Текст книги "Экономическая наука в тяжелые времена. Продуманные решения самых важных проблем современности"

К ухудшению ситуации приводит деятельность планировщиков городов, которые, как это показывает Эдвард Глейзер в своей замечательной книге «Триумф города», сопротивляются строительству кварталов плотной застройки с высотками для среднего класса, стремясь вместо этого создать «город-сад»[73]73
  Edward Glaeser, Triumph of the City: How Our Greatest Invention Makes Us Richer, Smarter, Greener, Healthier, and Happier (London: Macmillan, 2011); Эдвард Глейзер, Триумф города. Как наше величайшее изобретение делает нас богаче, умнее, экологичнее, здоровее (Москва: Издательство Института Гайдара, 2014).


[Закрыть]. Например, в Индии налагаются драконовские ограничения на то, насколько высокими могут быть здания, гораздо более строгие, чем в Париже, Нью-Йорке или Сингапуре. Эти ограничения приводят к массовому разрастанию индийских городов и удлинению продолжительности поездок на работу и обратно для большинства их жителей. Подобная проблема возникает также в Китае и многих других странах, хотя и в менее экстремальной форме[74]74
  Jan K. Brueckner, Shihe Fu Yizhen Gu, and Junfu Zhang, “Measuring the Stringency of Land Use Regulation: The Case of China’s Building Height Limits,” Review of Economics and Statistics 99, no. 4 (2017) 663–677.


[Закрыть].

Для потенциального мигранта с низкими доходами подобная градостроительная политика приводит к незавидному компромиссу. Он может поселиться в переполненных трущобах (если ему повезет) и тратить много часов в день на поездки на работу или смириться с ежедневными страданиями и спать под мостом, на полу здания, где он работает, в своей рикше или под своим грузовиком, или на тротуаре, защищенном, возможно, навесом магазина. Если это недостаточно обескураживает, то, по уже описанным выше причинам, низкоквалифицированным иммигрантам известно, что, по крайней мере для начала, доступная им работа – это те рабочие места, на которые не претендует никто другой. Если вы оказались там, где вам не предоставляется право выбора, то вы можете принять его, но при этом перспектива оставить друзей и семью, чтобы отправиться на другой конец света, где придется спать под мостом, на полу или на автобусной остановке не может слишком воодушевлять. Такой выбор обычно делают только те мигранты, которые способны не только думать о препятствиях и страданиях в ближайшем будущем, но и мечтать о постепенном восхождении от уборщика посуды до владельца сети ресторанов.

Привлекательность дома состоит не только в комфорте. Жизнь бедных людей часто уязвима. Их доходы, как правило, нестабильны, а их здоровье подвержено риску, поэтому очень полезно иметь возможность обращаться за помощью к другим, когда это необходимо. Чем больше у вас связей, тем больше вы защищены, если случится что-то плохое. Такие связи могут быть и в месте, куда вы отправляетесь, но, вероятно, глубже и сильнее всего ваша сеть там, где вы выросли. Вы (и ваша семья) можете потерять доступ к этой сети, если уедете. В результате на это решаются только самые отчаянные или состоятельные люди, которые могут позволить себе риск.

Комфорт и связи играют одинаковую ограничивающую роль для потенциальных международных мигрантов, но последние в гораздо большей степени. Если человек уезжает, то часто он делает это в одиночестве, оставляя все знакомое или дорогое на долгие годы[75]75
  Abhijit Banerjee and Esther Duflo, Poor Economics (New York: Public Affairs, 2011), ch. 6.


[Закрыть].

СЕМЕЙНЫЕ УЗЫ

Еще одним важным тормозом миграции может выступать образ жизни традиционных сообществ. Карибский экономист Артур Льюис, один из пионеров в области экономики развития и лауреат Нобелевской премии 1979 года, сделал следующее простое наблюдение в известной статье, опубликованной в 1954 году[76]76
  W. Arthur Lewis, “Economic Development with Unlimited Supplies of Labour,” Manchester School 22, no. 2 (1954): 139–191.


[Закрыть]. Предположим, что за работу в городе платят 100 долларов в неделю. В деревне возможности работы по найму отсутствуют, но вы можете трудиться на семейной ферме и получать свою долю от ее дохода, который составляет 500 долларов в неделю, но вас четверо, так что каждый получает 125 долларов в неделю. Если вы уедете, то ваши братья перестанут с вами делиться. Зачем же вам уезжать, особенно если работать придется столько же и работа одинаково неприятна? Льюис понял, что этот вопрос приобретает смысл в зависимости от того, существует ли необходимость в вашем труде на ферме или нет. Предположим, что выпуск фермы составит те же 500 долларов, независимо от того, работаете ли вы там или нет, но вы можете добавить в семейный котел 100 долларов, если отправитесь в город. Однако вы этого не сделаете, так как это невыгодно – у вас останутся 100 долларов, а три ваших брата поделят между собой 500 долларов от фермы. Разумеется, в современных условиях в этом примере необязательно должна быть ферма; семейное такси точно так же будет удерживать вас дома.

Как указал Льюис, всем членам семьи было бы лучше, если бы, например, они могли пообещать вам выплачивать 50 долларов за то, что вы уедете, тогда ваш общий доход составит 150 долларов, а каждый из ваших братьев получит такую же сумму. Однако такие обещания не всегда возможны, поскольку они легко забываются. Вполне вероятно, что после вашего отъезда братья начнут отрицать, что вы когда-либо были частью семейного бизнеса. Поэтому вы остаетесь, чтобы ваши притязания были удовлетворены. В результате, как полагал Льюис, скорость интеграции сельской рабочей силы в более производительный городской сектор, будь то внутри страны или за рубежом, будет слишком медленной. В сценарии Льюиса миграции слишком мало.

Дадим более широкое определение этой проблемы. Сетевые связи, специфический пример которых представляет семья, предназначены для решения конкретных проблем, но отсюда не следует, что они способствуют общему социальному благу. Может оказаться, в частности, что родители, беспокоящиеся о том, что их бросят в старости, примут стратегию недоинвестирования в образование своих детей, чтобы гарантировать отсутствие у них возможности переехать в город. В штате Харьяна, расположенном поблизости от Дели, исследователи объединились с фирмами, набирающими служебный персонал для бэк-офисов, чтобы предоставить сельским жителями информацию о наличии такой возможности трудоустройства[77]77
  Robert Jensen and Nolan H. Miller, “Keepin’ ’Em Down on the Farm: Migration and Strategic Investment in Children’s Schooling,” NBER Working Paper 23122, 2017.


[Закрыть]. От будущих претендентов требовалось две вещи: переехать в город и иметь среднее образование. Реакция родителей на эту пропагандистскую кампанию различалась. Девочки получили от нее очевидные преимущества; по сравнению с девочками в тех деревнях, где информация не распространялась, они были лучше образованы, позже выходили замуж и, что, возможно, еще более примечательно, получали лучшее питание и вырастали выше[78]78
  Robert Jensen, “Do Labor Market Opportunities Affect Young Women’s Work and Family Decisions? Experimental Evidence from India,” Quarterly Journal of Economics 127, no. 2 (2012): 753–792.


[Закрыть]. Однако средний уровень образованности мальчиков не изменился; аналогично девочкам выиграли мальчики, родители которых хотели, чтобы они покинули деревню для большего заработка, но те мальчики, в отношении которых родители планировали, что они останутся дома и будут заботиться о них, в конечном итоге получили меньшее образование. Родители, по сути, решили создать для своих сыновей дополнительные препятствия, чтобы помешать их отъезду.

НЕСПЯЩИЕ В КАТМАНДУ

В описанном выше эксперименте, когда сельским жителям предлагалось 11,5 долларов, чтобы они отправились открыть для себя возможности рынка труда в одном из крупных городов Бангладеш, многие участники настолько выиграли, что они могли бы с радостью заплатить из своего кармана за такую возможность[79]79
  Bryan, Chowdhury, and Mobarak, “Underinvestment in a Profitable Technology.”


[Закрыть]. Однако все же оставалось несколько человек, которые оказались бы в худшем положении, если бы им пришлось оплачивать поездку на заработки самостоятельно, – те, кто не нашел работу и вернулся с пустыми руками. Большинству людей не нравится риск, а в особенности – людям с доходами, близкими к прожиточному минимуму, поскольку любая потеря может подтолкнуть их к голодной смерти. Не потому ли многие предпочитают не предпринимать попыток уехать?

Разумеется, это не так. Потенциальные мигранты могли бы накопить 11,5 долларов перед поездкой. Тогда, если бы они потерпели неудачу в попытках поиска работы, они бы вернулись домой и оказались в точно таком же положении, как если бы они не экономили и не пытались, что, похоже, делает большинство из них. Более того, данные свидетельствуют о том, что они действительно экономят для других целей и сумма в 11,5 долларов вполне в пределах их возможностей. Так почему же они не пытаются? Одно из возможных объяснений заключается в том, что они переоценивают риски. На этом делается акцент в одном исследовании из Непала.

Сегодня более пятой части населения Непала трудоспособного возраста хотя бы раз бывало за границей, главным образом для работы. Большинство из них отправляются в Малайзию, Катар, Саудовскую Аравию или в Объединенные Арабские Эмираты. Обычно непальцы уезжают на несколько лет, заключив связанный с конкретным работодателем трудовой контракт.

В подобных обстоятельствах можно было бы полагать, что мигранты очень хорошо информированы о потенциальных издержках и выгодах миграции, поскольку для получения визы требуется предложение о работе. Тем не менее те непальские чиновники, с которыми мы встречались, выражали беспокойство, что мигранты не знают, во что они ввязываются. Как сообщали нам эти чиновники, непальцы имеют завышенные ожидания по поводу заработков за границей и не представляют, насколько плохи там могут быть условия жизни. Махешвор Шреста, наш непальский аспирант, решил выяснить, были ли эти чиновники правы[80]80
  Maheshwor Shrestha, “Get Rich or Die Tryin’: Perceived Earnings, Perceived Mortality Rate, and the Value of a Statistical Life of Potential Work-Migrants from Nepal,” World Bank Policy Research Working Paper 7945, 2017.


[Закрыть]. Для этого он вместе с небольшой командой разместился в той паспортной службе в Катманду, куда потенциальные мигранты подают заявления на выдачу паспортов. Он опросил более трех тысяч этих работников, задав им подробные вопросы о том, сколько, по их мнению, им заплатят, куда они едут и что они думают об условиях жизни за рубежом.

Махешвор обнаружил, что потенциальные мигранты в самом деле были настроены несколько оптимистично в отношении перспектив заработка. В частности, они переоценивали потенциальные заработки примерно на 25 %, и это может объясняться рядом причин, включая вероятность лжи вербовщиков, предоставлявших им предложения о работе. При этом действительно большую ошибку они совершали, значительно переоценивая вероятность смерти за границей. Типичный кандидат на миграцию считал, что из тысячи мигрантов за два года около десяти вернутся в гробу. В реальности всего 1,3.

Затем Махешвор предоставил некоторым потенциальным непальским мигрантам информацию о подлинном уровне заработной платы или о фактическом риске смерти (или и то и другое). Сравнивая решения о миграции, принятые теми, кому информация была сообщена, и теми, кто ее не получил (просто потому, что они не были отобраны в рамках принятой процедуры рандомизации), он нашел убедительные доказательства полезности этой информации. Те, кому была предоставлена информация о заработной плате, снизили свои ожидания, также пересмотрели свои оценки в сторону понижения и те, кому была предоставлена информация о смертности. Более того, они действовали на основе того, что узнали; когда несколько недель спустя была проведена проверка, те, кто получил информацию о заработной плате, в большем соотношении все еще оставались в Непале, а те, кто получил информацию о смертности, в большем соотношении уехали. Наконец, поскольку заблуждения о смертности были намного более серьезными, чем о заработной плате, те, кто получил и ту и другую информацию, также в большинстве своем уехали. Таким образом, в среднем, вопреки мнению сотрудников непальского правительства, неправильная информированность, скорее, удерживала мигрантов дома.

Почему эти люди систематически переоценивали риск смерти? Махешвор предлагает ответ на этот вопрос, показывая, что одна смерть какого-либо выходца из определенного района (небольшой территории) в Непале значительно сокращает миграционные потоки из этого района в ту страну, где произошла эта смерть[81]81
  Maheshwor Shrestha, “Death Scares: How Potential Work-Migrants Infer Mortality Rates from Migrant Deaths,” World Bank Policy Research Working Paper 7946, 2017.


[Закрыть]. Очевидно, что потенциальные мигранты обращают внимание на местную информацию. Проблема, как представляется, заключается в том, что, когда средства массовой информации сообщают о случаях смерти в конкретном регионе, они не сообщают одновременно о количестве рабочих-мигрантов из этого региона. Поэтому рабочие не имеют никакого представления о том, была ли это одна смерть из ста или тысячи, а в отсутствие такой информации они склонны к чрезмерной реакции.

Если у людей отсутствует правильная информация в Непале, с его многочисленными агентствами по трудоустройству, огромными потоками работников туда и обратно, а также правительством, искренне озабоченным благосостоянием своих международных мигрантов, можно только догадываться о том, насколько беспорядочны знания большинства потенциальных мигрантов в других местах. Подобная путаница, конечно, может действовать в разных направлениях, ослабляя миграцию, как в Непале, или усиливая ее, если люди чрезмерно оптимистичны. Почему же тогда возникают систематические ошибки, настраивающие людей против отъезда?

РИСК ПРОТИВ НЕОПРЕДЕЛЕННОСТИ

Возможно, преувеличенное восприятие смертности, о котором сообщали респонденты Махешвора, следует воспринимать как метафору общего ощущения дурного предчувствия. В конце концов, миграция – это уход от привычного к неизвестному, а неизвестное – это нечто большее, чем просто список различных потенциальных исходов с соответствующими вероятностями, как его хотели бы описать экономисты. На самом деле в экономической теории существует давняя традиция, восходящая по крайней мере к Фрэнку Найту, в соответствии с которой проводится различие между количественно измеримым риском (с вероятностью в 50 % произойдет это, с вероятностью в 50 % произойдет то) и всем остальным, тем, что Дональд Рамсфелд незабываемо назвал «неизвестной неизвестностью»[82]82
  Donald Rumsfeld, Known and Unknown: A Memoir (New York: Sentinel, 2012). [“Unknown unknowns” – сентенция Дональда Рамсфелда, американского политика, на тот момент министра обороны, произнесенная в 2002 году по поводу поставок режимом Саддама Хусейна в Ираке оружия массового поражения террористам. – Прим. пер.]


[Закрыть], а экономисты, вслед за Найтом, называют неопределенностью[83]83
  Frank H. Knight, Risk, Uncertainty, and Profit (Boston: Hart, Schaffner, and Marx, 1921); Фрэнк Найт, Риск, неопределенность и прибыль (Москва: Дело, 2003).


[Закрыть].

Фрэнк Найт был убежден, что люди по-разному реагируют на риск и неопределенность. Большинству людей не нравится иметь дело с неизвестной неизвестностью, поэтому они пойдут на многое, чтобы избежать принятия решений в тех случаях, когда у них нет точного представления о проблеме.

С точки зрения потенциальных мигрантов в сельских районах Бангладеш, город (и, конечно, любая зарубежная страна) представляет собой трясину неопределенности. Помимо того, что им неизвестно, как рынок оценит конкретный набор их навыков, также им следует беспокоиться и о том, где найти потенциальных работодателей, столкнутся ли они с конкуренцией за свои услуги или с эксплуатацией со стороны единственного работодателя, какие рекомендации им потребуются, как долго продлится поиск работы, как и где они будут жить в это время и так далее. По поводу всего перечисленного у них совсем или почти нет опыта, который мог бы послужить руководством, а значит, вероятности этих событий должны быть приданы произвольно. Поэтому неудивительно, что многие потенциальные мигранты склонны к нерешительности.

СКВОЗЬ ТУСКЛОЕ СТЕКЛО

Миграция представляет собой погружение в неизвестность, на которое многие люди соглашаются неохотно, даже если у них есть возможность накопить финансовые средства на покрытие различных непредвиденных расходов. Речь здесь идет скорее о неопределенности, а не о риске. Вместе с тем существуют убедительные свидетельства о том, что с особенным неприятием люди относятся к своим собственным ошибкам. Превратности судьбы приносят людям несчастье, но, возможно, не в той степени, в которой они становятся несчастными в результате решения предпринять определенные действия, приведшие, исключительно в результате невезения, к еще большему ухудшению их положения по сравнению с выбором ничего не делать. Естественным ориентиром является статус-кво, то есть ситуация, когда мы оставляем все как есть. Любая потеря относительно этого ориентира особенно болезненна. Данный феномен определяется термином «неприятие потерь» (loss aversion), введенным в научный оборот Даниэлем Канеманом и Амосом Тверски, двумя психологами, которые приобрели невероятное влияние в экономической науке. (Канеман получил в 2002 году Нобелевскую премию по экономике, Тверски также, вероятно, получил бы эту премию, если бы не его преждевременная кончина.)

В вышедшей после публикации их первоначальной работы обширной литературе было продемонстрировано существование неприятия потерь и способность этой концепции объяснить многие, казалось бы странные формы поведения. Например, большинство людей выплачивают огромные взносы по своим планам страхования жилья, чтобы получить низкую безусловную (вычитаемую) франшизу[84]84
  Justin Sydnor, “(Over)insuring Modest Risks,” American Economic Journal: Applied Economics 2, no. 4 (2010): 177–99.


[Закрыть]. Это позволяет им избежать того болезненного момента, когда после повреждения их дома в результате какого-либо несчастного случая им придется выплатить значительную сумму из своего кармана (высокая безусловная франшиза). Напротив, тот факт, что сейчас им приходится платить больше (чтобы получить полис с низкой франшизой), безболезнен, потому что они никогда не узнают, было ли это ошибкой. Подобная логика также объясняет, почему доверчивые покупатели зачастую платят возмутительно большие суммы за продление гарантийного срока на приобретаемую ими бытовую технику. По сути, неприятие потерь заставляет нас чрезвычайно беспокоиться о любом риске, даже небольшом, который возникает в результате принятия нами решения предпринять определенные действия. Решение о миграции, если только оно не принимается всеми вместе, также является решением подобного типа, при этом очень важным; легко понять, почему многие люди будут принимать его с осмотрительностью.

Наконец, неудачи в миграции принимаются людьми близко к сердцу. Они слышали слишком много историй успеха, рассказываемых с восхищением, чтобы не почувствовать, что в результате неудачи они упадут в своих глазах, если не в глазах всего мира. В 1952 году дед Эстер, Альбер Гранжон, ветеринар, управлявший скотобойней в Ле-Мане, Франция, отвез свою жену и четверых маленьких детей в Аргентину, что требовало в то время морского путешествия в несколько недель. Его вдохновляла жажда приключений, и у него был несколько туманный план создания партнерства по разведению крупного рогатого скота с некоторыми знакомыми. Этот план рухнул менее чем через год после прибытия семьи. Условия на ферме были тяжелее, чем он предполагал, а его деловые партнеры были им недовольны и жаловались на то, что он привез недостаточно денег для финансирования предприятия. Молодая семья оказалась без денег в глуши в незнакомой стране. Возвращение во Францию было на тот момент относительно простым делом. В эпоху послевоенного экономического роста дед Эстер легко бы нашел работу дома. Два его брата были достаточно обеспечены, чтобы оплатить обратную дорогу. Но он предпочел не возвращаться. Много лет спустя его жена Эвелин рассказывала Эстер, что дед не хотел потерять лицо, вернувшись с пустыми руками и за счет братьев. Поэтому семья стиснула зубы и более двух лет прожила в условиях крайней нищеты, усугубленной неуместным чувством превосходства по отношению к местным жителям. Детям не разрешалось разговаривать по-испански дома. Виолен, мать Эстер, полностью находилась на французском заочном обучении и никогда не посещала аргентинскую школу, в свободное время она занималась домашними делами и чинила матерчатые сандалии, которые носили дети. Финансовое положение семьи улучшилось только после того, как Альбер наконец получил работу, устроившись на экспериментальную ферму французской фармацевтической компании Institut Mérieux. Они оставались в Аргентине более десяти лет, а затем отправились в Перу, Колумбию и Сенегал. Альбер вернулся во Францию после того, как его здоровье ухудшилось (хотя он был еще довольно молод), но к тому времени его карьерный путь вполне можно было назвать успешным приключением. Тем не менее тяжелая жизнь, несомненно, дала свои плоды и он умер вскоре после возвращения.

Страх неудачи является существенным сдерживающим фактором для начала рискованного приключения. Многие люди предпочитают даже не пытаться. В конце концов, большинство из нас хотят, чтобы нас считали умными, трудолюбивыми, морально стойкими людьми, как потому, что просто неприятно признать, что на самом деле мы можем быть глупыми, ленивыми и беспринципными, так и потому, что поддержание хорошего мнения о себе помогает нам сохранить мотивацию продолжать попытки, вопреки всем превратностям судьбы.

Поскольку человеку важно поддерживать определенный образ самого себя, то также имеет смысл его приукрасить. Мы активно занимаемся этим, отфильтровывая негативную информацию. Другой вариант состоит в том, чтобы просто избегать тех действий, которые имеют хоть какой-то шанс плохо отразиться на нас. Если я перейду дорогу, чтобы избежать встречи с нищим, мне не придется признаваться самому себе, что мне недостает щедрости. Если хороший студент не подготовится к экзамену, то это может послужить ему оправданием плохой оценки, сохранив высокое мнение о его уме, просто он не старался. Потенциальный мигрант, оставшись дома, всегда может поддержать иллюзию мнимого успеха в случае отъезда[85]85
  Мы вернемся к идее мотивированных убеждений в четвертой главе. См. об этом также: Roland Bénabou and Jean Tirole, “Mindful Economics: The Production, Consumption, and Value of Beliefs,” Journal of Economic Perspectives 30, no. 3 (2016): 141–164.


[Закрыть].

Чтобы преодолеть это стремление к сохранению статус-кво, требуется способность мечтать (Альбер, дед Эстер, скорее искал приключений, а не спасался от бедствий) или иметь большую самоуверенность. Возможно, именно поэтому мигрантами, за исключением тех, кто оказался в отчаянном положении, становятся, как правило, не самые богатые и образованные, а те, у кого есть некий особый драйв, и именно поэтому мы находим среди них так много успешных предпринимателей.

ПОСЛЕ ТОКВИЛЯ

Предполагается, что американцы представляют исключение из этого правила. Большинство из них готовы рисковать и двигаться навстречу новым возможностям, или по крайней мере такой всегда была американская мечта. Алексис де Токвиль, французский аристократ XIX века, видел в Америке образец того, каким может быть свободное общество. Для Токвиля важной составляющей американской исключительности была неугомонность: люди постоянно перемещались, между секторами и между профессиями. Подобную страсть к перемещениям Токвиль объяснял сочетанием отсутствия наследственной классовой структуры и постоянного стремления к материальному благополучию[86]86
  Alexis de Tocqueville, Democracy in America (London: Saunders and Otley, 1835); Алексис де Токвиль, Демократия в Америке (Москва: Прогресс, 1992).


[Закрыть]. У каждого был шанс разбогатеть, поэтому каждый был обязан использовать все возможности, где бы они ни находились.

Американцы все еще верят в эту американскую мечту, хотя на самом деле в наше время наследственные состояния в Соединенных Штатах играют более значимую роль, чем в Европе[87]87
  Alberto Alesina, Stefanie Stantcheva, and Edoardo Teso, “Intergenerational Mobility and Preferences for Redistribution,” American Economic Review 108, no. 2 (2018): 521–554, DOI: 10.1257/aer.20162015.


[Закрыть]. И это, возможно, как-то связано с уменьшением неугомонности американцев. В то же самое время, когда они становились менее терпимыми к международной миграции, сами американцы становились менее мобильными. В 1950-е годы 7 % населения в год обычно переезжало в другое графство. В 2018 году эта цифра составила менее 4 %. Падение началось в 1990-е годы и ускорилось в середине 2000-х[88]88
  Benjamin Austin, Edward Glaeser, and Lawrence H. Summers, “Saving the Heartland: Place-Based Policies in 21st Century America,” Brookings Papers on Economic Activity Conference Drafts, 2018.


[Закрыть]. Более того, поразительные изменения произошли в структуре внутренней миграции[89]89
  Peter Ganong and Daniel Shoag, “Why Has Regional Income Convergence in the U.S. Declined?” Journal of Urban Economics 102 (2017): 76–90.


[Закрыть]. До середины 1980-х годов в богатых штатах США темпы роста населения были намного выше. После 1990-го года подобное отношение исчезло; в среднем богатые штаты больше не привлекают людей. Высококвалифицированные работники продолжают перемещаться из бедных штатов в богатые, но низкоквалифицированные работники, в той мере, в какой они все еще перемещаются, теперь, похоже, движутся в противоположном направлении. Эти две тенденции означают, что с 1990-х годов американский рынок труда становится все более сегрегированным по уровню квалификации. Побережья привлекают все больше и больше образованных работников, в то время как менее образованные, похоже, концентрируются внутри страны, особенно в старых промышленных городах на востоке, таких как Детройт, Кливленд и Питтсбург. В результате возникла дивергенция доходов, образа жизни и структуры голосования граждан разных штатов страны, что привело к возникновению ощущения неправильности ситуации, когда одни регионы остались позади, а другие вырвались вперед.

Привлекательность Пало-Альто, штат Калифорния, или Кембриджа, штат Массачусетс, для высокообразованных работников отраслей программного обеспечения и биотехнологий не удивляет. В этих городах заработная плата образованных работников выше и они с большей вероятностью найдут друзей и те удобства, которые их привлекают[90]90
  Enrico Moretti, The New Geography of Jobs (Boston: Houghton Mifflin Harcourt, 2012).


[Закрыть].

Но почему менее образованные работники не следуют за ними? В конце концов, юристам нужны садовники, повара и бариста. Концентрация образованных работников должна создавать спрос на необразованных работников и стимулировать их к переезду. И это в Соединенных Штатах, где, в отличие от Бангладеш, почти каждый может позволить себе автобусную поездку по всему штату или даже по всей стране. Информация доступна гораздо лучше и все знают, где находятся быстро развивающиеся города.

В известной степени ответ на этот вопрос заключается в том, что прирост заработной платы, получаемый в результате пребывания в быстро развивающемся городе, для тех работников, кто получил только школьное образование, ниже, чем работников с высокой квалификацией[91]91
  Ganong and Shoag, “Why Has Regional Income Convergence in the U.S. Declined?”


[Закрыть]. Но это только часть ответа. Небольшую надбавку к заработной плате получают и низкоквалифицированные работники. Согласно веб-сайтам, публикующим данные о зарплате онлайн, бариста Starbucks зарабатывает около 12 долларов в час в Бостоне и 9 долларов в Бойсе[92]92
  “Starbucks,” Indeed.com, https://www.indeed.com/q-Starbucks-l-Boston, – MA-jobs.html; “Starbucks,” Indeed.com, https://www.indeed.com/jobs?q=Starbucks&l=Boise percent2C+ID


[Закрыть]. Это меньше, чем выигрыш высококвалифицированных работников, но все же не ничтожно мало (и, кроме того, жизнь в Бостоне приятнее).

Однако именно потому, что существует такой спрос со стороны растущего числа высококвалифицированных работников, происходит резкий рост стоимости жилья в Пало-Альто, Кембридже и других подобных местах. В Нью-Йорке как адвокат, так и уборщик станет зарабатывать гораздо больше, чем на Глубоком Юге, но разница в заработной плате будет выше для адвоката (45 %), чем для уборщика (32 %). При этом в Нью-Йорке затраты на жилье составят 21 % доходов адвоката и 52 % доходов уборщика. В результате, если мы определим уровень реальной заработной платы, скорректировав ее на разницу в стоимости жизни, то мы выясним, что адвокат в Нью-Йорке действительно оплачивается намного выше, чем на Глубоком Юге (на 37 %), тогда как к уборщику это не относится (он получит на 6 % больше, чем на Глубоком Юге). Поэтому переезд в Нью-Йорк для уборщика не имеет смысла[93]93
  Этот пример разработан Ганонгом и Шоагом: Peter Ganong and Daniel Shoag, “Why Has Regional Income Convergence in the U.S. Declined?”


[Закрыть].

Символом данного явления стал район Мишн в Сан-Франциско. До конца 1990-х годов район Мишн был рабочим районом, в котором доминировали недавние латиноамериканские иммигранты, но его расположение привлекло молодых работников высокотехнологичных отраслей. Средняя плата за аренду квартиры с одной спальней стала резко расти, от 1900 долларов в 2011 году до 2675 долларов в 2013 году и до 3250 долларов в 2014 году[94]94
  The San Francisco Rent Explosion: Part II,” Priceonomics, https://priceonomics.com/the-san-francisco-rent-explosion-part-ii/


[Закрыть]. Сегодня средняя арендная плата за квартиру в районе Мишн стала совершенно недоступной для тех, кто получает минимальную заработную плату[95]95
  Согласно сайту Rent Café, средняя арендная плата за квартиру в 792 квадратных фута в районе Мишн составляет 3728 долларов. “San Francisco, CA Rental Market Trends,” https://www.rentcafe.com/average-rent-market-trends/us/ca/san-francisco/


[Закрыть]. Акции «Проекта искоренения яппи в районе Мишн», в ходе которых повреждались автомобили сотрудников высокотехнологичных компаний, стали последней отчаянной попыткой их изгнания, которая, хотя и привлекла значительное внимание к проблеме джентрификации района Мишн, была обречена на неудачу[96]96
  “New Money Driving Out Working-Class San Franciscans,” Los Angeles Times, June 21, 1999, https://www.latimes.com/archives/la-xpm-1999-jun-21-mn-48707-story.html


[Закрыть].

Разумеется, рядом с быстро развивающимися городами можно построить больше домов, но это требует времени. Кроме того, во многих старых городах Соединенных Штатов действуют правила зонирования, принятые для того, чтобы затруднить застройку или ее плотность. Новые здания не должны сильно отличаться от уже существующих, земельные участки должны соответствовать определенному размеру и так далее. Это затрудняет перемещение в районы с высокой плотностью населения при росте спроса на жилье. Как и в развивающихся странах, это ставит новых мигрантов перед неприятным выбором – жить далеко от работы или платить бешеные деньги[97]97
  Glaeser, Triumph of the City; Глейзер, Триумф города.


[Закрыть].

Современный экономический рост в Соединенных Штатах сосредоточен в местах с сильными образовательными учреждениями. Как правило, это более старые города, расширение жилых зон которых затруднено и сопровождается высокими затратами. Многие из них имеют также более «европейский» характер и стремятся сохранить свое историческое наследие от воздействия сил развития, принимая ограничительные правила зонирования, что ведет к высокой стоимости жилья. Это может быть одной из причин того, почему средний американец не переезжает туда, где происходит рост.

Если человека увольняют в результате экономического спада в его регионе и он начинает обдумывать переезд, чтобы найти работу в другом месте, то вопрос о жилье осложняет дело еще больше. В том случае, когда такому человеку принадлежит собственный дом, то, даже если его стоимость упадет, у него по крайней мере будет место где жить. В противном же случае, когда своего дома у него нет, он все еще сможет, в большей степени, чем высококвалифицированный работник, выиграть от падения арендной платы, вызванного кризисом в местной экономике, поскольку оплата жилья составляет большую часть его бюджета[98]98
  Данная аргументация развивается Атифом Мианом и Амиром Суфи в их книге: Atif Mian and Amir Sufi, House of Debt: How They (and You) Caused the Great Recession, and How We Can Prevent It from Happening Again (Chicago: University of Chicago Press, 2014), а также во множестве статей, включая: Atif Mian, Kamalesh Rao, and Amir Sufi, “Household Balance Sheets, Consumption, and the Economic Slump,” Quarterly Journal of Economics 128, no. 4 (2013): 1687–1726.


[Закрыть]. Таким образом, крах местного рынка жилья, который обычно сопровождает экономический спад, как правило, превратным образом удерживает бедных от переезда в другие места.

Существуют и другие причины оставаться на месте, даже если дома меньше возможностей, чем в других местах; в частности, в Соединенных Штатах дорого обходится уход за детьми из-за строгих ограничений и отсутствия государственных субсидий. Для тех, кто имеет низкооплачиваемую работу, о приобретении подобных услуг по рыночным ценам не может быть и речи; единственный доступный им ресурс – это бабушки и дедушки, а если они не помогают, то другие родственники или друзья. И если они не согласны на переезд вместе с вами, то о нем можно забыть. В прошлом, когда большинство женщин не работали и могли обеспечить уход за детьми, данная проблема не была столь острой, но в современном мире это не может быть решением.

Более того, наличие занятости – это еще не все. Увольнение может привести к выселению из квартиры, а если у вас нет адреса, то вам трудно устроиться на другую работу[99]99
  Matthew Desmond, Evicted: Poverty and Profit in the American City (New York: Crown, 2016).


[Закрыть]. В подобных ситуациях семья обеспечивает систему безопасности, как финансовой, так и эмоциональной; безработные молодые люди возвращаются в дома своих родителей. В настоящее время 67 % безработных мужчин начального трудоспособного возраста живут со своими родителями или близкими родственниками (по сравнению с примерно 46 % в 2000 году)[100]100
  Mark Aguiar, Mark Bils, Kerwin Kofi Charles, and Erik Hurst, “Leisure Luxuries and the Labor Supply of Young Men,” NBER Working Paper 23552, 2017.


[Закрыть]. Нетрудно понять, почему человек неохотно оставит подобный комфорт и безопасность и переедет в другой город.

Для тех людей, которые недавно были уволены, скажем, с промышленного предприятия в своем родном городе, где они проработали почти всю жизнь, все это усугубляется травмой от необходимости начинать все заново. Комфортная работа не закончилась для них, как для многих из поколения их родителей, приятной пенсией. Вместо этого им предлагают переехать в другой город, где никто их не знает, и приступить, с самой нижней ступени, к тому занятию, о котором раньше они не имели никакого представления. Неудивительно, что многие предпочитают оставаться на месте.

ТУР ВОЗРОЖДЕНИЯ ГОРОДОВ

Если людям трудно уехать из депрессивных районов, то почему бы рабочим местам не прийти к ним? Несомненно, что фирмы могли бы воспользоваться преимуществами наличия свободной рабочей силы, низкого уровня оплаты труда и дешевого жилья в тех округах, где другие фирмы закрылись. Эта идея получила распространение. В декабре 2017 года Стивен Кейс, миллиардер и сооснователь медийного конгломерата AOL, а также Дж. Д. Вэнс, автор «Элегии хиллбилли», плача о потерянном сердце Америки, объявили об открытии инвестиционного фонда Rise of the Rest. В его создании приняли участие самые известные американские миллиардеры (от Джеффа Безоса до Эрика Шмидта), чтобы инвестировать в тех штатах, которые традиционно игнорируются отраслями высоких технологий. Группа инвесторов из Кремниевой долины отправилась в автобусный тур («Тур возрождения городов») в такие места, как Янгстаун и Акрон, штат Огайо; Детройт и Флинт, штат Мичиган; а также Саут-Бенд, штат Индиана. Основатели фонда сразу подчеркнули, что в их цели входит не социальное инвестирование, а традиционное зарабатывание денег. Рассказывая газете New York Times об этой поездке[101]101
  Kevin Roose, “Silicon Valley Is Over, Says Silicon Valley,” New York Times, March 4, 2018.


[Закрыть] и о самом фонде[102]102
  Andrew Ross Sorkin, “From Bezos to Walton, Big Investors Back Fund for ‘Flyover’ Start-Ups,” New York Times, December 4, 2017.


[Закрыть], многие инвесторы из Кремниевой долины подчеркивали переполненность, обособленность и высокую стоимость жизни в Области залива Сан-Франциско, а также замечательные возможности в «сердце страны».