Текст книги "Девушка Online"

Глава двадцать восьмая

Как-то я прочитала в журнале, что у каждого сна есть скрытое значение. Например, сон, в котором ты бежишь на вершину холма, но никак не можешь на него взобраться, означает, что и в реальной жизни ты с чем-то не можешь справиться. Если снится, что выпадают зубы – ты в себе не уверена. Или беременна? Не помню. В любом случае, всегда можно спросить у того, кто занимается трактовкой снов и готов объяснить твои грезы.

Открыв глаза утром в сочельник, я лежу и гадаю, как бы мой сон объяснил профессиональный толкователь. Мне приснилось, что я заперта в вагоне поезда вместе с Меган и Олли, и на каждой станции по громкоговорителю рассказывают какой-нибудь глупый случай из моей жизни. Например, вместо фразы: «Уважаемые пассажиры, мы прибываем на станцию такую-то», слышится: «Уважаемые пассажиры, а вы знали, что трусы Пенни видело полшколы?». А Меган с Олли сидят через столик и безудержно хохочут. А когда я пытаюсь встать и уйти, они заставляют меня сесть на место. А потом сиденье подо мной превращается в пирог, и весь шоколад остается у меня на штанах.

Я сажусь в постели и зажигаю прикроватную лампу. Ненавижу сны. Ненавижу, когда они воскрешают в памяти все неприятные события и лица, о которых уже успела забыть.

Я беру с соседней подушки фарфоровую куклу и прижимаю ее к себе. Так непривычно снова думать о Меган и Олли. Возникает идея зайти на Фейсбук и Ютьюб, чтобы узнать, обсуждают ли до сих пор то видео. Но, слава богу, я возвращаюсь в реальность и спрашиваю себя, нужно ли мне это. Особенно сейчас, когда прошлые неудачи отошли на второй план.

Я оглядываю комнату, и сердце сжимается от грусти. Сегодня мое последнее утро в Уолдорф-Астории. Я очень привязалась к этой комнате, как бы наивно это не звучало. Здесь моя жизнь превратилась в сказку. Здесь я поняла, что могу ее контролировать. Я решаю пофотографировать номер, чтобы навсегда сохранить в памяти связанные с ним эмоции.

Первым делом я фотографирую незаправленную постель, посреди которой на горе подушек восседает кукла. Потом я снимаю комнату с разных ракурсов и делаю несколько фотографий вида из окна. Брошенный на кресло плед – последний кадр, который будет мне напоминать о нашем с Ноем ночном разговоре при оранжевой луне. На душе становится легче: я посмотрела на комнату сквозь объектив камеры и перефокусировалась во всех смыслах. Меган и Олли, школьная пьеса – все в прошлом. Я должна держать в фокусе свое настоящее – Нью-Йорк и Ноя.

Меня переполняет радость, и хочется танцевать. Я хватаю пульт и включаю телевизор. По MTV нон-стопом крутят рождественские мелодии. Я начинаю плясать под «Santa Claus Is Coming To Town» и останавливаюсь, только полностью стряхнув с себя неприятный осадок от кошмарного сна. Потом я падаю на постель и улыбаюсь своей кукле.

– Счастливого Рождества, – шепчу я ей, запыхавшись.

К всеобщей радости Эллиот этим утром как всегда весел.

– У меня созрел план, – шепчет он мне за завтраком. – Такой подлый, что суперзлодей Загадочник позавидовал бы.

– Что за план? – шепчу я, поливая блинчики кленовым сиропом.

– Называется «Десять способов испортить Рождество моим вредным родителям», – говорит Эллиот, сверкая глазами. – Когда я дойду до последнего пункта, они точно пожалеют, что я не остался с вами.

– Что же ты собираешься делать? – смеюсь я.

– Первый пункт: говорю, что бросаю школу и ухожу в хиппи. Второй: скажу им, что с этого дня отзываюсь только на свое хиппи-имя Дождевая Вода.

Когда Эллиот доходит до последнего пункта своего коварного плана («Скажу им, что влюбился в байкера по имени Хэнк из клуба «Ангелов ада»), мы прыскаем со смеху. Мама и папа прерывают обсуждение организационных вопросов предстоящей вечеринки и недоуменно смотрят на нас.

– Над чем это вы так смеетесь? – спрашивает папа с ухмылкой.

– Не уверена, что хочу знать, – говорит мама.

– Да, лучше вам об этом не знать, – отвечаю я и подмигиваю Эллиоту.

Закончив завтрак, мы оставляем вещи в отеле на стойке администратора и едем с Эллиотом в аэропорт.

Я волнуюсь за Эллиота, и когда такси заезжает в терминал, спрашиваю, не боится ли он лететь в одиночку.

– Честно говоря, я этому даже рад, – отвечает Эллиот. – Представь, каким я буду загадочным пассажиром. Все станут на меня смотреть и гадать: «Кто же этот юноша, летящий в Великобританию совершенно один? Что у него за судьба?»

– Так вот почему ты так нарядился, – смеюсь я.

На Эллиоте его любимый темно-серый винтажный костюм в тонкую полоску, блестящие ботинки, карманные часы на цепочке и кепка нью-йоркских «Янкиз». Немыслимым образом это сочетание смотрится на Эллиоте очень стильно.

– Буду по тебе скучать. – Эллиот сжимает меня в объятьях.

– Я тоже.

– Насладись этим курортным романом.

– Ну, как скажешь.

– Нет, правда, – Эллиот отстраняется и заглядывает мне в глаза. – Тебе надо развлечься. После всего, что ты перенесла.

– Спасибо. – Я едва сдерживаюсь.

– Как приедешь, расскажешь мне все подробности.

– Идет, – улыбаюсь я.

А потом объявляют рейс Эллиота. Я смотрю, как он уходит на посадку, и в душе борются два чувства: грусть из-за отъезда Эллита и радостное предвкушение грядущих событий.

– Ты как? – спрашивает папа, обнимая меня за плечи.

– Нормально.

– Сейди Ли только что прислала сообщение, – говорит мама. – Она пишет, что испекла шоколадные брауни и уже ждет нас.

У меня вибрирует телефон, и сердце радостно замирает, когда я вижу эсэмэс от Ноя.

Доброе утро! Признавайся, какой из тебя декоратор елок? Н.

Я усмехаюсь и пишу ответное сообщение:

Мирового класса. Три года подряд – чемпион по развешиванию шариков в своем городе. ☺

Всего три? Не густо. Но нам подойдет.

Поскорее приезжай, Переломный Момент.

Нам с Беллой нужна твоя помощь.

У меня перехватывает дыхание при виде женского имени, но потом я вспоминаю, что Белла – сестра Ноя.

В такси по пути в аэропорт я всеми силами развлекала Эллиота и потому ничуть не паниковала, но обратный путь в отель я переношу с трудом. Когда мы подъезжаем к Уолдорфу, я мечтаю выбраться из машины и идти в Бруклин пешком. Мы заходим в фойе отеля, чтобы бросить на него прощальный взгляд, и я приказываю себе собраться: «Возьми себя в руки. Ты же Оушен Стронг». Но без Эллиота имя супергероини – пустой звук. Я представляю, как мой друг сейчас сидит один в самолете, и сердце отзывается тупой болью. И тут я вспоминаю упражнение, о котором мне рассказал Ной.

Папа подходит ко мне, следом носильщик везет нагруженную чемоданами тележку.

– Готова, Пен?

– Готова.

Устроившись в такси, я определяю, где в моем теле скопился страх. Как обычно, он сжимает мне горло. Я стараюсь представить его цвет и размер и вижу красный кулак, перекрывающий мне кислород. От этой картины мне становится только хуже, и я порываюсь открыть глаза, но мне хватает сил этого не делать. Я глубоко вдыхаю и пытаюсь смириться со своим страхом. Ничего не происходит. Напряжение в горле не уменьшается; я не чувствую себя лучше, но и хуже тоже не становится. Я снова делаю глубокий вдох и говорю своему страху: «Сейчас я волнуюсь, но это нормально». Еще один медленный вдох. Словно вдалеке, мама и папа о чем-то болтают с шофером, но я так сосредоточена, что не разбираю их голосов. Я снова вызываю образ удушающего страха, но теперь рука на шее не красная, а розовая. И немного меньше в размере. «Это нормально», – снова повторяю я, и все тело начинает расслабляться. Теперь у меня на шее узел, а не кулак. На этот раз я легко набираю полную грудь воздуха. «Это нормально», – твержу я про себя и мысленно рассматриваю узелок страха. Он светлеет, становится белым, а потом исчезает совсем.

– Пенни, ты только посмотри на мост! – привлекает мое внимание мама, подталкивая меня локтем в бок.

Я открываю глаза и вижу, что мы подъезжаем к первой арке Бруклинского моста. На противоположном берегу коричневые стены домов встречаются на горизонте с бледным небом Бруклина. От моей паники не осталось и следа, как не остается следа от облака, загородившего солнце.

Проехав мост, такси сворачивает на тихую тенистую улочку, вдоль которой выстроились четырехэтажные дома из коричневого кирпича. Проехав половину квартала, мы останавливаемся у ярко-красной двери, к которой ведут крутые ступеньки. На верхней стоит веселый пластмассовый Санта, а на самой двери висит рождественский венок из остролиста и омелы.

– Очень мило, – озвучивает мама мои мысли.

Не успеваю я выйти из такси, как голова заполняется тревожными мыслями: «Что, если вы с Ноем не подходите друг другу? Что, если совместное Рождество станет концом ваших отношений?» Поток мучительных вопросов прекращается, когда дверь распахивается, и на улицу выбегает маленькая девочка. Темно-каштановые кудрявые волосы обрамляют ее лицо идеальными локонами. Она поднимает на нас застенчивые карие глаза и с милейшим нью-йоркским выговором спрашивает:

– Вы приехали на Рождество?

– Точно, – отвечает папа.

На пороге появляется Сейди Ли в запачканном мукой цветочном фартуке поверх платья.

– Приехали! – восклицает она. – Заходите-заходите!

Следом выходит Ной, и наши взгляды встречаются.

– Привет, – мягко говорит он.

– Привет, – отвечаю я и хватаюсь за чемодан, чтобы скрыть свое волнение.

– Давай помогу, – Ной сбегает вниз по ступенькам.

Поровнявшись с моим папой, он протягивает руку и представляется:

– Привет, я Ной.

– Приятно познакомиться, я Роб, – отвечает папа и обменивается с Ноем рукопожатием.

Я с облегчением вздыхаю: пока все идет как по маслу.

– А ты – Пенни? – спрашивает меня Белла, когда я поднимаюсь вслед за Ноем.

– Да, а ты, наверное, Белла?

Она коротко кивает, смущенно улыбаясь, а потом вдруг говорит Ною:

– А ты был прав.

– Шшш, – быстро реагирует Ной.

– Прав насчет чего?

– Что ты похожа на русалку, – объясняет Белла.

– Подруга, я думал, ты умеешь хранить секреты! – говорит Ной и подмигивает мне.

Дом Ноя – один из тех уютных домов, которые показывают в классических американских фильмах. Прихожая – размером с гостиную. В углу у широкой лестницы, ведущей на второй этаж, стоят старинные напольные часы. Через арку мы, вслед за Ноем и Сейди Ли, заходим в просторную, но уютную кухню. Я с наслаждением вдыхаю аромат шоколадных брауни.

– Вы будете спать в свободной комнате, – обращается Сейди Ли к моим родителям. – А ты, Пенни, вместе с Беллой.

– Тебе придется спать на верхнем ярусе кровати, – обстоятельно говорит Белла. – Не люблю там спать – боюсь, что упаду.

– С удовольствием посплю наверху, – улыбаюсь я малышке.

– Хочешь посмотреть мою комнату? – Белла берет меня за руку.

– Очень, – отвечаю я, и мы с Ноем весело переглядываемся.

– Идите, но не задерживайтесь. Не забывайте, нам еще надо украсить елку.

– Ой, точно! – взвизгивает Белла и тянет меня за руку. – Ну, идем.

Ее спальня на втором этаже. Мы проходим по коридору до двери с самодельной табличкой «Инопланетянам вход воспрещен (свиньям тоже)».

– Это Ной написал, – поясняет Белла. – Не люблю инопланетян и свиней. Теперь они ко мне не смогут зайти.

– Здорово придумано, – говорю я, с трудом сдерживая улыбку.

Комната Беллы – лучшая детская, что я когда-либо видела. Целая стена посвящена сказочным героям: тут и Белоснежка с семью гномами, и Дамбо, и Красная Шапочка.

– Их папа нарисовал, когда я родилась, – говорит Белла, заметив мой интерес. – Но сейчас мой папа на небесах.

– Мне очень жаль. – Я приседаю, чтобы видеть ее лицо.

– И мама тоже, – добавляет Белла абсолютно спокойно. – Думаю, она стала ангелом.

– Уверена, что так и есть.

– Вот здесь я сплю. – Белла поворачивается и показывает на двухэтажную кровать у противоположной стены. На верхнем ярусе кровати крепится балдахин.

– Классная кровать, – искренне замечаю я. – Мне шторка нравится.

– Мне тоже. Люблю представлять, что сижу в палатке. У тебя красивый голос.

– Спасибо.

– Ты говоришь совсем как принцесса Кейт. Я обожаю принцессу Кейт.

Я ставлю чемодан в свободном углу комнаты и открываю его, чтобы достать толстовку.

– Это твоя кукла? – спрашивает Белла, замечая среди одежды подарок Ноя.

– Да, моя.

– Круууто! – Белла ныряет под балдахин и появляется уже с игрушкой в руках. – Это Роузи. – показывает мне Белла красивую тряпичную куклу. – Можно они будут друзьями?

– Конечно, – соглашаюсь я, натягивая толстовку.

– Привет, я Роузи, – говорит Бела тоненьким голоском. – А как твою куколку зовут? – спрашивает она меня.

– Вообще-то у нее нет имени.

– Нет имени? – Белла хмурит брови и смотрит на меня как на преступницу.

Я хочу оправдаться в глазах Беллы и предлагаю ей придумать имя для моей куклы.

Белла с секунду морщит лоб, а потом берет мою куклу и произносит торжественным тоном:

– Меня зовут принцесса Осень. А Ной тебя «осенней» называет, – шепчет она загадочно. – Но он запретил мне об этом рассказывать. Ты любишь Ноя? – Она склоняет голову набок.

– Ну, понимаешь, мы совсем недавно встретились…

– Думаю, он тебя любит, – перебивает меня Белла. – Он вчера вечером сочинял о тебе песню. Он до этого ни об одной девушке не сочинял песен. Бабушка сказала, что он по уши влюбился. Это значит, что он заполнен любовью по самые уши. Так мне она объяснила.

На этот раз я не могу удержаться от смеха. И чем сильнее я смеюсь, тем сложнее мне остановиться. У меня голова идет кругом от счастья. Ной придумал мне ласковое имя! Он пишет обо мне песню! А Сейди Ли считает, что он влюбился по уши!

Белла тоже хохочет, да так сильно, что ее локоны подпрыгивают как пружинки.

– Что здесь у вас происходит?

Мы подскакиваем от голоса Ноя, но продолжаем веселиться.

– Не говори ему, – шепчет Белла, заливисто смеясь.

– Не скажу.

– Так вы поможете мне нарядить елку или нет?

– Да-да-да! – кричит Белла и выбегает из комнаты.

– Похоже, вы нашли общий язык, – радостно замечает Ной.

Я киваю головой и выхожу вслед за ним из комнаты.

– Я очень рад, что ты приехала.

– Я тоже.

Мне кажется, что Ной собирается меня поцеловать, но тут по лестнице взбегает Белла и хватает нас за руки.

– Пойдемте скорее, черепахи!

Ной улыбается мне и пожимает плечами, словно извиняясь. В это мгновение мое сердце сжимается от чувства, очень похожего на любовь.

Глава двадцать девятая

Рождественская елка такая высокая, что достает до потолка, и такая широкая, что закрывает окно, в нише которого стоит. Густая хвоя блестит на солнце и наполняет комнату терпким еловым ароматом. Папа с мамой уехали в магазин что-то срочно докупить к празднику, а мы с Ноем и Беллой приступаем к украшению елки. Старый чемодан доверху набит удивительнейшими игрушками, и оказывается, почти у каждого украшения – своя история. Их пересказывает нам Сейди Ли, устроившись рядом в кресле-качалке: «Мама купила этот шар в год моего шестнадцатилетия. Этот снеговик достался от вашего дедушки, он называл его Стейнли. Оленя мне подарили на «Церковной вечеринке» в Чарлстоне».

Наконец мы вешаем на елку последний шар, а Сейди Ли протягивает Белле коробочку.

– Не забыла про них?

– Рождественские леденцы! – радуется Белла.

В коробке лежат зеленые, красные и белые полосатые палочки. Они очень яркие и пахнут мятой. Мы аккуратно цепляем их за ветки.

– Вкуснятина! – Белла пробует один из леденцов на вкус.

– Эй, Мисс Пигги! – задорно окликает ее Ной.

– Я не удержалась, – оправдывается Белла. – Он сам прыгнул ко мне в рот.

Мы дружно смеемся, и Ной протягивает мне конфету. На вкус – совсем как брайтонские леденцы.

– Теперь ангела? – спрашивает Белла свою бабушку.

– Да, дорогая.

Ной достает из чемодана сверток в красной упаковочной бумаге. Он аккуратно его разворачивает и достает фигурку ангела в белоснежном платье. У нее кудрявые белые волосы, а за спиной – два больших крыла из прозрачного шелка. Ной взбирается на стул и сажает ангела на верхушку елки. Белла восторженно хлопает в ладоши.

– Бабуля, можно я включу огоньки?

– Конечно, милая.

Белла пролезает за елку, выкрикивает «С Рождеством!», и елка оживает в золотом переливе гирлянды. Я не нахожу слов, чтобы передать эту красоту.

– С Рождеством, – шепчет Ной и обнимает меня за талию.

Я прижимаюсь к нему, светясь от мысли, что грядущее Рождество будет лучшим в моей жизни.

Только к обеду я вспоминаю, что у меня не куплено ни одного подарка. Ною совсем не хочется выбираться за покупками, так что я отправляюсь исследовать местные магазинчики вместе с Сейди Ли. Для мамы я беру свечу с запахом тыквы и шипучки для ванны, для папы – поваренную книгу, для Беллы – книжку про принцесс, а для Сейди Ли незаметно покупаю набор резных деревянных лопаточек. За подарком Ною я отправляюсь в музыкальный магазин, полагая, что там найдется подарок для парня с татуировкой нотного стана на запястье. Но, зайдя внутрь, я понимаю, что даже не представляю, какую музыку слушает Ной. И тут я осознаю, что до сих пор практически ничего о нем не узнала. Меня охватывает паника. Разве можно испытывать такие сильные чувства к человеку, которого едва знаешь?

– А какая музыка нравится Ною? – нерешительно спрашиваю я Сейди Ли.

Она по-доброму смеется.

– О, этому мальчишке нравится весь мир звуков. Я не преувеличиваю, он гудок поезда может превратить в музыку. Но если хочешь попасть в яблочко, поищи что-нибудь старое на виниловых пластинках, он любит их слушать.

Я иду в глубь магазинчика, где стоят полки со старыми пластинками. Вдыхаю их запах и расплываюсь в улыбке: он почти так же хорош, как запах книг, но только «почти». В итоге я выбираю пластинку некого Большого Билла Брунзи[11]11
  Биг Билл Брунзи – американский блюзовый певец, гитарист, автор-исполнитель.


[Закрыть], потому что мне нравится имя исполнителя.

– Отличный выбор, мэм, – замечает улыбчивый мужчина за кассой.

– Спасибо, – отвечаю я. Меня распирает от гордости за то, что я пришла в винтажный музыкальный магазин в Бруклине и сделала «отличный выбор», пускай и по чистой случайности.

Продавец улыбается еще шире.

– Приятный акцент. Откуда приехали?

– Из Англии.

– Вот это да! – Он берет мою руку и энергично ее пожимает. – День прожит не зря.

Я смотрю на его седые дреды и серебряную подвеску в виде черепа. Интересный типаж.

– Можно… Ничего если… Можно я вас сфотографирую?

– Да, почему нет. Как вам больше нравится? – Он распрямляет плечи.

– Как вы до этого стояли. Хорошо получится, если будете смотреть на пластинку.

Мужчина принимает прежнюю позу, и я делаю фото.

– Спасибо.

– Нет проблем. – Он протягивает мне визитку. – Когда вернетесь в Англию, можете всем рассказывать, что познакомились тут с Доходягой Дэниэлсом.

– Обязательно, – отвечаю я, наслаждаясь вновь обретенной уверенностью в себе. Я больше не глупая школьница, совершающая ошибки на каждом шагу. Я отлично выбираю пластинки в бруклинских музыкальных магазинах и делаю портреты людей с такими необычными именам, как Доходяга Дэниэлс. Мое счастье ничто не может испортить, даже выставочный стенд, который я чуть не сшибаю, попятившись назад.

Мы с Сейди Ли возвращаемся домой. Мама и Белла играют в принцесс в гостиной, а на кухне папа с Ноем готовят овощи для завтрашнего рождественского ужина. Мы заходим в тот момент, когда они громко хохочут – хороший знак, очень хороший.

– Я собираюсь приготовить чего-нибудь легкое на сегодняшний вечер, – говорит Сейди Ли, завязывая фартук. – Не хочется наедаться перед завтрашним застольем.

– Хороший план, – соглашается папа. – Скажите, если будет нужна моя помощь.

– Спасибо за предложение, – отвечает Сейди Ли. – Я как раз подумала, что нам нужен салат «Цезарь».

– Так ведь это одно из моих коронных блюд! – с гордостью заявляет папа.

– Точно, – подтверждаю я. – С удовольствием съем тарелочку.

– Нет-нет, – обращается ко мне Сейди Ли. – Ты с нами ужинать не будешь, извини.

– Не будешь, – вторит ей Ной.

– Почему? – Я смотрю то на Сейди Ли, то на Ноя, а они загадочно улыбаются какой-то им одной известной шутке. – Почему я не буду с вами ужинать?

– Не хотим, чтобы ты портила аппетит перед завтрашним днем, – говорит Ной.

– Мы подумали, что ближайшие сутки тебе стоит поголодать, – добавляет папа.

– Да вы что?!

Ной громко смеется.

– Не переживай так. Ты не будешь ужинать с остальными потому, что у нас будет пикник. Вторая попытка.

– Все готово? – уточняет у Ноя Сейди Ли.

Ной кивает и берет меня за руку.

– Мадам, вы согласитесь пойти со мной и насладиться домашним пикником на одеяле?

– Ну и шуточки у вас, – смеюсь я, глядя на папу, и иду вслед за Ноем в коридор, а потом мы спускаемся в подвал.

Обстановка здесь совсем как в гостиной у нас дома – такая же расслабляющая. Два мягких дивана усыпаны подушками, а на стене висит плоский телевизор невероятных размеров. На столах у стены стоят две яркие лавовые лампы, излучающие оранжевое свечение. Но по размерам подвал гораздо больше нашей гостиной, он простирается подо всем домом, и я едва могу различить теннисный стол в дальнем углу.

На расстеленном перед диванами клетчатом пледе стоят тарелки с самыми аппетитными угощениями.

– Потрясающе! – восторгаюсь я.

– Решил выложиться на все сто, чтобы затмить пикник под луной, – говорит Ной, довольно улыбаясь.

Мы садимся на противоположных краях пледа.

– Хорошо твой друг долетел? – спрашивает Ной.

Я внезапно понимаю, что с тех пор, как мы приехали к Сейди Ли, я ни разу не проверила телефон. Эллиот наверняка уже в Англии. Я вспоминаю, что мобильник лежит в сумке наверху, но останавливаю себя, чтобы не побежать за ним – мне не хочется во второй раз портить пикник. Тем более, что Ной так готовился.

– Да, думаю да.

– Хорошо. – Ной смотрит на выключенный телевизор, потом снова на меня. – Знаешь, я подумал…

– Что?

– У нас с родителями была хорошая традиция для сочельника, и мне хочется ее возобновить. Ты не против?

– Конечно. А что за традиция?

– Каждый год мы все вместе смотрели фильм «Эта замечательная жизнь».

– Я – за! – соглашаюсь я не раздумывая, это одна из моих самых любимых кинолент. Мне всегда нравилось черно-белое кино и черно-белая фотография: они такие выразительные и атмосферные.

Ной включает кино, и я облокачиваюсь на софу, удобно устроившись на пледе. Ной двигается ко мне, и наши плечи соприкасаются. Мне кажется, я самая счастливая на свете.

И мы сидим так, пока фильм не подходит к финалу, когда Джеймс Стюарт стоит на мосту и кричит своему ангелу-хранителю, что не хочет умирать, что снова хочет жить и каждый день видеть жену и детей. Внезапно я чувствую, что Ной отстранился от меня. Я смотрю на него и в мерцающем свете экрана замечаю влажный след на щеке, как если бы по ней только что пробежала слеза.

– Ной, ты в порядке?

Он быстро вытирает лицо рукой.

– Да, конечно. По-моему, в глаз что-то попало.

Я неподвижно сижу, не зная, что сказать или сделать. И тут я понимаю, что значит для Ноя этот фильм.

Я сажусь напротив Ноя и заглядываю ему в глаза.

– Ты… Ты вспомнил родителей?

Ной поначалу никак не реагирует, но через секунду коротко кивает и опускает глаза.

– Отличный способ покорить девушку – разрыдаться раньше, чем она, – ворчит он еле слышно.

Я снова не знаю, что мне делать. Тут Ной поднимает глаза и улыбается уголками губ. Но как только наши взгляды встречаются, он смущенно отворачивается. Я хочу обнять Ноя, но не уверена, что это то, что ему сейчас нужно.

– Все в порядке, правда, – говорю я и ласково кладу руки ему на плечи.

– Я думал, что все будет нормально, – говорит Ной не поднимая головы. – Мне казалось хорошей идеей снова его посмотреть…

– Ты первый раз пересматривал его с того дня?..

Ной кивает. Я хочу успокоить его, но не могу подобрать слов. Ему пришлось пройти через такое ужасное, тяжелое испытание, что никакие слова в мире не смогут облегчить его боль.

– Глупая была идея, – вздыхает Ной.

– Нет, неправда. Я думаю, идея была прекрасная.

– Да? И почему?

– Потому что благодаря этому фильму ты повспоминал своих маму и папу, воскресил их в своем сердце.

На экране метет снег, а Джеймс Стюарт бежит по городу и кричит всем встречным: «Веселого Рождества!»

– Тут моя мама всегда начинала плакать, как маленькая, – с горькой усмешкой замечает Ной. – А папа – целовать ее слезы.

В тот же миг я наклоняюсь к Ною и начинаю покрывать поцелуями его соленое лицо.

– Все хорошо, – говорю я и крепко его обнимаю. – Все хорошо.