Текст книги "Психопатология обыденной жизни. О сновидении"

м) Сообщение доктора Эдуарда Хитшманна[33]33
  Австрийский психоаналитик, ученик Фрейда, соредактор Международного психоаналитического журнала. – Примеч. пер.


[Закрыть]: «Господин Н. хотел сообщить собеседнику название [венской] книготорговой компании Гильхофера и Раншбурга. Но, сколько он ни старался, на ум ему приходило только название “Раншбург”, хотя саму контору он знал прекрасно. Он вернулся домой в легком раздражении и счел свою досаду достаточным поводом для того, чтобы разбудить брата, который, по-видимому, уже лег спать. Его брат ничуть не затруднился с правильным ответом. Тут господину Н. в качестве ассоциации с фамилией Гильхофер вспомнилось название Гайльхоф: так называлось местечко, где он несколько месяцев назад совершил памятную прогулку с привлекательной молодой дамой. На прощание дама преподнесла ему подарок с надписью: “На память о счастливых часах в Гайльхофе” (Gallhofer Stunden – букв. “Часы Гайльхофа”. – Ред.). За несколько дней до того, как название забылось, этот подарок был случайно и сильно поврежден – господин Н. слишком поспешно закрывал ящик стола. Он воспринял случившееся с некоторым чувством вины, ибо имел представление о значимости симптоматических действий[34]34
  См. главу IX. – Примеч. ред.


[Закрыть]. Его чувства к упомянутой даме между тем были двойственными: он, конечно, ее любил, но испытывал сомнения относительно необходимости в женитьбе».

н) Сообщение доктора Ганса Сакса[35]35
  Австрийский психоаналитик и юрист, соратник Фрейда. – Примеч. пер.


[Закрыть]: «В разговоре о Генуе и ее ближайших окрестностях один молодой человек хотел упомянуть место под названием Пельи, но вспомнил это название только чрезвычайным умственным усилием. По дороге домой он размышлял о причинах такого выпадения знакомого слова из памяти – и вдруг вспомнил очень похожее по звучанию слово “Пели”. Он знал, что в южных морях есть остров с таким названием, а жители острова до сих пор сохраняют некоторые замечательные первобытные обычаи. Недавно он прочитал о них в этнологическом труде и настолько загорелся прочитанным, что решил воспользоваться этими сведениями для собственных нужд. Далее он вспомнил, что на острове Пели разворачивалось действие романа, который он не так давно читал с интересом и удовольствием; это роман “Счастливейшее время Ван Зантена” Лауридса Бруна[36]36
  Датский писатель; на русском этот роман известен как «Счастливые дни Ван-Цантена». – Примеч. пер.


[Закрыть]. Мысли, которые почти беспрестанно занимали его в тот день, вращались вокруг письма, полученного утром от дамы, которую он сильно любил. Это письмо внушало опасения по поводу заранее назначенной встречи. Вдоволь настрадавшись от дурного настроения, он вечером отправился на светское собрание с твердым намерением избавиться от назойливых раздумий, тем паче что этому собранию он сам придавал чрезвычайно большое значение. Понятно, что на эту решимость могло серьезно повлиять слово Pegli, столь созвучное названию острова Пели, а сам остров, образ которого подкреплялся личным и этнологическим интересом, воплощал для этого юноши не только “счастливейшее время Ван Зантена”, но и его собственное “наилучшее время”; следовательно, в образе острова сошлись страхи и тревоги, которыми юноша терзался день напролет. Показательно, что это простое объяснение сделалось очевидным лишь после того, как второе письмо от подруги превратило сомнения в счастливую уверенность в скорой встрече».

Этот пример может напомнить приведенный выше географический казус с забыванием названия города Нерви. Получается, что пара слов, сходных по звучанию, способна обеспечивать тот же результат, что и одно слово с двумя значениями.

о) Когда в 1915 г. разразилась война с Италией[37]37
  В мае 1915 г. Италия объявила войну Австро-Венгрии. – Примеч. пер.


[Закрыть], я из наблюдения за собой сделал вывод, что целый ряд итальянских географических названий, которые в обычное время сами приходили на ум, внезапно исчез из моей памяти. Как и многие другие немцы, я завел привычку проводить часть отпуска на итальянской почве, так что не приходилось сомневаться: данное массовое забывание имен отражало понятную враждебность к Италии взамен былой привязанности. В дополнение же к этой прямой мотивировке обнаружилась и косвенная амнезия, которую можно было приписать влиянию тех же событий. Я проявлял склонность забывать другие, неитальянские названия, а когда занялся изучением этого факта, то выяснил, что эти имена каким-то образом связаны – посредством отдаленного сходства по созвучию – с названиями вражеских населенных пунктов. Так, я долго мучился, пытаясь вспомнить название моравского городка Бизенц. Когда наконец вспомнил, то сразу же понял, что в забывании следует винить дворец Бизенци в Орвието: там располагается отель Belle Art, где я останавливался, бывая в Орвието. Вообще самые ценные воспоминания, естественно, сильнее всего зависят от эмоционального отношения человека.

Некоторые примеры также могут помочь нам оценить разнообразие целей, достигаемых посредством забывания имен.

п) Сообщение А. Й. Шторфера[38]38
  Австрийский журналист, писатель и издатель. – Примеч. пер.


[Закрыть] (1914): «Как-то утром дама, проживавшая в Базеле, получила известие, что подруга ее юности Зельма X. из Берлина, справлявшая медовый месяц, всего на денек заехала в Базель. Наша дама поспешила в отель, где остановилась подруга. После встречи женщины договорились снова встретиться после обеда и провести время вместе вплоть до отъезда берлинской гостьи.

Но днем дама из Базеля забыла о назначенной встрече. Уж не знаю, в чем была конкретная причина такой забывчивости, но в данной ситуации (встреча со школьной подругой, которая только что вышла замуж) возможны различные типичные констелляции, способные помешать повторной встрече. Дополнительный интерес вызывают и привходящие обстоятельства, своего рода бессознательное оправдание забывчивости. В ту пору, когда базельской даме надлежало снова встретиться с подругой из Берлина, она очутилась совсем в другой компании, и разговор зашел о недавней свадьбе венской оперной певицы Курц[39]39
  Обладательница колоратурного сопрано. – Примеч. ред. оригинального издания.


[Закрыть]; наша дама позволила себе высказаться критически по поводу этого брака, а когда захотела назвать певицу по имени, то обнаружила, к великому своему смущению, что не может вспомнить ее имени. (Как известно, в обществе принято упоминать имя вместе с фамилией, особенно когда фамилия односложная.) Базельская дама смутилась тем сильнее, поскольку часто бывала на выступлениях Курц и хорошо знала, как ту зовут. Впрочем, эта ошибка памяти осталась незамеченной, и разговор пошел в другом направлении.

Вечером того же дня наша дама попала в многолюдную компанию, причем среди гостей были и те люди, с которыми она виделась днем. По стечению обстоятельств беседа вновь зашла о свадьбе венской певицы, и наша дама ничуть не затруднилась произнести: “Зельма Курц”. В следующий миг она воскликнула: “О господи! Я совсем забыла, что сегодня днем должна была встретиться с моей подругой Зельмой!” Взгляд на часы показал, что ее подруга уже наверняка уехала из города».

Полагаю, мы пока не в состоянии оценить все особенности этого прекрасного примера. Далее приводится более простой случай, пусть там забывается не имя собственное, а иностранное слово, и забвение вызвано очевидным мотивом, обусловленным ситуацией. (Уже ясно, что мы сталкиваемся с одними и теми же процессами, будь то в историях с именами собственными, фамилиями, иностранными словами или цепочками слов.) Некий молодой человек забыл английское слово gold, по значению сходное с немецким Geld (золото), подыскивая для себя возможность совершить желаемое действие.

р) Сообщение доктора Ганса Сакса: «Молодой человек познакомился в пансионе с английской дамой, которая ему приглянулась. В первый же вечер их знакомства он завел с нею беседу на ее родном языке, которым довольно хорошо владел, и в ходе беседы вздумал упомянуть по-английски слово gold. Увы, несмотря на все усилия, слово попросту не шло на язык, зато вспоминались французское or, латинское aurum и греческое chrysos, и приходилось изрядно постараться, чтобы отвергнуть эти заменители, причем юноша твердо знал, что все эти слова не родственны друг другу. В конце концов он нашел единственный способ объясниться – дотронулся до золотого кольца на руке дамы, а далее сильно сконфузился, узнав от собеседницы, что позабытое им слово очень похоже по написанию и звучанию на немецкое Geld. Важное значение прикосновения, которое состоялось благодаря забывчивости, заключалось не только в неоспоримом удовлетворении от касания (тут немало других уловок, к которым, как правило, охотно прибегают влюбленные). Гораздо важнее тот факт, что прикосновение помогло прояснить перспективы ухаживания. Бессознательное дамы угадало эротический подтекст забвения под маской невинной ошибки памяти, тем паче что ее бессознательное симпатизировало юноше, с которым она разговаривала. Способ, каким она отреагировала на прикосновение и каким приняла мотивировку действий собеседника, показал, что она, пусть неосознанно, готова предпринять шаги для достижения взаимопонимания и продолжить едва начавшийся флирт».

с) Сообщение Й. Штерке[40]40
  Нидерландский психиатр, врач и психоаналитик. – Примеч. пер.


[Закрыть] (1916). Вот еще одно любопытное наблюдение по поводу забывания и последующего восстановления в памяти имени собственного. Этот случай выделяется среди прочих тем, что забывание связано с неправильным цитированием стихотворного отрывка, как в истории с «Коринфской невестой».

«Господин З., старый юрист и филолог, рассказывал в одной компании, как в студенческие годы водил знакомство с неким откровенно глупым студентом, над которым все вокруг потешались. При этом он не смог вспомнить имя этого студента, разве что утверждал, что то начиналось с буквы W (правда, чуть позже сам отказался от этой мысли). По его словам, глупый студент со временем сделался виноторговцем. Господин З. поведал очередную байку о глупости этого студента и снова подивился тому, что никак не может вспомнить имя. “Он был таким ослом, что я до сих пор не понимаю, как мне удалось втемяшить ему в голову латынь”. Мгновение спустя он вспомнил, что фамилия студента оканчивалась на “-ман”. Тут его спросили, помнит ли он другие фамилии с таким окончанием, и он назвал фамилию Эрдман. “Кто это? – Еще один студент времен моей молодости”. Дочь господина З. возразила, что ей знаком профессор Эрдман. После расспросов выяснилось, что этот профессор Эрдман, редактор научного журнала, недавно отказался принять статью З., с которой частично не соглашался; З. сильно расстроился, поскольку хотел опубликовать именно статью, а не заметку. (Позже я узнал, что много лет назад З. всерьез рассчитывал стать профессором той же кафедры, на которой сейчас читает лекции профессор Эрдман. Это, следовательно, могла быть дополнительная причина для недовольства и огорчения.)

Тут ему внезапно вспомнилось имя глупого студента: “Линдеман!” Поскольку он уже припомнил окончание “-ман”, долго оставалась вытесненной первая часть фамилии – “Линде” (букв. липа). Когда З. спросили, какие ассоциации вызывает у него слово “Линде”, он ответил, что никаких. Я стал настаивать, что этого не может быть, и З., уставясь в потолок, махнул рукой: “Липа – красивое дерево”. Больше ему добавить было нечего. Остальные присутствующие продолжали заниматься своими делами, но вдруг З. мечтательным голосом продекламировал следующий отрывок:

 
Steht er mit festen
Gefügigen Knochen
Auf der Erde,
So reicht er nicht auf
Nur mit der Linde
Oder der Rebe
Sich zu vergleichen[41]41
«Если ж стоит онКостью дебелойНа крепкозданной,Прочной земле,То не сравнятьсяДаже и с дубомИли с лозоюРостом ему».  – И. В. Гете. Границы человечества. Перевод А. Фета. Букв. «Если он стоит гибкими костями на прочной земле, то не сможет подняться вровень с липой или с лозой». См. подробный разбор и исправление неточностей в изложении рассказчика далее. – Примеч. ред.


[Закрыть].
 

Я торжествующе вскричал: “Вот наш Эрдман (землянин. – Ред.)! Человек, который твердо стоит на земле, который не может подняться достаточно высоко, чтобы сравниться с липой (Линдеман) или с виноградной лозой (=виноторговец). Другими словами, ваш Линдеман, глупый студент, ставший впоследствии виноторговцем, был, конечно, сущим ослом, но ваш Эрдман куда больший осел, он не идет ни в какое сравнение с этим Линдеманом!” Для бессознательного такое уничижение вполне обыденно, и мне показалось, что основная причина забывания имени в данном случае раскрыта.

Я уточнил, из какого стихотворения этот отрывок. Господин З. сказал, что это стихотворение Гете, которое, по его мнению, начиналось так:

 
Edel sei der Mensch
Hilfreich und gut!
 

(Букв. «Да будет человек благородным, заботливым и добрым». – Ред.)

Далее же в тексте были следующие строки:

 
Und hebt er sich aufwärts,
So spielen mit ihm die Winde.
 

(Букв. «А если вознесется ввысь, ветры станут с ним играть». – Ред.)

На другой день я просмотрел это стихотворение Гете, и оказалось, что этот случай еще интереснее и сложнее, чем виделось поначалу.

Первые строки, которые процитировал З., на самом деле гласили:

 
Steht er mit festen
Markigen Knochen…
 

Выражение “Gefügige Knochen” (гибкие кости. – Ред.) звучало довольно странно, однако я не буду углубляться в этот вопрос.

Далее строфа гласила:

 
Auf der wohlgegründeten
Dauernden Erde;
Reicht er nicht auf,
Nur mit der Eiche
Oder der Rebe
Sich zu vergleichen.
 

Во всем стихотворении нет ни единого упоминания о липе. Превращение “дуба” в “липу” состоялось в бессознательном З. и преследовало единственную цель – сделать возможной игру слов “земля – липа – лоза”.

Это стихотворение называется “Границы человечества”, и в нем ничтожность рода людского сопоставляется со всемогуществом богов. Начальные, по З., строки, а именно:

Edel sei der Mensch

Hilfreich und gut![42]42
«Прав будь, человек,Милостив и добр».  – Перевод Ап. Григорьева. – Примеч. ред.


[Закрыть] —

относятся к другому стихотворению, в книге оно располагалось несколькими страницами позже. Это стихотворение “Божественное”, и в нем также содержатся размышления о богах и людях. Дальнейшего развития эта история не получила, могу в лучшем случае предположить, что мысли о жизни и смерти, о временном и вечном, о собственной бренной жизни и о неизбежной кончине также сыграли свою роль в этом забавном происшествии».

Как явствует из приведенных примеров, в некоторых случаях приходится использовать все ухищрения психоаналитического метода для объяснения забывания имен. Любой, кто хочет больше узнать об этом, должен обратиться к статье Эрнеста Джонса[43]43
  Британский психоаналитик, ученик и первый биограф Фрейда, основатель Британского психоаналитического общества. – Примеч. пер.


[Закрыть] (1911 г.).

т) Ференци отмечает, что забывание имен также может проявляться в качестве симптома истерии. Тогда оно обнажит действие совершенно иного психического механизма, и суть этого различия ясна из следующего наблюдения:

«В настоящее время я лечу пациентку, старую деву преклонного возраста, в памяти которой не всплывают даже лучше всего знакомые и самые известные имена собственные, хотя в остальном память ее не подводит. В ходе анализа выяснилось, что этот симптом служит для нее как бы залогом и подтверждением собственного происхождения. Нарочитое невежество на самом деле призвано бросить упрек ее родителям, которые не дали ей никакого высшего образования. Мучительная одержимость этой дамы чистотой (“психоз домохозяйки”) также частично проистекает из того же источника. Она словно хочет сказать: “Вы превратили меня в служанку”».

* * *

Я мог бы и далее множить примеры забывания имен и продолжать их разбор, если бы мне не пришлось для этого уже теперь изложить едва ли не все те общие соображения, которые относятся к последующим темам (чего хотелось бы избежать). Позволю себе поэтому в нескольких положениях подвести итоги выводам, вытекающим из сообщенных выше фактов.

Механизм забывания имен (точнее, ускользания из памяти, временного забвения) состоит во вмешательстве в предполагаемое воспроизведение имени со стороны чужой и в текущее мгновение неосознаваемой цепочки мыслей. Между именем, которое терпит таким образом урон, и комплексом, создающим эту помеху, либо с самого начала существует некая связь, либо зачастую эта связь устанавливается путем искусственных на вид сочетаний при помощи поверхностных (внешних) ассоциаций.

Среди расстраивающих комплексов наибольшую силу обнаруживают комплексы «самоотношения» (восприятия себя – личного, семейного, профессионального).

Имя, наделяемое несколькими значениями, принадлежит в силу этого к нескольким кругам мыслей (комплексам), а потому нередко, будучи связанным с одной цепочкой мыслей, подвергается расстройству в силу принадлежности к другому, более сильному комплексу.

Среди мотивов подобного бессознательного вмешательства явственно проступает намерение избежать неприятных воспоминаний.

В целом можно различить два основных вида забывания имен: когда данное имя само затрагивает что-либо неприятное и когда оно связывается с другим, способным оказать подобное воздействие. Так что ошибки в воспроизведении имен могут обусловливаться либо самими именами, либо их ассоциациями, близкими и отдаленными.

Из этих общих рассуждений ясно, почему временное забывание имен встречается чаще всего из случаев нарушения функционирования психики.

* * *

у) Укажу здесь, что мы выделили далеко не все особенности этого явления. Необходимо прояснить кое-что еще. Забывание имен в высшей степени заразительно. В разговоре между двумя людьми иной раз достаточно одному сказать, что он забыл какое-то имя, чтобы это же имя позабыл и второй собеседник. В подобных случаях, когда имя забывается под индуцирующим, если угодно, влиянием, оно легко восстанавливается. Такое «коллективное» забывание есть, строго говоря, явление групповой психологии, и до сих пор оно не подвергалось психоаналитическому изучению. В одном-единственном (и крайне показательном) эпизоде Т. Рейк[44]44
  Австрийский психоаналитик, один из первых учеников Фрейда. – Примеч. пер.


[Закрыть] (1920) сумел предложить вполне удовлетворительное объяснение.

«На встрече небольшого кружка университетской публики присутствовали две студентки, изучавшие философию, и возник спор сразу по нескольким вопросам в области изучения религии и истории цивилизации с точки зрения влияния христианства. Одна из студенток, принимавшая участие в споре, припомнила, что в английском романе, прочитанном ею недавно, прелюбопытно описывались разнообразные религиозные движения минувшей эпохи. Она прибавила, что в этом романе излагалась вся земная жизнь Христа, от рождения до смерти, но вот название романа выскользнуло у нее из памяти. (Причем она ясно видела мысленным взором обложку книги и буквы названия на титульном листе.) Трое присутствующих мужчин единодушно сказали, что читали этот роман, однако, как ни странно, никто из них тоже не смог вспомнить название».

Юная дама единственная согласилась подвергнуться анализу, чтобы выяснить причину забывания названия. Вообще речь шла о романе «Бен Гур» Льюиса Уоллеса. В качестве ассоциаций и подставных названий она приводила следующие: Esse homo, Homo sum, Quo vadis?[45]45
  «Се человек; я человек; камо грядеши?» (лат.). – Примеч. ред.


[Закрыть] Сама студентка предположила, что забыла название романа, поскольку там встречались слова, которые приличным девушкам не положено употреблять, особенно в компании молодых людей[46]46
  Имя «Бен Гур» в немецком языке сходно по звучанию со словом Hure – «шлюха». – Примеч. ред.


[Закрыть]. В свете крайне любопытного анализа это объяснение приобретает исключительную значимость. В уже обозначенном контексте слово homo (человек, мужчина) явно обладает не слишком пристойным значением. Рейк делает следующий вывод: «Студентка воспринимала это слово так, будто, произнеся название романа в присутствии молодых людей, она тем самым призналась бы в желаниях, противных ее натуре и совершенно неподобающих. Если коротко, она подсознательно отождествляла слова “Бен Гур” с домогательствами[47]47
  По-немецки фраза (Ich) bin Hure («Я шлюха») звучит довольно похоже на «Я – Бен Гур». – Примеч. ред.


[Закрыть], а забывание этого названия проистекало из внутреннего сопротивления бессознательным искушениям. У нас есть все основания полагать, что схожие подсознательные процессы воздействовали и на присутствовавших молодых людей. Их бессознательное улавливало истинную причину забывания со стороны девушки и, так сказать, верно ее истолковывало. Мужское забывание отражает вдобавок уважение к такому поведению… Словом, эта девушка своим провалом в памяти как бы выразила ровно то, о чем мужчины догадывались подсознательно».

* * *

Наблюдаются также случаи продолжительного забывания, когда из памяти ускользают целые цепочки имен. Чтобы найти забытое имя, человек перебирает другие, состоящие в тесной связи с искомым, и нередко эти прочие имена, к которым обращаются как к вехам на пути, тоже теряются. Забывание перескакивает таким образом с одного имени на другое, как бы для того, чтобы доказать наличие труднопреодолимого препятствия.

Глава IV
Воспоминания детства и прикрывающие воспоминания

В другой статье, опубликованной в «Ежемесячнике психиатрии и неврологии» за 1899 г., я имел возможность проследить неожиданную склонность наших воспоминаний к тенденциозности и избирательности. Я исходил из того поразительного факта, что в самых ранних воспоминаниях детства обыкновенно сохраняются мелкие, второстепенные подробности, тогда как важные, богатые аффектами впечатления того времени не оставляют (очень часто, но не всегда, разумеется!) в памяти взрослых никакого следа. Известно, что память производит выбор среди тех впечатлений, которые в нее поступают, и потому следовало бы предположить, что этот выбор в детском возрасте происходит по совершенно иным принципам, нежели в пору интеллектуальной зрелости. Однако тщательное исследование показывает, что такое допущение будет излишним. Второстепенные воспоминания детства обязаны своим запечатлением смещению значимости: это замещения, подставляемые при воспроизводстве вместо других, по-настоящему значимых впечатлений, воспоминания о которых можно развить посредством психического анализа, но которые не могут быть воспроизведены непосредственно из-за сопротивления сознания. Второстепенные подробности сохраняются не благодаря собственному содержанию, а в силу ассоциативной связи этого содержания с другими, вытесненными подробностями, так что их можно с полным основанием характеризовать как прикрывающие (заслоняющие) воспоминания.

В указанной статье я лишь наметил, но отнюдь не исчерпал всего разнообразия отношений и значений этих прикрывающих воспоминаний. В одном подробно проанализированном примере я показал и подчеркнул обыкновенный характер временных отношений между прикрывающим воспоминанием и прикрытым содержанием. В том примере содержание прикрывающего воспоминания относилось к самому раннему детству, в то время как те умственные переживания, которые данное воспоминание заслоняло в памяти и которые остались почти всецело неосознанными, имели место в более позднее время[48]48
  Установлено, что в этом примере Фрейд обращался к собственному опыту. – Примеч. ред. оригинального издания.


[Закрыть]. Я назвал этот вид смещения возвратным (ретроактивным). Быть может, даже чаще наблюдается обратное отношение, когда в памяти закрепляется в качестве прикрытия какое-либо безличное впечатление недавнего времени, причем только по причине связи с каким-то прежним переживанием, не способным из-за противодействия сознания к непосредственному воспроизводству. Такие прикрывающие воспоминания могут считаться предваряющими и как бы смещаться вперед. Здесь то существенное, что занимает память, оказывается впереди прикрывающего воспоминания. Наконец возможен и действительно встречается третий случай, когда прикрывающее воспоминание связано с прикрытым впечатлением не только по содержанию, но и в силу смежности по времени, – это будут воспоминания примыкающие, или протяженные.

Как велика та часть нашего запаса воспоминаний, которая относится к категории прикрывающих воспоминаний, и какую роль они играют во всякого рода невротических умственных процессах – это вопросы, в рассмотрение которых я не вдавался в давней статье и не намерен вдаваться и здесь. Для меня важнее подчеркнуть, что забывание собственных имен с ошибочными припоминаниями во многом сходно с образованием прикрывающих воспоминаний.

На первый взгляд, различия между этими двумя группами явлений бросаются в глаза несравнимо больше, нежели сходства. Первая группа охватывает имена собственные, вторая же включает в себя впечатления о пережитом в действительности или мысленно; в первом случае память явно отказывается служить, а во втором производит работу, которая кажется нам странной; в первом случае налицо сиюминутное расстройство (ведь забытое имя вполне могло воспроизводиться нами до того сотни раз правильно и завтра будет воспроизводиться вновь), а во втором – длительное, беспрерывное состояние, поскольку безличные воспоминания детства, по-видимому, способны сохраняться на протяжении долгих лет жизни. Загадки, стоящие перед нами в обоих случаях, тоже выглядят совершенно различными. В первом случае нашу научную любознательность возбуждает забывание, а во втором – сохранение в памяти. Более глубокое исследование показывает при этом, что, вопреки различиям в психическом материале и длительности явлений, сходства между группами все же преобладают. В обоих случаях мы имеем дело с ошибками припоминания; воспроизводится вовсе не то, что должно быть воспроизведено, а нечто иное, замещающее. В случае забывания имен налицо действие памяти в форме подставных имен. А прикрывающие воспоминания опираются на забывание других, более существенных впечатлений. В обоих случаях некоторое интеллектуальное ощущение предоставляет сведения о вмешательстве некоего стороннего фактора, разве что в каждом случае этот фактор имеет свою форму. При забывании имен мы знаем, что подставные имена суть обманки; при прикрывающих воспоминаниях мы удивляемся тому, что они вообще у нас сохранились. Если затем психологический анализ показывает, что в обоих случаях замещающие образования сложились одинаковым образом, через смещение каких-либо поверхностных ассоциаций, то именно различия в материале, в длительности и в средоточении обеих групп заставляют нас предполагать, будто мы нашли нечто существенно важное, имеющее принципиальное значение. Это общее положение гласило бы, что ошибки и помехи воспроизводства указывают – гораздо чаще, чем принято думать, – на вмешательство тенденциозного фактора, то есть на подсознательную склонность отдавать одним воспоминаниям предпочтение перед другими.

* * *

Вопрос о воспоминаниях детства представляется мне настолько важным и интересным, что я хотел бы посвятить ему несколько замечаний, которые поведут нас за пределы сказанного выше.

Как глубоко в детство простираются наши воспоминания? Мне известно несколько работ по этой теме, в частности, труды супругов Анри (1897) и Потвина (1901)[49]49
  Супруги Анри (Виктор и Катрин) – французские психоаналитики. М. Потвин – американский психиатр. – Примеч. пер.


[Закрыть]. Эти работы доказывают наличие значительных индивидуальных различий между субъектами. Некоторые из тех, кто подвергался наблюдениям, относят свои первые воспоминания к шестому месяцу жизни, а другие ничего не помнят из своей жизни до конца шестого и даже восьмого года. С чем же связаны эти различия в воспоминаниях детства и какое значение они имеют? Очевидно, что для решения этого вопроса недостаточно собрать соответствующий материал при собеседовании; необходима его обработка, причем с участием тех, от кого эти сведения исходят.

Мне представляется, что мы слишком равнодушно относимся к фактам младенческой амнезии – к утрате воспоминаний о первых годах нашей жизни; тем самым мы проходим мимо своеобразной загадки. Мы забываем о том, сколь высокого уровня интеллектуального развития достигает ребенок уже на четвертом году жизни, на какие тонкие эмоциональные реакции он способен. Нас должно поражать, как мало из этих душевных событий сохраняется обычно в памяти в позднейшие годы; тем более что мы имеем все основания предполагать, что эти забытые переживания детства отнюдь не ускользнули бесследно, – нет, они оказывают на человека влияние, которое он ощущает весь остаток жизни. Тем не менее, несмотря на свое несравненное влияние, эти переживания забываются! Это свидетельствует о наличии крайне своеобразных условий припоминания (в смысле сознательного воспроизведения), до сих пор не привлекавших внимания ученых. Совсем не исключено, что именно забывание детских переживаний снабдит нас ключом к пониманию тех амнезий, которые, как показывают новейшие исследования, лежат в основе образования всех невротических симптомов.

Среди сохранившихся воспоминаний детства некоторые видятся нам вполне понятными, другие же кажутся непонятными или неразборчивыми. Нетрудно исправить некоторые ошибки по отношению к этим обоим видам воспоминаний. Подвергнув уцелевшие воспоминания какого-либо человека аналитической проверке, мы без труда установим, что поручиться за их правильность и точность невозможно. Отдельные воспоминания искажаются, страдают неполнотой, сдвигаются по времени и месту. Сообщения субъектов опроса о том, например, что их первые воспоминания относятся, скажем, ко второму году жизни, явно недостоверны. Вдобавок быстро выявляются мотивы, которые объясняют нам искажение и смещение пережитого и которые, вместе с тем, дают понять, что причиной этих ошибок выступает не просто слабина памяти. Могучие силы позднейшей жизни воздействуют на способность припоминать переживания детства; быть может, это те же силы, благодаря которым мы вообще отчуждаемся от понимания своих детских лет.

Процесс припоминания у взрослых опирается, как известно, на разнообразие психического материала. Одни люди вспоминают в форме зрительных образов, то есть их воспоминания носят зрительный характер; другие способны воспроизводить в памяти самые скудные очертания пережитого. Следуя предложению Шарко, таких людей называют аудиалами (auditifs) и кинестетиками (moteurs)[50]50
  Ж. М. Шарко – французский врач, учитель Фрейда; типология людского восприятия изложена в его работе «Клинические лекции по нервным болезням». – Примеч. пер.


[Закрыть] – в противоположность упомянутым выше визуалам (visuels). В сновидениях эти различия исчезают – сны снятся всем преимущественно в виде зрительных образов. Но то же самое происходит и по отношению к воспоминаниям детства: они носят пластический зрительный характер даже у тех людей, чьи позднейшие воспоминания лишены зрительного элемента. Зрительное воспоминание сохраняет, таким образом, тип воспоминания младенческого. У меня лично единственные зрительные воспоминания – это воспоминания самого раннего детства, пластически выпуклые сцены, сравнимые лишь с театральными зрелищами. В этих сценах из детских лет, верны ли они или искажены, человек обычно видит себя ребенком, в детском облике и платье. Это обстоятельство может изумлять, ведь взрослые люди со зрительной памятью не видят самих себя в воспоминаниях о позднейших событиях[51]51
  Здесь я опираюсь на ряд собственных исследований. – Примеч. авт.


[Закрыть]. Кроме того, сказанное противоречит мнению, что ребенок, переживая что-либо, сосредоточивает внимание на себе и не направляет его исключительно на внешние впечатления. Поэтому самые различные соображения заставляют нас предполагать, что так называемые ранние детские воспоминания суть не подлинный след давнишних впечатлений, а его позднейшая обработка, результат воздействия многообразных психических сил более позднего времени. Детские воспоминания в общем случае являются прикрывающими воспоминаниями – и тем самым выступают замечательной аналогией с воспоминаниями о детстве народов, закрепленными в сказаниях и мифах.

Всякий, кто подвергал изучению подопытных по методу психического анализа, накапливает по итогам этой работы обильный запас случаев прикрывающих воспоминаний. Однако обнародование этих примеров в высшей степени затрудняется указанным выше характером отношений, существующих между воспоминаниями детства и позднейшей жизнью. Чтобы уяснить значение того или иного воспоминания детства в качестве прикрывающего воспоминания, нередко требуется изобразить всю позднейшую жизнь человека. Лишь иногда бывает возможным, как в следующем отличном примере, выделить из общей связи явлений отдельное прикрывающее воспоминание.