Электронная библиотека » Наталья Бестемьянова » » онлайн чтение - страница 26

Текст книги "Пара, в которой трое"


  • Текст добавлен: 26 января 2014, 01:23


Автор книги: Наталья Бестемьянова


Жанр: Спорт и фитнес, Дом и Семья


сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 26 (всего у книги 31 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Шрифт:
- 100% +
2002 год Олимпиада в Солт-Лейк-Сити

Игорь. В начале олимпийского сезона, когда Тамара Москвина пригласила меня в качестве хореографа поставить олимпийскую программу ее ученикам, мировым лидерам Елене Бережной и Антону Сихарулидзе, я не сразу согласился и попросил время подумать: для меня ее предложение, во-первых, было неожиданным, во-вторых, одно дело работать с одиночником и совсем другое – в парном катании, где очень сложная схема постановки программы. И хотя у меня уже был опыт общения с этой парой, мы подготовили с ними год назад чаплинскую программу с которой они выиграли мировое первенство, я на несколько недель уселся писать конспекты, набрасывал свои идеи на бумагу.

Тамара потом говорила: «Вообще-то, наверное, я поступила глупо, надо было оставить к Олимпийским играм чаплинскую программу». Я же был против такого решения. Один раз уже прозвучав, она могла бы не произвести прежнего впечатления, хотя в ней были найдены интересные ходы: я сознательно пошел на театрализацию программы, позволяющую скрывать подготовку к сложным элементам и выстраивать ролевые отношения между партнерами. Для парного катания этого было более чем достаточно. А на Олимпиаде надо побеждать новым словом. С другой стороны, критикам в стане судей мы бы позволили заявить: такой подход к программе – неспортивный. То есть оценка могла быть и 6:0, а могла быть и 5:5, и обе стороны были бы правы. Конечно, Москвина как опытнейший стратег не могла позволить, чтобы возникла такая вилка.

Мы выбирали классическую музыку, версию а-ля Белоусова – Протопопов, чтобы все выглядело в постановке абсолютно чисто. Тем более что внешние линии партнеров роскошные. У них потрясающая природная пластика.

Дальше в постановку вмешались нововведения фигурного катания. У Тамары произвольная программа была расписана по секундам: «Здесь, Игорь, на твою хореографию три с половиной секунды, а после этого элемента у тебя есть еще две секунды. Здесь, на разбеге, у тебя аж семь секунд». Такой диктат, конечно, сразу и зажимал, и скручивал руки. Тем не менее, мне кажется, выступление Лены и Антона получилось красивым, четким, без ненужных наворотов, и не оставляло шанса для малейшей придирки. Одним словом, настоящая олимпийская программа. А потом у меня случился шок – меня пригласили в Солт-Лейк-Сити. Это крайне редкое событие, когда хореограф попадает на Олимпийские игры. Тем более что я не являлся единоличным автором. Существовал и штатный хореограф, который чистил движения ребят, работал с ними каждый день. Москвина обратила внимание на то, что я для ребят являюсь неким громоотводом, каким-то успокаивающим фактором. Вероятно, она решила, что я могу их поддержать, находясь рядом. Мы устроились на предолимпийском тренировочном катке в Логане, небольшом городке недалеко от Солт-Лейк-Сити. Девяносто девять процентов времени, которое ребята проводили на льду, они проводили уже на уровне олимпийских чемпионов.

Известно, что Олимпийские игры выигрываются не в момент выступления. Важно и то, как ты пришел на завтрак, как ты одет на ужин, как ты проводишь тренировки и еще много таких «как ты…». Логановские власти продавали билеты на все тренировки Бережной и Сихарулидзе. И только один раз Антон позволил себе срыв, во время которого вспомнил все слова из лексикона, что называется, непечатного. Это случилось в тот момент, когда он сорвал прыжок в начале программы и следом за ним тройной выброс. Тамара, которая стояла со мной, за секунду до выброса сказала: «Он виноват». В итоге Антон Лену не выбрасывает, а выталкивает, и она падает плашмя. Зрители делают: «У-у-у!» И он пошел вразнос. Честно говоря, я хотел его ударить – нельзя себе такого позволять. Вероятно, немалый стресс у него в эти дни накопился. Слава богу, что он перед соревнованиями выпустил пар. После этого случая ничего подобного он себе не позволял. Надо понять характер Сихарулидзе – вспыльчивый и эмоциональный. Антон то отрывается в юморе на полную катушку, то впадает в страшный пессимизм. Но теперь до конца соревнований он держал себя, как говорится, в струне. Зато Лена накануне старта совершила небольшую ошибку, непростительную для профессионала, которая могла им стоить не просто золотой награды, а призового места.

Там, в Логане, нас пригласили на ужин в американскую семью. Днем после тренировки мы отправились в гости. У хозяев дома во дворе стояли снегоходы, и мы поехали кататься. Солнце, снег. Вечером Лена еще и в солярий сходила. Один солнечный удар лег на другой. На следующий день мы переезжаем в Солт-Лейк-Сити, и тут я узнаю, что у Лены раздулись губы, и она изменилась до неузнаваемости. У нее уже не лицо, а сгоревшая маска. Возможно, это был вызванный солярием герпес. Этого мы уже не узнаем, да и зачем? Главное, что даже килограммов грима недостаточно, чтобы привести лицо в порядок. Врачи и гримеры делали все возможное, чтобы никто не заметил эти изменения. На судей ведь они могли невольно подействовать: «Партнерша же плохо себя чувствует и выглядит ужасно, какие тут олимпийские чемпионы!» Вот такой произошел случай, оставшийся неизвестным прессе. Трагическая страничка блистательной победы.

В Солт-Лейке меня поражала бесконечная колючая проволока и охрана. Всего полгода прошло после теракта в Нью-Йорке 11 сентября, поэтому каждый стадион напоминал осажденную крепость. Нужно было всегда брать в запас не менее часа, чтобы попасть вовремя на арену. Если мне полагалось быть в два на тренировке, то к часу я должен был подойти к катку, для того чтобы меня всего с головы до ног ощупали, обыскали, проверили. При этом испытываешь достаточно унизительные ощущения. И никакие пропуска, которыми ты обвешан, на охрану не действовали. Пусть у тебя на груди болтается надпись «Проход везде», охрана, причем это была армия, тупо открывала даже спичечные коробки.

Странно, что ту XIII Олимпиаду 1980 года в Лейк-Плэсиде, где я сам выступал, я помню буквально по минутам, а эту уже забыл. Наверное, потому что, когда выступаешь сам, собственные переживания настолько ярко отражаются в памяти, что запоминается каждая деталь. Когда же ты переживаешь за ученика, то волнения и мандража намного больше, они такие многослойные, что ничего, что происходит вокруг, не замечаешь. Собственные они какие-то одноразовые. Есть привычное выражение: хороший спортсмен – это хороший спортсмен, плохой спортсмен – это плохой тренер. Они отвыступались, дальше им – медали, цветы, призы, подарки. Тебя уже на этом празднике нет, ты уже закрыл за собой дверь. Если раньше я относился к такому повороту нервно – не ценят и так далее, – то сейчас воспринимаю все происходящее абсолютно спокойно: это данность. Сделал свое дело – гуляй, мальчик.

Москвина в Солт-Лейке надо мной буквально издевалась. Когда я собирался в Америку, она, как мне показалось, с некоторой иронией посоветовала: «Игорь, ты с собой лишних вещей не бери, минимум одежды. Там тебе форму выдадут». Я приехал, грубо говоря, в одной маечке и джинсах. Она каждый день, когда я снова и снова появлялся в той же майке, спрашивала: «Игорь, а тебе разве форму не дали?» По утрам мой скудный гардероб, умещающийся в шкафу на одной вешалке, вызывал у меня гомерический хохот. Тогда я сходил в магазин, раскошелился, купил себе одежду. «Форму дали?» – спрашивает Москвина. Я говорю: «Нет, Тамара Николаевна». – «Да, странно, почему тебе до сих пор форму не дадут?» На следующий день диалог повторялся. Так продолжалось пару недель. В конце концов, меня привели в компанию «Боско», тогда я увидел Михаила Куснировича в первый раз.

Меня одели, когда я уже сильно поизносился. Видимо, Тамара Николаевна кому надо сказала, что все же нужно хореографа одеть. Меня привели на экипировку, а предложить мне оказалось нечего, все роздано. Единственное, что меня спасло, – многие хоккеисты-легионеры доезжали до Игр, как всегда, в последнюю секунду. И Куснирович махнул своим указующим перстом: «Это Бобрину, это отдать и это». Его спрашивают: «А как хоккеисты?» «Разберемся с хоккеистами потом, а сейчас Бобрина нужно одеть!» – приказал он. У меня до сих пор висит в шкафу так и ненадеванное бежевое олимпийское пальто с бобровым воротником и биркой «Павел Буре». Я храню его как реликвию.

Любую фамилию задержавшегося хоккеиста назови, у меня есть его майка или кроссовки, или костюм. В общем, меня приодели к началу состязаний. Но увидел я только короткую программу. В тот день, когда ребятам предстояло выступать с произвольной, я с согласия Тамары Николаевны еще днем улетел к своему театру на гастроли. Но ребята об этом до старта не знали. Москвина объявила своим питомцам, что приняла следующее решение: Игорь не будет стоять с ней около льда, он будет смотреть их выступление из зала.

У Москвиной на тренировке на горлышках бутылочек с водой завязаны разноцветные ниточки, чтобы знать, чья это бутылка. Не дай бог выпить какую-нибудь гадость из чужой бутылки. Их же там много. Я после тренировки взял и ниточки развязал. Развязал – красненькую и синенькую, а потом скрутил их вместе и положил в карман как талисман. Дурость, конечно.

Я летел из Америки не куда-нибудь, а в Северную Корею, для американцев в самое логово зла, почти в преисподнюю. Летел один, без Наташи, без английского языка, с тремя пересадками. Но прежде всего меня не хотели выпускать из Штатов. Мне офицеры безопасности говорили: «Вы не можете лететь в Северную Корею. Нельзя туда лететь!» Меня держали на пересадке, мои вещи на ленту транспортера не ставили. В комнате секьюрити меня просили показать кредитные карточки, уточняли, смогу ли я вернуться обратно в цивилизованный мир.

Я объяснял, что лечу на гастроли, что в Корее выступает мой театр, что мы, артисты, вне политики. Но такой довод на них абсолютно не действовал. В итоге я летел в Северную Корею из Солт-Лейк-Сити двое суток. Меня сторожили, по-моему, всю дорогу до Китая. Я сидел в каком-то обезьяннике вместе с полицейским, чтобы я никуда не убежал. После Китая уже Северная Корея. Наконец, я долетел. И когда я увидел, как по транспортеру едет мой чемодан, который прошел вслед за мной через все пересадки, я чуть не заплакал. Его высаживали, как и меня, его, как и меня, не раз обыскивали… А в нем коньки.

Уже в полете я узнал, что Антон и Лена стали олимпийскими чемпионами. Я еще не знал о дальнейшей пертурбации с двумя медалями.

К этой ситуации, беспрецедентной выдаче двух золотых комплектов, которая так всех возбудила, я отношусь двояко. С одной стороны, такого допускать было нельзя, тем более под таким соусом, потому что это сразу рождало массу проблем в будущем. Почему им, почему не нам? У нас тоже есть претензии. С другой стороны, как любой скандал, эта история на определенное время добавила Сихарулидзе и Бережной рекламы и славы. Подписывать в Америке контракты им было очень легко. Когда еще увидишь в одном шоу двух золотых олимпийских чемпионов одной Олимпиады! Это жареное, а народ всегда хочет посмотреть на скандал – как эти люди выглядят. Сделать свои сравнения и выводы. Несомненно, все это добавило интереса и популярности паре и в Америке, и в Канаде.

Что же касается спортивного результата, я считаю, что Бережная и Сихарулидзе, безусловно, победители. Выиграли поведением своим до проката, выиграли, что самое главное, своим прокатом, а канадцам, на мой взгляд, изначально подсуживали. Тем более они упали в конце короткой программы, когда еще звучала музыка. Правда, приняли позу, как будто так и задумано. Но судьи же знакомятся с программой не в момент соревнований, они сидят на тренировке. Всем все понятно, не дети же. Короче, все, что происходило в дальнейшем, выглядело надуманным фарсом. Но наши – молодцы, выстояли и выглядели достойно.

Возвращение Андрея

Андрей. После того как мы закончили свою спортивную карьеру, у нас с Наташей начались разборки: куда мне идти, что делать? Наташа, естественно, точно знала, чем ей заниматься, а у меня были иные предложения: может, попробуем покататься в мировых шоу? Не обязательно сразу идти в группу Татьяны Анатольевны или в театр Игоря Бобрина. Не уговорил я Наташу, не сошлись мы во мнениях, разбежались, и я сел почти на год в кресло спортивного чиновника.

Я начал уговаривать Ольгу пойти работать вместе со мной. Она видела, что я прихожу с работы нервный, дерганый, можно сказать, ненормальный. Я предложил: «Давай вместе пойдем в коллектив к Наташе с Игорем». Оля против: «Нет, я никуда не пойду, кем я там буду?» Я говорю: «Можно быть костюмером, можно ассистентом». Но от театра Бобрина Оля отказалась: «Кататься я уже не могу больше никем быть не желаю, но если ты хочешь там работать, иди».

Ольга тогда работала детским тренером, спортивные школы еще не развалились. И после того как я ушел к Игорю, она еще года два оставалась тренером. Пришел день, и в один прекрасный момент всех тренеров взяли и уволили. Даже не уволили, им объявили: можете приходить, можете не приходить, зарплату платить не будем.

Так в конце апреля 1989 года я позвонил Игорю и сказал, что хотел бы прийти в их коллектив. Игорь ответил, что всегда хотел, чтобы мы с ним вместе работали. «Мы, – говорит он, – уезжаем тридцатого апреля, а первого мая у нас уже выступление». А я год не катался, правда, иногда бывал на льду, помогал и Свете Алексеевой с ее учениками, она много лет была тренером в группе Тарасовой, и Татьяне Анатольевне. Вот так и получилось, что я только с тем багажом, который у меня остался от спорта, пришел к Игорю в театр и сходу начал выступать. В первые же дни я обратил внимание на Елену Васюкову вспомнились наши молодежные тусовки. Мы вместе тренировались у Тарасовой. Лена уже давно работала у Игоря. Сначала я на нее посмотрел с интересом, потом присмотрелся, дальше – больше. И закрутился наш роман, который длится до сих пор. Мы, конечно, долго его скрывали. Лена была замужем, и ее муж Алексей Шубин тоже работал в театре и работает и по сей день. Наши отношения стали открытыми лишь в середине девяностых. До этого мы с ней тайком в основном цапались и ругались. Жили мы по разным домам и квартирам и никак не могли сойтись. У нее один взгляд на какую-то проблему, у меня – другой. Мы очень долго друг к другу притирались. Конечно, буквально с первых дней мечтали жить вместе, да не было возможности. Если хоть какая-то малейшая свобода появлялась, мы ее, конечно, использовали для встреч. Но в основном наше общение проходило на людях – вечеринки, разговоры за кулисами, обычный наш треп, когда мы катаемся. Так длилось несколько лет. А в девяносто третьем Лена мне сообщает, что она ждет ребенка. Я в этот момент вместе с Натальей уехал, по-моему, на два месяца в Европу – в Германию и Австрию. Мы выступали как приглашенные звезды в Holiday on ice. И из Вены, и из Мюнхена я пытался до нее дозвониться. Она не подходит к телефону, никак я вызвонить ее не могу. Тогда я сговорился с ее подружкой Людой Кобловой, чтобы та ее вытащила к себе в гости. Получилось так, как я рассчитал. Лена приехала в гости к Люде, а тут я как раз позвонил. У нас состоялся очень длинный разговор. Конечно, она меня ошарашила сообщением, что беременная. Я же знал, что они с мужем много лет хотели иметь ребенка, но что-то не складывалось. Я задал традиционно мужской, наверное, не очень скромный и неправильный вопрос: от кого? Она сильно обиделась. Скандал получился большой. У него даже цена есть. Мы потеряли на этом разговоре две с половиной тысячи долларов. Когда я выписывался из гостиницы, у портье глаза раскрывались все больше, когда из принтера вылезал счет за телефон. Он спрашивает: «Вы очень любите поговорить по телефону?» Я отвечаю: «Нет, я просто люблю человека, с которым говорил». Тогда мобильных телефонов еще не было. И позвонить можно было только через гостиницу, а это значит – плати по полной программе.

Я приехал в Москву с твердым решением, что объявлю Ольге, что нам надо расставаться. Других вариантов не было. Мне предстояло воспитать и вырастить второго ребенка. Я давно понимал, что наш развод неизбежен, что он произойдет в любом случае. Сыну Андрюшке уже исполнилось двенадцать лет, большой мальчик. Однако я не только всех ошарашил, что ухожу из дома, но и сам был сильно этим потрясен. Ситуация сложилась не просто тяжелая – невыносимая. Следующие несколько лет жизни были такими, что вспоминать не хочется. Я отрывал одну часть себя, приклеивая ее к другой части. Все сразу стало почему-то нестабильным, я ощущал себя в каком-то взвешенном состоянии.

Сейчас, спустя пятнадцать лет, я уже могу все это вспомнить более или менее спокойно, а тогда даже говорить с кем-то было тяжело. Только с лучшим другом Владимиром Котиным дни и ночи напролет обсуждал свои психологические проблемы.

Я разрушил свою семью и разрушил чужую. То есть похоронил две нормальные семьи. А третью так и не создал. Общение с Ольгой у нас сначала складывалось очень трудно. Нельзя то, нельзя это, ничего нельзя. В общем, сперва сплошные «нельзя», которые медленно, со временем превратились в «льзя». Теперь мы общаемся нормально. Оля так и не вышла замуж. Она осталась одна. Все внимание отдает Андрюхе. Ему двадцать пять. Год назад мой старший сын окончил Университет менеджмента и маркетинга. Пока он в свободном полете. Мы пытаемся помочь ему найти что-то свое, но сейчас сделать это не так-то просто. У Андрея рост, размеры – все мое. Очень похож на меня. Особенно когда у меня была борода, и он отращивал бороду. Полная моя копия, только моложе лет на тридцать. Рыбачить любит, как и я. Мы с ним недавно ездили закрывать их дачу. Надо было слить воду, что-то заколотить. Занимались домашними делами с удовольствием. Андрей, как и я, к земле приученный. В общем, нормальный парень. Все в порядке.

Но когда я ушел, он очень переживал. Знаю, что до сих пор Андрюшка не примирился с нашим с Ольгой разводом. Я долго не пытался познакомить младшего сына Ваню с Андреем. Слишком сильно Андрей переживал. Я старался уменьшить его боль. Первые три года после разрыва делал все возможное, чтобы как можно больше времени быть с Андреем. Мы с ним занимались, гуляли, разговаривали. Первая встреча Вани и Андрея произошла на Ходынке в 2009 году, где мы представляли спектакль «Золушка». Они протянули друг другу руки и улыбнулись.

Я тогда жил в своей квартире, у меня уже была своя, отдельная, а Лена жила в своей. Я, что называется, метался. Метался, метался и, наконец, остановился, понимая, что в прежнюю семью мне уже дороги нет. А с Леной мы постепенно нашли какое-то равновесие в наших отношениях, от любви никуда не денешься. В конце концов, мы все-таки соединились.

Ваня вырос, сейчас ему пятнадцать лет. Вот уже лет двенадцать мы живем одной семьей. Построили дом, и он, конечно, нас тоже крепко спаял, потому что квартира в городе и дом на природе – разные вещи.

Жизнь за городом совсем другая, и единственная проблема – ты всегда опаздываешь. Дороги, к сожалению, у нас еще большой дефицит. Въезд в Москву – проблема жуткая, надо выезжать из дома за два, два с половиной часа до обговоренного времени встречи. Моя бы воля, я из загорода вообще бы не выезжал. Не было бы работы в Москве, сидел бы у себя в Малаховке. Там все совершенно иное, там всегда есть чем заняться. Дом небольшой, но тем не менее он постоянно требует внимания. То потек кран, то где-то плитка отвалилась, надо кого-то звать. Могу, конечно, сделать сам. Но сделаю коряво, поэтому стараюсь, чтобы работали профессионалы. Живем мы в доме втроем. Лена продолжает работать солисткой и репетитором нашего коллектива, мы выступаем, репетируем, а это значит, что на работу мотаемся в Москву каждый день. В школу Ваню привозили рано утром, потом сидели, ждали два – три часа. Ваня присутствовал на первых двух уроках, иногда на трех. Дальше мы везли его на тренировку. Сидели в московской квартире Лены в Косино, ждали, когда он освободится, вечером ехали обратно, и так каждый день. Ваня подрос, поэтому сейчас только довозишь до электрички и – «Good bye, Ваня!» У него гарантированно час пятнадцать уходит на дорогу поэтому мы знаем, когда он будет на тренировке. Он же, к нашему несчастью, фигурист.

Ваня рос очень подвижным мальчиком. Мы с Леной метались по гастролям, а его бабушка, Ленина мама, Валентина Григорьевна, его воспитывала. Ей, вероятно, очень хотелось его чем-нибудь ухайдакать, чтобы домой он уже приходил «мертвый». Ваня три раза в неделю плавал. Он плавать научился в четыре года, поскольку рядышком с домом в детсадике был бассейн. Одновременно бабушка отдала его в фигурное катание. В Косино построили новый Дворец спорта с катком специально к Ваниному рождению. Целая эпопея, как Ваня не хотел кататься. Как в бассейн – у него никогда ничего не болит, он готов в воде сутками бултыхаться. Но если надо собираться на тренировку на лед – то живот, то понос, то голова, то кашель. Интересно, что эти болезни не были надуманными, это продолжалось довольно долго, даже сейчас иногда бывают рецидивы. Думаю, что срабатывает некая внутренняя аллергия. Он себе поставил задачу: не хочу кататься, и внутренний приказ действует. Еще до прошлого года Ваня все время болел. Неделю – болеет, две – катается, неделю – болеет… Так с четырех лет без изменений. Нам надоело такое расписание, мы его «посадили» на разные витамины. Чего только он не пил, какую только гадость ему не прописывали. Барсучий жир вместе с алоэ, сок свеклы со всякими добавками. Мы называли эти напитки «вкуснятка». С ними полагалось еще пить какао. Может, поэтому он всю эту жуть мог проглотить. Как ни странно, это лечение вместе с комплексом витаминов помогло.

Вскоре из бассейна они с бабушкой ушли, из детского сада он вырос. Одно фигурное катание у него осталось. Хотя с самого начала оно ему легко давалось. Скользить Ваня научился, и даже неплохо. Но прыжки никак не получались. Когда он подрос, стал ездить с нами на гастроли. Приехали в Корею, он туда взял с собой коньки. С нами выступали Мария Бутырская, Леша Урманов, Лена Бережная с Антоном Сихарулидзе. И вот три олимпийских чемпиона и чемпионка мира пытались научить Ваню дуплю, то есть прыгать два с половиной оборота. Каждого из них хватало максимум на две тренировки. Все видели, что если он докручивает, то падает. Если недокручивает, то выезжает. Но недокрут не считается прыжком. Как только они его ни уговаривали, Ваня ни в какую – не прыгает, и все. А это означало, что не получился из него одиночник. Но он растет, надо идти дальше. Я пошел к знаменитому тренеру одиночников Виктору Кудрявцеву. Виктор Николаевич посмотрел Ваню и вынес приговор: ему по его возрасту уже не хватает элементов. Он же катался особо не напрягаясь. Тренировался у Андрея Сергеевича Олехова. Тренировался не для результата, зато научился легко двигаться на льду. Кудрявцев мне прямо сказал: «Он не будет прыгать». Потом добавил: «Ты вспомни себя. Таким он и будет. Какие прыжки ты изучал?» В общем, судьба, и Виктор Николаевич приговорили его к танцам. И оказались правы, потому что за последний год Ваня сильно прибавил в росте: сто семьдесят восемь сантиметров в его пятнадцать лет.

Ваня тренируется сейчас у Иры Жук с Сашей Свининым, у них хорошо поставлена подготовка танцоров и, что немаловажно, много льда. Это одна из немногих групп в Москве, которая имеет хорошие условия. Я видел, как работают Саша с Ирой, и был поражен, какое они внимание уделяли технике. Саша и Ира прекрасно готовят молодежь. Но в то же время они тренируют Яну Хохлову с Сережей Новицким, красивую чемпионскую пару. К тому же у них занимались еще три или четыре пары юниоров, которые вышли на уровень юниорских чемпионатов мира. По пять часов Ванька сейчас катается. И девочка-партнерша у него очень хорошенькая. Но в начале карьеры танцора Ваня пережил настоящую трагедию.

Первая партнерша Вани, прокатавшись с ним почти год, бросила его, причем именно в его день рождения, – слез было немерено.

Мы с Леной тоже расстроились. Пара развалилась. Ванька катался несколько месяцев один. Мы не могли найти ему в Москве девочку. Опросили всех друзей, ставших тренерами, всех знакомых. Ни одна претендентка не нравилась ни Ваниным тренерам, ни нам. Наконец, нашли девочку в Питере. Она тоже закончила карьеру одиночницы. У нее родители высокие, и она стала резко тянуться вверх. Получилось, что мы «выписали» сыну партнершу из Питера. Естественно, мы все сейчас в нее влюблены, девчонка просто замечательная. Мама переехала в Москву вместе с ней. Родители у нее люди умные, в тренировочный процесс не лезут, но, конечно, хотят, чтобы девочка чего-то добилась в спорте… Шансы подняться у них есть. Но чем они будут старше, тем сложнее подъем. Сейчас у Вани очень хорошая техника скольжения. Любовь к фигурному катанию появилась, работает он на совесть, а эмоции и в пятнадцать лет есть, но они у него пока сдержанные. Он чем-то напоминает меня, когда мы с Наташкой начали кататься. Но мне тогда нужно было внимательно за ней следить, какие уж там эмоции!

Теперь, если у меня есть свободное время, я езжу с ними на соревнования. Им необходимо накопить опыт. Они пока еще не знают, как при одной ситуации себя вести, как при другой. Мы с Ленкой теперь все свободное время отдаем Ваньке, чтобы он хоть чего-нибудь, но добился. По своему опыту я знаю, если ты чего-то добьешься, ты везде будешь нужен, везде будешь уважаемым человеком и сумеешь заработать на жизнь. Учеба уже пошла по боку, хотя Лена с ним доучилась до восьмого класса. Но все, дальше мы уже не можем, слишком сложные пошли предметы. А лед забирает у сына все больше и больше времени.

Оглядываясь назад, я неожиданно понимаю, что вместе с Леной мною пройден уже большой кусок жизни. Тем более, если посчитать, что мы познакомились еще в семьдесят шестом году, когда ей было двенадцать-тринадцать лет. Я уже тогда на катке ей что-то показывал, учил, но у нее характер всегда был упорный, даже упрямый. Если она решила что-то не делать, ты хоть тресни, ничего не сделает. Потом, может быть, и уступит, но когда-нибудь потом, без давления.

Мы вместе катались на СЮПе. Мы с Наташей начинали в 1977 году почти одновременно, что и Лена с Лешей Погодиным, своим партнером, только в парном катании. Мы поехали на первые соревнования, и они поехали. Мы выиграли, и они выиграли. Потом подошли вторые соревнования – чемпионат Москвы. Мы с Наташей победили, и они стали первыми. Мы шли с ними параллельно весь первый год. И если б у Алексея не возникло глупой проблемы с таможенниками (он что-то неправильно задекларировал – буквально на один доллар или одну марку, но в те времена к таким вещам относились серьезно), они бы высоко поднялись. Потенциал у них был большой. Они изначально стояли выше, чем Шахрай с Черкасовой, ставшие вскоре чемпионами мира. Когда Алексея дисквалифицировали на год, Лена перешла в танцы.

Сейчас, если есть возможность, она сразу полезет на поддержку, будет делать тодесы, выбросы – прирожденная парница. А в танцах она стала чемпионкой Кубка Советского Союза, чемпионкой Спартакиады. Но это все было не то, чего ей хотелось. Потому она так рано и ушла в коллектив к Игорю, тем более что поначалу там собрались хорошие парники. Сначала она выступала в паре с Игорем Завозиным. С Игорем легко кататься, он может партнершу поднять и подбросить куда хочешь. Тем более что весила она сорок семь килограммов. Потом она выходила на лед с Лисовским. А Игорь с Ирой Воробьевой были чемпионами мира. С такими партнерами ей, конечно, очень нравилось выступать.


Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 4 5 6 7 8 9
  • 0 Оценок: 0

Правообладателям!

Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.

Читателям!

Оплатили, но не знаете что делать дальше?


Популярные книги за неделю


Рекомендации