Текст книги "Величайшие речи русской истории. От Петра Первого до Владимира Путина"

А. Н. Хвостов
Борьба с немецким засильем. Речь в Государственной Думе

3 августа 1915 г.

Гг. члены Государственной Думы! Фракция правых поручила мне поддержать заявление фракции о необходимости образовать две новых комиссии: комиссию по вопросу о борьбе с немецким засильем во всех областях русской жизни и комиссию о прекращении ненормального вздорожания предметов первой необходимости. Мы просим, гг., об образовании отдельных комиссий, потому что боимся, что вопросы, здесь упомянутые, распыленные в разных комиссиях Государственной Думы, не будут так заметны, так видны населению, а между тем вы знаете, что население волнуется, что начинаются уже, благодаря бездействию правительства, возмутительные самосуды, и Государственная Дума не может спокойно и равнодушно смотреть на такое позорное явление. (Рукоплескания справа, в центре и на отдельных местах слева). Если вы образуете отдельные комиссии, то население будет видеть, что избранники его работают над этими вопросами, и спокойно будет ждать результатов вашей работы. У нас есть уже в Государственной Думе законопроект об ограничении немецкого землевладения. Мы просим изъять его из комиссии законодательных предположений и передать в эту комиссию, если вам угодно будет согласоваться с образованием ее. Мы просим в эту же комиссию передать внесенный Министром Финансов, в порядке ст.87, законопроект «об ограничении по выдаче подданным воюющих с Россией держав промысловых свидетельств вплоть до окончания военных действий». Материалы уже имеются в распоряжении Государственной Думы, и поэтому все слова, раздающиеся о том, что образование такой комиссии было бы незаконно, мне кажется, исходят от тех, кому не хочется узнавать истину и правду. (Крики: браво, браво!).

Вы знаете, гг., что с воцарением Вильгельма II в Германии пронесся лозунг: немецкий дух ищет мирового владычества. И этот лозунг пронизал все слои немецкого населения; он коснулся и рабочих мест, он проник в буржуазию, в среду властителей капитала, и весь немецкий народ, проникнутый этим лозунгом, двинулся к всемирному завоеванию. Ближе всего оказалась к этому завоеванию наша Родина. Вы знаете, что у нас и раньше существовали немецкие колонисты, но колонии эти политического значения не имели, это были отдельные немецкие владения, которые процветали благодаря тем льготам, которые угодно было дать им русскому правительству, но политического значения для Германии, повторяю я, они до этого лозунга не имели. Естественно, что германские политические круги обратили внимание на эти колонии. Стали посылаться туда странствующие учителя, объединяющие колонистов с их родиной – Германией; колонии эти, вместо того, чтобы приобретать вновь наиболее плодородные места, стали занимать подходы к нашим крепостям, стали принимать участие в политической жизни. Рост их сделался громадным. Многие земства, гг., попали в руки колонистов, колонисты получили влияние и при выборах в Государственную Думу (Голоса справа: браво!). И вот, гг., вместе с тем, как количество этих колоний и количество земель, захваченных у русского народа, росло неимоверно, русские крестьяне переселялись за Урал, в Сибирь, в тайгу, а здесь на средства немецких колониальных банков заведомо увеличивалось немецкое землевладение.

Рядом с этим, гг., не одни только колонии обратили на себя внимание германского правительства. В России было много промышленных и торговых заведений отдельных немецких предпринимателей. Как отдельные предприниматели, они не имели особого значения для германского завоевания и для германского победного шествия. Надо было их объединить, надо было их сковать в синдикатскую организацию. И вот мы наблюдаем, мы видим это тоже из сочинений немецких же экономистов – Шульца-Геверница, Лифмана и др., гг., как победно шествуют синдикаты на русской территории. Они объединили и вложили огромные капиталы в нашу железноделательную промышленность, они захватили электрическую промышленность, электротехническую, металлургическую, и все дальше и дальше проникало их влияние. Синдикатские договоры писались на немецком языке, а все русские единоличные предприятия должны были ликвидироваться, прекращаться или подпадать под влияние немецких синдикатов. Таким образом, готовясь к войне, германское правительство и германское общество с одной стороны уничтожали русскую промышленность, а с другой – образовывали синдикаты, которые были послушны не русскому правительству, не русской власти, а власти иноземной. Между прочим, в руках немцев была хлопчатобумажная промышленность через знаменитого Кноппа. Но вот последовательно некоторые русские предприятия, несмотря на этот ужасный натиск, все-таки стали освобождаться от гнета немецких капиталов. Мы видели, что в центральном Московском районе, благодаря энергии отдельных лиц, стала освобождаться от влияния Кноппа хлопчатобумажная промышленность; мы видим Морозовых и др., которые не зависят от немецкого капитала. И вот в это время руководители нашествия на Россию – влиятельные члены Deutsche Bank’а – предприняли последний окончательный поход на русскую промышленность: они решили, что им нужно взять в свои руки ключ от русской промышленности, и именно святое нефтяное дело. Вы сами знаете, гг., что нефтяной вопрос – это ключ от промышленности: дорога нефть, должны закрываться заводы, им невыгодно становится работать, а при дешевом топливе, при дешевой нефти русские фабрики, в особенности мелкие, могут процветать. И вот Deutsche Bank предпринял шаги для того, чтобы из всех отдельных разрозненных русских нефтяных предприятий образовать синдикат; ему это удалось при помощи товарищества «Нобель и Ротшильд», которое скупило отдельные нефтяные предприятия, а Deutsche Bank из этих предприятий Нобеля и Ротшильда и др., вошедших в соглашение, образовал, так называемое, «европейское объединение» (я перевожу по-русски немецкое название). Во главе этого объединения стал Deutsche Bank, и он настолько сблизился с русскими предприятиями, так как значительная часть акций очутилась в его руках, что председатель близкого к Deutsche Bank Disconto-Gesellschaft, этого влиятельнейшего немецкого банка – доктор Соломонсон, вошел в качестве члена совета в товарищество Нобеля. Гг., вы понимаете, почему несколько лет тому назад вдруг начался неимоверный подъем нефтяного топлива, почему цены на нефть, несмотря на объяснение, данное здесь министром торговли Тимашевым, что нет никакого синдиката, что это случайность и т. д., выросли до огромнейших размеров. Гг., это нужно было Deutsche Bank и понятно, почему. Предприятия этого и других немецких от повышения нефтяных ценностей ничего не потеряли, так как путем баланса можно было свести такое повышение на нет. Проще говоря, своим предприятиям нефть обходилась по цене себестоимости, а отдельные русские предприятия должны были закрываться, должны были уничтожаться, переходить на уголь, и дрогнуло то единственное русское предприятие, которое не пускало раньше к себе немецкие капиталы – волжский флот наш. Теперь, гг., я прошу вас обратить внимание на ту роль, которую сыграло бывшее правительство гр. Коковцова. В то время как доктор Соломонсон сходил в качестве представителя Disconto-Geellschaft в русскую, якобы, фирму товарищества бр. Нобель, где он стал членом совета, в это время правительство гр. Коковцова оставило висеть в воздухе то наше постановление, почти единогласное, в котором мы хотели одного: поднять завесу над действиями нефтяного синдиката и узнать путем сенаторского расследования, где правда. Правительство отказало поднять эту завесу, но оно отлично знало, что в это время происходит «нефтяное европейское объединение» под главенством «Deutsche Bank». Назвать эту роль гр. Коковцова и его правительства – предоставляю вам самим (Рукоплескания и голоса справа: браво!).

Правда, гг., не ко всем предприятиям можно было подойти путем нажима топливом, этим ключом от промышленности: повторяю, ведь есть предприятия военной обороны, государственной обороны, и если к ним прямо подойдет Deutsche Bank, многие могут испугаться, заподозрить, нет ли тут каких-нибудь целей чисто военных. Поэтому, гг., немецкий капитал образовывает в России или помогает расцвету некоторых заглохшихся к тому времени банков. Нам известно и кредитной канцелярии должно быть известно, какие частные банки являются филиальными отделениями в России немецких банков. Ведь известно, что Сибирский банк находится в руках Deutsche Bank’а; Русский для внешней торговли банк также в его руках; Международный банк в руках Disconto-Gesellschaft. Мне кажется, не стоит дальше перечислять эти банки, но можно прямо сказать, что большинство русских коммерческих банков являются укрывателями немецкого капитала. И вот путем этих частных коммерческих банков немецкие капиталы подошли к тому, что должно было быть нашей святыней, – к нашей государственной обороне. Вы знаете, гг., что ревизия сенатора Нейдгарда, произведенная несколько лет тому назад в мостостроительных операциях, обнаружила чудовищный факт: она обнаружила, что несколько частных коммерческих банков заключили синдикат с обществом Николаевских судостроительных заводов и с некоторыми иностранными банками и строительными фирмами о том, чтобы никто не мог брать дешевле, чем этот синдикат за постройку русских судов, и они постановили, что нужно брать с России 100 %. Они должны наживать с России при возобновлении нашей морской мощи 100 %, и это на бумаге, за их подписями. Скажите, что такое эти 100 %? Мы с вами ассигнуем, может быть, последние гроши народные на воссоздание нашего флота, мы ассигнуем 500 000 000 рублей. Если бы банки отнеслись честно, если бы у нас была возможность иметь дело с честными акционерными компаниями, мы могли бы воссоздать этот флот в довольно могучем виде, но если они хотят наживать 100 %, то мы можем построить вдвое, втрое менее единиц флота. Мне кажется, гг., это граничит с государственной изменой, если это делают русские подданные. И этот вопрос правительство Коковцова оставляет без внимания, а если понять, что за частными банками, входившими в этот синдикат, подписавшими эту бумагу, стоит Deutsche Bank, то, гг., ясно будет каждому, что Deutsche Bank просто желал затормозить воссоздание нашего флота, желал, чтобы мы могли иметь меньше боевых единиц для того, чтобы германский флот одержал победу над нами. И в то время как вопрос об этом синдикате, который был на бумаге, правительство оставляет без рассмотрения, как вопрос ненужный, никого не интересующий, рядом с этим идут влияния тех же частных коммерческих банков на уничтожение всего, что у нас осталось: нескольких пушечных заводов и нескольких казенных строительных. Их не ремонтируют, держат в ужаснейшем виде; лица, близкие к правительству и даже входящие в состав правительства, стремятся доказать, что можно работать в области государственной обороны только при помощи акционерных капиталов, а к чему это ведет – вы видите хотя бы на примере того же Путиловского завода, на котором заказы, как это доходит до меня, что-то тормозятся; а между тем Путиловский завод в половине почти своих акций принадлежит австрийскому обществу Schkoda-Werk, которое приходится близким фирме Круппа. Как вы хотите, гг., чтобы, когда половина хозяев принадлежит к австрийскому обществу Schkoda-Werk, чтобы этот завод чистосердечно и искренно работал на русскую пользу. Я в этом вижу страшную опасность.

Чем же ответило правительство на эту грозную опасность? – В отношении колонистов, гг., когда началась война, поступил довольно спешный половинчатый законопроект бывшего министра внутренних дел Маклакова, но законопроект этот был весьма несерьезен; в Совете Министров его сейчас же разбили, и Совет Министров взял на себя выработку законопроекта: эта выработка вылилась в закон 2 февраля 1915 г. За краткостью времени я здесь не могу разбирать этот закон, скажу только, что этот закон юридически совершенно безграмотен, а по сути, говоря простым языком, это просто лисьи горы, в которые должно спрятаться на время войны немецкое землевладение, а потом оно опять воскреснет с полной силой. (Рукоплескания справа, в центре и на отдельных местах слева). Этот закон, гг., он издается, заметьте, на другой день после того, как мы разъехались, – его тогда в январе не посмели внести в Государственную Думу и до сих пор его не вносят нас, – он до сих пор лежит где-то в канцелярии, но, однако, его применяют, он действует в России.

Теперь в области промышленных предприятий – как встретило правительство эту опасность? Ведь вся печать, от «Нового Времени», начиная от правых органов и кончая левыми органами, как «День», – я могу привести оттуда выдержки, – прямо говорит о том способе, путем которого ведется немецкий шпионаж. «День» говорит, что «шпионаж устраивал Мясоедов по германскому рецепту, а устраивать шпионаж по немецкому рецепту заключается в том, чтобы организовать ряд промышленных и пароходных предприятий, во главе которых ставились преданные и нужные для шпионажа лица». Таким образом, вся русская печать, я могу сказать, единодушно указывала, что надо обратить внимание на промышленные предприятия германские. Эти промышленные предприятия в союзных нам странах, во Франции и в Англии, были секвестрованы; 8000 предприятий были секвестрованы во Франции, не конфискованы, не отобраны, не ограблены, а секвестрованы, взяты в правительственные руки, – это было сделано по мысли министра юстиции Бриана, который целым рядом талантливых циркуляров доказал необходимость этого; и тотчас все секвестрованные предприятия стали работать на нужды французской государственной обороны. Что же мы видим у нас? У нас мы видим пока только тот законопроект, о котором я упомянул, законопроект министра финансов Барка, который внесен в порядке 87 статьи в Государственную Думу, но действует он уже с 11 января этого года. По мысли этого законопроекта нужно все предприятия разделить на торговые и на промышленные, – помните, что торговых ничтожное сравнительное количество, главная часть промышленных предприятий. И вот министр финансов предлагает прекратить выдачу промысловых свидетельств торговым предприятиям, а также личных промысловых свидетельств, т. е. этому ничтожному количеству, и ликвидировать торговые предприятия. Вы сами, гг., видите ежедневно, как производится эта ликвидация, вы видите, что торговое предприятие с огромным полуторамиллионным оборотным капиталом ликвидируется чуть ли не за 100 р. какому-нибудь русскоподданному племяннику этого немца, который продолжает дело в тех же формах и с теми же бланками в некоторых случаях, как это предприятие велось и раньше. Но это относительно торговых, относительно же промышленных предприятий министр финансов находит необходимым их оставить, потому что якобы они нужны для работы на пользу государственной обороны. Я позволю себе прочесть некоторые выдержки из этого законопроекта, для того, чтобы вы, гг., уяснили себе точку зрения правительства. Министр финансов осведомлен о той роли, которую играют промышленные предприятия в деле шпионажа; он пишет: «Как неоднократно было заявлено Совету Министров главными начальниками военного и морского ведомств, а также Министерством Внутренних Дел, находящиеся в России подданные воюющих с ней держав постоянно изобличаются» – я прошу вас обратить внимание на это слово «изобличаются», не подозреваются, а изобличаются – «во враждебных к ней действиям, начиная от прямого шпионажа и кончая возбуждением всякого рода неудовольствий в среде рабочих принадлежащих им фабрик и заводов и окрестного предприятию населения». Одним словом, гг., из этой выдержки можно себе представить, что министр финансов признает находящихся в России подданных воюющих держав вредными для России, но далее он пишет: «Но, однако, рассматриваемой мерой, т. е. конфискацией или секвестрацией этих предприятий, существенно затрагиваются интересы русских торгово-промышленных и банковских кругов, в виду тесной их связи с германскими и австрийскими предприятиями, вследствие чего эти предприятия надлежит оставить в покое» (Смех). Гг., я редко видел более цинично признание: с одной стороны – интересы России, а с другой стороны – интересы банковских кругов, и министр финансов отдает предпочтение интересам банковских кругов перед интересами России. (Голоса слева: здорово!). Кроме того, гг., здесь еще одна добавка. Этим торгово-промышленным предприятиям, которые оставляются, разрешается иметь странствующих приказчиков. С одной стороны, они оставляются, якобы, для нужд государственной обороны, – зачем же им тогда странствующие приказчики, комиссионеры? Но, с другой стороны, странствующие приказчики все-таки разрешаются. Но министр финансов не всем торгово-промышленным предприятиям разрешает иметь странствующих приказчиков, а только тем старым немецким акционерным компаниям, которые платят не менее 500 р. в год промыслового налога. Вы знаете, что такое 500 р. в год для какой-нибудь акционерной компании. Таким образом, право шпионажа, как я скажу попросту, получают те промышленные немецкие предприятия, которые платят 500 р. Не напоминают ли вам, гг., эти 500 р. по современному курсу известных библейских 30 серебренников (Голоса справа: браво; рукоплескания справа, в центре и на отдельных местах слева).

Гг., этот законопроект вносится когда? Не в самом начале войны, а вносится тогда, когда мы уже видим, что в Америке немцы взрывают те предприятия, которые работают для нужд союзников, когда там делают покушения на миллиардеров, которые ссужают так или иначе, финансируют эти предприятия, когда в Японии взрывают пороховые заводы только потому, что они работают на нужды союзников. У нас в России по наивному предположению министра финансов, немцы будут искренно и чистосердечно работать на пользу нашей государственной обороны. Я позволю себе привести вам извлечение из газеты «Times» в переводе. Там помещено объявление, которое все немецкие газеты, и правительственные, и частные, поместили недавно в один и тот же день в Германии. Вот что гласит это объявление: «Говорят, что в нейтральных странах, в особенности в Соединенных Штатах Америки, люди германского происхождения» – я прошу вас обратить внимания, не подданства, а происхождения, – «употребляются в качестве рабочих и инженеров или в других отношениях при производстве военного снаряжения для наших врагов. Все те, которые таким образом усиливают боевую способность врагов и этим затрудняют Германии ведение войны, берут на себя не только тяжелое бремя нравственного преступления пред Отечеством, но также – что кажется не всем известно, – подвергают себя по германским законам наказанию за измену». Итак, гг., лица германского происхождения, работающие на пользу союзников, подвергаются наказанию за измену, а в это время министр финансов вносит нам законодательное предположение о том, что мы должны нашим авторитетом, авторитетом Государственной Думы признать и узаконить существование немецких торгово-промышленных предприятий. (Голоса: браво!).

И вот, гг., теперь я коснусь того, что же сделало наше правительство в отношении банков, тех частных банков, о работе которых я уже упоминал? Что же, правительство посадило туда каких-то своих директоров, которые следили бы за операциями этих банков? Ведь эти банки, заведомо для кредитной канцелярии, работали на немецкие капиталы! Нет, их оставляют совершенно в покое, а эти банки имеют свое назначение. По признанию самих немецких кругов, эти банки имели назначение в случае возникновения войны внести полную путаницу в экономическую жизнь того государства, с которым немцы воюют. И эту путаницу банки внесли, и это вы видите из этой неимоверной дороговизны жизни, которую мы переживаем в России. Эти банки внесли путаницу следующим образом: закупается, напр., учетным или иным банком или тем обществом, которое они финансируют, сахар, – его не доставляют туда, где нет сахара, а заставляют его лежать в кладовых. Сахар доходит, таким образом, до страшной цены, и население волнуется, потому что не видит предмета первой необходимости. То же самое делается с хлебом, с овсом, то же самое делается с мясом, то же самое делается с разными предметами первой необходимости. Конечно, банки не одни тут работают, но они ведут эту работу, а к ним всегда примазываются те недобросовестные люди, которые есть всюду и во всех государствах. И вот, Министерство финансов видит эту работу, видит, как какой-то частный банк скупает огромное количество сахара, и оно бессильно с этим бороться, оно ничего не предпринимает, как будто у него нет могучего орудия в руках – кредита Государственного Банка, переучет которого значит все для этих банков во время войны. Оно не прибегает к репрессиям, оно оставляет население в полной власти хищников, работающих на немецкие капиталы, а потом удивляется, что население недовольно, население волнуется. А потом, не желая взяться за корень вопроса, правительство прибегает к каким-то смехотворным мерам, как, напр., штрафует бабу, которая продает селедку на рынке на 3 коп. дороже, и разрешает губернаторам устанавливать свои собственные правила о вывозе и ввозе в их губернии. Вместо того, чтобы была единая экономическая организация государства, руководимая единой властью, Россию разделяют чуть не на 80 отдельных областей, из которых каждая ведет свою политику. В результате получается тот хаос, который мы наблюдаем теперь (Голоса: браво! и рукоплескания справа, в центре и слева).

А между тем, гг., вопрос о дороговизне жизни не такой маленький, как это кажется правительственной власти. Этот вопрос дороговизны коснулся огромной части населения. И если некоторая часть населения больше зарабатывает, и, следовательно, может больше платить, то есть и огромная часть, которая стала зарабатывать меньше. А также с фиксированными доходами: возьмите огромное чиновничество наше, о котором должно бы подумать правительство; это его органы, а оно не думает об этих органах, и все огромное русское чиновничество оставляется без помощи в это тяжелое время, когда благодаря игре банков, работающих на немецкие деньги, цены повышаются с головокружительной быстротой. Ничего правительство в этом отношении не сделало, и я уверен, гг., что наша работа, Государственной Думы, в той комиссии, которую я вас прошу от имени фракции правых образовать, успокоит население. Наша задача, повторяю я, внести в население успокоение, чтобы прекратить фантастические слухи, которые волнуют его, которые мешают спокойствию тыла, столько необходимому в военное время. (Голоса справа: браво!).

Я говорил о капитале, мне придется теперь коснуться лиц немецкого подданства и происхождения. Ведь, гг., во Франции и в Англии, там было поступлено очень просто. Государство, над которым стряслась война, которое вступает в войну, не может руководствоваться исключительно гуманитарными правилами. Там, пока разберутся, лиц иностранного происхождения заключили в особые лагеря, и в Англии, и во Франции германцы были заключены в концентрационных лагерях, а там, гг., есть отлично осведомленная полиция, там осведомительные органы поставлены на громадную высоту, и все-таки там государство в этот решающий, в этот страшный час войны не взяло на себя ответственности за свои осведомительные органы, оно сказало, что эти осведомительные органы, может быть, хороши для мирного времени, но в военное время они могут ошибиться, и надо для счастья государства, для его целостности сделать концентрационные лагеря. Что же у нас, гг., какие осведомительные органы мы видим у нас? Эти осведомительные органы, спустя некоторое время после войны, недавно допустили разгром собственной столицы государства. (Рукоплескание справа, в центре и на отдельных местах слева). Вот та высота, на которой они стояли. Гг., ведь они не знали, что готовится этот разгром, а если они знали, то значит, что они проглядели его начало и не сумели справиться и подавить его так, как это нужно было власти, государственной власти. Власть только зарегистрировала разгром Москвы, разгром столицы государства, и Совет Министров, кажется, очень доволен своими осведомительными органами и, быть может, даже желает, чтобы они продолжали действовать в том же духе. Но, гг., мы, народные представители, не можем с этим мириться, мы не можем жить под тем ужасом, что над нами висит, быть может, разгром городов, разгром наших усадеб, разгром селений. Мы должны сказать открыто, что наши осведомительные органы стоят не на высоте своего положения. (Голоса справа: браво!). И вот, гг., такие осведомительные органы берут на себя смелость в такую минуту, страшную для государства, определять, кого из немецких подданных можно оставить, кого выселить в прогулку в Вологду, что, собственно говоря, ничему не мешает – ни шпионажу, ничему. Они берут на себя эту смелость, причем сразу же, чуть ли не через пять дней после войны, товарищ министра, генерал-майор Джунковский телеграфирует о том, чтобы объявить всем задержанным иностранным подданным, что они имеют право подавать ходатайства о приеме их в русское подданство, и что эти ходатайства, гг., будут уважены. Естественно, те стали подавать эти прошения; пока эти прошения стали рассматривать, их выпустили на свободу, и они проживали так же, как и все русские подданные в Москве, совершенно спокойно. И вот, получается, что у нас во время войны начинают сотнями, и даже в большем количестве, поступать ходатайства о перемене подданства, и Министерство внутренних дел в ускоренном порядке, испрашивая различные разрешения, начинает их принимать. И вы не думайте, что принимали исключительно каких-нибудь старых старух, пенсионерок или бонн, случайно оставшихся в немецком подданстве. Нет, тут по большей части владельцы торговых предприятий, тут служащие различных банков, (рукоплескания слева и в центре): тут же военный министр Сухомлинов ходатайствует об Альтшиллере. (Движение справа, в центре и слева). И в то время, когда каждый высокопоставленный человек имеет одного или двух немцев, за которых он ходатайствует, товарищ министра Джунковский уже ходатайствует за десятки. (Рукоплескания справа и на отдельных местах в центре и слева). А в это время, гг., часть из немецких подданных высылается в Вологодскую губ. В Вологодской губ., гг., были в высшей степени возмущены некоторыми фактами, которые случайно дошли до меня; напр., поручик запаса венгерских войск – я его фамилии не буду называть по понятным соображениям – высылается в Вологодскую губ., потому что разведочное бюро дало сведения, что он прикосновенен к шпионству; но начинаются ходатайства – ему разрешается ехать на собственный счет в Вологодскую губ. самому. Или он прикосновенен или нет, но, гг., если он прикосновенен, то нельзя ему на собственный счет ехать в Вологодскую губ. Мало того, он приезжает туда, ему там, видимо, климат не подошел, и оттуда начинаются ходатайства. Посылается ходатайство на заключение Московского градоначальника, тот отказывает категорически, а через несколько времени, без всякого сношения с Москвой, по распоряжению товарища министра Джунковского, такой-то поручик запаса венгерских войск возвращается в Москву. Говорят, что он, якобы, славянского происхождения, этот поручик, но ведь, гг., тут важно не это, а то, что он прикосновенен к шпионству.

В разных губерниях немцы начинают ходатайствовать об оставлении, местные власти дают заключения, говорят: нет, нам они не нужны, они прикосновенны к шпионству и т. д. Из Петрограда им разрешают, и что же видит население, гг.? Население видит, в конце концов, что те же самые немцы, которых только что держали взаперти, которых высылали, являются опять на свои фабрики, на свои промышленные заведения в г. Москве и в других городах, являются русскими подданными, с которых снимается всякий надзор, и опять совершенно спокойно начинают там действовать. А в это время население и рабочие видят, что немецкие фабрики и торгово-промышленные заведения начинают сокращать работы; напр., по производительности фабрики или завода немецкого можно прокатывать 21000 пуд. железа, а они прокатывают 5000 пуд. и объясняют это – то топлива нет, то машины испортились, – начинают производить ненужный ремонт. (Рукоплескания справа).

И рядом с этим, гг., начинают ходатайствовать об оставлении немецких мастеров, якобы им необходимых. А в тех случаях, гг., когда власть местная посылала инженеров проверять эти заявления, как, напр., на заводе Гужона в Москве, действительно ли на этих фабриках необходимы немцы, всякий раз инженеры давали такое заключение, что в них надобности никакой нет. Гг., народ ведь это видит, население это понимает, и оно стало разочаровываться, оно стало волноваться, оно стало бояться и перестало верить власти; в это время, гг., наступили для нас тяжелые времена – падение Перемышля, падение Львова, и немцы подняли головы, они стали очень дерзки – у меня есть документальные доказательства: мастер немец выкидывает грязные тряпки и говорит рабочим: вот ваш русский флаг, мы его выкинули из Перемышля. Они начинают отказывать русским офицерам в продаже электрических карманных фонариков и говорят, что мы русским офицерам не продаем. В это самое время что же удивляться, что терпение переполнилось и произошло самое тяжелое, самое гнусное и тяжелое явление? Этим именем я могу назвать всякие погромы, самосуд толпы. Я думаю, гг., члены Государственной Думы, что вы согласитесь со мной, что тяжелее, отвратительнее явления, как самосуд толпы, нет ничего. Мы должны это сказать открыто, и Россия должна слышать этот голос Государственной Думы. (Бурные рукоплескания справа, в центре и на отдельных местах слева). И, гг., в то время некоторые немцы, которых в это время мы так быстро стали принимать в подданство, несмотря на институт двойного подданства в Германии, начали подавать в Министерство внутренних дел прошения о том, что они не желают принимать присягу, потому что наши дела стали плохи на войне. Вот за кого хлопотали наши петроградские власти. (Голоса: позор).

Гг., обратите внимание на двойственность мировоззрения, на двойственность психологии в России. Если здесь, в Петрограде, где-нибудь в уютной гостиной Нового или Английского клуба люди после сытного обеда начнут говорить о политике, они ограничатся или остротами, или прочтут какое-нибудь стихотворение Мятлева, или скажут: бывший министр внутренних дел, конечно, не мог внести какой-нибудь хороший проект, потому что это человек несерьезный. И этим ограничатся. Или они скажут: что же вы хотите от нашего правительства? Ведь оно вообще такое равнодушное. Может быть, они правы, потому что вы видите равнодушие правительства – при рассмотрении вопроса о немецком засилии их здесь (указывает на места правительства) никого нет. (Бурные рукоплескания справа, в центре и слева). Может быть, где-нибудь в петроградском клубе скажут: что же вы хотите – когда им скажешь об этом возмутительном законе, оставившем немецкие промышленные предприятия работать на нашу государственную оборону – что же вы хотите от министра финансов Барка? Где могло выработаться его государственное мировоззрение? Он банковский служащий, он вырос в этих банках, все его мировоззрение воспиталось этими банками. (Рукоплескание справа, в центре и на отдельных местах слева). Он может со спокойной душой сказать, что хотя интересы России говорят одно, но во имя интересов банковских кругов, в виду тесной связи их с германскими и австрийскими предприятиями, надо внести этот позорный законопроект. (Голоса: браво). Там, может быть, скажут с мягким укором о слишком широких взглядах товарища министра внутренних дел Джунковского на вопрос о перемене подданства немцами. Но народ не так говорит, народ, к нашему ужасу, иначе говорит. Народ не так даже, как мы, относится к этому: он болеет душой, у него сердце кровью обливается (голоса: правильно), он говорит, несправедливо, может быть, говорит ошибочно – я это утверждаю, но он говорит так: продались и предались (справа, в центре и слева рукоплескания и голоса: правильно, браво!). Гг., опять я повторяю, нам нужны эти комиссии для того, чтобы русский народ перестал это говорить, для того, чтобы он увидел, что та Государственная Дума, которой он верит, что она взяла в свои руки вопросы о немецком засилье и о дороговизне жизни, и только тогда, когда мы возьмем эти вопросы в свои руки и когда русский народ будет видеть, что мы их держим в руках, только тогда наступит то спокойствие, которого мы все желаем, гг.