Текст книги "Дом малых теней"

Глава 30

Иссиня-черные небеса давили на землю гневным грузом, как будто грядущая ночь прильнула к полотну дневного летнего неба и местами уже прорывалась наружу. Вот оно, истинное затишье перед бурей. В случайных просветах в живой изгороди Кэтрин мельком видела луга и мерцавшее над их розовато-желтым цветением густое марево.

Но чем дальше от нее оставался Красный Дом, тем сильнее прояснялись ее рассудок и чувства. Измождение и тошнота, что переполняли ее в мастерской Мэйсона, рассеялись. Она вобрала в себя ароматный воздух и поняла, что хочет пить.

Красному «мини» она обрадовалась, как родному, после долгих лет жизни в среде враждебно настроенных чужаков. Через окошко автомобиля она углядела на приборной доске карту, солнцезащитные очки, жевательную резинку и ключ в замке зажигания. Какое все было современное и милое сердцу! Кэтрин еле-еле сдержала порыв запрыгнуть в машину и вернуться в привычный ей мир.

Ужасная химическая вонь напомнила о себе. Запах гнили запутался в волосах, осел на ее коже, забился в складки одежды. Даже здесь, на улице, Кэтрин воняла Красным Домом и его безумием. Мысль о том, что этот запах никогда больше не покинет ее, повергла ее в панику. Вот бы ветер унес эту мерзость прочь. Но нет же, как назло воздух здесь едва двигался – она почти всегда заставала здесь полнейшее безветрие. Тяжелый, вовлеченный в вечный сон Красного Дома ветерок будто ждал, когда навек оставившие его силы вернутся вновь, прозябая вяло и безнадежно.

Чем дольше она вглядывалась в необъятное индиго небес и луговой простор трав, что доставали ей до самого пояса, тем сильнее чувствовала себя слишком заметной, притом столь незначительной, чуждой и беззащитной, что хотелось плакать. Физическая свобода от Красного Дома заставила ее вновь задуматься о том, стоит ли возвращаться под его мрачные своды. Там ею попросту манипулировали. Совали под нос какие-то ужасы и богохульства. За пределами этого скопления острых шпилей и нагромождения убийственно-красных стен вся великая наука Мэйсона и его полубезумной старухи-хранительницы не имела ни смысла, ни толка, ни применения.

Кэтрин вдруг воспылала ненавистью к старухам. Они ведь стращали ее совершенно умышленно! Все, что она пережила, было умным образом подстроено, сомневаться тут не в чем. Даже Эдит, извечно-чопорная и неуживчивая, отреагировала предельно спокойно – ну разве это не выдает обманщицу с головой? Как можно быть настолько подлыми в таких-то почтенных летах?

Опорожняя завтрак в цинковую ванну в той ужасной комнатке с окном, облепленным мухами, она думала о том, сколь несчастлива ее судьба. Старые обиды и разочарования шли к ней огромной чередой, но за что ей все это? Все происходящее с ней задевало ее на личном уровне и выглядело предписанным, если не неизбежным. Либо мир был жесток, либо она как-то навлекла на себя его гнев. В том, какой из двух этих вариантов верен, Кэтрин никогда не была уверена.

А может быть, Мод и Эдит попросту утратили способность вести себя как-то иначе и тем самым насылали на нее без умысла паранойю и беспокойство. Трудно было сказать что-то наверняка. Здесь безумец погонял безумца.

Эдит не хотела отпускать ее наружу. Просила, чтобы Кэтрин осталась в доме и, как она выразилась, «сопровождала» ее в душную гостиную, забитую резвящимися чучелами. Эдит просто-напросто хотела запечатать ее внутри, как еще одну куклу, угодившую в коллекцию. Нам нужно сделать примерку, дорогая моя. Нет времени для прогулок. О чем это она вообще говорила – «сделать примерку»? Борясь с дурнотой, Кэтрин так и не удосужилась спросить.

Да и смотр грядет! Вы должны быть готовы к нему. Смотр лишь один раз в году.

Спеша выбраться на свежий воздух, Кэтрин не спросила и об этом. Ей просто хотелось побыстрее избавиться от этих идеологических силков Эдит и Красного Дома, в которых все ее мысли надлежало извратить, а все порывы – раздавить. Отвергнутая настоящим, Кэтрин и в мире старья места не находила – рак-отшельник в своей ракушке, и только. Невинная скупка антиквариата обернулась чем-то совершенно незапланированным, и ныне ей казалось, что неведомая сила оттягивает ее назад, к чему-то, что она не могла никак назвать, к чему-то, что следовало бы увидеть, прежде чем дать ему завладеть тобой.

Хватит думать об этом. Хватит! Хватит.

Кэтрин прижала пальцы к вискам. Мысли кое-как замедлились. Увы, она была сверх всякой меры чувствительна к таким вещам. Представляла собой образец параноика – и с этим надо было как-то жить. Нужно было возобновлять все эти ритуалы, называемые психологами когнитивно-поведенческой терапией, чтобы выполоть из мозгов семена, что выросли в вымученно-запутанные теории заговора, обвившие ее сознание. Нужно было как-то идти вперед, как-то выживать. Предательство Майка подкосило ее, даже жуткие трансы вернулись. Вот и вся причина ее нынешних бед. Нельзя, чтобы еще и работа донимала ее. В случае проигрыша ни она, ни Леонард ничего не получат.

Ее сумка и ноутбук остались в доме, да и камеру она бросила в мастерской. Экспонаты, мебель, грандиозный интерьер, каталог, пресс-релиз, неподписанный контракт, репортажи в новостях, немедленное повышение репутации ее фирмы, Леонард, так много сделавший для нее, столь добрый с ней… Все эти обстоятельства давили.

Она не могла просто так уйти. Кэтрин бежала от неприятностей всю свою жизнь, и эта гонка будет вечной, если сейчас она сдастся. Да и куда податься, если она сегодня уедет? Запереться в своей квартире, иногда выползая на оценку дряхлеющего жилого фонда с рассованным по углам фамильным серебром, неполными обеденными сервизами и изредка попадающимися картинами со скаковыми лошадями? По сравнению с сокровищницей Мэйсона все это просто убого и смешно. Можно ненадолго и забыть о своих проблемах.

Но все-таки Красный Дом был стар. Его история пестрила странностями, его жильцы являли собой неуравновешенных беженцев из прошлого. Элегантные тряпки на допотопных костях… Мало кто мог составить этим двоим адекватную компанию. Но она должна быть готова. Она повидала кишащие мышами особняки двух скупердяев-миллионеров – один был в Ладлоу, другой в Монмуте. Их хозяева не просто умерли, но мумифицировались в своих кроватях, усохли заживо в комнатках с заколоченными ставнями, загроможденных хламом настолько, что свет солнца десятки лет не касался их. Конечно же, наслушалась она и всяких страшилок о своем ремесле – о Тернерах, Констеблях и Бэконах, найденных на своих чердаках мертвыми. Ее это все не пугает, причуды – обычная составляющая ее работы. И если она сладит с Красным Домом, настанет ее звездный час. Больше не надо будет никуда и ни от кого бежать.

Стоит успокоиться. Пережить сегодняшний и, возможно, завтрашний день. Но она совершенно точно поедет домой этим вечером – очередного званого ужина (которому куда больше подошло бы определение «званый ужас») она не потерпит. Она вернется и извинится за то, что ее вывернуло в этаноловую ванну Мэйсона, а затем приедет завтра утром вместе с Леонардом и начнет фактическую опись. Никаких «примерок», никаких «смотров» – Эдит давно пора понять. Леонард должен быть тверд с ней. Кэтрин вернется, пробудет здесь так долго, как потребуется, но – только вместе с начальством.

Как же хочется пить! Где-то в деревне должен быть продуктовый магазин. А вообще неплохо было бы пообедать с бокалом белого вина в пабе, чтобы нервы немного улеглись. Посидеть, взять передышку от напряжения, что вселяли в нее зловещая тишина, лишь по ночам нарушаемая какими-то шорохами, и вонь смертоносных химических соединений.

До деревни было рукой подать – каких-то две мили, может, чуть больше. Кэтрин решила, что вполне сможет дойти туда пешком, по свежему воздуху. Заодно и освежится.

Глава 31

В деревне, как выяснилось, негде было даже глотком воды разжиться, не говоря уже о всяческих белых винах и накрытых обедах. Все было предельно заброшенным. Магбар-Вуд на поверку оказался всего-навсего двумя улочками старых, похожих на заброшенные домов с террасами, выстроившихся по обе стороны от узкой прогулочной дороги.

Кэтрин до этого раза четыре проезжала по главной улице, но никогда особо не обращала внимания на обстановку вокруг. Раньше она даже не замечала одинокий проулок, ведущий к маленькой церкви. Видя огромные запущенные поля вокруг, она боялась заблудиться, к тому же постоянно смотрела на телефон, ожидая, когда появится сигнал, а потому у нее просто не хватило сил разглядывать окрестности.

Кэтрин шла по улице, а из домов не доносилось ни звука. За главной улицей маячили одни только неухоженные луга и поля, подпертые где-то у самого горизонта холмами с черной порослью деревьев. Кэтрин будто бы угодила в двухмерную ловушку какого-то старого пейзажа на пасторальную тему, изображавшего вымерший городок.

Так, хватит.

Она развернулась и прошла между многоквартирными домиками, сделанными из мутно-красного кирпича. Шифер крыш был стерт, водостоки проржавели до дыр. Все окна, выходящие на улицу, были темными и пыльными. Может, конечно, во всем было повинно слепящее солнце в зените.

Первый магазин, на который упал взгляд Кэтрин, некогда был бутиком одежды. В окнах желтели целлофановые завесы, защищающие «предметы высокой уличной моды для мужчин, женщин, мальчиков и девочек», как гласили растяжки. Из-за занавесей витрины казались чем-то вроде стеклышек в дешевых солнечных очках, что раздают на детских праздниках. Кэтрин прижала лицо и руки к стеклу, но сразу отшатнулась. В глубине зала стояли какие-то одетые фигуры.

Они не двигались. Кэтрин облегченно вздохнула, почувствовав себя глупо. Манекены. Она словно подошла к окну и присмотрелась внимательнее. Старые манекены с нейлоновыми париками и раскрашенными пластиковыми лицами. Мужчина, одетый в нечто похожее на шорты и рубашку хаки, одинаковые носки подтянуты аж до колен. Женская фигура была обнажена. Внутри оказалось слишком тускло, было непонятно, во что одели мальчика и девочку, их то ли прислонили к пустым полкам, то ли они упали. Судя по позам, дети держались за руки. За манекенами все пространство магазина скрывала тьма.

Вышагивая вдоль улицы, Кэтрин набрела на еще один магазин – небольшой и точно так же закрытый. Вроде бы даже не такой уж и старый. Витрины были проложены искусственной травой, на подстилке валялись опустевшие белые лотки – когда-то, видимо, там лежало мясо. Полдюжины ленивых синих мух ползали внутри, видимо выказывая дань уважения старым привычкам.

Выцветшая наклейка на панорамном окне обещала СВЕЖИЙ ХЛЕБ – ЕЖЕДНЕВНО. Под ней были приклеены на стекло вырезки из местных газет, о которых Кэтрин никогда не слышала, и выцветшая на солнце реклама мороженого. Ну и ну! Это изображение она помнила еще по детским годам – мальчик и девочка на плакате сидели спиной к спине на фоне эскимо с ванилью размером с небоскреб. В помещении за окном свет ожидаемо не горел, но можно было углядеть вращающийся стенд с открытками, холодильник и у стены – стеллаж с консервами.

Отвернувшись, она собралась уже идти дальше – и вдруг замерла. Аккуратно присела у входной двери. Из-под нижней ее половины, лицом к изобилию стекольных наклеек, одиноко выглядывала пластиковая фигура маленького мальчика в шортах, с ногами, закованными в опорки. В руках у него был ящик для сбора пожертвований с узкой прорезью на крышке. Погода, от превратностей которой он ныне был защищен, стерла большую часть его лица вместе с названием благотворительной организации. Рядом с одной из ног в массивном коричневом ботинке примостился побитый дождем щенок спаниеля и взирал снизу вверх чересчур большими умоляющими глазами.

Подобных «сборщиков» она не видела с детства. Столько лет о них не думала – и вот, уже второй попался за каких-то несколько недель. Совпадение нагнало на Кэтрин легкую печаль, чуть подкрашенную тревогой. Само наличие здесь пластикового мальчика и запустение магазинов говорили о том, что в деревне жизнь прекратилась в восьмидесятые, если даже не раньше… И было в этом что-то очень неправильное. Даже отдаленный звук автомобиля вернул бы сейчас Кэтрин уверенность – она отчаянно нуждалась в каких-нибудь признаках жизни.

Перед одним из коттеджей она встала на цыпочки и посмотрела через одиночное окно, прорезанное прямо рядом с грязной входной дверью. Чистые занавески пожелтели, словно глазурь на старом рождественском торте. Разрыв в сетке над подоконником позволил ей прижаться носом к стеклу, и она прищурилась, разглядывая мрак.

Комната напоминала старинную фотографию, сделанную при плохом освещении, – загромождена тяжелой мебелью, с голыми стенами и высоким светлым потолком. Ни намека на дверь в поле зрения – сама мысль о том, что может существовать такая комната, из которой выхода попросту нет, напрягла ее. А хуже этой идеи было только подспудное легкое ощущение, что там, в комнате, все-таки кто-то есть. Кто-то брошенный посреди беспорядка, замурованный, но все еще живой и ждущий. Кто-то, смотрящий на нее.

Кэтрин продолжила свой путь по наклонной тропке. Обочины здесь были крутые – надо думать, деревенька была привычна к переполохам, которые устраивают ливни и паводки. Ее взгляд вдруг привлекло какое-то мельтешение, там, в конце дороги. А еще Кэтрин показалось – впрочем, полной уверенности у нее не было, – что желтая занавеска в окне коттеджа, от которого она успела отойти, только что отодвинулась в сторону.

Она быстро подняла глаза прямо перед собой, и ей пришлось схватиться за стену, чтобы удержать равновесие. Возможно, она снова ошиблась, но за край ее глаза что-то зацепилось – некий темный контур позади занавески – в глубине окна, в темноте спальни.

Кажется, деревня была не так пуста, как показалось на первый взгляд. В спешке повернув за угол, Кэтрин обнаружила глухой тупик.

Ее присутствие пробудило некую тайную деятельность – теперь Кэтрин была на все сто уверена, что видела еще одно лицо, бледное пятно в окне коттеджа в считаных футах от себя. Незнакомец не производил впечатления наблюдателя – скорее, ждал, когда она пройдет мимо его жилища, ждал ее приближения. А это было еще хуже, чем простое любопытство.

Отвернувшись, Кэтрин сделала вид, что роется в сумочке, сама исподтишка бросая взгляды на окно. На этом сетки не было. Дома в тупичке были еще более убогими и заброшенными, чем те, что окружали главную площадь.

Да, кто-то там, в той комнате за окном, определенно был. Человек стоял близко к раме, но спиной к улице. Какая-то маленькая женщина, подумалось Кэтрин, одетая во что-то вроде длинного темного платья. Не то смотрит в невидимый с позиций Кэтрин телевизор, не то просто таращится в стену. Волосы определенно черные, но кажутся неухоженными – этакое гнездо на голове. Что-то еще разглядеть было трудно – а задерживаясь, Кэтрин рисковала привлечь к себе нежелательное внимание. Но зачем эта женщина просто стоит, не двигаясь, в запыленном квадрате оконного света, опустив руку на спинку стула? Рука была настолько бледной, что иначе чем надетой перчаткой такой цвет объяснить было сложно. Кэтрин быстро-быстро зашагала дальше.

Дойдя до конца улицы, упиравшейся во владения церквушки, она нашла еще один магазин и перешла через дорогу, чтобы заглянуть внутрь. И этот пуст. На окне ни завеси, ни защитной гофры. Чем магазин когда-то торговал, догадаться не выходило. Деревянный навес был окрашен густой коричневой эмульсией цвета креозота. Забавно, но табличка на двери возвещала, что магазин открыт – даром что свет был выключен и витрины пустовали. В углу широкого деревянного лотка в окне трепыхалась крупная моль, за стойкой у стены Кэтрин разглядела архаичную швейную машину и несколько отрезов ткани. Часть стойки была отгорожена панелью из матового стекла – мутные контуры конторской меблировки так и манили подойти и убедиться, что движение где-то в глубине магазина – лишь иллюзия. Вот только стоило Кэтрин отвернуться от пыльной витрины, как это самое движение стало вполне очевидным.

Кэтрин пригнулась, опустилась на корточки в дорожную грязь. Кто-то вставал, видимо, с кресла, но так медленно, что это выглядело очень странно. Человек за стойкой не то не собирался, не то не мог распрямиться до конца. Его фигура так и замерла где-то там, в полутьме конторки, со склоненной головой, укрытой метелкой нездоровых тонких волос. И что он там делает? Разглядывает пол – или ее?

По шее Кэтрин пробежал холодок. Она оглянулась и окинула улицу взглядом, ища тех, кто мог бы сейчас подглядывать за ней. Лица в окнах.

Никого. Обветшалые фасады, окна со старыми москитными сетками или занавесками, иные даже без них. И все.

Кэтрин снова перевела взгляд на магазин. Кого бы она там, внутри, не потревожила, тот уже явно куда-то скрылся. Почему-то не желая сталкиваться с этим странным человеком нос к носу, она поспешила к церкви. Та была маленькой, исконно англосаксонской. Когда-то в ее стенах проповедовал Мэйсон. Все окна в церквушке были заколочены разбухшими от влаги досками, да и кладбище при ней заросло высокими сорняками. Главные высокие двери кто-то и вовсе перегородил крест-накрест, доска с расписанием церковных служб над резной скамеечкой была девственно чиста. Как и сам городок, здешняя конгрегация вымерла. Кэтрин подумала о том, не потеряли ли деревенские веру как раз тогда, когда М. Г. Мэйсон отвернулся от Бога.

Позади церкви, занимая последний островок ухоженной земли перед низкой каменной оградой кладбища, стояло единственное свидетельство того, что люди вообще имели какой-то интерес оставаться в Магбар-Вуд – вытянутое дощатое бунгало с проржавевшей до цвета рябины крышей. На двойных дверях висела цепь с замком, трепещущая на ветру растяжка над ними сообщала: П ДСТА ЕНИЯ.

У самого входа стояло нечто вроде будки билетера, к коей на расползшуюся в хлопья ржавчины кнопку был пришпилен пожелтевший лист бумаги – афиша «представлений», что бы они собой не являли. Правда, никаких дат и указаний на то, в каком году было дело, афиша не предоставляла. Одни названия, никаких уточнений.

ОБЕЗДОЛЕННЫЕ СЛЕПЦЫ ИЗ БЕТНАЛ-ГРИН.

ОТПРЫСКИ ДЕРЕВА.

ФАУСТ.

РОЖДЕНИЕ АРЛЕКИНА.

ЗЕЛЕНЫЙ ЗМИЙ.

Когда первая холодная дождевая капля ударила ее по щеке, Кэтрин решила вернуться в Красный Дом. Черт с ним, лучше уж там, чем здесь. И еще надо обогнуть тот жуткий коттедж с комнатой без дверей. Пробегая мимо, она увидела, что дверь дома открыта – и, более того, оттуда доносится чей-то голос. Старческий, ослабленный годами, но все еще густовато-грубый, отмеченный печатью местного диалекта:

– Ты фидель йо? Пршу прщения. Фиделя?

Кэтрин сбавила шаг против своего желания пройти мимо – голос явно не сулил продуктивной беседы, на которую она рассчитывала бы. В какой-то миг, все еще немного сбитая с толку и напуганная этим внезапным явлением, она сначала подумала, что ее по какой-то причине перепутали с Фиделем Кастро. Только потом до нее дошло, что у нее спрашивают, видела ли она кого-то, а загадочное «йо» – на самом деле «ее».

Она осторожно подошла к двери, готовая в любой момент рвануть назад.

– Извините, вы ко мне обращаетесь?

– Ти их рашбудила, ти иди ушпакаивай. Рано ишшо.

– Простите?..

Из темной щелки между дверью и косяком доносился какой-то приглушенный шум. Дверь скребли ногтями с той стороны. Казалось, что странный обитатель дома не то напуган присутствием Кэтрин, не то, судя по тихому смешку, напротив, радуется – что было бы, конечно же, хуже. Она решила не подходить ближе.

– Вам нужна помощь… – Она почти сказала «миссис», но потом осеклась, поняв, что по голосу было не определить пол говорящего. Видимо, та самая старушка в белых перчатках, увиденная ею через окно – значит, все-таки «миссис»?

Запах грязного лежалого тряпья распространялся от дома, доползая до самой дорожки. Наверняка внутри одна плесень; света нет, и как там только кто-то живет?

– Ти була фдоме? Фиделя йо, она ушла фдом?

– Кто? Простите, я не вполне понимаю…

– Фсе нитак прошто, а? Как думаиш. Фремя штарухи ишшо не вышло?

Как по сломанному телефону говорить. Впрочем, чему удивляться – сама деревенька была сломана, вот и единственный житель ей под стать. Но некая уверенность, некая жуткая серьезность старушечьего голоса не давали Кэтрин просто развернуться и уйти. Ей казалось, что собеседница воспринимала ее как человека полностью осведомленного о каком-то событии, вокруг которого она и хотела выстроить разговор. Удалиться, не разобравшись, было бы грубо.

– Простите, я не понимаю. Если вы объясните, в чем дело, я попробую помочь вам.

– Фот, фот. Фошьми это. Шхади в махасин и принеши мне полфунту. – За край двери высунулась тонкая рука. Чуть повыше торчал пучок седых волос, отмечая голову, почти целиком скрытую. Какой маленькой, должно быть, была старушка – еле-еле доставала Кэтрин до плеча, а ведь стоило учитывать еще и то, что порог был чуть поднят над уровнем земли.

Кэтрин отстранилась немного. Торчащая из темного пыльного рукава ладонь была без перчатки. Ни кровинки – кожа напоминала чуть ли не просвечивающую бумагу, ногти желтые, неухоженные. Старуха, скорее всего, выжила из ума – вот и спутала ее с кем-то из глубин распадающейся памяти. Ладонь была пуста – вопреки предположению Кэтрин о том, что ее просят что-то купить.

– Магазин закрыт. Я вам скажу, что вся деревня опустела.

– Полфунту! И немношко бишквитов.

Неужели тут нет соседей, родственников, совсем никого, кто присмотрел бы за ней?

– Простите. Говорю же, магазин закрыт. Тут все закрыто. Я могу вам помочь? Может, позвать кого-нибудь?

– Не фиделя ее штой шамой поры, как она фдом ушла. А нат крышей-то там щерным-щерно, да, аха? Фще еще префращается. Шышел-мышел, обратно не фышел.

Не говоря ни слова, Кэтрин пошла прочь. Дверь за ее спиной так и не закрылась, и укоряющая тишина пугала ее. Из окна пустой лавки через дорогу ей кто-то будто бы помахал – слишком тонкой рукой, – но то, должно быть, была лишь игра тусклого света, да и то, что шла она довольно-таки быстро, наверняка сказалось…

Но все-таки – просто на всякий случай, – Кэтрин ускорила шаг.