Поло, она зашла в церковь, помолилась Богоматери, зажгла большую свечу, затем вышла через боковую дверь и углубилась в узкую улочку, куда выходили задние стены двух патрицианских домов. Остановившись около низкой калитки, она отперла ее своим ключом, потом закрыла ее за собой, быстрым шагом пересекла прелестный внутренний дворик, украшенный журчащим фонтаном, и, несколько раз стукнув в старинную свинцовую раму высокого окна, вошла в просторную комнату со словами:

– Я не могла не прийти. Есть новости…

В это самое время Альдо, сидя за рулем своего маленького «Фиата», ехал к Альпам по направлению к перевалу Бреннер. И только миновав границу и добравшись до Инсбрука, он послал своему другу Адальберу короткую телеграмму: «Остановлюсь в Праге, в отеле „Европа“. Подтверди приезд. Альдо».

Он не сомневался: если только Адальбера не свалит с ног какая-нибудь опасная болезнь, он вскочит в первый же поезд…