Текст книги "Психопатология обыденной жизни. О сновидении"

В другом месте Клара еще одной оплошностью выдает свое тайное желание иметь более близкие отношения с Верноном Уитфордом. Беседуя со своим другом, она говорит: “Скажи мистеру Вернону, то есть мистеру Уитфорду…”[90]90
  Иные примеры обмолвок, которые автор наделяет значением и которые обычно говорят сами за себя, можно найти в шекспировском «Ричарде II» (акт II, сцена 2) и в шиллеровском «Доне Карлосе» (акт II, сцена 8, оговорка принцессы Эболи). Думаю, пополнить этот список не составит труда. – Примеч. авт.


[Закрыть]»

Представление об оговорках, которое мною отстаивается, способно выдержать проверку даже на самых тривиальных примерах. Мне неоднократно удавалось показать, что самые незначительные и очевидные ошибки в речи имеют важное значение и могут быть объяснены наряду с теми, что буквально бросаются в глаза. Пациентка, которая вопреки моему желанию и упорствуя в своем намерении решилась предпринять кратковременную поездку в Будапешт, оправдывалась тем, что едет всего на три дня, но оговорилась и назвала срок в три недели. Отсюда ясно, что она предпочла бы назло мне остаться вместо трех дней на три недели в обществе, которое я считаю для нее неподходящим. Однажды вечером я хочу оправдать себя в том, что не зашел за женой в театр, и говорю, что я был на месте в 10 минут 11-го (10 Minuten nach 10 Uhr). Меня поправляют, что я хотел сказать – без десяти десять (10 Minuten vor 10 Uhr). Разумеется, я хотел сказать «без десяти десять». Ибо 10 минут 11-го – это уже не оправдание. Мне сказали, что на афише было обозначено: окончание спектакля на исходе 10-го часа. Когда я подошел к театру, в вестибюле было уже темно, театр пустовал, то есть спектакль окончился раньше, и жена не стала меня дожидаться. Когда я посмотрел на часы, было без пяти десять. Я решил, однако, представить дома ситуацию в более благоприятном виде и сказать, что было десять часов без десяти минут. Обмолвка испортила все дело и вскрыла мою неискренность; она заставила меня признать себя виноватым даже больше, чем это требовалось

Мы подходим здесь к тем видам расстройства речи, которые уже нельзя отнести к обмолвкам, так как они искажают не отдельное слово, а общий ритм и произношение. Таково бормотание и заикание от смущения. Но и здесь в расстройстве речи сказывается некий внутренний конфликт. Я положительно не верю, чтобы кто-нибудь мог обмолвиться на аудиенции у государя, или при серьезном объяснении в любви, или в защитной речи перед судом присяжных, когда дело идет о чести и добром имени, – словом, во всех тех случаях, когда, по меткому выражению, выкладываются целиком. Даже при оценке стиля писателя мы имеем все основания – и привыкли к этому – руководствоваться тем же принципом, без которого не можем обойтись при выяснении отдельных погрешностей речи. Манера писать ясно и недвусмысленно показывает нам, что и мысль автора ясна и уверенна, а там, где встречаются вымученные и вычурные выражения, попытки донести несколько смыслов сразу, мы замечаем влияние недостаточно продуманной, осложняющей мысли или же заглушенный голос авторской самокритики[91]91
  Ср.:
Ce que l’on conçoitbien s’énonce clairement,Et les mots pour le direarrivent aisément.  – Примеч. авт.
(«Пока неясно вам, что вы сказать хотите,Простых и точных слов напрасно не ищите.Но если замысел у вас в уме готов,Всё нужные слова придут на первый зов».  – Н. Буало. Поэтическое искусство / Перевод Э. Линецкой. – Примеч. ред.)


[Закрыть].

С момента первой публикации моей книги друзья и коллеги, говорящие на других языках, начали обращать внимание на оговорки, которые они могли наблюдать в тех странах, где говорят на их языках. Как и следовало ожидать, они обнаружили, что законы, управляющие речевыми ошибками, не зависят от языкового материала; они пришли к тем же толкованиям, которые я приводил выше с точки зрения носителей немецкого языка. Из множества бесчисленных примеров выберу всего один – свидетельство Брилла (1909). «Друг описал мне одного нервического пациента и спросил, могу ли я ему помочь. Я ответил, что со временем, думаю, мог бы устранить все симптомы с помощью психоанализа, потому что это длительный случай (желая сказать “излечимый”!»).

В завершение для пользы читателей, готовых приложить определенные усилия к пониманию и знакомых с психоанализом, я прибавлю пример, который позволит составить некоторое представление о тех духовных глубинах, куда открывают нам доступ обмолвки. По сообщению Йекельса[92]92
  Л. Йекельс – австрийский врач и психоаналитик, лечил в своей клинике дочь Фрейда, впоследствии эмигрировал в Америку. – Примеч. пер.


[Закрыть] (1913):

«Одиннадцатого декабря одна знакомая дама обратилась ко мне (по-польски) довольно вызывающе и требовательно: “Почему я сегодня сказала, что у меня двенадцать пальцев?” По моей просьбе она описала сцену, в которой прозвучало это замечание. Она собиралась вместе с дочерью навестить знакомых и попросила дочь – там раннее слабоумие в состоянии ремиссии – сменить блузку; девочка переоделась в соседней комнате, а потом пришла снова и увидела, что мать занята чисткой ногтей. Завязался следующий разговор:

Дочь: Вот! Я готова, а ты нет!

Мать: Да, но у тебя всего одна блузка, а у меня двенадцать ногтей.

Дочь: Что?

Мать (нетерпеливо): Что что? Двенадцать пальцев, двенадцать ногтей.

Коллега, который тоже слушал эту историю одновременно со мной, спросил, какие мысли вызывает у дамы число двенадцать. Она ответила быстро и определенно: “Двенадцать для меня ничего не значит, это просто цифра”.

По поводу пальца она после некоторого колебания назвала следующую ассоциацию: “В семье моего мужа бывало, что люди рождались с шестью пальцами на ногах. Когда наши дети родились, их сразу же проверили на предмет шести пальцев”. По внешним обстоятельствам анализ в тот вечер пришлось отложить.

На следующее утро, 12 декабря, дама пришла ко мне и с видимым волнением сказала: “Как вы думаете, что случилось? Вот уже около двадцати лет я посылаю поздравления с днем рождения пожилому дяде моего мужа, причем всегда пишу ему письмо 11 числа. На сей раз я забыла об этом, пришлось отправлять телеграмму с утра”.

Я вспомнил сам и напомнил даме, с какой уверенностью она вчера вечером отмахнулась от вопроса моего коллеги о числе двенадцать: якобы для нее двенадцать – просто число, хотя, как выяснилось, с ним связана праздничная дата.

Тут дама признала, что этот дядя ее мужа – человек богатый, и она твердо намеревалась ему наследовать, особенно в нынешних стесненных финансовых обстоятельствах. Так, например, именно он – вернее, его смерть – тотчас пришел ей на ум несколько дней назад, когда одна знакомая нагадала по картам, что она получит крупную сумму денег. Она немедленно сообразила, что дядя мужа – единственный человек, от которого могли прийти деньги, и эта сцена заодно напомнила ей, что жена этого дяди когда-то обещала упомянуть в своем завещании детей нашей дамы. Увы, обещание не было исполнено; впрочем, старуха могла дать соответствующие указания мужу…

Это желание смерти дяде было в ней и вправду очень сильным, потому что она сказала подруге, которая гадала на картах: “Ты поощряешь людей расправляться с ближними”. Четыре или пять дней между этим пророчеством и днем рождения дяди дама постоянно просматривала некрологи в газетах того города, где проживал дядя. Поэтому неудивительно, что ввиду сильного желания его смерти дата дня рождения оказалась вытесненной и вследствие этого забылась привычка, которую соблюдали на протяжении многих лет, причем настолько сильно, что даже вопрос моего коллеги ее не восстановил.

В обмолвке насчет двенадцати пальцев прорвалось вытесненное число двенадцать, которое властно напомнило о себе. Именно “напомнило”, поскольку поразительная ассоциация с “пальцем” заставляет заподозрить и наличие дополнительных скрытых мотивов. Она также объясняет, почему число двенадцать заместило невиннейшую расхожую фразу о десяти пальцах. Ассоциация, напомню, гласила, что в роду мужа известны случаи рождения младенцев с шестью пальцами на ногах. Такое количество пальцев – признак особой аномалии. Значит, шесть пальцев означают одного ненормального ребенка, а двенадцать пальцев – двух ненормальных детей. Это в точности характеризовало текущую ситуацию: дама вышла замуж в очень раннем возрасте, и единственным наследством, оставленным ее мужем, в высшей степени эксцентричным и сумасбродным человеком, который покончил с собой вскоре после свадьбы, были двое детей, причем врачи неоднократно объявляли их аномальными жертвами серьезного наследственного заболевания от отца. Старшая дочь недавно вернулась домой из больницы после тяжелого кататонического приступа; вскоре после этого младшая дочь, уже достигшая половой зрелости, тоже заболела тяжелым неврозом.

Тот факт, что детская ненормальность связывалась с желанием смерти дяде и уплотнялась с этим гораздо более сильно вытесняемым и психически более выраженным элементом, позволяет предположить существование второй характеристики речевой ошибки, а именно желания смерти ненормальным детям.

Но на особое значение двенадцати как пожелания смерти указывает сам тот факт, что день рождения дяди тесно увязывался в сознании дамы с мыслью о его кончине. Ее муж покончил с собой 13-го числа, то есть через день после дня рождения дяди, а жена дяди тогда сказала молодой вдове: “Вчера он присылал свои поздравления, такие полные тепла и ласки, а сегодня…”

Могу добавить, что у самой дамы были достаточно веские основания желать смерти своим детям, ибо те не доставляли ей никакой радости, лишь изводили и вынуждали к суровым ограничениям ее самостоятельности: ради них она отказалась от женского счастья, которое могла бы принести ей новая любовь. То есть она действительно прилагала исключительные усилия, чтобы не испортить настроение дочери, вместе с которой собиралась в гости; можно вообразить, какое ей понадобилось терпение и самоотречение, когда нужно заботиться о ребенке с ранним слабоумием, – и сколько раз на дню приходится справляться с гневом!

Соответственно, смысл тайного пожелания будет следующим.

“Дядя умрет, эти ненормальные дети умрут (как и вся ненормальная семейка), а я получу их деньги”.

Эта схема, на мой взгляд, отличается несколько своеобычной структурой.

Во-первых, в ней сразу два признака, соединенных в общий элемент.

Во-вторых, наличие двух признаков отражается в удвоении оговорки (двенадцать ногтей, двенадцать пальцев).

В-третьих, поразительно, что одно из значений числа двенадцать, а именно двенадцать пальцев, выражающее детскую ненормальность, означает косвенную форму представления; психическая аномалия представлена здесь физической, а высшие части тела – низшей».

Глава VI
Очитки и описки

Приступая к ошибкам в чтении и письме, мы обнаруживаем, что к ним применим тот же самый общий подход, каким мы руководствовались при изучении погрешностей речи; это не удивительно, поскольку налицо близкое родство этих функций. Я ограничусь здесь несколькими тщательно проанализированными примерами и воздержусь от попытки охватить эти явления во всем их многообразии.

А. Очитки

1) Я перелистывал в кафе номер «Лейпцигской иллюстрированной газеты», держа ее под углом, и прочел название картины, занимавшей всю страницу: «Свадьба в Одиссее» (in der Odyssee). Обратив внимание, я в изумлении повернул газету правильно – и прочел на сей раз как следовало: «Свадебное празднество на берегу Балтийского моря» (an der Ostsee). Каким образом приключилась со мной бессмысленная ошибка? Мои мысли тотчас обратились же к книге Рутса «Экспериментальные исследования музыкального фантома» (1898)[93]93
  В книге Рутса под «музыкальными фантомами» понимаются «группы психических явлений, которые возникают (непроизвольно) в сознании множества людей, слушающих музыку». – Примеч. ред. оригинального издания. К. Рутс – немецкий писатель, автор ряда сочинений по психологии и астрономии. – Примеч. пер.


[Закрыть], сильно занимавшей меня в последнее время, так как она тоже затрагивает разрабатываемые мною психологические проблемы. Автор обещал издать в ближайшем будущем новую книгу под названием «Анализ и основные закономерности сновидений». Незадолго до этого вышло из печати мое «Толкование сновидений», а потому я ожидал публикации автора с величайшим нетерпением. В оглавлении книги Рутса присутствовало указание на наличие в тексте подробного индуктивного доказательства того, что древнеэллинские мифы и сказания коренятся главным образом в сновидческих и музыкальных фантомах, в картинах снов, а также в безумных наваждениях. Я немедленно погрузился в чтение соответствующего места, чтобы узнать, известно ли автору, что знаменитая сцена явления Одиссея Навсикае[94]94
  В греческой мифологии Навсикая – дочь царя феаков, спасшая Одиссея от плена. Она дала одежду нагому Одиссею, которого выбросило на берег после кораблекрушения. – Примеч. пер.


[Закрыть] соответствует обычному «сновидению о наготе». Один из друзей обратил мое внимание на прекрасный отрывок из «Зеленого Генриха» Г. Келлера[95]95
  Швейцарский писатель, классик швейцарской литературы. – Примеч. пер.


[Закрыть], где этот эпизод «Одиссеи» объясняется объективацией снов блуждающего далеко от родины мореплавателя. Я со своей стороны привел данный эпизод в связи с эксгибиционистским сном о наготе. У Рутса, увы, не нашлось об этом ничего. Очевидно, что в данном случае меня крайне заботила мысль о научном приоритете.

2) Каким образом случилось, что я прочел однажды в газете: «В бочке (im Faß) по Европе» вместо «Пешком (zu Fuß) по Европе»? Анализ этого случая долгое время меня затруднял. Правда, прежде всего мне пришло в голову, что имелась в виду бочка Диогена[96]96
  По легенде, этот древнегреческий философ жил в бочке. – Примеч. пер.


[Закрыть], а недавно я читал в истории искусства что-то об искусстве эпохи Александра Великого. Отсюда было уже недалеко и до известных слов Александра: «Не будь я Александром, я хотел бы стать Диогеном». Еще я смутно припоминал некоего Германа Цайтунга[97]97
  Эта фамилия переводится как «газета». – Примеч. ред.


[Закрыть], который отправился в путешествие, забравшись в ящик. Но на этом ассоциации иссякли, и мне также не удалось отыскать в книге по истории искусства ту страницу, где содержалось замечание, привлекшее мое внимание. Лишь спустя несколько месяцев эта загадка внезапно вспомнилась опять, хотя я о ней почти позабыл, и на сей раз воспоминание привело к разгадке. Я вспомнил прочитанное в какой-то газетной статье рассуждение о том, какие странные способы передвижения (Beförderung) изобретают люди, чтобы попасть в Париж на Всемирную выставку[98]98
  Имеется в виду выставка 1900 г. – Примеч. пер.


[Закрыть]; кажется, в шутку сообщалось, что какой-то господин намерен отправиться в Париж в бочке, которую покатит другой господин. Вряд ли стоит уточнять, что единственным мотивом этих людей было желание прославиться своими причудами. Человека, который первым подал пример такого необычайного передвижения, и вправду звали Германом Цайтунгом. Далее мне вспомнилось, что однажды я лечил пациента, чье патологическое неприятие газет (Zeitung) проистекало, как выяснилось при анализе, из неутоленного болезненного честолюбия – ему отчаянно хотелось увидеть свое имя в печати и встретить в газете упоминание о себе как о знаменитости. Александр Македонский был, вне сомнений, одним из самых честолюбивых людей, какие только жили на свете. Недаром он жаловался, что не может найти второго Гомера, который воспел бы его деяния[99]99
  Известно, что Александр в детстве заслушивался текстами Гомера и считал их образцом стихотворчества. – Примеч. пер.


[Закрыть]. Но как мне не пришло в голову, что ближе ко мне другой Александр, что таково имя моего младшего брата?[100]100
  По указанию Э. Джонса, имя брату выбрали по настоянию самого Фрейда, который был старше этого Александра на десять лет, причем выбор имени объяснялся тем фактом, что исторический Александр Великий сполна проявил воинскую доблесть и благородство духа. – Примеч. ред. оригинального издания.


[Закрыть] Теперь же я тотчас же нашел предосудительную и требовавшую вытеснения мысль, имевшую отношение к этому Александру, и обнаружил в своих мыслях непосредственный повод к ней. Мой брат, специалист в делах тарифных и транспортных, должен был в скором времени получить звание профессора за свою педагогическую деятельность в коммерческой школе. Много лет назад и меня самого представляли к такому же продвижению в университете (Beförderung), но событие пока не состоялось[101]101
  Фрейд стал профессором в 1902 г., на следующий год после публикации данной работы. – Примеч. ред. оригинального издания.


[Закрыть]. Наша мать выразила тогда удивление относительно того, что ее младший сын успел получить профессорское звание раньше старшего. Таково было положение дел в ту пору, когда я не мог найти разгадку своей ошибки в чтении. После этого мой брат также столкнулся с трудностями, и для него возможность стать профессором ослабла даже сильнее, чем у меня. В этот миг мне сразу сделался ясным смысл очитки, словно ослабление позиции моего брата устранило какое-то препятствие. Мое поведение было таково, словно я прочитал в газете о назначении моего брата и сказал сам себе: «Удивительно, что благодаря таким глупостям (какими он занимается по профессии) можно попасть в газету (то есть получить профессорское звание)!» Место в книге о греческом искусстве эпохи Александра отыскалось затем как бы само собой, и я убедился, к своему изумлению, что в ходе прежних поисков неоднократно просматривал эту страницу, но неизменно пропускал нужное место, словно под влиянием какой-то отрицательной галлюцинации. Впрочем, оно не заключало в себе ничего такого, из чего я мог бы понять, что, собственно, должно было быть позабыто. Полагаю, что симптом пропуска нужной страницы в книге возник только для того, чтобы сбить меня с толку. Мне требовалось искать продолжения своей цепочки мыслей именно там, где мое исследование зашло бы в тупик, то есть в какой-то фантазии об Александре Македонском, чтобы мое внимание таким образом надежно отвлекалось от другого Александра – моего брата. Что ж, это вполне удалось, и я направил все свои усилия на то, чтобы отыскать пропущенную фразу в книге по истории искусств.

Двусмысленность слова Beförderung (передвижение и продвижение по службе) породила в данном случае ассоциативную связь между двумя комплексами – несущественным, который был вызван чтением газетной заметки, и другим, более интересным, зато предосудительным, который мог оказать свое воздействие в форме искажения прочитанного текста. Из этого примера видно, что далеко не всегда бывает просто прояснить эпизоды вроде такой ошибки. Иной раз необходимо отложить разрешение загадки на более благоприятное время. Но чем труднее оказывается разгадывание, тем с большей уверенностью можно ожидать, что мешающая мысль, будучи наконец вскрытой, будет воспринята нашим сознательным мышлением как нечто чуждое и противоестественное.

3) Однажды я получил письмо из окрестностей Вены, сообщившее потрясшую меня новость. Тотчас я позвал жену и поделился с ней печальным известием о том, что «бедная В. М.» тяжело больна и врачи считают ее положение безнадежным. В тех словах, в которых я выразил свое сожаление, что-то, должно быть, прозвучало неправильно, потому что жена моя посмотрела на меня с недоверием и попросила дать ей прочесть письмо. Она заявила, что все обстоит вовсе не так, как я озвучил, поскольку никто не называет жену по имени мужа, а дама, написавшая письмо, прекрасно знает имя жены. Я упорно стоял на своем и ссылался на обычные визитные карточки, на которых жена сама обозначает себя по имени мужа. В конце концов пришлось взять письмо, и мы действительно прочли в нем «бедный В. М.»; более того, оно гласило, оказывается: «бедный доктор В. М.». Моя очитка означала, если можно так выразиться, своего рода судорожную попытку перенести печальное известие с мужа на жену. Находившееся между прилагательным и именем собственным обозначение звания плохо вязалось с моим подсознательным стремлением перенести печальную весть на жену В. М. – и потому при чтении было устранено. Мотивом этого искажения было, однако, не то, что жена В. М. была мне симпатична менее, нежели ее муж, а то, что участь этого несчастного вызвала во мне беспокойство за другого, близкого мне человека, чья болезнь была в некотором отношении сходной с этой.

4) Досадна и смешна ошибка, которую я делаю очень часто, когда гуляю на вакациях по улицам какого-нибудь незнакомого города. На каждой вывеске, надпись на которой хоть сколько-нибудь подходит очертаниями, я вижу слово «Антиквариат». В этом прочтении сказывается зуд коллекционера.

5) Блейлер в своей важной книге «Аффективность, внушение, паранойя» (1906) рассказывает: «Однажды, когда я читал, у меня возникло умственное ощущение, будто я увидел собственное имя двумя строками ниже. К моему удивлению, я нашел только слова “Blutkörperchen” (кровяные тельца. – Ред.). Я проанализировал многие тысячи неправильных прочтений как в периферическом, так и в центральном поле зрения; но это был наигрубейший их пример. Всякий раз, когда я воображаю, что вижу свое имя, исходное слово обыкновенно гораздо больше напоминает мое имя, и в большинстве случаев каждая буква моего имени должна быть найдена близко друг к другу, прежде чем я совершаю такую ошибку. Однако в этом случае ошибочное соотнесение и иллюзию можно объяснить очень легко: только что прочитанное мною содержание было концом комментария об одном из видов дурного стиля, присущего научным трудам, – стиля, от которого я не чувствовал себя свободным»[102]102
  В русском переводе (М.: ВИНИТИ, 2001) этот фрагмент отсутствует; перевод выполнен по цитате, приводимой Фрейдом. – Примеч. ред.


[Закрыть].

6) Ганс Сакс сообщает, что прочитал: «То, что поражает других людей, он совершенно пропускает в своем Steifleinenheit (педантизме)». Это последнее слово, – продолжает Сакс, – удивило меня, и, присмотревшись внимательнее, я обнаружил, что на самом деле говорилось о Stilfeinheit (изяществе стиля). Это место находилось среди тех замечаний автора, которыми я восхищался и которые превозносили некоего историка, лично мне не очень-то близкого из-за его склонности выказывать в своих сочинениях типичную “немецкую профессорскую манеру”».

7) Доктор Марсель Эйбеншютц[103]103
  Австрийский психиатр и психоаналитик. – Примеч. пер.


[Закрыть] (1911) описывает случай очитки в ходе филологических исследований: «Я занимался изучением литературной традиции Книги мучеников, средневерхненемецкого легендарного текста, который взялся отредактировать для серии “Немецкие средневековые тексты” прусской Akademie der Wissenschaften[104]104
  Академии наук. – Примеч. ред.


[Закрыть]. Об этом сочинении, которое никогда не публиковалось, известно очень мало. Одна-единственная критическая работа принадлежит перу Йозефа Гаупта (1872[105]105
  Полное название «О среднегерманской фармакопее мастера Варфоломея». – Примеч. ред.


[Закрыть]), который опирался не на саму древнюю рукопись, а на копию, на так называемый Манускрипт С. Эту копию сделали сравнительно недавно, в девятнадцатом столетии, и она хранится в Hofbibliothek (Императорской библиотеке). В завершающей части копии имеется следующая приписка: “Anno Domini MDCCCL in vigilia exaltacionis Sante Crusceptus est iste liber et in vigilia pasce anniafteris finitus cum adiutorio omnipotentis per me Hartmanum de Krasna tunc temporis ecclesie niwenburgensis custodem” (“Книга сия начата в канун Дня Святого Креста в год Господа нашего 1850-й, окончена же в Пасхальную субботу милостью Всевышнего и при посредстве моем, Гартмана из Красны, в ту пору настоятеля церкви Святого Нивенбурга”). В своем тексте Гаупт цитирует эту приписку и утверждает, что ее вставил сам копиист; следовательно, подразумевается 1350 год. Эта точка зрения объясняется постоянным неправильным прочтением даты “1850”, записанной римскими цифрами. Гаупта не смущает, что остальной текст совершенно правилен и что цифра обозначена без малейшей неточности, именно как MDCCCL.

Сведения Гаупта вызвали у меня немалые затруднения. Во-первых, будучи совсем еще новичком в науке, я полностью подчинялся авторитету Гаупта и в результате долго читал дату, указанную в приписке, именно как “1350” вместо “1850”, в точности следуя Гаупту. Я поступал так, несмотря на то, что в оригинальном Манускрипте С, которым я пользовался, не нашлось и следа какой-либо приписки, и вопреки тому, что, как выяснилось, монахов по имени Гартман в монастыре Клостернойбург в четырнадцатом столетии попросту не было. Но наконец пелена спала с моих глаз, и я догадался, что именно случилось; дальнейшее расследование подтвердило мои подозрения. Приписка, на которую часто ссылаются, на самом деле встречается только в копии, послужившей основой для Гаупта; ее оставил переписчик, П. Гартман Цайбиг, который родился в моравской Красне, был регентом августинского хора в Клостернойбурге и в качестве ризничего сделал копию Манускрипта C и добавил свое имя в стиле “под старину” в конце копии. Средневековая фразеология и старая орфография, несомненно, сыграли свою роль в том, что Гаупт всегда читал “1350” вместо “1850”; а также им двигало стремление поведать читателям как можно больше об исследуемом сочинении и, соответственно, о датировке Манускрипта С. (Таков был мотив очитки.)».

8) В «Забавных и сатирических замечаниях» Лихтенберга[106]106
  Немецкий ученый, философ и публицист, посмертно был опубликован сборник его остроумных афоризмов. – Примеч. пер.


[Закрыть] (1853) встречается отрывок, который, без сомнения, восходит к непосредственному наблюдению и фактически подразумевает теорию неправильного прочтения в целом: «Он столько читал Гомера, что неизменно прочитывал “Агамемнон” вместо angenommen (предполагаемый. – Ред.)».

В изрядном количестве случаев именно готовность читателя видоизменяет текст и вкладывает в него читательские ожидания или занятия. Сам же текст причастен очиткам в единственном отношении: он допускает некое подобие словесного образа, благодаря которому читатель волен изменять содержание прочитанного в нужном ему смысле. Беглый просмотр текста, в особенности без вчитывания, повышает, несомненно, опасность появления иллюзий, но вовсе не является необходимой предпосылкой для них.

9) У меня сложилось впечатление, что никакие другие ошибочные действия не подвержены настолько сильно влиянию военных условий, при всей неотложности и длительности последних, как именно очитки. Я имел возможность наблюдать немалое количество случаев, но, к сожалению, у меня сохранились записи лишь о некоторых из них. Однажды то ли в дневной, то ли в вечерней газете мне попался текст крупным шрифтом: «Der Friede von Görz» («Мир в Гориции»[107]107
  Местность в Италии на границе со Словенией; в ходе Первой мировой войны там несколько дней шло сражение между итальянскими и австро-венгерскими войсками. – Примеч. пер.


[Закрыть]). На самом же деле в газете было напечатано: «Die Feinde vor Görz» («Враг приближается к Гориции»). Тому, чьи двое сыновей сражаются на этом театре военных действий, легко допустить подобную ошибку при чтении. Мой знакомый прочитал «старая Brotkarte (хлебная карточка)» в каком-то контексте, однако, перечитав, сообразил, что сказано иное: «старая Brokarte (парча)». Пожалуй, стоит упомянуть и о том, что в одном доме, где этот человек часто бывает желанным гостем, водилась привычка делать приятное хозяйке, которой вручали хлебные карточки. А некий механик, оборудование которого никогда не служило долго из-за сырости в строящемся туннеле, с изумлением прочитал хвалебную рекламу товаров из Schundleder (дрянной кожи). Обычно торговцы не так откровенны в своих признаниях; покупателям на самом деле предлагалась Seehundleder (тюленья кожа).

Профессия или текущая ситуация читателя также во многом сказываются на неправильных прочтениях. Один филолог, чьи последние превосходные работы привели к конфликту с коллегами, ошибочно прочитал: «Sprachstrategie (языковая стратегия)» вместо «Schachstrategie (шахматная стратегия)». Человек, гулявший по незнакомому городу в те мгновения, когда ему следовало избавиться от содержимого кишечника в соответствии с рекомендациями врачей, прочитал слово «Клозет» на большой вывеске на первом этаже высокого здания. Его удовлетворение при виде этой вывески отчасти оттенялось некоторым удивлением: как удачно, что нужное заведение находится в столь необычном месте! Однако в следующий миг удовлетворение исчезло без следа, ибо на вывеске, как показал пристальный взгляд, значилось слово «Корсет».

10) Во второй группе случаев очитки роль самого текста существенно больше. В тексте присутствует нечто такое, что побуждает читателя защищаться: это какие-то сведения, ему неприятные, или что-то огорчающее; посему они исправляются путем неправильного прочтения, чтобы соответствовать внутренним ощущениям или служить исполнению желания. В таких случаях мы, конечно, вынуждены предполагать, что текст исходно был понят и оценен читателем верно, однако подвергся подсознательному исправлению, пусть сознание никак не отреагировало на первое прочтение. Пример 3) выше входит в число случаев такого рода; также я добавлю сюда крайне показательную историю Эйтингона[108]108
  Австрийский психоаналитик, один из первых учеников Фрейда. – Примеч. пер.


[Закрыть] (1915), который в то время находился в военном госпитале в Игло.

«Лейтенант Х., который был с нами в госпитале, страдал травматическим военным расстройством и однажды прочитал мне стихотворение немецкого поэта Вальтера Хайманна[109]109
  Погиб на фронте в возрасте тридцати трех лет. – Примеч. пер.


[Закрыть], павшего в бою в столь раннем возрасте. С видимым волнением он прочитал последние строки заключительной строфы следующим образом.

 
Wo aber steht’s geschrieben, frag’ich, dass von allen
Ich übrig bleiben soll, ein andrer für mich fallen?
Wer immer von Euch Fallt, der Stirbt gewiss für mich;
Und ich soll übrig bleiben? Warum den nicht?
 

 
(Но кем предписано, спрашиваю я, чтобы среди всех
Я остался один, чтобы товарищи пали за меня?
Кто из вас упадет, тот умрет за меня;
А мне суждено жить одному? Почему бы нет?)
 

Мое удивление привлекло его внимание, он смутился и в некотором замешательстве прочитал последнюю строчку правильно:

 
Und ich soll übrig bleiben? Warum den ich?
 

 
(А мне суждено жить одному? За что мне это?)
 

Я обязан случаю лейтенанта X некоторым аналитическим прозрением относительно психического материала этих травматических военных неврозов; несмотря на условия военного госпиталя с большим количеством пациентов и всего несколькими врачами – вопреки этим обстоятельствам, столь неблагоприятным для нашей работы, – я смог увидеть не только взрывы снарядов, обычно рассматриваемые как “истинные причины” страданий.

Также в этом случае очевидна сильнейшая душевная боль, которая придают ярко выраженным неврозам такое поразительное, на первый взгляд, сходство, и опасения наряду с некоторой слезливостью и склонностью к приступам ярости, сопровождаемым судорожными инфантильными двигательными проявлениями, вплоть до тошноты при малейшем возбуждении.

Психогенная природа последнего симптома – прежде всего его вклад в развитие болезни – должна была поразить всех и каждого. Появления в нашей палате коменданта госпиталя, который время от времени осматривал выздоравливающих, или замечания какого-нибудь знакомого на улице: «Вы прекрасно выглядите, явно пришли в себя», – было достаточно, чтобы вызвать немедленный приступ рвоты.

“Выгляжу… готов вернуться к службе… Зачем мне это?”»

11) Доктор Ганс Сакс (1917) сообщил о некоторых других случаях неправильного прочтения «на войне»:

«Мой близкий знакомый неоднократно заявлял, что, когда настанет его черед быть призванным в армию, он не воспользуется своим особым положением, подтвержденным дипломом; что он откажется от любых оснований для получения подходящей работы в тылу и непременно попросится на фронт. Незадолго до фактической даты призыва он однажды сказал мне, кратко и без объяснения причин, что передал властям доказательства своей специальной подготовки и в результате вскоре будет назначен на важную должность в промышленности. На следующий день мы случайно встретились на почте. Я стоял за стойкой и писал; он какое-то время смотрел через мое плечо, а затем обронил: “О! вверху написано Druckbogen (корректура), а я сначала прочел как Drueckeberger (уклонист)”».

12) «Я сидел в трамвае и размышлял о том, что многие друзья моей юности, всегда считавшиеся хилыми и слабыми, теперь способны выносить самые суровые испытания и тяготы, для меня самого, несомненно, совершенно непосильные. Поглощенный этими малоприятными мыслями, я невнимательно прочитал слово крупными черными буквами на вывеске, мимо которой мы проезжали: “Железная конституция”. Мгновение спустя мне пришло на ум, что это слово неуместно на вывеске коммерческой фирмы; я поспешно обернулся и разглядел, что на вывеске в действительности значится “Железная конструкция”». (Сакс, там же.)

13) «Вечерние газеты опубликовали сообщение агентства Рейтер, впоследствии опровергнутое, что Хьюз[110]110
  Американский политик-республиканец Э. Ч. Хьюз проиграл демократу В. Вильсону на выборах 1916 г. – Примеч. пер.


[Закрыть] избран президентом Соединенных Штатов Америки. Далее последовал краткий рассказ о карьере новоизбранного президента, и среди прочего было упомянуто, что Хьюз обучался в Боннском университете. Мне показалось странным, что этот факт вовсе не упоминался в газетных материалах на протяжении всех недель, что предшествовали дню выборов. Взглянув на текст снова, я обнаружил, что там говорилось об учебе в Университете Брауна (Провиденс, штат Род-Айленд). Объяснение этой вопиющей очитки, когда неверное прочтение заставило крепко призадуматься, было следующим (не считая моей невнимательности при чтении газет): я сам думал, что желательно, чтобы симпатии нового президента к центральноевропейским державам, как залог хороших отношений в будущем, опирались как на личные, так и на политические мотивы». (Сакс, там же).