Текст книги "Сверкающие бездны лабиринтов, или Прикосновение к вечности"

Глава XVI
Один день до Вечности

Эссмеандр спал долго. Спал безмятежно и умиротворенно.

А Дэвианта, проснувшись с восходом солнца, сидела на кровати, в ногах у своего Единственного Любимого на всей огромной Земле. Сидела и с ужасом думала о том непоправимом, что могло произойти сутки назад, если бы не предупреждение Родвеллы.

Эта неодолимая тяга к смерти – воля к смерти, которая завладела Эссмеандром во время приступа даймонии, могла действительно спровоцировать суицид.

Дэвианта тихо сидела возле своего Джантина и во все глаза смотрела на него.

«С дозой перебрала, – с досадой подумала женщина, увидев, как стрелки часов смыкаются в одну. – Двенадцать часов?!»

Лишь только Дэвианта слегка коснулась рукой мужского плеча, как крепко спящий Эссмеандр встрепенулся – будто очнулся после долгого летаргического сна. Он потряс головой, не сразу осознав, что с ним происходит. Затуманенный взгляд его устремлялся то на Дэвианту, то на комнату.

Наконец Эссмеандр понял, где он и что с ним.

– Кажется, я спал целую вечность. Сон мне дурной снился, будто я с ума сошел… или упал, ударился головой и никого не узнавал. И даже не мог назвать свое имя.

– У тебя начинался приступ даймонии, пришлось погасить его лекарством… и еще кое-чем. – Дэвианта вынула из кармана халата Глубинную книгу света и показала Эссмеандру.

– А-аа… – тот улыбнулся. – Это настольная книга даймониста. Что-то вроде карманной Библии, подарок профессора Бёрдза. Профессор говорил: хотя даймонисты и считают одиночество ипостасью и тем, что их излечивает, однако им категорически противопоказано жить в полном одиночестве. Ведь прочитать эти строки даймонист не может, а если вовремя не помочь, то даймонист может свести счеты с жизнью, и весьма оригинальным, непредсказуемым способом.

– Но ты почти всю жизнь провел в одиночестве, каждое мгновение рискуя умереть, исчезнуть… – Дэвианта с особым трепетом погладила руку Эссмеандра. – Я хочу, чтобы ты жил долго, долго – вечно! А я бы всегда смотрела, как ты умиротворенно спишь.

– Знаешь, родная моя, – Эссмеандр привстал, – приступ даймонии, как и всё в этом мире, обладает парадоксальной двойственностью. Этот приступ может закончиться в равной степени как суицидом, так и даймоническим откровением, исповедью.

Вдруг дверь в комнату резко распахнулась, и на пороге возникла Родвелла. Она тяжело дышала, запыхавшись от быстрой ходьбы. Медсестра поманила Дэвианту рукой и начала на языке жестов что-то рассказывать.

По выражению ее лица Эссмеандр понял, что произошло что-то чрезвычайное и неожиданное. И его душу тоже охватила тревога.

Едва Родвелла вышла, Дэвианта стремглав бросилась к Эссмеандру:

– Джантин, Джантин! Беда стряслась! Ластарэн всё перекроил. Вместо парка аттракционов они повезут тебя на секретный полигон. Там два надземных лабиринта, которые построил Ластарэн. Я думаю, когда ты войдешь в один из них, он попытается тебя уничтожить. Это вполне в стиле премьер-министра…

Дэвианта говорила, говорила без пауз, взахлеб. Но ее удивило лицо Эссмеандра: оно всё больше разглаживалось и озарялось широкой, доброй улыбкой.

– Это же хорошо, родная! Судьба сама делает нам шаг навстречу. Это нам воздаяние за прошлые страдания. Остается лишь каким-то образом попасть в подземный лабиринт.

Не успел Эссмеандр договорить, как Дэвианта радостно взвизгнула и закричала:

– Мы спасены! Ура-а-а!!!

– Ты что, Дэвианта?! – изумился Эссмеандр.

– Ой, прости… – Женщина приблизила губы к его уху и громким шепотом заговорила: – Охранником на этом полигоне работает мой племянник, бывший член Общины Созерцания. Он немой с рождения, но всё видит. И слышит более-менее сносно.

– Замечательно! Замечательно! Вот видишь, родная моя, и я смогу быть полезным всем людям вашего города. Несколько десятков человек, которые соберутся в этот полнолунный вечер покончить с собой… я спасу их жизни.

Дэвианта обняла Эссмеандра и с ласковым укором, вкрадчиво проговорила:

– Спаситель ты мой… любимый.

Мужчина вскочил с кровати и принялся выполнять легкие физические упражнения для рук и ног.

– Я так рад, Дэвианта. Я так рад!.. Наконец-то и мой час настал.

– Джантин, послушай меня. Я сейчас отлучусь, нужно переговорить с племянником. У него сегодня ночное дежурство на этом объекте. Насколько я могу представить, Ластарэн даст возможность пройти первый надземный лабиринт, а во втором он, скорее всего, попытается с помощью «сладкого» газа вызвать у тебя обширный инфаркт. Он будет тянуть время.

– Неужели, чтобы уничтожить человека, надо прибегать к такой изощренности?

– Ты не понимаешь, Джантин! Сейчас в твоих способностях и твоем знании заинтересованы сразу два монстра, два гиганта, два царя: президент Корза и премьер-министр Ластарэн. И даже твоя смерть… вернее, способ, каким ты будешь умерщвлен, может вызвать большой политический резонанс. Но это не имеет отношения к тебе. Мы должны победить Ластарэна…

– И мы победим! Победа будет за нами! – договорил Эссмеандр.

Если бы Дэвианта могла только представить, как она «сделала», обыграла Ластарэна, эта кроткая, хрупкая, незаметная, безмолвная сестра милосердия!..

…Когда женщина через некоторое время вернулась, она застала Эссмеандра за занятием трансцендентальной медитацией.

Дэвианта принесла спортивный костюм, футболку и кроссовки.

– Джантин, переодевайся! Тебе, наверное, жуть как надоела эта застиранная пижама.

Эссмеандр принялся спешно расстегивать пуговицы.

Пока он переодевался, Дэвианта зажгла огарок свечи и села за стол. Эссмеандр придвинул диванчик к столу и уселся на подлокотник напротив Дэвианты.

– Посидим перед дорогой.

…Они молча смотрели в глаза друг другу, и слезы текли по щекам…

Воск, похожий на слезы, стекал по свече…

Руки Дэвианты полностью поместились в сложенные колыбелью жилистые ладони Эссмеандра.

– Помнишь, я рассказывал тебе про первый класс общеобразовательной школы?

– Да, конечно.

– Меня тогда сильно избили, буквально в первый день. Много позже ко мне пришла мысль, на которую меня натолкнул профессор Бёрдз.

– Какая мысль?

– При последнем своем посещении профессор был уже тяжелобольным человеком и часто заговаривался. Ведь ты же знаешь, что вылечить можно только то, чем сам болеешь. Профессор тоже был подвержен приступам даймонии, но это с ним происходило крайне редко.

Так вот, за две или три недели до ухода мы с ним встретились. Он долго что-то говорил мне, поток мысли невозможно было прервать или остановить. Бёрдз поведал мне тогда, что отыскал моих родителей, которых я на тот момент ненавидел лютой ненавистью, – за то, что они сдали меня в этот специнтернат, ну и вообще. И профессор сказал, что через год после того, как родители меня отправили в интернат, они попали в страшную автомобильную катастрофу. Мать погибла, а отец стал инвалидом: у него повредился позвоночник, и он был прикован к инвалидной коляске.

Когда я это узнал, то возненавидел самого себя. Я стал мечтать о том, что когда-нибудь встречу и обниму своего отца, расскажу ему о себе…

Глупцы те, кто, имея родителей, не желают их знать и винят во всех своих бедах.

По достижении семнадцати лет я вышел из стен интерната. И с некоторой суммой денег поехал в Дом инвалидов, что находился на юге, в пятистах километрах от нашего города.

Меня встретил главный врач и поведал страшную историю, к которой я был совсем не готов. У отца, помимо травмы позвоночника, было сильнейшее сотрясение мозга, такое, что он потерял рассудок. Полнейшая амнезия в тяжелой степени. Он не узнавал ни родных, ни близких. Многие предметы называл по-своему. Лечащего доктора он звал то упырем – перед уколами, то спасителем – во время обхода. И так далее…

Я сидел на скамейке в больничном парке, когда увидел, что ко мне идет девушка в белом халате и катит коляску, в которой сидит человек.

Впервые за долгие годы разлуки я увидел своего отца.

Если бы ты знала, в каком смятении я находился, как волновался!.. Когда я подошел, присел на корточки и коснулся руки немощного, сумасшедшего человека, то увидел… увидел в его глазах слезы. Представь себе мое удивление!

А потом я испытал шок. Он сказал: «Это ты, сынок?»

Я не мог поверить. Я тоже плакал от радости, как ребенок. Я рыдал от счастья. Как он узнал, что я его сын? – я мучаюсь, до сих пор мучаюсь этим вопросом.

Так мы плакали молча оба, минут пять. Потом он произнес: «Прости меня! Прости меня!»

Отец вцепился в мою руку так, словно висел на краю пропасти. Больше он ничего не успел сказать…

К нам подбежали врачи, чтобы успокоить пациента. Меня буквально оттащили, разжав отцовский кулак. Когда я успокоился, подошел главврач и сказал, что отец умер…

Как я рыдал тогда! Я готов был покончить с собой. Тогда со мной тоже случился приступ даймонии. И так как у меня было спецудостоверение, меня привели в чувство уколами.

Когда я более-менее пришел в себя через три дня, поехал на кладбище.

При выписке из больницы главврач проводил меня до ворот и сказал мне тихо: «Первый случай в моей практике. Больной, страдающий полной потерей памяти, вспомнил… вернее, даже почувствовал… но почувствовал на каком-то другом уровне».

Еще доктор сказал, что когда вскрыли тело отца, то в крови была обнаружена многократно превышенная доза адреналина.

Это значит, что он испугался и умер практически от страха. Отец, наверное, подумал, что я буду упрекать его и стараться отомстить. Но разве он виноват в том, что я родился даймонистом?! Разве мы все виноваты в том, что родились на этой земле?!!

А я ведь пришел, чтобы попросить у него прощения… Да не успел!

Глаза Эссмеандра повлажнели, он немного помолчал.

– Навестив отца на кладбище, я поехал к профессору Бёрдзу. Он уже никуда не выходил и доживал последние дни в элитном хосписе. Я всё рассказал ему. Он был очень и очень слаб. Медсестра, ухаживающая за профессором, передала мне последнее письмо, обращенное ко мне. Он наговорил его на диктофон, по два-три предложения в день. Медсестра записала его на бумагу. Это письмо я знал наизусть, но в последние годы стал забывать.

– Где же это письмо? – тихо спросила Дэвианта.

– Невнимательная ты… Там, в кожаной обложке книжечки, есть потайное отделение.

– Я сейчас принесу! – Дэвианта вспорхнула, как птица, и метнулась к шкафу.

Эссмеандр не спеша достал и развернул реликвию.

– Всегда перечитываю это письмо перед лабиринтом… – сказал он чуть слышно. – Почитай лучше ты, у меня еще глаза слезятся и быстро устают.

Последнее письмо профессора Бёрдза

 
И каждый шаг, сливаясь с вздохом,
Не к смерти приближал —
К свечению души!
 

Дорогой мой Джеоантин!

Пишу тебе это последнее письмо, переполненное теплотой и нескончаемой благодарностью к тебе, за то… за то, что ты Есть!

Что может быть выше того, что кто-то стал тебе родственной душой?!

Я буду с тобой откровенен. Откровение в нашем безумном мире стало редкостью. Количество людей, способных на откровенность, уменьшается с катастрофической скоростью. Это прощание с той душой, которая родилась в этом мире и полностью воплотилась, растворилась в нем. Душа, полностью впитавшая мир в себя: каждую его травинку и листочек, каждую детскую слезинку; прохладу весенних вечеров и свежесть ночных дождей, грустное мерцание звезд и невыразимую прелесть летнего утра; непостижимую красоту рассвета и величественный заход солнца; дрожание и ниспадание осенних листьев, нетронутую чистоту и белизну лесного снега, покой грандиозных гор – это всё уходит с откровением!

И живешь только потому, что знаешь и веришь, безудержно стремишься ко всему этому, и всё это принимает тебя и твою только что родившуюся душу – душу, существующую в ИНОЙ Вселенной.

Всегда главное – даже не написать или подумать о боли, главное – ПЕРЕЖИТЬ ЕЕ.

И если ПЕРЕЖИЛ тотально (пережить тотально – значит измениться внутри), можешь не стесняться этого.

И только такое ПЕРЕЖИВАНИЕ оправдывает всю твою жизнь и твоему случайному появлению и пребыванию на этой Земле придает смысл и задает вектор устремленности к ИНОМУ.

И только такое ПЕРЕЖИВАНИЕ – правда, а всё остальное – ложь! (Как бы ты ни изощрялся в приукрашивании и маскировании этой лжи.)

Так что Реальность вокруг нас не иллюзорна (как считают индусы, буддисты), она реально существует, только всё, что мы знаем о ней, – ложь.

Если ты живешь как подобает японскому самураю, в готовности в любую секунду своего бытия отдать жизнь (расстаться с жизнью, шагнув в Небытие) – это ничего не значит.

Когда тебя подхватит, закрутит и понесет в никуда подлинная Даймоническая стихия, ты почувствуешь это! Тогда будь преисполнен решимости, мужества и терпения полностью отдаться этой стихии.

В этой САМООТДАЧЕ человек открывает в себе абсолютно новое, неповторимое, единственное, то, чего человек достигает, прокладывая свой личный путь! И даже одного миллиметра такого пути довольно – это ПОБЕДА над собой, даже один миллиметр делает тебя личностью.

Всё, что написано сегодня о человеке, – написано ремесленниками, психотехниками (гуру, сенсеи и т. п.). Они пишут о том, что нужно сделать, следуя инструкциям, регламенту, чтобы вынуть из себя какую-нибудь способность, но всё это искусственно, насильно. Надо стать естественным до такой степени, чтобы не просто HE-БЫТЬ, а БЫТЬ ИНАЧЕ, чем всё мыслимое и немыслимое Бытие.

И помни: чтобы познать цветок, надо стать цветком; чтобы познать себя, надо стать собой; чтобы познать Вселенную, надо стать Вселенной; чтобы познать Лабиринт, надо стать Лабиринтом.

Однажды ты станешь лабиринтом, не им самим буквально, – ты станешь световой его сущностью и перевоплотишь в себе и воплотишься сам!

Чтобы познать смерть, надо умереть.

Ты был мне почти как сын. Мой родной сын, оставленный мной в девятилетием возрасте в результате развода с его матерью, практически отрекся от меня. Все предпринятые мной усилия по сближению потерпели неудачу.

Поэтому роднее тебя у меня никого на этой земле нет.

И я благодарен судьбе за нашу встречу. И поэтому мне не страшно умирать. Ты помог понять мне очень важные вещи. Это стало возможным потому, что я открыл в тебе нечто, что отличает тебя от всех живущих на этой земле людей. Ты – даймонист! Ты – Даймон!!! Даймоны (обойдемся без «-измов») – это люди (ты, может быть, один из первых конкретизированных образцов), которые становятся носителями тонкой, пронизывающей их и воплощенной внутри них светоносной материи живой Вселенной.

Вселенная заполнена эфиром, но не просто эфиром, а светящимся и живым.

Этот эфир, когда образует вихревое уплотнение, может считаться световой сущностью.

Такие сущности могут воплотиться в трехмерных существах на земле, т. е. в отдельных людях.

И это может произойти только в случае, когда светоносный вихрь полностью, тотально, целостно пресуществляется, воплощается внутри земного человека.

Я очень надеюсь на тебя!!! Я верю в тебя!!!

Зная, какой неуверенностью в себе страдают все даймоны, какие сомнения и смятение наполняют их души, я хочу уверить тебя: ты должен верить в себя и можешь верить в себя! У тебя есть полное право на такую веру!!!

Я верю!

Тебе дано будет открывать то, что все считают вечно открытым!!! И тебе дано будет находить путь там, где путь невозможен!!!

Тебе дано будет отыскивать смысл там, где его никто никогда не искал, не хотел искать, и даже не представлял, что в этом может быть заключен (скрыт) какой-то смысл!!!

И главное: всё, всё в этой жизни для тебя будет начинаться тогда, когда для всех уже давно будет кончено!!!

Тебе дано будет идти там невидимой тропой, незаметно для всех, тропой, что пройденная тобой один лишь раз, станет для всех путем – единственно возможным путем… к себе!!!

Ты можешь быть тысячи раз сломлен, согнут, обсмеян, опозорен, унижен, но никогда (!) не смей чувствовать себя побежденным!

А теперь прощай, сынок!

…Ну, вот и я исповедался… Прости и спасибо…

P. S. Даймоны – глубинные люди; глубина та бездонна. Бездна та светится, как человек с крылатой, светящейся душой с высоты птичьего полета. Такие люди кажутся светящимися, сверкающими безднами…

Это Бездны Любви, Бездны Доброты, Бездны Мудрости, Бездны Одиночества…

………………………………………………………………………..

…Пока Дэвианта читала, Эссмеандр незаметно для нее вырвал из книжечки листок и что-то написал.

Дэвианта закончила читать.

– Что-то задерживается наш хозяин, уже половина пятого. – Эссмеандр улыбнулся. – Сегодня льет весь день. Я так люблю слушать дождь…

Вдруг дверь в комнату с шумом распахнулась, и на пороге появилась запыхавшаяся Родвелла. Вслед за ней вошли два охранника. Последним вальяжно вплыл Ластарэн. При первом же брошенном взгляде Эссмеандр понял, что Император пьян.

Ластарэн пребывал в хорошем расположении духа. Взгляды премьер-министра и Эссмеандра на мгновение встретились.

Молчаливый диалог глазами был недолгим:

– Что, мученик, тяжело тебе? Ты даже представить не можешь, что я задумал! Ха-ха!

– Ошибаешься, повелитель, хреновый из тебя стратег!

Эссмеандр увидел в глазах Ластарэна огонь хищника! Из пасти хищника изрыгалось пламя:

– Сам пойдешь или тебе помочь? Вижу, ты уже вполне поправился.

– Да, благодарствую за внимательность, господин Ластарэн.

Эссмеандр сделал несколько шагов в сторону выхода. Когда он поравнялся с премьером, резко обернулся и посмотрел на Дэвианту.

Ластарэн заметил это волнение.

– Ладно, я понимаю. За десять дней вы сдружились. Ты уже и язык жестов выучил!

– Да нет, не до этого было. Эта традиция такая у всех лабиристов: оставлять что-то на память, на всякий случай, мало ли что может случиться.

– Прощайтесь! Через три минуты тебя сопроводят в лифт. – «Хозяин» был до неприличия, до тошноты, добродушен. Грех было не воспользоваться этой пьяной вседозволенностью и вальяжно-лицемерным добродушием.

Как только Ластарэн вышел, Эссмеандр бросился к Дэвианте. Он обнял любимую так крепко, что женщина вскрикнула.

– Возьми! Это Арника! – Эссмеандр протянул Дэвианте исписанный листок бумаги. – Если я правильно увидел и понял, лабиринт, который мне предстоит пройти, будет совпадать с содержанием Арники.

– Хорошо, спасибо. Я буду хранить ее возле сердца. Я верю, что лабиринт будет угадан Арникой.

– Прощай, моя незабвенная и вечно любимая, светлая моя… Я буду ждать тебя там…

Эссмеандр приподнял подбородок и бросил взгляд вверх, еле сдерживая слезы.

– И я буду ждать тебя, как все эти годы… – почти шепотом произнесла Дэвианта.

Когда Эссмеандр вышел, она еще долго не могла сдвинуться с места. Тело налилось свинцовой тяжестью…

По стеклам окон стекали капли дождя, рисуя сюрреалистичную картину.

…Эссмеандра втолкнули в полицейский автобус и усадили в отсек для преступников, надели на глаза повязку, и машина тронулась.

Напротив сидела толстая, раскрасневшаяся от волнения Родвелла. Неожиданно женщина наклонилась к Эссмеандру:

– Слышь, что скажу, доходяга… – Тот, проявив интерес, тоже наклонил голову. Родвелла зашептала басом: – В одном из надземных лабиринтов в центре имеется канализационный люк. Через него есть сообщение с подземным древним секретным лабиринтом. А из старого лабиринта, говорят, прорыт длинный подземный ход, и никто не знает, куда он ведет. Но я думаю… через этот ход можно выйти на свободу.

– Почему вы мне это говорите?

– Кьерра, сестра милосердия, которая за тобой ухаживала… Я видела ее глаза. – Родвелла лукаво улыбнулась.

– Спасибо за ценную информацию. Если, конечно, мне удастся дойти до центра…

– Я думаю, тебя будут убивать инфарктным газом последней серии. Личная разработка секретной лаборатории Ластарэна. Газ ядовитый, опасный, но очень тяжелый. У тебя будет немного времени, чтобы не блуждать, а быстро дойти до центра. Лабиринт надземный, где-то около двадцати метров в диаметре. Думаю, ты успеешь.

Отсек был отгорожен от охранников звуконепроницаемой перегородкой, поэтому разговор Родвеллы и Эссмеандра не был слышен, к тому же их стражи были заняты просмотром эротического фильма.

Они не могли даже смутно представлять, что произойдет через полчаса земного времени, что они живут и дышат в преддверии грандиозного, величественного события.

………………………………………………………………………..

…Эссмеандра втолкнули в первый из двух надземных лабиринтов.

Опытному лабиристу он показался примитивным. Пока подбирал образы для Арники, лабиринт закончился.

В центре этого лабиринтоподобного строения никакого люка не было.

«Значит, во втором…» – И Эссмеандр поразился пророчеству Дэвианты.

Вход во второй лабиринт был закрыт тяжелой железной дверью.

Когда Эссмеандр вышел из первого лабиринта, его встретила Родвелла.

– Вижу, вам уже лучше.

– Да, для старого лабириста любое прохождение, даже по самому несложному лабиринту, – словно праздник, лекарство, спасение.

– Ну, теперь перейдем к другому выходу лабиринта… – Родвелла многозначительно посмотрела на Эссмеандра. Взгляд был слишком мимолетным, чтобы охранники могли заподозрить старшую медсестру и пленника в сговоре.

Эссмеандр вошел в лабиринт. Он был сконцентрирован и собран до предела.

…Лабиринт оказался практически подобным первому, поэтому уже через три минуты Эссмеандр подходил к центру, где и увидел крышку люка.

В момент, когда мужчина с усилием поднимал железную крышку, он услышал хлопок: это значило, что сладкий смертельный газ начал поступать в лабиринт.

Колодец был достаточно глубок – не менее двадцати метров.

Эссмеандр спускался вниз с ловкостью и проворством обезьяны. Последние три-четыре метра он просто свободно падал. При приземлении подвернул ногу – результат растренированности.

Едва лишь придя в себя после неудачного падения, Эссмеандр погрузился в атмосферу звуков… воды.

Куда бы он ни поворачивал голову, до него с одной стороны доносилась трель соловья, с другой стороны – разрывы авиабомб, с третьей стороны – скрипка Паганини, с четвертой стороны – плач ребенка. Но, слившись в одно целое, эта каждая сама по себе феерия – какофония звуков образовывала одновременно гнетущую и грандиозную оркестровую симфонию – симфонию ночного дождя!

Дождя внутри детской души…