Текст книги "Слово и мысль. Вопросы взаимодействия языка и мышления"

Большинство языковых знаков (звуки, морфемы, слова) является семантически нечётким, имеющем более или менее очерченный центр и размытую периферию. Происхождение нечёткости надо искать не в социальных свойствах языка, а в особенностях процесса мышления, переработки и хранения информации в мозгу человека, в приёмах вербализации этой информации. Большинство знаков обязаны быть семантически нечёткими ввиду того, что 1) знаки условны, немотивированы и не отражают реальную сущность предметов, а лишь отсылают к ним, 2) реальных предметов больше, чем языковых знаков для их выражения ввиду того, что память человека не способна быть безграничным вместилищем знаков.

Совершенствование мысли возможно только через знаки, слова. Слово есть не только внешняя оболочка к уже готовой мысли, но это также и средство создавать, удерживать, конструировать и передавать мысль. Как в слове человек сознаёт свою мысль, так же он видит в нём опору для мысли. Мысль, рождённая в нейронах, но вскормленная словом, становится чётким, осязаемым понятием и суждением как для самого говорящего, так и для слушающего (читающего). Материя слова становится как бы посторонней, излишней, но только благодаря ей становится возможной коммуникация и вырастают целые науки – языкознание и логика. Совершенствование мысли возможно только посредством слова. Но слово возможно только тогда, когда мысль достигла совершенства уже и без слова. Язык есть не только средство понимать других, но и средство понимать самого себя.

Языковые знаки способствуют развитию мышления. Человек говорит только в обществе себе подобных, но говорит прежде всего для себя, потому что это есть одна из фаз своего собственного развития, развития собственной мысли, совершенствования своего мышления. Языковые знаки обеспечивают саму возможность человеческих психических ассоциаций, т.е. абстрактных обобщений мышления и познания через эти психические ассоциации. В материи самих знаков не фиксируются результаты предшествующих этапов познания действительности, но эта материя создаёт людям данной национальности базу для ассоциативного соотнесения этих знаков с соотносимыми предметами, с их мысленными отражениями в мозгу.

Существуют, как считают многие лингвисты, две функции языка: коммуникативная и познавательная или когнитивная. Некоторые лингвисты вполне серьёзно пишут: «…теперь не вызывает сомнения, что язык и мышление имеют много общих функций. Но их основные назначения различны. Главная функция мышления – отражение действительности, тогда как главной функцией языка всё же остаётся коммуникация». Автор этой теории договорился до того, что признал существование у него в голове двух мыслящих субъектов, один из которых (мышление) смотрит на мир и думает о нём, отражая его, а другой субъект (язык) живёт среди людей и рассказывает им анекдоты.

Какова главная роль языковых знаков? Это – участие в глобально-эволюционном процессе развития самой жизни человека, в возникновении и развитии мышления и зависящей от него системы естественных языковых знаков как некоторого единого процесса эволюции и становления всё более сложных структур. Роль знаков в этом глобальном эволюционном процессе, наравне с мышлением – главнейшая, так как знаки стабилизируют и обобщают эти новые формы эволюции и создают условия для их устойчивого развития и взаимодействия друг с другом.

Исходя из этого, можем сказать: коммуникативная функция человеческого языка такая же существенная, как и роль языка в процессе познания, в становлении мышления, в закреплении результатов мыслительной деятельности. Все языковые процессы происходят в мозгу, и с помощью изобретённых им искусственных знаков, и без оных (в авербальном мышлении). Но внешне выраженный процесс мышления, т.е. коммуникация без языковых знаков почти невозможна. Мышление многослойно, многофункционально. Это и даёт повод лингвистам для того, чтобы различать два вида мышления: познавательное, т.е. отражение, осознание вещей и явлений, и коммуникативное как переработка уже познанного, известного для себя в информацию для других, как коммуникативное преобразование определённых знаний. В обоих видах мышления язык участвует несколько различным способом и разными своими сторонами. Познавательное мышление – это базис, орудие, это оформление мысли в слове. В коммуникативном мышлении используются несколько иные средства – средства упорядочивания и организации суждений. Это переход от знания для себя к оформлению его в качестве знания для других. Здесь уже есть выбор вариантов, особенность функционального стиля (устного и письменного).

Если мышление условно разделить на две сферы его деятельности – познавательное и коммуникативное, то и языковые знаки тоже имеют познавательные и коммуникативные функциональные оттенки, например, в частотности употребления специальной терминологии. Но оба типа процессов мышления, если их вообще можно назвать различными, тесно переплетаются в единой картине функционирования языковых знаков и мышления. В этом проявляется единство биологического и социального компонентов материальных знаков и мышления. Но в познавательном и коммуникативном мышлении (что одно и то же), и в познавательных и коммуникативных функциях языковых знаков (что одно и то же) нет жёсткой границы и можно говорить лишь о тенденциях преимущественного использования или одних, или других элементов знаково-мыслительного процесса. Это не два типа мысли, а разные наборы знаков и разные их функции для выражения соответствующих мыслей: познавательное мышление в основном протекает в тиши черепной коробки, а коммуникативное мышление – живёт только на воле.

Говорить для других – это одновременно мыслить. В сущности, нет познавательного и коммуникативного мышления – это один и тот же процесс мышления. Но разница между ними лишь в том, для какой цели они используются нашим мышлением: обдумывание научной проблемы, или обычное бытовое общение. Разница между этими двумя типами или свойствами мышления заключена в следующем: коммуникация осуществляется по определённым правилам (устным и письменным), а познавательное мышление не требует такой строгости, оно происходит в «тиши мозга», допускающей сокращения, повторы, невербальные формы мысли, знаковые нарушения всех правил коммуникации.

Познавательное мышление осуществляется на базе системы языковых знаков через идеализированные модели знаков, в которых ассоциативно зафиксированы обобщённые результаты познавательной деятельности мозга. Но участие знаков здесь не всегда обязательно. Мысль, возникшая как акт познания, может остаться в невыраженной непосредственно в звуковой или графической форме. Для коммуникативного мышления обязательно необходима внешняя звуковая или графическая материализация мысли. Однако при общении в уже известной для слушателя и читателя ситуации необязательно эксплицитное выражение всех компонентов содержания высказывания, если предполагается нечто известным слушателю или читателю. Отсюда – односоставные, номинативные, бессубъектные предложения, эллипсы и др. Они тоже суть логические суждения, как и двухсоставные субъектно-предикатные предложения. Такое понимание коммуникативного мышления снимает вопрос о возможности или невозможности употребления редуцированных, односоставных предложений. Односоставные предложения существует только в системе других предложений или ситуаций и распознаются в речи при определённых условиях общения.

Познавательные и коммуникативные функции языка не являются самостоятельными одна по отношению к другой, не осуществляются изолированно друг от друга. Познавательная функция может осуществляться отдельно от коммуникативной функции, но коммуникативная функция языка осуществляется только вместе с познавательными функциями. Разница между ними – лишь во внешнем оформлении. В познавательном мышлении используется внутренняя речь с использованием лишь фрагментов слов или грамматически не завершённых конструкций. В познавательном мышлении я могу разговаривать сам с собой, дабы лучше понять свою собственную мысль. Я могу исследовать некую проблему, мысля и проговаривая в то же время все слова. В познавательном мышлении я могу с моим собеседником обсуждать научные проблемы, используя полные синтаксические конструкции языка или их односоставные варианты. В форме коммуникативного мышления я читаю научную лекцию, например, о гнездовании и миграции чёрных журавлей, меня слушает аудитория, т.е. я вслух, в общении решаю научные проблемы.

Таким образом, везде и всюду присутствует моё мышление, работа моих нейронных клеток, нельзя общаться, не мысля, нельзя общаться, не строя суждений и умозаключений по правилам логики. Если принять ту версию, что между познавательным и коммуникативным мышлением существует чёткая грань, то надо допустить, что есть язык сказок, язык анекдотов, язык загадок, язык астрономов, физиков. Везде присутствует процесс мышления. В музыкальном произведении – то же самое: мелодия, ритм, темп – это внешняя форма выражения музыкального мышления, а внутреннее содержание этой музыки – идея абстрактная, то, ради чего композитор написал эту музыку. Речь может идти только о выборе языковых средств, типов языковых знаков и правил их связи в цельные произведения, в тексты. Отражение человеком окружающего мира лежит в основе всякой коммуникации, и всякого познания.

IV. Как реально «взаимодействуют» язык и мышление?

Мышление человека соотносится с физическим миром двумя способами: 1) Оно ориентировано на внешний мир, как противостоящий субъекту, независимый от него. Вектор взаимодействия направлен от мозга к внешнему миру; 2) Мышление связано с мозгом человека как физиологическим образованием. Здесь вектор взаимодействия иной, от мозга к мысли. Но каким образом мозг, будучи физической структурой, оказался необходимой основой рождения мысли? При изучении мозга как материального тела учёные не обнаружили в нём сознания или мысли. Получается, что мысль рождается из того, что не содержит её в каком бы то ни было виде. Мы не знаем рубежа перехода: физическое – » духовное. Мысль людей нам доступна только в некоторой материальной упаковке (звуки в словах, буквы, графики, таблицы; мысль, воплощённая в технических конструкциях, живописи, музыке, скульптуре). Вся окружающая нас неприродная действительность (творения человеческих рук и ума) содержит следы мысли человека, создавших её. Но в самих этих рукотворных объектах мы не можем увидеть мысль, которая их создала, точно так же, как и в самом мозге. Ни в этих предметах, ни в буквах (звуках) мы не обнаружим мыслей, порождённых буквами и предметами. Вечный вопрос: как происходит рождение мышления из того, что мышлением не является?

Символическое преобразование элементов действительности или опыта в понятия – это процесс, через который осуществляется логицирующая способность разума. Мысль не просто отражает мир, она категоризует действительность, и в этой организующей функции она столь тесно соединяется с языком, что кажется будто язык и мышление – одно и то же. А что это действительно одно и то же, доказывается мною в этой книге.

Язык – это форма отлива любой мысли. То, что мы хотим сказать, что у нас на уме, наше намерение – это есть содержание нашей мысли. Её трудно определить как самостоятельную сущность, кроме как намерением, психической структурой. Это содержание приобретает форму, когда оно высказывается. Язык – это форма отлива любой мысли. Язык придаёт форму содержанию мысли, но язык – это большая структура, состоящая из меньших структур и эти структуры так эластичны, что с их помощью мы можем выразить любую мысль, любую форму содержания мысли. Языковая форма является условием передачи мысли, условием её реализации. Мы постигаем мысль уже оформленную языковыми знаками.

Благодаря знакам мысль может познать самую себя. Язык даёт нам понимание механизмов, благодаря которым мысль может познать самоё себя, причём язык является их единственным выражением, хранящемся в мозгу. Способность мыслить, понимать самого себя, понимать свои собственные мысли – единственным средством для этого является язык. Другого средства нет, да и не может быть. Это и определяет место языкознания в иерархии всех наук. Это наука, интересующаяся совершенно особым объектом, не имеющем аналогов в мире.

Язык есть часть мышления, а именно идеальные логические формы от материального языкового знака (1), т.е. фонемы (2) и от внешнего материального предмета (4), т.е. понятия (3). Но в общем и целом язык есть то же мышление, даже если он связан с внемозговой материей, потому что без материи знаков и без материального внешнего мира мышление исчезает, следовательно, исчезает и язык. Язык есть то же самое, что и четырёхсторонний знак. Это значит, что язык, как ассоциативная внемозговая часть мышления, не может заменить мозговое мышление как средство познания мира. Язык – это наше лишь знаковое, языковое сознание, состоящее из четырёх уровней: (1) звук, (2) фонема, (3) понятие, (4) предмет. Таким образом, если мы приписываем языку функцию мышления, то это значит, что языковое мышление отражает мир ассоциативно, через внемозговые знаки, а объект этой ассоциации находится в теле мозга, в нейронах, а не в теле материального знака. Язык одновременно есть и инструмент для познающего мышления.

Язык – источник развития мышления, оно ассоциативно закодировано в структурах языка. Правдивым источником истории развития мышления являются структуры языка. Оно закодировано, зашифровано в этих структурах, через которые можно расшифровать движение человеческой мысли.

Мышление само по себе есть туманность, не имеющая чётких границ. Чтобы понять, что происходит в мозгу, человек должен обратиться за помощью к знакам. В знаке человек объективирует свою мысль, своё внутреннее состояние, и благодаря этому он может её задерживать перед собой и подвергать её обработке. Человек смотрит на свою мысль как бы со стороны, ставшую внешним предметом. Потебня сравнивает такое состояние со следами ног на снегу: за ними можно следить, но это не значит, что в этих следах заключена сама нога. В знаке не заключена сама мысль, это лишь ассоциативный адрес мысли. Язык как система материальных знаков является только импульсом, возбуждающим у говорящего и слушающего сходную мысль, значение. Освящённая обществом, связь знака и значения является постоянной, взаимообусловленной, и по одному из этих факторов сразу же узнаётся другая сторона знака, точнее, вызывается соответствующий знак по значению, а значение – по знаку. Воспринимая языковые знаки, мы как бы не воспринимаем их материальной формы, как чего-то автономного, а как раз наоборот – форма эта сливается со значением так, что мы не обращаем внимания на его материальную сторону. Но как только мы сталкиваемся с трудностью выбора знака, возникает ситуация, называемая «муками слова».

1. Многозначность знаков снимается в речи. Противоречие между множеством способов выразить одну и ту же мысль и способностью понимания

Знак многозначен, одна знаковая форма вмещает в себя целый ряд ассоциативных значений. Но в синтагматическом ряду многозначность снимается. Это свойство слова некоторые лингвисты считают одним из основных противоречий в языке. В мышлении идёт непрерывное накопление нового, а в языке нет соответствующих средств для его выражения. Но язык рано или поздно вырабатывает новые слова, которые уже использовались ранее, для именования других предметов. Благодаря этому человек способен построить бесчисленное множество оригинальных предложений и точно так же понять любое правильно построенное предложение. Почему неограниченное число речевых произведений, совершенно различных по их лексической наполняемости и грамматическим структурам для одной и той же мысли не ведёт к взаимному непониманию между людьми? Ведь каждая фраза – новая и, выражая новые смыслы, она требует и новых сочетаний знаков?

Ответ на этот вопрос мы находим в том, что наша мысль бесконечно шире, глубже, богаче, чем ограниченный багаж слов, которым располагает данный язык. Объём логических содержаний по сравнению с семантическими единицами языка более широк. Многие понятия не представлены отдельными словами, поэтому они передаются словосочетаниями, предложениями. Сложная грамматическая система языка не только связывает слова в синтаксических конструкциях, но как раз и предназначена для того, чтобы выражать содержания даже тех знаков, которые наиболее редко ассоциативно представлены в сознании. Иначе не было бы необходимости в грамматике, язык был бы подобен набору этикеток, не нужны были бы морфология, синтаксис. Язык был бы равен словарю. С этой точки зрения всякую многозначность текста некоторые логики и кибернетики рассматривают как «нарушение ясности речи», как недостаток в языковом оформлении содержания текста. Это связано с их поисками «идеального» языка, который позволил бы фиксировать и передавать содержание однозначно. Поэтому естественный язык, по сравнению с номенклатурой математики, логики считается якобы «неуклюжим», «неправильным», «нелогичным». Но только благодаря такому языку, его произвольной знаковой системе мы можем поместить в нашем сознании бесконечное богатство и материального, и нашего внутреннего мира, представленных в мозгу в идеальной, внечувственной форме.

2. Неограниченные возможности языковых знаков порождены их условной, немотивированной природой

На вопрос, как совместить общечеловеческий характер мышления с национальным характером языков, языкознание до сих пор не знает ответа, но продолжает в своём фантастическом стиле эту проблему подгонять под легенды «марксистско-ленинского учения». Почему мышление, носящее общечеловеческий характер, осуществляется при помощи языков различной типологии. Иначе эта проблема формулируется некоторыми лингвистами следующим образом: как совместить с положением о единстве языка и мышления то обстоятельство, что мышление людей носит общечеловеческий характер, а языки представляют собой национальное явление»? Действительно, и я это подчёркиваю, при «единстве языка и мышления» эта проблема не решаема, и только потому, что она постулирована марксистской догмой о «неразрывности» языка и мышления и отброшена теория языка, как условного, немотивированного никакими ограничениями, кроме жёсткой договорённости с обществом.

Функция языковых знаков – передача неограниченного числа сообщений разнообразнейшего содержания, которое невозможно предугадать. Этой функцией универсального средства общения и орудия мысли обладают системы языковых знаков. Языковые знаки различных уровней дают бесконечное число комбинаций, способных обеспечить все нужды коммуникации. И только в силу того, что знаки не привязаны лишь к данному и никакому иному предмету.

Языковые системы разных народов не совпадают, каждая имеет свою семантическую организацию, различное семантическое членение одного и того же отрезка мира. Так как обе стороны знака (материальное в знаке и идеальное в мозге) – условны, то это создаёт неограниченные возможности для их взаимного варьирования. Автономия двух сторон знака – условной внешней материи и её ассоциативных логических понятий, хранящихся в сознании – позволяет знаку обладать и множеством иных значений, а идеальному в знаке – и иными материальными формами.

Но из этого аксиоматического правила некоторые лингвисты делают ложный вывод: эта особенность двухстороннего знака якобы порождает «парадоксальные» несоответствия между языком и мышлением. Например, Серебренников пишет: «В действительности каждый предмет может быть только самим собой. То же самое и в человеческом мышлении. Однако в языке несколько предметов могут иметь одно и то же наименование, а одинаковые предметы иметь разные наименования (ключ = родник; путь = дорога)». [Серебренников 1983: 249]. Если Панфилов удивляется тому, что невозможно совместить положение о единстве языка и мышления с вопросом о множестве национальных языков и единым для всех общечеловеческим мышлением, то это означает, что в языке – сплошные несоответствия и несуразности.

Для указанных лингвистов знак – мотивирован, органически связан с предметом и есть его сущность. Языковой знак – то же, что и реальный природный предмет. В головах этих исследователей не русский язык, а свой собственный материальный внешний мир, у англичанина, немца, француза свои собственные миры! Но где их взять, столько миров? Эти вопросы, поднятые Серебренниковым и Панфиловым, ведущими марксистскими лингвистическими философами, рождены непониманием сути знаковости языка, непониманием основного философского вопроса о взаимоотношении материального и идеального.

Содержание сознания человека не сводится к набору значений, зафиксированных в словах и грамматических категориях. Посредством ограниченного набора слов человек выражает и такие мысли, которые не закреплены в отдельных словах. Благодаря условным и произвольным качествам знака и благодаря грамматической системе языка, тоже условной и произвольной, человек способен выйти за пределы содержаний любых языковых единиц и выражать безграничный поток мыслей. Семантические и грамматические категории языка взаимодействуют с логическими, без которых, как ведущих, не может строиться речь человека. Грамматические и семантические отношения устанавливаются нормами сознания, но передаются грамматическими приёмами, выработанными каждым отдельным языком для своих нужд.

Мышление бесконечно, потому что бесконечна та действительность, отражением которой оно является. Следовательно, и все моменты этого мыслительного процесса, т.е. ассоциативные знаковые процессы этого мыслительного процесса, несут в себе заряженность этим бесконечным движением. Следовательно, языковой знак как акт мышления тоже заряжён способностью к бесконечному развитию, не стоит на месте, всегда кипит этими бесконечными семантическими возможностями, которые заранее оговорены и закреплены в общественном сознании. Языковой знак может обладать разнообразными ассоциативными значениями. Эта бесконечность знака базируется на его условности, немотивированности, поэтому он и служит инструментом мышления, а мышление – это отражение действительности, которая тоже бесконечна.

3. Высказывания человека основаны на его опыте

(психические апперцепции)

Исследователи часто не объясняют особенности языка как универсального, семантического кода. Исследуют лишь частные, внешние появления неограниченной выразительности языка. При этом остаётся незамеченным вопрос о гносеологическом содержания проблемы языкового универсализма. Для решения этого вопроса, например, Пазухин вводит понятия экстралингвистического (внеязыкового) опыта, т.е. апперцепции и языкового опыта. Ведь в языковом опыте предусмотрены все будущие высказывания, а внеязыковой выступает лишь как внешний повод, стимул, вызывающий к жизни соответствующий данному случаю элемент языкового опыта, т.е. язык «знает» об окружающем мире больше, чем об этом известно каждому носителю языка. В языковом опыте заложены лишь некоторые данные о структуре возможных высказываний, и общие принципы, позволяющие привлекать неограниченный лингвистический опыт для расширения языкового опыта [Пазухин, ВЯ, 1969, №5:66 – 67].